Текст книги "Тень на шторе"

Автор книги: Жорж Сименон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Глава 10
Документы

Это началось в Жёмоне в одиннадцать вечера. Несколько пассажиров третьего класса шли к таможне, а таможенники начали осмотр вагонов второго и первого классов.

Аккуратные люди заранее достали свои чемоданы, разложили вещи на сиденьях. Так сделал и один, с бегающими глазами, пассажир в купе второго класса, где вместе с ним ехала чета пожилых бельгийцев.

Багаж его представлял образец порядка и предусмотрительности. Рубашки были аккуратно завернуты в газеты. В чемодане лежали дюжина манжет, трусы и кальсоны, будильник, ботинки, поношенные домашние туфли.

Сразу было видно, что вещи укладывала женщина.

Все место в чемодане было использовано, ничто не могло помяться. Таможенник небрежно ворошил вещи, наблюдая за человеком в бежевом пальто, который только и мог иметь такие чемоданы.

– Все в порядке! – сказал таможенник, поставив мелом крест на чемодане.

– Прошу господ показать чемоданы.

– Извините, – обратился к таможеннику этот пассажир, – когда мы приедем в Бельгию?

– Видите первую изгородь, вон там? Не видите. Тогда смотрите сюда. Сосчитайте фонарные столбы. Третий слева видите? Так вот – это граница.

Из коридора доносился голос, повторявший перед каждой дверью:

– Господа пассажиры, приготовьте паспорта и документы!

А человек в бежевом пальто изо всех сил старался закинуть свой чемодан в багажную сетку.

– Ваш паспорт…

Он обернулся: перед ним стоял человек в серой фуражке.

– Вы француз? Тогда предъявите ваше удостоверение личности.

Несколько секунд пальцы пассажира нервно шарили в бумажнике.

– Прошу вас.

– Ах так! Вы Мартен, Эдгар-Эмиль… Следуйте за мной.

– Куда?

– Можете захватить свои чемоданы.

– Но ведь поезд уйдет…

Теперь чета бельгийцев с ужасом смотрела на него, будучи все-таки польщена тем, что ехала в одном купе с преступником. Мартен, испуганно глядя на таможенника, встал на сиденье, чтобы снять с полки чемоданы.

– Уверяю вас, что я… В чем же все-таки дело?

– Поторопитесь, поезд скоро отходит.

И молодой таможенник, в серой фуражке, выбросил самый тяжелый чемодан на платформу. Уже смеркалось.

Вокзальные фонари освещали людей, бежавших из буфета к поезду. Послышался свисток. Какая-то женщина спорила с задержавшими ее таможенниками.

А Мартен, с трудом волоча свой чемодан, шел за молодым таможенником. Никогда он не думал, что платформа может оказаться такой длинной. Бесконечная и пустынная, окаймленная с одной стороны множеством таинственных дверей.

Наконец они подошли к последней двери.

– Войдите!

В комнате было темно. Лишь лампа с зеленым абажуром, висящая почти над самым столом, освещала расположенные на нем бумаги. Но в глубине комнаты двигалась какая-то фигура.

– Здравствуйте, господин Мартен, – послышался сердечный голос.

И из тени вышел высокий мужчина: это был одетый в свое тяжелое пальто с бархатным воротником комиссар Мегрэ.

– Не раздевайтесь, пожалуйста. Мы сейчас сядем в парижский поезд, что прибывает на третий путь.

Теперь все было кончено. Мартен беззвучно плакал, не выпуская из рук так заботливо сложенные чемоданы.

Инспектор, дежуривший у дома № 61 на площади Вогезов, за несколько часов до этого позвонил Мегрэ:

– Наш подопечный решил удрать. Он взял такси и поехал на Северный вокзал.

– Пусть едет. Следите за женой.

Мегрэ сел в поезд, где ехал и Мартен.

Жёмон. Проверка документов. И – кабинет следователя по особым делам.

Теперь они в отдельном купе вместе возвращались в Париж.

На Мартена не надели наручники. Чемоданы его лежали на верхней сетке, и один из них, плохо положенный, грозил свалиться Мартену на голову.

Уже проехали Мобеж, а Мегрэ еще не задал ему ни одного вопроса. Он с трубкой в зубах молча сидел в углу.

Не переставая курил, лукаво поглядывая на своего попутчика.

Несколько раз Мартен раскрывал рот, но так и не решался заговорить.

В конце концов он все-таки заговорил изменившимся голосом, который не узнала бы даже госпожа Мартен:

– Это я…

А Мегрэ все молчал. Казалось, он спрашивал глазами: «Неужели?»

– Я… я надеялся пересечь границу.

Есть манера курить, которая приводит в отчаяние того, кто смотрит на курящего: при каждом выдохе дыма губы, причмокивая, сладострастно приоткрываются, и дым при этом выходит медленно, образуя облачко вокруг головы.

Именно так курил Мегрэ, и голова его покачивалась в такт движению поезда.

Мартен, лихорадочно глядя на Мегрэ, наклонился к нему, до боли сжав руки в перчатках:

– Как вы думаете, это еще долго будет продолжаться? Ведь недолго, да? Я же все расскажу, признаюсь во всем.

Глаза время от времени принимали умоляющее выражение и, казалось, просили Мегрэ: «Помогите мне! Вы же видите, у меня совсем нет сил».

Но комиссар словно застыл. Он был невозмутим, с бесстрастным любопытством, как в зоопарке на экзотического зверя, смотрел на Мартена.

– Куше застал меня врасплох… И тогда…

Мегрэ вздохнул. Вздох этот ничего не означал или, вернее, мог быть понят на сто разных ладов.

– Я ведь признаюсь во всем. Не имеет смысла отрицать…

Казалось, что он обращается к глухому или к человеку, не понимающему ни слова по-французски.

– У вас не будет спичек? – спросил Мегрэ.

– Нет. Я не курю. Вы же это хорошо знаете. Моя жена не выносит запах табака. Понимаете, мне бы хотелось, чтобы все кончилось скорее. Я так и скажу адвокату, которого мне придется нанять. Расскажу все начистоту. Я прочел в газете, что часть денег найдена. Не понимаю, зачем я сделал это… Как только я почувствовал их у себя в кармане, мне показалось, что все на улице разглядывают меня.

Сначала я думал их где-нибудь спрятать. Но к чему? Я долго шагал по набережной. У берега стояли лодки. Я боялся, что меня заметит какой-нибудь матрос. Тогда я перешел по мосту на остров Сен-Луи и там смог избавиться от пакета.

В купе было невыносимо жарко. Окна запотели. Под потолком стелился табачный дым.

– Мне нужно было бы во всем признаться, когда я впервые встретился с вами. Но смелости не хватило. Я надеялся, что…

Мартен замолчал, с удивлением посмотрел на своего спутника, который, приоткрыв рот, сидел с закрытыми глазами. Слышалось ровное, словно мурлыканье толстого, сытого кота, дыхание.

Мегрэ – спал!

Мартен посмотрел на дверь: ее легко можно было открыть. И, словно пытаясь избежать соблазна, съежился и забился в угол, зажав худыми коленями дрожащие руки.

Северный вокзал. Пасмурное утро. Толпа еще полусонных жителей пригородов выкатывалась на площадь.

Поезд остановился очень далеко от вокзала. Чемоданы были тяжелые, но Мартен не хотел передохнуть, хотя он задыхался и у него болели руки.

Такси пришлось ждать довольно долго.

– Вы везете меня в тюрьму? – спросил он.

Они провели в поезде пять часов, и за это время Мегрэ не произнес и десяти фраз.

– Площадь Вогезов, дом 61, – сказал Мегрэ шоферу.

В своей комнатке консьержка разбирала почту.

– Господин Мартен, господин Мартен! – закричала она. – Приходили из регистратуры, спрашивали, не больны ли вы.

Мегрэ тащил его за собой. И Мартен должен был волочить свои тяжелые чемоданы по лестнице, где перед дверями стояли корзины с бутылками молока и свежим хлебом.

Дверь в комнату старой Матильды вздрогнула.

– Дайте ключ!

– Но…

– Тогда открывайте сами.

В глубокой тишине щелкнул замок. Они увидели прибранную столовую, где каждая вещь снова стояла на своем месте.

Мартен долго стоял в нерешительности, прежде чем громко сказал:

– Это я. И комиссар…

В соседней комнате кто-то заворочался в постели.

Мартен, закрывавший входную дверь, простонал:

– Мы не должны были… Она ведь здесь ни при чем. А в ее состоянии… – Он не осмеливался зайти в комнату. Оттягивая время, он поднял свои чемоданы и поставил их на стул. – Может быть, сварить кофе?

Мегрэ постучал в спальню:

– Разрешите?

Ответа не последовало. Он толкнул дверь – и прямо на него глянули жесткие глаза госпожи Мартен, которая с бигуди в волосах неподвижно лежала в кровати.

– Извините, что беспокою вас. Я привез вашего мужа, который напрасно так беспокоится.

Мартен прятался за спиной комиссара.

Сбоку за стеной послышался приглушенный крик сумасшедшей. На ночном столике лежали лекарства.

– Вы чувствуете себя хуже?

Он знал, что она не ответит, что вопреки всему будет молчать, сдерживая ярость.

Казалось, она боится единственного слова, словно оно должно было вызвать цепь катастроф.

Госпожа Мартен осунулась. Лицо ее стало совсем землистого цвета. Только глаза с их странными серыми зрачками жили какой-то особой, пылкой и исполненной воли жизнью.

Дрожа, вошел Мартен. Всем своим видом он, казалось, умолял о прощении.

Серые глаза медленно повернулись в его сторону, такие ледяные, что он отвернулся, бормоча:

– Это случилось на вокзале в Жёмоне… Минутой позже я был бы в Бельгии.

Нужны были разговоры, шум, чтобы заполнить всю пустоту, которая окутывала каждого присутствующего.

Пустота эта была ощутима до такой степени, что голоса в комнате резонировали, как в туннеле или пещере.

Однако они почти не разговаривали. С трудом выдавливали из себя несколько слов, тревожно переглядывались, и потом вновь на них, словно туман, неумолимо сходила тишина.

И все-таки что-то назревало. Неторопливо надвигалось что-то зловещее: было видно, как под одеялом скользила ее рука, еле заметно подбираясь к подушке.

Худая и потная рука госпожи Мартен. Мегрэ, притворяясь, что смотрит в сторону, следил за движением руки, дожидаясь момента, когда она наконец-то доберется до цели.

– Разве доктор не должен был зайти сегодня утром?

– Не знаю. До меня ведь никому нет дела. Я здесь, как скотина, которую оставили подыхать.

Но глаза ее посветлели, потому что рука нащупала желанный предмет. Послышалось едва уловимое шелестение бумаги.

Мегрэ сделал шаг вперед и схватил госпожу Мартен за запястье. Перед этим она выглядела обессиленной, почти умирающей, однако в это мгновение проявила необычную силу.

Она не хотела отпускать то, что держала в руке. Присев на кровати, она яростно сопротивлялась. Она поднесла руку ко рту, надорвала зубами белый листок, который крепко сжимала.

– Пустите меня! Отпустите или я закричу! А ты чего стоишь? Ты даже не мешаешь ему!

– Господин комиссар! Умоляю вас… – стонал Мартен.

Он прислушивался. Он боялся, что сбегутся соседи.

Вмешаться в схватку он не осмеливался.

– Скотина! Грязная скотина! Ударить женщину!

Но Мегрэ не ударил ее. Он ограничился тем, что удерживал ее руку, чуть крепче сжимая запястье, чтобы помешать мадам Мартен совсем разорвать бумагу.

– Как вам не стыдно! Женщина при смерти…

Но у госпожи Мартен обнаружилась такая сила, с какой Мегрэ редко приходилось сталкиваться за все время службы в полиции. Вдруг его шляпа упала на кровать: это госпожа Мартен неожиданно укусила комиссара за руку.

Но она не могла долго выдерживать такое напряжение, и Мегрэ удалось все-таки разжать ей пальцы; она застонала от боли.

И тут же расплакалась. Плакала она без слез, плакала от досады и злости, плакала, может быть, для того, чтобы соблюсти приличия.

– А ты, ты даже не помог мне!

Мегрэ подошел к камину, развернул листок с оборванными краями, пробежал глазами отпечатанный на машинке текст на бланке:

«Господа Лаваль и Пиолле из парижской адвокатуры.

Дела по защите – частные консультации».

В правом углу – надпись красными чернилами: «Дело Куше и Мартен. Консультация 18 ноября».

Две страницы убористого, через один интервал, текста. Мегрэ вполголоса читал только отрывки и слышал, как из бюро и лаборатории «сывороток Ривьера» доносится стрекот пишущих машинок.

«Согласно закону от…

Учитывая, что смерть Роже Куше последовала после смерти его отца…

…что никакое завещание не может лишить законного сына причитающейся ему доли наследства…

…что во втором браке завещателя с Дормуа имущество было объединено…

…что естественной наследницей Роже Куше является его мать…

…мы имеем честь подтвердить вам, что вы имеете право требовать половину состояния Куше как движимого, так и недвижимого, которое, после наведения особых справок, мы, оставляя за собой право на неточность, оцениваем примерно в пять миллионов франков, причем стоимость фирмы, известной под названием «Сыворотки доктора Ривьера», составляет три миллиона франков…

…вы можете полностью рассчитывать на нас во всех действиях, необходимых для ликвидации завещания и…

Ставим вас в известность, что из полученной по наследству суммы мы удержим десять процентов комиссионных расходов».

Госпожа Мартен перестала плакать. Она опять легла и равнодушно уставилась в потолок.

Мартен, совершенно растерянный, стоял в дверях, не зная, куда девать руки, прятать глаза, что вообще делать.

– Оказывается, здесь еще и постскриптум! – проворчал комиссар.

Над этим постскриптумом стоял гриф: «Совершенно секретно».

«Нам стало известно, что со своей стороны госпожа Куше, урожденная Дормуа, тоже намерена оспаривать завещание.

С другой стороны, мы навели справки о третьей получательнице наследства – Нине Муанар.

Это особа сомнительного поведения, которая еще не предприняла никаких шагов, чтобы потребовать свою долю.

Учитывая, что в настоящий момент она осталась без средств, нам кажется лучшим решением предложить ей какую-либо сумму в качестве возмещения убытков.

Со своей стороны мы полагаем, что двадцать тысяч франков могли бы удовлетворить особу, находящуюся в ситуации мадемуазель Муанар.

Мы ждем вашего решения на этот счет».

Трубка у Мегрэ потухла. Он не спеша сложил листок и положил его в бумажник.

В комнате стояла гробовая тишина. Мартен почти не дышал. Его жена, с остекленелыми глазами лежащая на кровати, казалась мертвой.

– Два миллиона пятьсот тысяч франков, – прошептал комиссар. – Минус двадцать тысяч, которые нужно отдать Нине, чтобы она стала покладистой. Правда, половину этой суммы внесет, без сомнения, госпожа Куше.

Мегрэ был уверен, что выразительная, но едва заметная улыбка торжества скользнула при этой мысли по лицу госпожи Мартен.

– Сумма приличная! Не правда ли, Мартен?

Тот вздрогнул, пытаясь подготовиться к тому, чтобы возразить Мегрэ.

– Сколько вы рассчитываете получить? Я говорю не о деньгах, а о сроке. Кража, убийство. Может быть, мы сумеем доказать, что оно преднамеренное. Как вы думаете? Оправдания, разумеется, ждать нечего, потому что речь идет не о преступлении на любовной почве.

Если, конечно, ваша жена не завязала вновь отношения со своим бывшим мужем. Но это не тот случай. Все дело в деньгах, только в деньгах. Как вы думаете, сколько вы получите – десять или двадцать лет? Хотите мое мнение? Заметьте, что никогда нельзя предугадать решения присяжных. Отдельные прецеденты, правда, были.

Так вот, в принципе можно считать, что, будучи снисходительными к любовным драмам, они крайне строго относятся к денежным делам.

Казалось, он говорит ради того, чтобы просто что-нибудь сказать, выиграть время.

– Это и понятно! Все они – мелкие буржуа, торговцы. Они полагают, что нечего бояться любовниц, которых у них нет или в которых они уверены. Но они больше всего боятся воров. Двадцать лет? Нет уж, я, например, склоняюсь к смертной казни.

Мартен окаменел. Теперь он стал бледнее своей больной жены. Он даже ухватился за притолоку.

– Конечно, госпожа Мартен будет богатой. Она в том возрасте, когда еще можно наслаждаться жизнью и богатством.

Мегрэ подошел к окну:

– Всему помеха – это окно. В нем – камень преткновения. Совсем не трудно убедиться, что отсюда можно было все видеть. Вы слышите меня, я сказал – ВСЕ.

А это очень важно. Потому что может навести на мысль о соучастии в преступлении. К тому же в Уголовном кодексе есть небольшой параграф, согласно которому убийце, даже если его оправдает суд, запрещается наследовать имущество жертвы. И не только убийце… Но и его сообщникам. Понимаете теперь, почему это окно приобретает такое большое значение?

В комнате стало совсем тихо. Это была уже не тишина, а нечто большее, тревожащее, почти ирреальное: словно полное отсутствие всякой жизни.

И вдруг Мегрэ неожиданно сказал:

– Скажите, Мартен, куда вы дели револьвер?

В коридоре послышался какой-то шорох: наверное, там подслушивала старая Матильда.

Со двора донесся резкий голос консьержки:

– Госпожа Мартен! К вам – от Дюфайеля!

Мегрэ уселся в кресло-качалку, которое вздрогнуло, но выдержало вес его тела.

Глава 11
Рисунок на стене

– Отвечайте же! Где револьвер?

Мегрэ посмотрел на Мартена и заметил, что мадам Мартен, по-прежнему не отрывающая глаз от потолка, пошевелила пальцами, пытаясь, чтобы тень от них что-то нарисовала на стене.

Бедняга Мартен напрягся изо всех сил, стараясь понять, что она хотела ему сказать. Он торопился. Он видел, что Мегрэ ждет ответа.

– Я…

Что же мог означать этот квадрат или, скорее, треугольник, который она чертила в воздухе длинным пальцем?

– Так где же он?

Сейчас Мегрэ действительно жалел его. Мартен, должно быть, переживал страшные мгновения. Его просто шатало от нетерпения.

– Я выбросил его в Сену.

Судьба Мартена была решена! Пока комиссар вытаскивал из кармана револьвер и клал его на столик, госпожа Мартен с лицом фурии присела на кровать.

– А я все-таки нашел его в мусорном ящике, – сказал Мегрэ.

Свистящим голосом она сказала:

– Именно там! Теперь ты понял? Ты доволен? Ты еще раз потерял свой шанс, как ты его всегда упускал. По-моему, ты сделал это нарочно, боясь попасть в тюрьму. Но тебя все равно посадят! Ведь украл же ты! А украв, месье позволяет себе выбросить триста шестьдесят тысяч франков в Сену.

Ее вид пугал. Было ясно, что она сдерживалась слишком долго. Развязка наступила внезапно. Ее возбуждение было так велико, что она не успевала выговаривать слова и произносила какие-то нечленораздельные слоги.

Мартен стоял, понурив голову. Роль его была сыграна. Он самым жалким образом проиграл игру, за что его и упрекала жена.

– Месье, видите ли, решил украсть, но забывает на столе перчатку…

Госпожа Мартен, беспорядочно валя все в кучу, осыпала его упреками.

Мегрэ услышал за спиной тихий голос человека в бежевом пальто:

– Месяцами она показывала мне из окна на кабинет Куше… И попрекала тем, что я сделал ее несчастной, что я не способен прокормить жену. Я и отправился…

– Вы сказали ей, что идете к Куше?

– Нет! Но она прекрасно это знала. И ждала у окна…

– И вы, госпожа Мартен, видели из окна, что ваш муж забыл в кабинете перчатку?

– Я бы заметила даже визитную карточку! По-моему, он просто хотел меня разозлить…

– Тогда вы взяли револьвер и спустились вниз. Куше вернулся в кабинет, когда вы уже находились там. Он подумал, что это вы его обокрали.

– Да, он хотел меня задержать! Именно это он хотел сделать! Как будто не благодаря мне он разбогател! Кто же заботился о нем в самом начале, когда он даже не зарабатывал на хлеб с маслом? Все мужчины одинаковы.

Он даже упрекал меня в том, что я живу в доме, где располагается его фирма. Обвинял меня в том, что я делю с сыном деньги, которые он ему дает.

– И тут вы выстрелили?

– Он тоже хотел снять трубку, чтобы вызвать полицию!

– Потом вы пошли к мусорным ящикам. Под предлогом поисков ложки вы спрятали в мусоре револьвер. Кого вы тогда встретили?

– Этого старого дурака со второго этажа, – грубо ответила она.

– И больше никого? Я считал, что еще приходил ваш сын. У него больше не было денег.

– Ну и что же?

– Он пришел не к вам, а к отцу, не правда ли? Только вы не могли позволить ему пройти в кабинет, где он обнаружил бы труп. Вы оба стояли во дворе. Что же вы сказали Роже?

– Чтобы он уходил. Вам не понять материнского сердца.

– И он ушел. Тут вернулся ваш муж. Вы ни о чем с ним не говорили. Мартен думал о деньгах, которые он все-таки бросил в Сену, потому что по сути он жалкий, но порядочный человек.

– Жалкий, но порядочный! – повторила госпожа Мартен с неожиданным раздражением. – Ха-ха… А я? А я, что всегда была несчастной!

– Мартен не знает, кто убил. Он ложится спать. Проходит день, а вы ни о чем не спрашиваете. Но на следующую ночь вы встаете, чтобы обшарить его одежду.

Денег вы не находите. Он наблюдает за вами. Вы его расспрашиваете. Именно этот приступ ярости и слышала за дверью старая Матильда. Вы убили Куше зря! Этот идиот Мартен выбросил банкноты. Из трусости он швырнул целое состояние в воду. Поэтому вы и заболели.

У вас поднялась температура. Но Мартен, который не знает, что Куше убили вы, пошел сообщить эту новость Роже. А тот сразу все понял. Он ведь встретил вас во дворе… Вы не пустили его к отцу… Он думает, что я его подозреваю… Он полагает, что его арестуют, будут судить. А защищаться, не обвиняя собственную мать, он не может.

Возможно, он не вполне порядочный парень. Но, без сомнения, его образ жизни в чем-то простителен. Ему все опротивело. Опротивели женщины, с которыми он спит, наркотики. Монмартр, где он болтается без дела, и, кроме всего этого, опротивела семейная драма, о тайных причинах которой догадывается один он.

И Роже выбрасывается из окна!

Мартен прислонился к стене, закрыв лицо руками.

Однако его жена в упор смотрела на комиссара, словно ждала лишь того момента, когда она сможет вмешаться в его рассказ, в свою очередь возразить ему.

Тогда Мегрэ показал записку адвокатов:

– В мой последний приход Мартен так перепугался, что хотел признаться в краже. Но здесь были вы. Он видел вас через приоткрытую дверь. Вы делали ему какие-то энергичные знаки, и он промолчал… Разве не это раскрыло ему глаза на все? Он вас расспрашивает.

Вы признаетесь, что убили. Это вы прокричали ему в лицо! Вы убили из-за него, чтобы исправить его оплошность, убили из-за этой забытой на письменном столе перчатки! А раз вы убили, то, даже несмотря на завещание, вы не сможете получить наследство. «Ах, – думаете вы, – если бы только Мартен был настоящим мужчиной!» Пусть он уезжает за границу… Все подумают, что он – убийца. Полиция успокоится, а вы приедете к нему со своими миллионами… «Мой бедный Мартен, – сказали вы, – поезжай!»

И при этих словах Мегрэ сильно хлопнул Мартена по плечу, почти припечатав того к полу. Комиссар говорил глухим голосом, роняя слова как бы небрежно:

– Столько натворить бед ради этих денег! Убить Куше… Толкнуть Роже на самоубийство… И в последнюю минуту убедиться, что этих денег вам не видать! Вы сами уложили Мартену чемоданы. Очень аккуратно. Положили на несколько месяцев белья…

– Замолчите! – умолял Мартен.

Опять прокричала сумасшедшая. Мегрэ так резко дернул на себя дверь, что старая Матильда чуть не ввалилась в комнату.

Она убежала, испугавшись тона комиссара, и впервые действительно закрылась у себя, повернув в замке ключ.

Мегрэ в последний раз оглядел комнату. Мартен не смел пошевельнуться. Его жена, худая, с выступающими под ночной рубашкой лопатками, сидела на кровати, глядя на комиссара.

Она вдруг стала такой серьезной и спокойной, что Мегрэ с тревогой спросил себя, что еще может с ней произойти.

Он вспомнил о некоторых ее взглядах, движениях губ во время недавней сцены. И здесь одновременно с Мартеном он угадал, что с ней происходило.

Они уже не могли этому помешать. Все развертывалось помимо них, как в кошмарном сне.

Госпожа Мартен была очень худая. Черты ее лица становились все более болезненными. Что она разглядывала в тех местах комнаты, где находились самые привычные вещи?

Что она внимательно высматривала в комнате?

Лоб ее сморщился. На висках вспухли жилы.

– Мне страшно! – закричал Мартен.

Казалось, что госпожа Мартен в одиночку, напрягая все силы, стремится перебраться через неприступную гору. Раза два ее рука делала какой-то жест, словно пыталась что-то оттолкнуть от лица. Наконец она проглотила слюну и улыбнулась улыбкой человека, добившегося своей цели.

– Вы все придете ко мне просить денег. А я скажу своему адвокату, чтобы он вам их не давал.

Мартен дрожал с головы до ног. Он понял, что это не просто бред, вызванный лихорадкой.

Она сошла с ума, окончательно!

Мартен плакал. Он схватил руку жены и терся о нее лицом. Она его оттолкнула. На лице ее блуждала презрительно-торжествующая улыбка.

– Больше пяти франков не дам, – бормотала она. – Я достаточно страдала… мне…

– Я позвоню в больницу Святой Анны, – сказал Мегрэ.

– Вы считаете? Считаете, что нужно везти ее туда?

Неужели им двигала сила привычки? Мартен приходил в отчаяние при мысли, что ему придется покинуть свою квартиру, атмосферу попреков и ежедневных ссор, эту жалкую жизнь, эту женщину, которая все же – правда, уже не в этой, реальной жизни, в другой – обрела богатство.

Спустя несколько минут Мегрэ, не обращая ни на что внимания, шел по шумной улице. У него – это с ним случалось редко – страшно болела голова, и он зашел в аптеку принять таблетку.

Он ничего не замечал вокруг себя. К городскому шуму примешивались какие-то голоса, которые продолжали звучать в его голове.

Один образ затмевал все другие: госпожа Мартен, которая встает, поднимает с пола одежду мужа и ищет в ней деньги! И Мартен, который, лежа в постели, наблюдает за ней!

Испытующий взгляд жены!

«Я бросил их в Сену», – отвечает он.

Именно с этого мгновения что-то в ней надломилось.

Или, вернее, в ее мозгу всегда был какой-то сдвиг. Даже тогда, когда она жила в кондитерской лавке отца!

Только это не бросалось в глаза. Она была почти хорошенькой девушкой. Но никто не обращал внимания на ее слишком тонкие губы.

А Куше на ней женился!

Вдруг без всякого повода он подумал о Нине.

– Она не получит ничего! Ни копейки, – пробормотал он. – Завещание будет признано недействительным.

И госпожа Куше, урожденная Дормуа…

Полковник, должно быть, уже начал хлопотать. Это естественно: все достанется госпоже Куше! Все эти миллионы.

Ведь она женщина изысканная, умеющая блюсти приличия.

Мегрэ медленно поднялся по лестнице, открыл дверь своей квартиры на бульваре Ришар-Ленуар.

– Угадай, кто к нам приехал? – спросила жена.

Госпожа Мегрэ расставила на белой скатерти четыре прибора. Мегрэ заметил на буфете кувшин с мирабелевой настойкой.

– Твоя сестра?

Угадать это было нетрудно, потому что всякий раз, приезжая из Эльзаса, сестра привозила кувшин какой-нибудь настойки и копченую ветчину.

– Они пошли с Андре кое-что купить. У тебя усталый вид… Надеюсь, что сегодня ты больше никуда не пойдешь?

Мегрэ остался дома. В девять часов вечера он играл в «желтого карлика» со своими родственниками.

Госпожа Мегрэ беспрестанно заливалась смехом, потому что она никак не могла научиться играть в карты и допускала самые немыслимые промахи.

– Ты уверена, что у тебя нет девятки?

– Да, она у меня…

– Тогда почему же ты не ходишь?

На Мегрэ все это действовало, как теплая ванна. Голова у него перестала болеть.

Он уже не думал о госпоже Мартен, которую машина «Скорой помощи» везла в больницу Святой Анны, тогда как ее муж в одиночестве рыдал на опустевшей лестнице.