Текст книги "Человек из Лондона"

Автор книги: Жорж Сименон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

4

Было примерно половина пятого – огни уже давно зажглись, – когда он увидел англичанина, выходившего из почтового отделения. Малуэн ускорил шаги, чтобы следовать за ним на расстоянии, и оба пошли вдоль витрин.

Что делал этот человек весь день? Спал? Бродил вокруг гавани? Вряд ли – Малуэн долго прохаживался там взад и вперед и наверняка встретился бы с ним.

Англичанин шел быстро. Было холодно. По-прежнему везде царил туман и в конце причала выла сирена.

У антикварной лавки он свернул вправо. Дальше идти было некуда – короткий переулок вел к дамбе, неподалеку от отеля «Ньюхейвен». Над входом в отель, словно две луны, светились в тумане два шара из матового стекла. Слева, из непроглядного мрака, доносилось дыхание моря.

Почувствовал ли англичанин, что за ним идут? Он ни разу не обернулся, но ускорил шаг, хотя, возможно, просто хотел побыстрее дойти до места.

Просторный вестибюль отеля обставлен стульями, креслами, вешалками. Дальше, расширяясь еще больше, он переходил в холл, где с левой стороны помещалась конторка, а с правой – американский бар.

В плетеном кресле сидел мужчина с мягкой шляпой на коленях. У него был такой спокойный, такой терпеливый вид, словно он едет в поезде и ждет остановки.

А видел он перед собой лишь освещенный вестибюль, за которым стеной вставала сырая ночь.

Человек этот заметил, как из темноты вынырнула фигура в светлом плаще. Хозяйка, занятая каким-то счетом, со своего места ничего не могла увидеть, но обладала способностью узнавать людей по походке.

– А вот и господин Браун, – сказал она, улыбаясь.

Когда Браун дошел до середины вестибюля, на тротуаре появилась едва различимая фигура, несколько секунд помаячила в тумане, затем исчезла. То был Малуэн.

Человек из Лондона не знал, что его ждут, и шел потупясь. Он поднял голову лишь в трех шагах от плетеного кресла. Нос его сморщился, тонкие губы сложились в гримасу, которую он попытался выдать за улыбку, а вновь прибывший встал и, протянув руку, поздоровался по-английски.

– Рад видеть вас, мистер Браун.

Сам ли Браун протянул в ответ руку или посетитель схватил ее? Во всяком случае, он так долго и крепко пожимал ее, словно больше не хотел отпускать.

Хозяйка любезно объяснила:

– Ваш друг появился, как только вы ушли, но при таком тумане предпочел не разыскивать вас по городу, а подождать здесь.

Повернувшись к ней, Браун вновь попытался изобразить презрительную улыбку.

– Хотите, я зажгу свет в салоне?

Это была комната с большими окнами слева от вестибюля, напротив столовой, находившейся справа. Нажав кнопки на распределительном щите, хозяйка осветила салон, серый и тоскливый, как приемная дантиста, с такими же журналами на столе. Не теряя времени, она открыла окошко в буфетную.

– Жермен, узнайте, что господа будут пить.

Посетитель отпустил наконец руку Брауна.

– Виски, мистер Браун? – подскочил Жермен. – А вам, сэр?

– Прекрасно! Два виски.

Они вошли в салон, Браун снял плащ, а его спутник опустился в кресло и положил ногу на ногу.

– Вы удивлены встречей со мной, мистер Браун?

Они были примерно одного возраста, но человек с мягкой шляпой держался настолько уверенно, что казался почти агрессивным.

Жермен подал виски. Собеседники не закрыли двери салона – так им будет спокойно, если не говорить слишком громко.

Атаку начал посетитель:

– Я солгал бы, сказав, что не предполагал найти вас в Дьеппе. У вас уже стало просто манией время от времени совершать поездки на континент.

Браун молчал, видно было, что он не расположен к разговору. Он печально смотрел на собеседника, стиснув руками колено.

– Кстати, вы встретили здесь своего приятеля Тедди? Нет? Разминулись? А между тем его видели в Дьеппе в момент вашего прибытия.

Через застекленную дверь виднелась хозяйка, которая выписывала счета для обоих приезжих и с любопытством поглядывала в их сторону.

– У вас усталый вид, мистер Браун. Нездоровится?

Опять печень?

Браун вздохнул, переложил левую ногу на правую и снова сцепил руки на коленях.

– Знаете, – продолжал приезжий, – чего мне стоило отговорить старика Митчела ехать вместе со мной?

Браун не шелохнулся, оставшись все таким же мрачным, безучастным, и тогда выведенный из себя собеседник поднялся, дважды обошел салон и, встав за спиной Брауна, положил ему руки на плечи. На этот раз тот вздрогнул, но еле заметно и остался сидеть нога на ногу.

Посетитель сел и уже менее развязно, скорее сердечно, сказал:

– Старика Митчела вы знаете не хуже, чем я. Пятнадцать лет назад, когда вы только начинали выступать в мюзик-холле, он уже был владельцем «Палладиума» и, если память мне не изменяет, не раз подписывал с вами контракты… Прекрасный зал! Особенно великолепен фасад из крупного серого камня… Да вы же его наверняка помните. Тротуар залит светом, у подъезда вереница машин, два полисмена, швейцар, рассыльные…

А над входом светящиеся буквы – название спектакля.

Все ослепительно сверкает, до того ослепительно, что позади все черным-черно. Например, стена, вернее, часть фасада над антресолью.

Браун закурил и вновь опустил руки на колени.

– Вам известен и кабинет Митчела, верно? Он на самом верху, под крышей, на уровне карниза, нависшего над залом. Митчел ни за что не хотел перебираться в другое место, хотя артистам не слишком нравилось подниматься по железной лестнице чуть ли не на шесть или семь этажей…

Хозяйка отдавала распоряжения Жермену, который начал сервировать столы в столовой.

Заглянув в салон, он осведомился:

– Господа будут есть вместе?

– Конечно! – ответил вновь прибывший.

Браун промолчал.

– И, наконец, вам известно, мистер Браун, что в субботу на той неделе Митчел решил продать свое заведение одной из кинокомпаний. Об этом писала вся пресса, сожалея, что старого мюзик-холла не станет.

Вам, очевидно, известно также, что продажа состоялась около трех дня в кабинете Митчела и покупатели тут же вручили ему задаток в пять тысяч фунтов.

Это любопытно. Говорят, Митчел пошел на такой шаг лишь для того, чтобы дать приданое дочери. Но вас это не касается. Займемся событиями субботнего дня и вечера.

Банкноты заперты в сейфе Митчела, так как банки уже закрыты. Заканчивается утреннее представление, и, как обычно, Митчел даже не выходит обедать из здания театра, перекусив сандвичами в своем баре.

Вы знаете этот бар? Тот, что на втором этаже, с окнами, находящимися как раз позади светящихся букв рекламы. Одно из этих окон всегда приоткрыто, чтобы дать выход табачному дыму.

В восемь вечера деньги все еще в сейфе. В половине девятого Митчел забирает из кассы дневную выручку и уносит к себе в кабинет. У ведущей туда железной лестнице всегда дежурит служащий, чья обязанность никого не впускать. В нескольких метрах от кабинета, на карнизе, Митчел устроил маленькую площадку, откуда одновременно видны и зал, и сцена.

Браун покорно слушал.

– Я почти закончил. А теперь будьте внимательны:

Митчел уходит из кабинета и проводит точно двадцать минут на карнизе зрительного зала. Когда он возвращается к себе, сейф пуст. По лестнице никто не спускался и не поднимался – так утверждает охранник. Зато чуть позже я узнаю, что старина Браун выпил в баре стакан пива.

Улавливаете? Попасть туда можно только с фасада, то есть поднявшись по отвесной стене с опорой на швы между камнями. На мой взгляд, такой акробатический трюк по силам только одному человеку. А теперь о моей миссии…

Шумные возгласы возвестили о появлении коммивояжеров, которые, не заходя в салон, устроились в баре.

Браун еще раз переменил ногу.

– Папаша Митчел неплохой человек. Говорят, что на артистах, работавших на него сначала в провинции, а потом в Лондоне, он за тридцать лет нажил целое состояние. Могу присягнуть, что это не так и полученные им пять тысяч фунтов – почти все, чем он располагает, чтобы дать приданое дочери и скромно дожить до конца дней.

Он пригласил меня в известный вам кабинет и сказал, что ему плевать, будет вор наказан или нет, но что он во что бы то ни стало хочет вернуть свои деньги или хотя бы часть их. Понятно?

У Брауна, вероятно, пересохло в горле – он отхлебнул виски, подержал его во рту и проглотил.

– Мы находимся во Франции, это облегчает ваше положение. Митчел удовлетворится пятью тысячами фунтов и готов пожертвовать выручкой от обоих субботних представлений.

Наступило молчание. Слышались только удары шаров – бильярдная располагалась рядом с баром, хотя ни стола, ни игроков не было видно. В общей симфонии звуков сирена с мола служила как бы смутным и мрачным аккомпанементом.

– И знаете, мистер Браун, что ответил бедному старине Митчелу я, инспектор Молиссон? А буквально вот что: «Попытаюсь встретиться с феноменом, которого мы в Скотленд-Ярде зовем Невезучим. Этот тип на редкость ловок и не впервые разгуливает по стенам с такой же легкостью, как муха. В первый раз ему пришлось бросить добычу и удрать по крышам. Во второй на него напали на улице, когда он возвращался домой, а в третий – украденные ценности оказались фальшивыми».

И еще я добавил: «Если я застану его дома в Ньюхейвене, в обществе его маленькой и такой милой жены, у которой уже двое детишек, переговоры будут легкими:

Невезучий, в сущности, и мухи не обидит. Но если до того, как я пожму ему руку, он успеет встретиться с неким Тедди, все станет намного труднее». Кстати, вы виделись с Тедди?

Браун обжег себе пальцы окурком…

– Сколько, вы сказали, там было денег? – спросил он.

Инспектор Молиссон постучал по столу, чтобы ему принесли еще виски.

– На круг тысяч шесть фунтов.

– Вы, конечно, побывали у меня в номере?

– Я попросил хозяйку дать мне соседнюю комнату, рассказав, как мы дружны. Похоже, ваша дверь не так уж хорошо закрывается.

– И вы побывали у меня дома в Ньюхейвене?

– Ваша жена угостила меня чаем. Сама она в это время купала ребятишек. Старший – настоящий крепыш для своего возраста.

– Что она вам сказала?

– Что ваши хозяева снова послали вас в Амстердам.

Не очень-то хорошо обманывать жену. Кстати, на буфете лежал счет за газ. Перехватив мой взгляд, ваша супруга покраснела и опустила счет в ящик.

Браун осушил до дна вторую порцию виски и встал.

– Так что же мне передать старине Митчелу? – настаивал инспектор. – Я обещал позвонить ему сегодня вечером. Только на таком условии он согласился не приезжать сюда лично. Представляете себе, он во что бы то ни стало хотел вас видеть и убедить. А ведь старику уже стукнуло семьдесят два.

– Я могу подняться к себе в номер? – спросил Браун.

Не отвечая, инспектор тоже встал, вплотную подошел к собеседнику и неуловимо быстрым движением прощупал карманы Брауна, чтобы убедиться, что он безоружен.

– Жду вас в холле.

Браун оставил на кресле в салоне плащ и прошел мимо улыбнувшейся ему хозяйки.

– Когда будете обедать, мистер Браун? Муж приготовит для вас и вашего друга отличную камбалу по-дьеппски.

– Минутку, я сейчас.

По лестнице Браун поднялся обычным шагом, разве что ускорил его на последних ступенях. Было слышно, как он открывает дверь. Оглядевшись с видом человека, который любуется меблировкой, инспектор тихо спросил хозяйку:

– Это точно, что второго выхода нет?

Он нахмурился, возвел глаза к потолку и со злостью посмотрел на шумных игроков в бильярдной.

– Ничего не слышно, – неожиданно процедил он.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я…

Хозяйка в свою очередь подняла голову.

– А ведь по террасе кто-то ходит…

Она забыла предупредить, что над столовой и холлом есть открытая терраса, куда выходят окна номеров. Инспектор бросился на улицу, увидел тощую фигуру, летящую с высоты четырех метров. Человек тут же вскочил и метнулся вдоль домов.

Преследовать его было бесполезно. Постояв на краю тротуара, Молиссон набил трубку, вернулся в гостиницу и объявил:

– Пообедаю позже.

– А мистер Браун?

– Сегодня он, наверно, обедать не будет.

В конце вокзального перрона, над плохо освещенным служебным помещением, была вывеска «Комиссариат полиции». Инспектор встретился там со своим французским коллегой. Выслушав Молиссона и кое-что записав, тот сразу оповестил по телефону полицейские участки и жандармские отделения округи.

– Говорите, он без денег?

– Во всяком случае, без французских. Я справлялся у служащих отеля. Ему даже папиросы покупал рассыльный, а я знаю, что это значит.

– Тогда мы возьмем его завтра еще до полудня.

Чтобы вернуться домой, Малуэну надо было пересечь центр города. Переходя от одной освещенной витрины к другой, он оказался на улице Сент-Ион, миновал лавку торговца трубками, но тут же вернулся и недолго думая вошел в нее.

– Мне нужна пенковая трубка с янтарным мундштуком.

– Янтарь настоящий?

Он купил трубку за двести пятьдесят франков – точно такую они подарили в складчину помощнику начальника вокзала по случаю награждения орденом к тридцатипятилетнему юбилею службы. Тут же у прилавка Малуэн набил ее табаком и закурил.

Все-таки маленькое удовлетворение!.. Тихонько покуривая, он прошел шагов двадцать, и тут его взгляд остановился на мясной, где служила дочь. В других лавках было еще полно народа, а здесь уже опустили жалюзи, мясо убрали в холодильник.

В лавке не было никого, кроме Анриетты. В сабо, непричесанная, она старательно намывала красные плитки пола, повернувшись спиной к улице. Ее задравшееся короткое платье открывало ноги выше колен и даже полоску кожи над черными чулками.

Посасывая трубку, Малуэн пересек улицу и окликнул с тротуара:

– Анриетта!

Не выпуская из рук тряпку, она обернулась и выдавила:

– Ты?.. Как я испугалась!

– Ты же говорила, что полы моют приказчики.

– Теперь не моют. Хозяйка считает, что у них и без того работы довольно.

Сам не зная почему, Малуэн почувствовал себя униженным – может, оттого, что они разговаривали черед решетку, может, оттого, что Анриетта не прекратила работу, чтобы поговорить с отцом. Из комнаты за лавкой донесся визгливый женский голос:

– Что там у вас, Анриетта?

– Ничего, мадам.

Малуэн понимал, ему лучше уйти.

– У тебя красивая трубка, – заметила дочь, выкручивая хлюпающую тряпку. – Мама подарила?

Послышались шаги. На пороге появилась откормленная женщина с поросячьим лицом.

– Анриетта!..

– Да, мадам, – пролепетала служанка, и волосы ее опять свесились над ведром.

– Я же запретила вам разговаривать с мужчинами.

Хозяйка мясной делала вид, что не видит Малуэна, и обращалась только к Анриетте.

– Да это же мой отец, – возразила девушка, распластав тряпку и подбирая воду.

– А хоть бы сам папа римский! У вас еще кухня не убрана.

Малуэн снова видел только спину дочери и ее слишком высоко обнаженные ноги. По тротуару мимо шли люди.

– Анриетта! – окликнул он.

Она не посмела даже обернуться. Лавочница стояла на месте, ожидая, что последует за брошенным ей вызовом.

– Собирай свои вещи, дочка!

– Это еще что такое? – вспылила мегера, шагнув вперед и заложив короткие руки в карманы фартука.

Малуэн вообще был упрям, а сейчас к тому же сам толком не знал, чего хочет. Он мог бы проникнуть в лавку через решетку, но ему казалось, что будет достойней остаться на улице.

– Анриетта, сейчас же ступайте заканчивать уборку на кухне.

– Да, мадам.

– Анриетта, запрещаю тебе идти туда. Собери вещи и немедленно следуй за мной.

Сцена становилась комичной, и, уразумев это, Малуэн завелся еще больше. К тому же и он, и лавочница притворялись, что не замечают друг друга.

– Если хотите, можете уволиться, Анриетта, но только через неделю. Вообще, я выставлю вас в любом случае: нечего вам делать у меня в доме. Но сперва отработайте положенную неделю.

– Анриетта, кому я сказал? Иди оденься.

Служанка вытерла глаза тыльной стороной руки и, не выпуская тряпку, посмотрела на хозяйку, потом на отца, маячившего по ту сторону решетки.

– Поняла?

– Вы слышали, Анриетта? Предупреждаю, что в случае надобности вызову полицию.

– Вот и прекрасно! Зовите, – отпарировал Малуэн.

Он сам не знал, как поступил бы в таком случае.

Он был не прав и потому распалялся все сильнее.

– В последний раз повторяю – идем со мной!

Анриетта убежала в дом. Хозяйка, чтобы не показать, что сдается, еще постояла, облокотясь о кассу. Малуэн отчаянно дымил, забыв даже, что держит в зубах трубку стоимостью в двести пятьдесят франков.

«Я не имею права оставлять дочь в этом доме, – твердил он себе, хотя и без особой уверенности. – Когда у тебя пятьсот тысяч франков, а то и больше…»

С того места, где он стоял, можно было видеть стеклянную будку, где в шкафчике из некрашеного дерева лежал чемодан. Лавочница удалилась. Из задней комнаты донеслись голоса, и Малуэн различил всхлипывания.

Он расхаживал взад и вперед – каменный взгляд, стиснутые зубы. Ему необходимо было убедиться, что он способен проявить решительность. Напротив помещался писчебумажный магазин, рядом – лавка дьеппских сувениров.

Наконец он обернулся. Анриетта шла через мясную в шляпке и пальто, с чемоданом в руке. Она открыла решетку.

– Зачем ты это сделал? – спросила она, шагая рядом с отцом.

– Затем!

– Она собирается жаловаться в комиссию по трудовым спорам. Будь господин Лене на месте, случилась бы драка. Он ведь сущий зверь.

Малуэн презрительно улыбнулся и, вспомнив о трубке, с удовольствием сделал затяжку.

– Положись на своего отца! – проронил он, когда они поравнялись с кафе «Швейцария».

Сквозь занавески он заметил Камелию, которая, как всегда, одиноко сидела в своем углу за рюмкой мятного ликера.

5

В домике над кручей разразилась неожиданная, смешная и отвратительная сцена. В этот день г-жа Малуэн вымыла жилье так капитально, что кое-где до сих пор виднелись влажные следы.

За минуту до того, как Малуэн с Анриеттой переступили через порог, ни отец, ни мать, ни дочь не предвидели, как развернутся события, но скандал уже висел в воздухе.

Поднимаясь по склону, Анриетта вздохнула:

– Что теперь мать скажет?

«Что теперь скажет мать?» – спрашивал себя и Малуэн, поворачивая ключ в замке. А почему, собственно, она должна что-то сказать? И какой резон Анриетте беспокоиться, что скажет мать?

В кухню он вошел первым, сразу постаравшись занять как можно больше места. Анриетта задержалась в темноте коридора, поэтому г-жа Малуэн спросила:

– Ты с кем пришел?

– С твоей дочерью.

Буря разразилась не сразу. Г-жа Малуэн накрыла на стол и вновь заговорила, уже разлив суп по тарелкам:

– Почему она взяла сегодня выходной?

– Она не брала выходного. Это я велел ей бросить работу.

– Очень умно!

Это было последнее мгновение тишины. Потом стало не слышно ни тиканья будильника, ни урчания плиты.

– Что ты сказала?

– А то, что вечно у тебя так: месяцами молча все терпишь, все проглатываешь, а в самый неподходящий момент делаешь большую глупость.

– Ах, выходит, я сделал глупость? По-твоему, нужно было оставить Анриетту в этой лавке, где прохожие видят ее голый зад, когда она полы моет?

– Ешь! Посмотрим, как мы теперь выкрутимся в конце месяца.

– Думаешь, я не понимаю?

– Чего не понимаешь?

– Намеков твоих! Дескать, я мало зарабатываю, не могу прокормить семью, не так ли? Я…

Первый удар кулака сотряс стол и стал началом новой вспышки ссоры. Теперь уже трудно было найти связь между репликами. Без всякой видимой причины муж и жена перескакивали с одной темы на другую только потому, что на ум приходили особенно язвительные слова.

– Скажи еще, что я пьяница!

– Я этого не говорила, но повторяю – ты выпил.

Стоит тебе выпить, как ты становишься другим человеком.

– Слышишь, Анриетта? Твой отец пьяница, зато мать – святая.

Анриетта плакала.

Г-жа Малуэн машинально отправляла в рот куски хлеба, но забывала их разжевывать.

– Твоя семейка и без того достаточно попрекала меня тем, что я простой рабочий. Как будто твои родственнички большего стоят! Черт знает кого из себя строить они, конечно, могут. А вот в кастрюлю положить-то им нечего.

– Во всяком случае, мы хоть воспитанней, чем…

Дальше перепалка стала еще более путаной и бессмысленной.

– …двадцать лет я с тобой мучаюсь…

– …не знаю, что меня удерживает…

– …от чего?

– …от…

– Папа!

– Да, да, погляди на своего отца! Хорош!

– Может, я пришелся бы тебе больше по вкусу, если б выложил на стол пятьсот тысяч франков, а?

– Ты мне противен. Убирайся и проспись!

– За пять тысяч франков вся твоя семейка прибежит лизать мне пятки.

– Запрещаю тебе…

– Папа! Мама!

Взлетела рука, но ударила лишь по столу, и несколько секунд спустя с грохотом хлопнула входная дверь.

Малуэн, забыв бидончик с кофе и сандвичи, ринулся в порт.

– Ешь! – бросила дочери г-жа Малуэн. – Завтра он обо всем забудет. А вот места тебе до праздников, уверена, не подыскать.

В отеле «Ньюхейвен» инспектор Молиссон в одиночестве сидел за столом, накрытым на две персоны, и неторопливо обедал. С других столов на него поглядывали с уважительным любопытством.

– Это человек из Скотленд-Ярда, – шепотом сообщил хозяин отеля, вышедший в белом колпаке поздороваться с клиентами перед обедом.

– А господин Браун?

– Похоже, это знаменитый английский грабитель.

Хозяйка за конторкой уже подбила итог: Браун задолжал четыреста двадцать франков, которых ей, пожалуй, не видать.

Туман еще не рассеялся, но теперь это был обычный туман, который висит над Ла-Маншем половину зимы.

Тем не менее сирена по-прежнему выла. От дыхания прохожих в воздух поднимался белый пар.

До половины десятого Малуэн не заметил из своей будки ничего особенного. Он положил новую пенковую трубку на стол и время от времени поглядывал на нее укоризненно, словно она в чем-то провинилась. Поворачиваясь налево, он видел свет в окне своего дома, и на лбу у него появлялись морщины.

Ночные тайны начались с траулера «Франсетта», который заканчивал погрузку угля, чтобы через час, с началом прилива, выйти в море. Прожектор, подвешенный к грузовой стреле, освещал палубу. Корзины с углем, раскачиваясь на талях, одна за другой опрокидывались в трюм.

Внезапно на освещенную часть палубы вынырнули из тьмы трое в штатском. Один из них что-то сказал, но что именно – Малуэн не расслышал, и тотчас же кто-то из матросов побежал искать капитана в соседнюю пивнушку.

Разговор происходил в лучах прожектора. Стрелочник узнал в одном из пришедших сотрудника полиции.

Он видел, как все трое расхаживали по палубе, потом зашли в рубку, затем в радиорубку, а по набережной в это время вышагивал жандарм в форме, и также шаги доносились с другой стороны гавани.

Полицейские осмотрели остальные суда – «Фанфарон» и «Пошел-пошел», которые готовились выйти на лов в ту же ночь. Когда с досмотром было покончено, три фигуры не удалились, а стали прогуливаться по набережной, наклоняясь над баркасами, заглядывая в окна кафе.

За тридцать лет Малуэну доводилось раз сто быть свидетелем подобной картины, и чаще всего это начиналось с телеграммы из Парижа: «Взять под наблюдение вокзалы, порт, все пограничные пропускные пункты».

Он видел, что Камелия ничего не заметила и, как обычно, одной из первых вошла в «Мулен-Руж».

Время шло. Малуэна клонило в сон. Он ощущал тяжесть во всем теле и злился, что не захватил с собой кофе. Несколько раз, между десятью и двенадцатью, начинал клевать носом, но полностью не отключался и даже сманеврировал однажды стрелками, наверно, в полусне, потому что, внезапно увидев вагоны, не сразу сообразил, действительно повернул рычаг или это ему приснилось.

Как всегда, скорый «Дьепп – Париж» вытянулся, сверкая окнами, на первом пути в тот самый момент, когда пришвартовалось судно и у трапа возник комиссар полиции, который нечасто позволял тревожить его ночью.

Ничего из ряда вон выходящего не произошло. Пассажиров сперва направили в паспортный зал, затем в досмотровый. Но кроме комиссара близ поезда стоял жандарм, и этого было достаточно, чтобы все приобрело необычный характер.

Досмотр, видимо, был самый тщательный. Первый пассажир вышел и занял свое место в поезде лишь спустя десять минут. За ним в вагоны сели пять, потом семь, десять, пятнадцать человек.

Наконец из досмотрового зала появился старик в шубе с двумя чемоданами в сопровождении девушки.

С виду они казались богатыми пассажирами, и проводник пульмановского вагона кинулся было взять багаж, но старик не отдал чемоданов и встревоженно смотрел по сторонам.

Даже издали он привлек к себе внимание, и не только дорогой шубой, но и длинными, как у актера, седыми волосами, ниспадавшими на каракулевый воротник.

Когда часто наблюдаешь высадку пассажиров с судов, нетрудно угадать, что испытывает каждый приезжий.

Старик и девушка, как все те, кто не уезжает парижским поездом, а остается в Дьеппе, явно не знали, куда деваться. Зимой в Дьеппе обычно не очень-то хорошо обслуживают приезжих. Старик тщетно искал служащего гостиницы или шофера такси. Дважды он останавливал прохожих, но те не понимали его или не могли помочь советом.

Наконец приезжими занялся один из носильщиков.

Он повел их вдоль поезда, обошел паровоз, и через несколько минут старик с девушкой уехали на такси.

Поезд тоже ушел. Стали закрываться вокзальные службы. Малуэна мучила жажда, и он тешил себя мыслью, что, как только все утихнет, он быстренько сбегает в «Мулен-Руж» выпить чего-нибудь горячего.

Но надежда оказалась напрасной. Едва стихла суета на перроне, как вдруг обнаружилось непривычное оживление. Малуэн, например, увидел в разных местах четырех жандармов с поблескивающими галунами, потом еще две фигуры, вероятно тоже жандармов, но из-за темноты не разглядел их мундиров.

Комиссар тоже не уходил. Это был человек маленького роста, худой, в штатском пальто в обтяжку и лаковых ботинках, которые поблескивали всякий раз, когда он пересекал световой круг под газовым фонарем.

Он все время нервно и суетливо переходил с места на место, и всюду, где он останавливался, кто-нибудь стоял на посту – жандарм, инспектор в цивильном или полицейский.

Операция велась с размахом. Малуэн видел лишь малую часть ее, но был уверен, что сеть раскинута по всему городу.

Не человека ли из Лондона ищут? Малуэн нашел, что это вполне вероятно, – того нигде не было. Последние сомнения стрелочника исчезли, когда на тротуаре появилась новая фигура. Тут уж невозможно было ошибиться: вновь пришедший был чересчур похож на английского детектива, которые время от времени наезжали в Дьепп для слежки или наблюдения и по неделе, а то и по две простаивали у сходен каждого прибывающего судна.

Этот направился прямо в «Мулен-Руж», что говорило о его знакомстве с городом. Пока он там находился, Малуэн с беспокойством следил за входной дверью и разволновался еще больше, когда увидел, что полицейский вышел оттуда вместе с Камелией.

Его-то она не поведет в соседний отель. Наверное, в кабаре было не очень удобно беседовать, и теперь они прохаживались по тротуару у подножия железной башни: пройдут метров сто, круто повернут – и обратно.

Инспектор держался спокойно. Ничего не записывал.

Иногда кивал, словно в знак согласия. Камелия же говорила, захлебываясь то ли от злости, то ли от волнения. Один раз даже вцепилась руками в инспектора, но тот, не прекращая прогулки, осторожно высвободился.

Еще накануне Малуэн подумал бы, что, если его станут допрашивать, он потеряет голову. Сейчас, к собственному изумлению, он был так же невозмутим, как и полицейский. С высоты своей стеклянной клетки он наблюдал за этой парой, за жандармами, иногда за комиссаром, который появлялся то на одном, то на другом из постов.

Реконструировать ход событий было нетрудно. Лондонскую полицию известили об ограблении, которое, быть может, завершилось убийством, и след привел в Дьепп. Местного комиссара также известили, и он начал розыск человека в плаще, пытаясь хотя бы помешать его бегству. Именно поэтому обыскивали траулеры перед снятием с якоря, закрыли выход из порта, взяли под наблюдение дороги и вокзалы.

С высоты будки весь этот спектакль не производил большого впечатления, люди, занятые в игре, казались – совсем маленькими, а перебежки комиссара от одного поста к другому даже комичными.

Больше всего Малуэна беспокоила Камелия, у которой явно накипело на сердце. Сказала ли она уже инспектору из Ярда, что те двое с чемоданом заходили в «Мулен-Руж» и вышли оттуда вместе? Может, она даже видела, как они вместе направились в гавань? Если да, то внимание инспектора неизбежно привлечет будка, которая светилась в темноте, как маячный фонарь.

На набережную выскочило такси и медленно, словно неуверенно, пошло вдоль тротуара. Поравнявшись с шагающей парой, машина остановилась. На тротуар вышел седовласый старик и сперва пожал руку инспектору, а потом – небрежно – и Камелии. Некоторое время они разговаривали втроем, но женщину уже оттеснили на второй план. Она вернулась в «Мулен-Руж», ею больше не интересовались, а инспектор, уже с менее безразличным видом, расплатился за такси, которое повернуло к городу.

Дальнейшие поступки человека из Ярда и седого старика сперва показались Малуэну загадочными. Они остановились у входа в вокзал, инспектор стал неторопливо осматривать землю вокруг, жестом обозначив пространство в трех метрах от вокзала, где по прибытии парохода стоял парижский поезд.

Затем инспектор направился к судну и несколько раз прошелся мимо него по набережной, причем старик покорно следовал за полицейским.

У Малуэна сузились зрачки, напряглось тело: заработал инстинкт самосохранения. Он не смотрел на шкафчик, где лежал чемодан. Казалось, им движет боязнь. Минут пять, упрямый, набычившийся, он размышлял, но наконец, решившись, тщательно закрыл окно, набил углем печку и пошуровал кочергой, чтобы пламя разгорелось получше.

Только после этого у него достало духу присесть к столу, вытянуть ноги и, глядя в пространство, набить новую трубку. Теперь он не видел, что происходит на набережной, с трудом различал крыши ближайших домов, а вскоре стекла будки запотели, посерели и стали белыми, словно матовые.

Лишь они, трое стрелочников, знали этот секрет: зимой, когда будка отапливается, нужно оставлять одну раму открытой – в таком случае стекла сохраняют прозрачность и видно, что происходит снаружи. Один из них, страдающий ревматизмом, предпочитал даже гасить огонь, чтобы не было сквозняка.

Малуэн был не глупее английского полицейского.

Он знал, что, прохаживаясь вдоль судна, инспектор из Ярда задает себе вопрос: каким образом чемодан с банкнотами миновал таможню?

Он неизбежно проследует по пути сообщников до «Мулен-Руж», а выйдя оттуда, осмотрится вокруг. И что же он увидит? Стеклянную будку! Если он ее не заметил до сих пор, то лишь потому, что находился слишком близко от нее, но уж этой ночью. Совсем близко послышались голоса. Сквозь закрытые рамы доносились лишь неразборчивые звуки. Малуэн отодвинул стул, положил ноги на стол, и, откинувшись назад, сделал несколько глубоких затяжек.