Текст книги "Мегре колеблется"

Автор книги: Жорж Сименон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Когда вы звонили ко мне в полицию, чтобы попросить меня к вам зайти, была уже у вас в голове эта мысль?

– Какая мысль?

– Прямо или косвенно попросить меня, чтобы вашего мужа осмотрел психиатр?

– Pазве я так сказала? Ведь я даже не произнесла этого слова...

– Но вы на это довольно прозрачно намекнули.

– В таком случае вы меня плохо поняли... Либо я не так выразилась... Быть может, я слишком откровенна, слишком непосредственна... Я не даю себе труда выбирать слова... Я вам только говорила и говорю, что над нашей семьей нависло ощущение страха...

– А я у вас снова спрашиваю: чего же вы боитесь? Она опять села, словно изнемогая, и с унынием поглядела на Мегрэ:

– Не знаю, что вам еще сказать, мосье комиссар. Я полагала, что вы все поймете с первого слова... Я боюсь за себя, за него...

– Иначе говоря, боитесь, что он может вас убить или покончить с собой?

– Я понимаю, в это до смешного трудно поверить, когда все вокруг кажется таким спокойным,..

– Простите за нескромность. У вас с мужем продолжаются супружеские отношения?

– Прекратились год назад.

– Что было тому причиной?

– Я застала его с этой девкой...

– Мадемуазель Ваг?

– Да.

– В кабинете?

– Это было мерзко...

– И с тех пор вы запираете вашу дверь?.. Много раз он пытался к вам проникнуть?

– Один-единственный... Я ему выложила все, что у меня на сердце, и он ушел.

– Он не настаивал?

– Даже не извинился. Просто ушел, как человек, который ошибся комнатой...

– У вас были любовники?

– Что?!

Глаза ее стали колючими, взгляд суровым.

– Я вас спрашиваю, – невозмутимо повторил Мергэ, – имели ли вы любовников? Бывает ведь и такое, не правда ли?

– Только не в нашей семье. Знаете, мосье комиссар, если бы мой отец был здесь...

– Как судья, ваш отец понял бы, что мой долг задать вам этот вопрос. Вы только что мне говорили о нависшем над вами страхе, об угрозе, тяготеющей над вами и над вашим мужем. Вы в завуалированной форме подаете мне мысль показать вашего мужа психиатру... Следовательно, я должен...

– Простите... Я просто увлеклась... Любовников у меня не было и никогда не будет...

– Есть у вас оружие?

Она поднялась, выскользнула в соседнюю комнату, тут же вернулась и протянула Мегрэ маленький перламутровый револьвер.

– Осторожно... Он заряжен...

– Давно он у вас?

– Одна из моих подруг, склонная к мрачному юмору, подарила мне его после свадьбы...

– Вы не боялись, чтобы лети, играя...

– Они редко приходят ко мне в комнату, а когда были маленькие, оружие лежало в ящике под замком.

– А ваши ружья?

– Они в сарае, там, где чемоданы, саквояжи и сумки для гольфа.

– Ваш муж играет в гольф?

– Я пыталась его приохотить, но он после третьей лунки уже начинает задыхаться...

– Часто он болеет?

– По-настоящему не болел ни разу. Если мне не изменяет память, самым серьезным был плеврит. Зато его постоянно одолевают какие-то хвори, ларингиты, гриппы, насморки.

– У него есть врач?

– Разумеется.

– Это один из ваших друзей?

– Нет. Это доктор Мартен, он тут живет, поблизости от нас, на Цирковой улице.

– Доктор Мартен никогда не говорил с вами наедине?

– Нет. Но мне случалось ожидать его и узнавать, нет ли у мужа чего-нибудь серьезного.

– И что он отвечал?

– Что ничего серьезного нет... Что такие, как муж, живут до глубокой старости... Он приводил мне в пример Вольтера, который...

– О Вольтере я знаю... Доктор Мартен никогда не предлагал, чтобы вашего мужа посмотрел психиатр?

– Нет... только...

– Что только?

– К чему я стану вам говорить? Ведь вы опять неправильно истолкуете мои слова.

– А все-таки!

– Вижу, что мой муж произвел на вас прекрасное впечатление, я заранее была в этом уверена. Я не хочу сказать, что он актерствует. Но с чужими он всегда бывает весел, выдержан... С доктором Мартеном он говорит и держится, как с вами...

– А с персоналом?

– Не он же следит за работой прислуги...

– Что это означает?

– Что не на нем лежит обязанность им выговаривать... Эту неблагодарную роль он предоставил мне...

Мегрэ задыхался в своем слишком мягком кресле, в этом будуаре, ему было невмоготу от назойливого голубого цвета. Он встал и чуть было не потянулся, как сделал бы это у себя в кабинете.

– Вы хотите мне еще что-нибудь сказать? Она тоже встала и разглядывала его с ног до головы, как равная с равным.

– Нет, это будет бесполезно.

– Не желаете ли вы, чтобы я прислал вам инспектора для постоянного надзора над домом?

– Странная мысль...

– Если верить в ваши предчувствия...

– Дело тут не в предчувствиях...

– Но тем более не в фактах...

– Пока что их нет...

– Итак, подведем итог... В течение некоторого времени ваш муж проявляет признаки умственного расстройства...

– Вот-вот...

– Он замкнулся в себе, и его поведение вас тревожит...

– Это уже ближе к истине.

– Вы боитесь за его жизнь или за свою...

– Не отрицаю.

– К чему вы больше склоняетесь?

– Если бы я знала, я была бы в какой-то мере спокойнее.

– Кто-то из живущих в доме либо имеющих сюда доступ прислал нам на набережную Орфевр два письма, предвещающих будущую драму... А кроме того, кто-то в мое отсутствие звонил по телефону...

– Почему вы мне об этом не сказали?

– Потому, что слушаю вас... Это сообщение было очень кратким и только подтвердило предыдущие... Незнакомец (или незнакомка) произнес всего несколько слов. "Передайте комиссару Мегрэ, что это вот-вот..."

Он видел, как она изменилась в лице. Нет, это была не игра. Она внезапно побледнела, на лице проступили красные пятна. Уголки губ опустились.

– Боже!..

Она нагнула голову, и ее хрупкое тело, казалось, вдруг утратило всю свою удивительную энергию.

Тут Мегрэ забыл про свое раздражение и почувствовал к ней жалость.

– Вы по-прежнему не хотите, чтобы я вам кого-нибудь прислал для охраны?

– Зачем?

– Что вы этим хотите сказать?

– Если что-то должно случиться, то присутствие полицейского помешать не сможет. Одному богу известно, кто может это предотвратить.

– Знаете ли вы, что у вашего мужа есть автоматическое оружие:

– Знаю.

– А он про этот револьвер?

– Тоже знает, конечно.

– А ваши дети?

Готовая заплакать от волнения, она вскричала:

– Мои дети так далеки от этого, неужели вы не понимаете? Их интересуют их собственные дела, а не наши. У них своя жизнь. Что же касается нашей жизни, или, вернее, того, что от нее осталось, то им на это наплевать.

Она снова говорила с пылом, как будто некоторые темы ее автоматически возбуждали.

– Ступайте!.. Простите, что не провожаю... И на что только я могла надеяться!.. Будь что будет! Теперь отправляйтесь к моему мужу или к этой девке... Прощайте, мосье Мегрэ... Она открыла дверь и ждала, пока он выйдет, чтобы снова ее закрыть. В коридоре Мегрэ почувствовал, будто попал в иной мир, но его еще неотступно преследовал голубой цвет.

Он посмотрел в окно и увидел во дворе другого шофера, который надраивал другую машину. По-прежнему было солнечно. Дул легкий ветерок.

Его подмывало пройти в знакомую прихожую, взять шляпу и незаметно удрать. Но вместо этого, как бы вопреки своей воле, он направился в комнату мадемуазель Ваг.

Накинув на платье белый халат, девушка снимала с документов фотокопии. Из-за спущенных штор в комнату проникали полоски света.

– Вы хотели поговорить с мосье Парандоном?

– Нет.

– Тем лучше. У него совещание с двумя важными клиентами: один приехал из Амстердама, другой из Афин. Оба Они судовладельцы и...

Он не слушал. Мудемуазель Ваг подняла шторы, и в узкую комнату хлынул солнечный поток.

– У вас усталый вид...

– Я провел целый час с мадам Парандон.

– Знаю.

Он посмотрел на телефонный коммутатор.

– Это вас она просила соединить ее с сыскной полицией?

– Нет. Я даже не знала, что она звонила. Только когда Лиза пришла попросить у меня марку, она...

– Что вы можете сказать о Лизе?

– Это горничная.

– Знаю. Но что она за человек?

– Простая девушка, как и я... Обе мы приехали из провинции, я из маленького городка, она из деревни... У меня было кое-какое образование, и я стала секретаршей. А у нее не было, и она стала горничной...

– Сколько ей лет?

– Двадцать три... Мне известен возраст каждого, ведь в мои функции входит заполнять карточки для социального страхования...

– Предана она хозяевам?

– Старательно выполняет все, что ей поручают и, как мне кажется, не собирается менять места.

– Есть у нее любовники?

– В выходной день, в субботу...

– Достаточно ли она грамотна, чтобы написать письма, которые я давал вам читать?

– Конечно, нет.

– Известно ли вам, что около года назад мадам Парандон застала вас со своим мужем?

– Ведь я, вам рассказывала об этом случае, но это могло быть и в другой раз. Она могла бесшумно открыть и закрыть дверь...

– Говорил ли вам Парандон, что с тех пор его жена отказалась выполнять супружеские обязанности?

– Но ведь и без того это у них бывало очень редко.

– Почему?

– Потому, что он ее не любит.

– Не любит или больше не любит?

– Это зависит от смысла, какой вы вкладываете в слово "любить". Конечно, он признателен ей за то, что она вышла за него замуж, и в течение долгих лет он заставлял себя выказывать ей эту признательность.

Мегрэ улыбнулся, подумав, что за стеной два крупных владельца нефтеналивных судов, прибывшие из двух противоположных концов Европы, доверяли свое благосостояние маленькому человеку, о котором они с мадемуазель Ваг говорили в подобном тоне.

Для этих крупных дельцов он был не смешным, полунемощным, замкнувшимся в себе гномом, которого одолевали нездоровые мысли, но одним из светочей Морского права. Разве в эху минуту в кабинете адвоката не ворочали сотнями миллионов, а мадам Парандон, злобная или подавленная, но во всяком случае обманутая в своих надеждах, не одевалась в своей комнате, чтобы отправиться в четыре часа на деловое свидание?

– Вы не хотите присесть?

– Нет. Мне хотелось зайти еще в комнату рядом.

– Вы застанете там только Жюльена Бода. Рене Тортю уехал во Дворец правосудия.

Он сделал неопределенный жест:

– Сойдет и Жюльен Боа!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Мегрэ показалось, что он попал в совсем другую квартиру. Если повсюду в доме ощущалось какое-то упорядоченное, торжественное оцепенение,, установленное в былые времена судьей Гассеном де Болье, то рабочий кабинет, который занимал Рене Тортю вместе с Жюльеном Бодом, сразу поражал своей безалаберностью и беспорядком.

У окна – обычный конторский стол, заваленный папками, а вдоль стен простые сосновые стеллажи, на которые по мере надобности громоздили один на другой зеленые кляссеры. Те, что не поместились на полках, лежали прямо на навощенном паркете.

Рабочее место Жюльена Бода – старый кухонный стол, покрытый серой оберточной бумагой. На стену налеплены вырезанные из журналов голые красотки. Когда вошел Мегрэ, Боа взвешивал конверты и наклеивал марки. Он поднял голову и взглянул на комиссара без малейшего удивления или тревоги – недоумевая, зачем тот сюда явился.

– Вы к Тортю?

– Нет, я знаю, он в суде.

– Скоро вернется.

– Мне он не нужен.

– А кто же?

– Никто...

Парень хорошо сложен, рыжий, веснушчатый. Совершенно невозмутимые глаза, синие, как фаянсовая посуда.

– Садитесь, пожалуйста.

– Не стоит.

– Ну, как угодно.

Он продолжал взвешивать конверты разных форматов из желтой бумаги, время от времени заглядывая в тоненький справочник заграничных почтовых тарифов.

– Вам нравится такая работа? – спросил Мегрэ.

– Видите ли, уж если я попал в Париж...

Он говорил с приятным певучим акцентом, растягивая некоторые слоги.

– Откуда вы ролом?

– Из Моржа. На Женевском озере, знаете?

– Бывал там.

– Красивое место, правда?

"Красивое" превратилось в "крааа-си-вое", а "правда" прозвучало нараспев.

– Красивое... Скажите, что вы думаете об этом доме? Бол не понял, что подразумевал комиссар, сказав "дом".

– Большой.

– В каких вы отношениях с мосье Парандоном?

– Я его почти не вижу... Сижу тут, наклеиваю марки, пакеты перевязываю или на почту бегаю да по всяким поручениям... Ведь я невелика птица. Ну, изредка заглянет сюда патрон, похлопает по плечу и спросит: "Как дела, молодой человек?" Вот и все... Между прочим, слуги прозвали меня "швейцарский клопик", хотя росту во мне метр восемьдесят по антропометру.

– А с Ваг вы ладите?

– Славная девушка.

– Что вы о ней думаете?

– А она там за стенкой, на половине патрона.

– Что вы хотите этим сказать?

– Именно то, что сказал... У них своя работка, у нас – своя... Если и понадобится ему кто-нибудь, так уж, конечно, не я, а она.

Совершенно простодушное лицо. Однако комиссар не был уверен, что простодушие это искреннее.

– Вы, кажется, собираетесь стать драматургом?

– Пробую писать пьесы... Даже написал две, да скверные... Тому, кто приехал из Во, нужно сначала обжиться в Париже.

– Тортю вам помогает?

– В чем?

– Познакомиться с городом... Ну, скажем, ходите ли вы куда-нибудь вместе?

– Он никуда не ходит со мной... Ему не до меня.

– Что так?

– У него невеста, приятели... Я как только Сошел с поезда, так сразу понял: здесь всяк сам по себе.

– Вы часто видите мадам Парандон?

– Частенько, особенно по утрам. Как забудет договориться с поставщиком – сразу же ко мне: "Голубчик Бод, закажите, пожалуйста, окорок и попросите, пусть доставят сейчас же. А если у них там некому забегите к мяснику сами, хорошо?"

Вот и мотаюсь по магазинам – то в мясной, то в рыбный, то в бакалейный... Даже к сапожнику, если у нее на туфле царапина... и все "Голубчик Бод"... Да что быть на побегушках, что клеить марки...

– Какого вы о ней мнения?

– Может быть, выведу ее в пьесе.

– Что она – незаурядная личность?

– Здесь нет заурядных. Все они чокнутые.

– И патрон тоже?

– Он человек умный, это несомненно, иначе он не мог бы заниматься своим делом. А все-таки – чудак. Загребая такую уйму денег, уж мог бы он найти занятие поинтереснее, чем торчать день-деньской за письменным столом или рассиживаться в кресле. Не здоровяк, правда, но это ведь не мешает ему...

– Вы знаете о его отношениях с мадемуазель Ваг?

– Все знают. Да ведь он мог бы завести себе дюжину таких, а то и сотню. Ну сами понимаете.

– А как у него с женой?

– Как? Ну, живут в одном доме, встречаются в коридоре, будто прохожие на панели... Мне пришлось как-то зайти в столовую, когда они завтракали – принесли срочную телеграмму, а я был здесь один. И что же, все сидели молча, как незнакомые люди в ресторане.

– Видно, они вам не по душе?

– Да что вы! Мне, можно сказать, даже повезло – прямо готовые персонажи!

– Комические?

– И комические, и трагические зараз. Все как в жизни.

– Вы слышали про письма?

– Конечно.

– Как по-вашему, кто мог их написать?

– Да кто угодно. Мог бы и я.

– Значит – вы?

– Да мне и в голову не приходило.

– Барышня хорошо к вам относится?

– Бэмби? – Он пожал плечами. – Боюсь, что встреться мы с ней на улице, она даже не узнает меня. Когда ей понадобится бумага, ножницы или что другое – приходит сюда, молча берет что надо и уходит.

– Гордячка?

– Может, и нет. Может, нрав такой.

– А как вы полагаете, может здесь произойти какая-нибудь драма?

Он снова посмотрел на Мегрэ невозмутимыми синими глазищами.

– Драма может произойти где угодно. Вот, в прошлом году выдался как-то солнечный денек, как сегодня...

Улицу переходила славная такая старушенция и – угодила под автобус, прямо против нашего дома... А ведь за несколько секунд до этого у нее и в мыслях не было...

Послышались стремительные шаги. Дверь распахнулась, и на пороге появился мужчина лет тридцати, среднего роста, брюнет.

– Входите, мосье Тортю.

Он был с портфелем, и вид у него был важный.

– Если не ошибаюсь, комиссар Мегрэ?

– Не ошибаетесь.

– Ко мне? Давно меня ждете?

– Да, по правде сказать, я никого не ждал.

Довольно красивый малый. Правильные черты лица, темноволосый, смелые глаза. Такой знает, чего ему добиваться в жизни.

– Присаживайтесь, – предложил он, подходя к столу и кладя на него портфель.

– Спасибо, я уже насиделся сегодня. Мы тут болтали с вашим молодым коллегой.

Слово "коллега" уязвило Рене Тортю – метнул на швейцарца сердитый взгляд.

– У меня было важное дело в суде.

– Знаю. Вам часто приходится выступать?

– Всякий раз, когда не удается добиться соглашения сторон. Мосье Парандон редко выступает сам. Мы подготавливаем дела заранее, а затем мне поручают...

– Понятно.

Вот, кто не сомневался в себе!

– Что вы думаете о мосье Парандоне?

– Как о человеке или о юристе?

– О том и другом.

– Как юрист – он на голову выше других. Там, где надо нащупать слабое место противной стороны – ему нет равных.

– А как человек?

– Поскольку я служу у него и являюсь, по существу, его единственным сотрудником, – мне неудобно судить о нем в этом аспекте.

– Вы не считаете его человеком с надломом?

– Я бы не употребил такого выражения... Скажем так – на его месте я вел бы более деятельную жизнь.

– К примеру говоря, присутствовали бы на приемах, которые устраивает жена, бывали бы с нею в театрах и ресторанах?

– Может, и так... Ведь жизнь не только в книгах и делах...

– Вы читали письма?

– Мэтр Парандон показал мне фотокопии.

– По-вашему, это – шутка?

– Допускаю... По правде говоря, я как-то не задумывался...

– Но ведь в них говорится, что тут разыграется драма? Тортю не ответил. Он доставал из портфеля бумаги и раскладывал их по кляссерам.

– Вы женились бы на девушке вроде мадам Парандон, только помоложе?

Тортю удивленно посмотрел на комиссара.

– Разве вам не сказали, что я помолвлен? Значит, и толковать нечего...

– А я таким манером хотел узнать ваше мнение об этой даме.

– Она умна, энергична и умеет поддерживать отношения с...

Тортю вдруг обернулся, и все увидели в дверях ту, о которой шла речь.

Она была в черном шелковом платье и леопардовом манто и либо собиралась уехать, либо только что вернулась.

– Вы все еще здесь? – удивилась она, уставившись на комиссара холодным взглядом.

– Как видите.

Кто знает, сколько времени она простояла за дверью и что успела услышать...

Только сейчас Мегрэ понял, что хотела сказать Ваг, говоря о "доме, где постоянно ощущаешь за собой слежку".

– Голубчик Бод, позвоните, пожалуйста, сейчас же графине де Пранж и предупредите, что меня задержали и я опоздаю по крайней мере на четверть часа. Я хотела попросить об этом мадемуазель Ваг, но она сейчас занята у мужа клиенты.

Она исчезла, бросив Мегрэ на прощанье жесткий взгляд. Жюльен Бод снял трубку. Тортю мог радоваться – если мадам Парандон слышала его последние слова, она будет ему признательна.

– Алло! Квартира графини де Пранж?

Мегрэ вышел из кабинета. Жюльен Бод заинтересовал его. Комиссар не сомневался, что драматург из него выйдет. А Тортю почему-то ему не понравился.

Дверь у мадемуазель Ваг была открыта, но в комнате никого не было. Проходя мимо кабинета Парандона, Мегрэ услышал звуки голосов.

Когда он вошел в переднюю за шляпой, там вдруг, как бы случайно, появился Фердинанд.

– Вы целый день тут около дверей?

– Нет, господин комиссар... Просто я решил, что вы пришли ненадолго... А мадам только что уехала...

– Знаю... Скажите-ка, Фердинанд, вы сидели в тюрьме?

– Только на гауптвахте, когда служил в Африке.

– Вы француз?

– Я из Обани.

– Как же это вы завербовались в Иностранный легион?

– По молодости... Глупостей наделал и вот...

– В Обани?

– Нет, в Тулоне... Связался со всякими подонками. Так-то. А когда смекнул, что дело дрянь, выдал себя за бельгийца и завербовался в легион.

– А с тех пор у вас все в порядке?

– Уже восемь лет служу у мосье Парандона, и он на меня не жалуется.

– Вы довольны местом?

– Бывает и похуже.

– Мосье Парандон хорошо обращается с вами?

– Душа-человек!

– А мадам?

– Между нами говоря – стерва!

– Достается вам от нее?

– От нее всем достается... Повсюду она шныряет, во все сует нос, всеми недовольна... Счастье, что у меня комната не в доме, а над гаражом...

– Чтобы девочек туда приводить?

– Что вы! Сделай я такое на свою беду, так мадам пронюхала бы, и я в два счета вылетел бы отсюда. По ее, прислуга должна быть холощенная... Нет, просто у себя в комнате я могу дышать свободно... И можно, когда надо, уходить, хотя оттуда в квартиру проведен звонок, и я обязан, как мадам выражается, являться по ее вызову круглосуточно.

– Она когда-нибудь вызывала вас ночью?

– Да, раза три-четыре... Видно, хотела убедиться, что я на месте.

– Под каким предлогом?

– Один раз, будто услышала какой-то подозрительный шум и вздумалось ей про воров. Вместе со мной всю квартиру обошла.

– Наверно, кошка?

– Нет тут ни кошек, ни собак... Она их терпеть не может. Когда Гюс был маленький, он просил, чтобы ему к рождеству подарили щенка, а получил электричку. Сроду не видал, чтобы мальчонка так бесился со злости.

– А в другие разы?

– В другой раз ей почудилось, что паленым пахнет... А еще... Постойте... Что же это было? Ага, она остановилась у дверей мужниной спальни и не услышала его дыхания. И послала меня поглядеть – не случилось ли с ним чего-нибудь.

– Что же она сама, что ли, не могла войти?

– Почем я знаю. Да, наверное, была причина... Не подумайте, что я жалуюсь... Она ведь часто уезжает из дому и после обеда и по вечерам, и мне покою хватает.

– С Лизой ладите?

– Да, неплохо... Смазливенькая... Одно время мы... Ну, вы догадываетесь... Только Лиза любит новеньких... Почти каждую субботу у нее другой... А я не охотник делиться...

– Ну, а мадам Вокен?

– Старая грымза.

– Она вас недолюбливает?

– Она так урезает нам всем порции, будто мы здесь просто столуемся, а уж насчет вина – так и вовсе в обрез! Верно, потому, что муж у нее пьянчуга и лупцует ее не меньше, чем два раза в неделю. Вот она и взъелась на всех мужиков.

– А мадам Маршан?

– А я вижу только, как она возится с пылесосом. По-моему, эта баба отроду немая – только губами шевелит, как останется одна в комнате... Может, молится?

– А барышня?

– Ну, эта не гордячка и не кривляка. Жаль, что она всегда невеселая,

– Несчастная любовь?

– Не знаю. Может, просто такая уж обстановка.

– Вы слышали что-нибудь о письмах? Фердинанд, казалось, смутился.

– Да уж ежели говорить правду – слышал. Но не читал.

– Кто вам говорил?

Он смутился еще больше и притворился, будто вспоминает.

– Вот, забыл!.. Ведь все время ходишь туда-сюда, на ходу перекинешься словом с одним, с другим...

– Мадемуазель Ваг?

– Нет, она никогда не говорит со мной про хозяйские дела.

– А Тортю?

– Ну да! Этот глядит на меня так, словно и он тут хозяин.

– Жюльен Боа?

– Может быть... Ей-богу, не знаю... Может, даже кто в буфетной.

– А вы не знаете, есть оружие у господина Парандона?

– Лежит у них в ночном столике кольт тридцать восьмого калибра. Но патронов к нему я никогда не видел.

– Вы убираете его комнату?

– Я. Это входит в мои обязанности. Ну, конечно, и за столом прислуживаю.

– Больше вы нигде не видели оружия?

– У барыни есть игрушка – калибр шесть и тридцать три, эрстальская. Из нее надо стрелять в упор, да и то только поцарапаешь.

– Вам не кажется, что за последнее время атмосфера в доме изменилась?

Фердинанд задумался.

– Пожалуй, да... Они за столом вообще мало разговаривали, а теперь, можно сказать, и вовсе молчат. Разве что Гюс с Бэмби изредка словом перекинутся.

– Вы верите этим письмам!

– Примерно сколько астрологам. Если верить газетным гороскопам – так мне выходит каждую неделю получать кучу денег.

– Значит, вы не допускаете мысли, что здесь может что-нибудь случиться?

– Только уж не из-за писем.

– А в связи с чем?

– Сам не знаю.

– Вы не находите, что мосье Парандон чудаковат?

– Так ведь смотря что называть чудачеством. Всяк по-своему на жизнь глядит... Со своей колокольни. Ну, а если ему так нравится? Уж, конечно, он не помешанный... Я бы даже сказал -наоборот...

– Значит, по-вашему, она помешанная?

– Как бы не так! Держи карман! Это – чертовски хитрая баба.

– Благодарю вас, Фердинанд.

– Рад стараться, господин комиссар... Я уже давно усвоил, что с полицией лучше играть в открытую.

Дверь за Мегрэ закрылась, и он сошел по лестнице с перилами из кованого железа. На прощанье он махнул рукой швейцару в великолепной, сверкающей галунами форме – как в самых шикарных отелях, и с удовольствием глубоко вдохнул на улице свежий воздух.

Вдруг он вспомнил про уютный бар на углу Цирковой улицы и авеню Мариньи и вскоре очутился у стойки. Он соображал – чего бы выпить и в конце концов заказал полкружки пива. Он насквозь пропитался атмосферой квартиры Парандонов. Но ведь то же самое было бы, проведи он столько времени в любой другой семье... Нет, пожалуй, он ощущал бы это не так остро... Хотя повсюду он мог столкнуться с той же озлобленностью и теми же дрязгами, с теми же страхами и уж, конечно, с таким же разладом.

"Не философствовать, Мегрэ!"

Ведь он принципиально запрещал себе делать обобщения. Ладно! Он еще не видел хозяйских детей, кухарку и уборщицу и лишь издали заметил горничную в черном форменном платье с кружевным фартучком и вышитой наколкой.

– Сколько с меня?

Дойдя до угла Цирковой улицы, он увидел табличку с фамилией доктора Мартена – домашнего врача мосье Парандона. Он поднялся на четвертый этаж и позвонил.

Его провели в приемную, где уже сидели трое больных.

Раздосадованный Мегрэ тотчас же повернул обратно.

– Вы не хотите подождать доктора?

– Я, видите ли, не болен. Я позвоню ему.

– Как ваша фамилия?

– Комиссар Мегрэ.

– Может быть, доложить о вас?

– Не стоит заставлять ждать больных.

У Парандона есть брат – тоже врач, но Мегрэ хорошо знал, по своему другу, доктору Пардону, что не всегда-то и не сразу удается с ними переговорить. Ему не хотелось ехать в автобусе или в метро. Внезапно он почувствовал такую усталость, что прямо рухнул на сиденье такси.

– Набережная Орфевр.

– Слушаюсь, мосье Мегрэ.

Это уже не доставляло ему удовольствия. А ведь было время, когда он гордился своей известностью, но за последние годы комиссара даже раздражало, что все знают его в лицо.

Хорош он будет, если на авеню Мариньи ничего не случится! Он даже не решился упомянуть о письмах на утреннем рапорте. За эти два дня он почти не заглядывал к себе на службу, а околачивался в квартире, обитатели которой ведут жизнь, совершенно чуждую для него.

В кабинете его ждали текущие дела, к счастью, не очень серьезные, но которыми все же надо было заняться...

Что же изменило его взгляд на этих людей. Неужели же письма да еще тот телефонный звонок посреди дня? Он не считал мадам Парандон заурядной женщиной, с какими сталкиваешься на каждом шагу. Снова и снова ему представлялась ее театральная фигура в голубом капоте на фоне голубого будуара... И он вспомнил все ее попытки разыграть перед ним трагедию...

Да и сам Парандон уже не казался комиссару обычным существом. Гном глядел на него ясными глазами, от очков они стали еще больше, и Мегрэ тщетно старался прочесть его мысли. А остальные? Ваг... Рыжий дылда Бол? И Тортю, вовремя бросивший взгляд на дверь, где – словно из-под земли возникла мадам Парандон.

Пожав плечами, он стал шарить по карманам в поисках мелочи – машина остановилась у подъезда сыскной полиции.

* * *

В кабинете комиссара Мегрэ побывал добрый десяток инспекторов, и у всех было к нему дело. Он просмотрел почту, подписал кучу бумаг, но все время, пока он работал в тишине позолоченного солнцем кабинета, у него не выхолил из головы дом на авеню Мариньи.

Его снова охватила непреодолимая тревога, которую никак было не разогнать. Хотя до сих пор он делал все, что было в его силах. Еще не совершилось ни преступления, ни даже простого нарушения закона. Никто не сообщил полиции о каком-либо несомненном факте. Не было подано никакой жалобы.

И все же он посвятил уйму времени изучению того маленького мирка, который вращался вокруг Эмиля Парандона.

Тщетно пытался комиссар вспомнить какой-нибудь прецедент. Было ли уже в его практике что-либо подобное, ведь ему . приходилось сталкиваться с самыми невероятными случаями... В четверть шестого ему принесли письмо, только что доставленное по пневматической почте, и он тотчас же узнал печатные буквы.

Штемпель почтового отделения на улице Миромениль; время отправления шестнадцать часов тридцать минут. То есть за четверть часа до ухода от Парандонов.

Он вскрыл конверт по линии отреза. Листок – меньшего формата, чем в предыдущих посланиях, поэтому и буквы мельче. Сравнив почерк всех трех писем, Мегрэ понял, что последнее было написано наспех, не так старательно, может быть, в волнении.

"Господин дивизионный комиссар!

Когда я написал мое первое письмо, в котором была просьба ответить на него через газету, у меня и мысли не было, что вы, очертя голову, накинетесь на это дело, по поводу которого у меня было намерение дать вам впоследствии все необходимые уточнения.

Ваша поспешность все испортила, и теперь вы сами убедились, что сели в лужу. Сегодня вы до некоторой степени спровоцировали убийцу, и я не сомневаюсь, что из-за вас он поспешит нанести удар.

Может быть, я ошибаюсь, но думаю, что это произойдет в ближайшие часы. Очень сожалею, но больше ничем не могу вам помочь. Я на вас не в обиде".

Мегрэ, нахмурившись, несколько раз перечел письмо, потом позвал Жанвье и Лапуэнта – Люка не было на месте.

– Прочтите-ка, ребята.

Он внимательно следил за ними, словно боясь, что они воспримут письмо иначе, нежели он. Они ведь не были отравлены

пребыванием в квартире Парандонов. Они могли судить только по самому письму. Наклонившись нал листком, они читали его с нарастающим интересом и волнением.

– Вроде бы дело проясняется, – пробормотал Жанвье, кладя листок на стол.

А Лапуэнт спросил:

– Что это вообще за люди? На кого похожи?

– На всех и ни на кого. Просто ума не приложу, что нам делать... Не могу же я постоянно держать там в квартире кого-нибудь из наших, да, впрочем, это и не помогло бы. Квартира такая огромная, что случись что-нибудь в одном конце'– в другом даже не услышат... Установить наблюдение за домом? Пожалуй, так я и сделаю – на эту ночь, для очистки совести. Но если эти послания не трепотня, улар будет нанесен не извне... Ты чем занят, Лапуэнт?

– Да ничем особенным.

– Тогда отправляйся туда. Обратись к швейцару, это некий Ламюр, когда-то он служил на улице Соссэ. Провели ночь у него в швейцарской и время от времени поднимайся на второй этаж... Возьми у Ламюра список жильцов всего дома, включая обслуживающий персонал. Отмечай, кто когда пришел и ушел.

– Все ясно.

– Что тебе ясно?

– Что в случае чего, у нас будет хоть какая-то зацепка.

Да, конечно... И все же комиссару как-то претило рассматривать ситуацию под этим углом зрения... "В случае чего". Ладно, коль скоро кража исключается – жди убийства... А кого убьют? Кто убьет?

С ним говорили разные люди, они отвечали на его вопросы, казалось исповедывались перед ним... Но как же он может, черт возьми, выяснить, кто из них врал и кто говорил правду? А не заварил ли всю эту кашу какой-нибудь псих?