Текст книги "Человек из Лондона"

Автор книги: Жорж Сименон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Малуэн улыбнулся ей. Она незаметно кивнула, и он чуть было не предложил ей пойти с ним. Но его остановила мысль, что в кармане у него всего двадцать франков.

Как проверить, фальшивые или настоящие деньги в чемодане? Идти с ними в банк нельзя. Вот если бы газеты…

Малуэн стал просматривать только что полученные парижские газеты и довольно долго тихо сидел в своем углу, в тепле, слушая музыку. За соседним столом играли в домино. Его опять потянуло в сон. Но это было, скорее, даже приятно.

Открылась дверь. Она и до этого распахивалась раз двадцать, но Малуэн не обращал внимания, а тут он резко вскинул голову и увидел клоуна. Тот вошел и присел за один из столиков.

Между ними было метра три, не больше. Англичанин не видел Малуэна. Когда подошел официант, он распорядился:

– Рюмку коньяка.

Клоун мог в любую минуту повернуть голову и заметить Малуэна. Но этому помешала Камелия. Она решительно подсела к англичанину и протянула ему руку.

– Где твой приятель? Он назначил мне свидание на четыре, а сейчас уже почти пять.

Малуэн все слышал. Он боялся того, что должно произойти. Ему казалось, что все обязательно закончится взрывом. Человек из Лондона, отвернувшись от Камелии, увидел стрелочника, и в глазах его мелькнул ужас.

– Не знаю, – торопливо ответил он Камелии. – Думаю, уехал в Париж.

Говорил клоун с акцентом, но не сильным. Говорил медленно, не спуская глаз с Малуэна. Камелия тронула его за руку, чтобы он повернулся к ней.

– Зачем это его понесло в Париж?

Угодив между двух огней, клоун сохранил спокойствие и даже улыбнулся.

– А я почем знаю? Тедди не обо всем мне докладывает.

Малуэн сделал еще одно открытие: у этого человека либо испорчены, либо пожелтели от табака зубы.

– Официант! – позвал клоун.

– Ты уверен, что Тедди нет в Дьеппе?

Похоже, Камелия догадывалась о случившемся.

Взгляд у нее стал тяжелый, и Малуэн подумал, что ему не хочется, чтобы так смотрели на него.

– Пять пятьдесят, считая рюмку мадам.

Англичанин уплатил, не глядя на стрелочника, и вышел через другую дверь, чтобы не поворачиваться к нему лицом. Оставшись одна. Камелия попудрилась, подкрасила губы и, в свой черед, подозвала официанта:

– Жозеф, если меня спросят, скажи, что я не могла больше ждать. Пусть приходят вечером в «Мулен-Руж» – я там буду.

Когда мужчина в бежевом плаще вошел в отель «Ньюхейвен», хозяйка, гордо восседавшая за конторкой в глубине холла, повернулась к окошку буфетной:

– Жермен, прибор господину Брауну.

И улыбнулась Брауну, водружавшему плащ на вешалку.

– Хорошо прогулялись? По-моему, вы недостаточно тепло одеты для такого времени года. Здесь, в Дьеппе, ветры сырые.

Он кивнул, улыбнулся, вернее, изобразил улыбку и направился к бару.

– Жермен! – снова возвысила голос хозяйка, – Господин Браун ожидает вас в баре.

Хозяйке отеля, полной веселой женщине, не составляло труда быть приветливой.

– Виски, мистер Браун? – осведомился Жермен, держа бутылку наготове.

Человек из Лондона сел в кожаное кресло; было ясно, что ему нечего делать. Он бездумно смотрел в пространство, а если о чем-нибудь и думал, на лице его это никак не отражалось.

Хозяйка отеля находила его очень изысканным: во-первых, он был высок и худ; во-вторых, говорил мало и почти никогда не смеялся.

– Долго собираетесь гостить у нас, мистер Браун?

– Не знаю. Возможно.

– Если вам хочется заказать какое-нибудь особое блюдо, не стесняйтесь. Зимой у мужа есть время.

Он кивнул.

– В котором часу вы привыкли вставать? Завтрак вам будут подавать в постель.

Он растянул губы в вежливой улыбке, допил виски, со вздохом поднялся с кресла, поволок свое длинное тело по холлу и в салоне снова как бы сложился вдвое, опустившись в другое кресло.

– Жермен, зажгите свет.

Г-н Браун по-прежнему с грустным видом смотрел в пространство, а когда в одиночестве уселся за столик неподалеку от двух коммивояжеров, никому бы и в голову не пришло, что в кармане у него остался всего фунт стерлингов.

А в это время Малуэн, сидя дома за ужином, даже не заметил, что его сынишка облокотился на стол.

– Сдается мне, ты вот-вот свалишься в гриппе, – осмелилась заметить жена.

– Вечно у тебя глупости на уме, – отрезал он.

Малуэн взял свой бидончик с кофе, сандвичи и, поцеловав в лоб жену и сына, надел фуражку.

Г-жа Малуэн была бы крайне удивлена, если бы ей сказали, что ее муж боится. И самое главное, боится темноты!

Спуск к набережной не был освещен. Малуэн шел вниз так поспешно, что чуть было не упал. В то же время он думал, что мысль жены насчет гриппа не так уж и плоха.

Пусть у него будет грипп – тогда на неделю дадут отпуск!

Огни набережной отражались в водах гавани, и было видно, как Батист направляет свою «Благодать божью» к причалам, заменяя удочки и верши.

– Привет, Малуэн!

Голос доносился из сырой мглы, где дрожал огонек шлюпки, и свет этот казался далеким, хотя был совсем рядом.

– Привет, Батист!

Может быть, Малуэн чувствовал бы себя лучше, если бы ему удалось выспаться? Проходя мимо, он заглянул в кафе «Швейцария», но англичанина там не было. К себе в будку он поднялся мрачнее тучи, опоздав на две минуты, и заступил на дежурство, не обмолвившись даже словом со сменщиком.

Светились огни «Мулен-Руж». Туда уже подходили музыканты. Малуэн присел у печки и уставился на рычаги.

3

Когда утром, после смены, Малуэн, волоча ноги, вошел в кухню, жена, едва взглянув на него, воскликнула:

– Ну теперь-то видишь, что у тебя грипп? Кто был прав?

Она вовсе не была права: никакого гриппа у него нет, но вид и впрямь больной, раз жена это заметила.

Правда, у нее особая способность чуять, когда дела не клеятся, особенно если речь идет о чем-нибудь грязном и постыдном или о денежных затруднениях. Она первой замечает прыщик у кого-нибудь на лице или распознает вранье Эрнеста.

– Не ешь много! Сейчас приготовлю тебе грог.

Обычно, возвращаясь с дежурства, он ел разогретое мясо с картофелем, но сегодня даже не присел к столу и, метнув злобный взгляд на жену, направился к лестнице.

Никогда он еще так не уставал после работы. Нет, это было похуже, чем усталость. Все тело ныло, голова трещала, глаза покалывало. А главное, его мутило, как после отчаянной попойки.

– Оставь меня в покое! – цыкнул он на жену, которая двинулась было за ним наверх.

Охота ему смотреть, как она станет Причитать вокруг постели, надоедая ему советами.

– Ты не будешь пить грог?

В ответ он захлопнул дверь ногой. Раздирая уши, ревела туманная сирена. В комнате было холодно. Малуэн швырнул один ботинок налево, другой направо, бросил брюки на спинку стула и, оставшись в одной рубашке, уставился на ноги.

Неужто его вновь будут одолевать все те же мысли?

Разве не достаточно прошлой ночи? Крадучись, словно собираясь сделать что-то дурное, он босиком подошел к окну и рывком распахнул его так, что затрещали рамы.

На улице стоял туман, и, однако, присмотревшись, Малуэн различил метрах в пятидесяти от дома чью-то фигуру.

Он был доволен тем, что напугал этого человека.

Конечно, напугал, иначе для чего нужно было так резко распахивать окно да еще высовываться из него, как чертик из коробочки. Да, он не ошибся: англичанин кубарем скатился с откоса и направился в город.

Малуэн лег в постель, разговаривая сам с собой, как это делал обычно в будке:

– Я непременно должен уснуть, иначе не выдержу!

Ну и ночку он сегодня провел! Правда, не произошло ничего ужасного, ничего, заслуживающего внимания.

Предыдущая ночь была в тысячу раз драматичнее – в нескольких метрах от него убили человека, но это не произвело на Малуэна никакого впечатления.

Может быть, это связано с тем, что теперь он знает убийцу? Нет, конечно, он с ним не разговаривал, не знал ни его имени, ни профессии, ни причины убийства, не знал, не ограбил ли тот кого-нибудь и не печатал ли фальшивые деньги; он ничего не знал, но зато знал его.

Знал так, что лицо его стало Малуэну привычней, чем лицо шурина, которого он видит ежемесячно на протяжении последних пятнадцати лет.

До полуночи набережная оставалась безлюдной, прибытие судна из Ньюхейвена прошло как обычно, и пассажиров было очень мало. Вначале ночь была светлой, но затем туман, как если бы пароход привез его с собой, заволок воду и медленно пополз вверх, серебрясь под луной.

От нечего делать Малуэн так набил печку углем, что чугун раскалился докрасна и пришлось отворить окно.

Он часто это проделывал: при закрытых окнах ему казалось, что он оглох; когда же рама открывалась, он различал и опознавал любые звуки в порту. Даже не прислушиваясь, говорил про себя:

«Вот „Франсетта“ выходит из порта. Неплохая погодка для постановки сетей!»

Или же:

«Вот вернулся на своей машине господин Бабю».

Вообще-то он не знал в лицо судовладельца Бабю, который часто ездил в Гавр и возвращался на своей машине. Дом его находился неподалеку от морского вокзала, и Малуэн всегда слышал шум подъезжающего автомобиля. Вот и все знакомство.

Сейчас с кормы английского судна сгружали соленую рыбу. Но даже скрип кабестана не мешал Малуэну различать другие, более слабые и дальние звуки. Около часу ночи он услышал плеск воды в той стороне гавани, где Батист обычно причаливал свою шлюпку.

Он сразу все понял. Только спрашивал себя, один или вместе с Батистом англичанин в лодке. Когда же все еще в прозрачном тумане шлюпка показалась посреди гавани, стало ясно, что в ней находится только англичанин.

Он не был моряком, это было видно по тому, как он управлялся с кормовым веслом. А так как на шлюпке было лишь одно обычное весло, англичанину приходилось трудновато, тем более что он старался не шуметь.

Он загребал то слева, то справа, но, несмотря на все предосторожности, весло всякий раз задевало за борт.

Шлюпка рыскала из стороны в сторону. Странное зрелище представлял собой в тумане человек в мягкой шляпе, пытавшийся вести по курсу неуклюжее суденышко.

Сперва Малуэн с любопытством наблюдал за ним, но потом это стало как бы наваждением, и он уже не мог оторвать глаз от шлюпки, ничего другого не видя и не слыша. В сгущающемся тумане, где шлюпка и человек казались иногда просто пятном, Малуэн продолжал все различать, но особенно отчетливо, во всех деталях, представлял себе лицо англичанина.

Он не смог бы сейчас, с такой же точностью, ничего не упустив и не исказив, припомнить черты лица шурина или даже собственной жены.

Шлюпка Приближалась рывками, и Малуэн был уверен, что остроносый человек смотрит сейчас на воду своими печальными глазами, смотрит тревожно и смиренно. Когда фигура его распрямлялась, Малуэн знал: клоун приподнимается, чтобы разглядеть его будку, подвешенную в небе, как бумажный фонарик.

Шлюпка подошла к месту, куда упал чемодан. Вытащив весло из воды, человек встал на ноги, но движения его были такими неловкими и неуверенными, что лодку все время покачивало.

Малуэн угадывал каждый жест: вот англичанин распутывает линь, вот багор стукает о борт, потом уходит в воду.

Над причалами прокатился первый сигнал сирены, и десять минут спустя туман поглотил все вокруг, даже залитую светом дверь «Мулен-Руж».

Теперь Малуэн мог бы отвлечься, почитать газету или подремать у огня.

Однако он остался у окна, сдерживая дыхание, чтобы не упустить ни звука, и недовольно хмурился, когда скрип кабестана заглушал плеск воды.

По прямой человек из Лондона находился от него примерно в пятнадцати метрах. Англичанин явно ничего не знал о чередовании приливов и отливов и, вероятно, не догадывался, что отлив медленно относит его в открытое море.

Он осторожно погружал багор в воду, но, оглядываясь, замечал, что лодка отдаляется от выбранного места; один раз он даже стукнулся о буксир. Батист, Малуэн, кто угодно сумел бы удержать шлюпку на месте, одной рукой подгребая кормовым веслом, а другой – орудуя багром.

Туман был бел и холоден, как лед, и, казалось, так же тверд. Несколько раз Малуэн с трудом сдерживал кашель. А если бы не сдержал? Человек поднял бы голову – ведь в тумане звуки представляются более близкими, чем на самом деле. Он мог бы упустить линь или выронить багор. Почем знать? С перепугу он мог бы даже упустить весло, и тогда его бы понесло к причалам.

Хватило бы у него духу закричать?

Стоять на ногах англичанин не решался из боязни потерять равновесие. Сидя же, он был скован в движениях и потому все время пытался устроиться поудобней.

Малуэн с яростью повернул рычаг, открывая путь веренице вагонов, и опять повернулся к окну.

Ни на один миг он не вспомнил об убитом, который его не интересовал, вернее, не занимал никакого места в его мыслях. Малуэн ведь даже не разглядел его! Заметил только пальто, шляпу, тень, качнувшуюся над водой.

Впрочем, мертвому, поскольку он мертв, не нужен чемодан.

А вот клоуну он чертовски необходим! До невероятности! Всего лишь прошлой ночью на этом самом месте он совершил преступление. Ему неизвестно, найдено ли тело, были или нет свидетели, не рассказали ли они о случившемся.

Трудно предположить, что такие мысли не приходят ему в голову. Но вместо того, чтобы с первым же поездом или судном покинуть Дьепп, он пытается найти чемодан. И при этом у него вид отчаявшегося человека.

Такой вид был у него уже утром, когда он с завистью смотрел на шлюпку Батиста, пересекавшую гавань. Еще тогда Малуэн предвидел, что он вернется, но сейчас ему стало жутко при виде упорства, с каким англичанин продолжал свои поиски в этой влажной мгле. Умеет ли он хотя бы плавать?

Видно, деньги нужны ему позарез!

Малуэн мог бы просто посмеяться над чудаком. Ведь деньги-то лежат в его шкафчике. Но ему, напротив, было далеко не весело, когда он слышал, как клоун неумело шарит багром по дну. Хорош он будет, если вместо чемодана выудит труп!

А что если ему просто не на что уехать из Дьеппа?

Или, может, эти деньги предназначались кому-нибудь другому?

В эту ночь Малуэн впервые забыл о своей трубке.

Со стороны «Мулен-Руж» приближались голоса, он узнал Камелию. Двери закрывались. С грохотом опустилась металлическая Штора. Последним прошел официант, который жил по ту сторону гавани, неподалеку от Малуэна.

Если часами слушать, как крыса грызет перегородку, то и от этого взбесишься. А тут человек скребется где-то рядом, среди воды и тумана. Да еще ты заранее знаешь, что все это без толку, что ничегошеньки он не найдет!

Представляешь себе его смешной нос, еще более вытянувшийся от отчаяния!

Малуэн мог бы, конечно, сказать себе, что лично для него все складывается наилучшим образом. Но нет, н себе этого не говорил, хотя в иные минуты просто выходил из себя.

Один раз он даже вынул из кармана ключ, отпер шкафчик и вытащил на стол чемодан. Чемодан просох, но сохранил следы сырости, напоминающие контуры географической карты. Желтоватые пятна виднелись и на банкнотах. А за окном по-прежнему раздавались всплески весел.

Ему стоило только крикнуть: «Эй, ты! Лови!» – и бросить человеку пачку денег, чтобы тот мог совершить задуманное.

– Нет, совершенно невозможно, – вздохнул Малуэн и, запирая чемодан в шкафчик, чуть было не оставил ключ на столе.

Заметив это, он побледнел, потому что понял: отныне он во власти случая, оплошности, недосмотра.

Ведь ключ мог найти сменщик. И подумать: «А вдруг у Малуэна водка лучше моей?,.»

Ему самому доводилось прикладываться к бутылке товарища, а потом доливать ее водой.

Подумав о воде, Малуэн представил себе покрасневшие от холода руки человека, надрывавшегося в гавани.

Несмотря на силу, с какой он нанес удар кулаком в ту ночь, англичанин явно не приучен к тяжелой работе.

Может, он еще в Лондоне решил утопить товарища?

А может, они поссорились за выпивкой в «Мулен-Руж»?

Больше всего Малуэну действовал на нервы звук погружающегося в воду багра, звук, который повторялся каждые две-три минуты. И так сотни раз! А в довершение всего размеренно выла сирена, и рев ее был настолько мощен, что, казалось, вот-вот разнесет весь город. В сравнении с ним скрип кабестана походил на нежную музыку.

В четыре утра Малуэн с радостью отдал бы половину банкнот, лишь бы увидеть, что шлюпка уплыла. И все же, когда в четверть пятого он услышал всплеск воды от весла и понял, что «Благодать божья», пересекает гавань, он ощутил пустоту, его охватило беспокойство.

Разглядеть лодку ему не удалось. Даже корпус английского судна был едва различим в тумане. Разбираться в том, что происходит, помогали только звуки: сперва раздался звон цепи, когда человек причалил суденышко, затем его шаги по набережной, по железнодорожному мосту, снова по набережной.

Малуэн сказал:

– Идет сюда.

Чтобы вернуться в город, англичанин должен свернуть за угол кафе «Швейцария», и тогда звук его шагов станет слабее. Но звук становился сильнее и наконец замер. Человек подошел к подножию башни.

Из предосторожности Малуэн присел. В освещенной будке четко вырисовывался его силуэт, в него легко было попасть из револьвера.

Едва он устроился за столом, покрытым рваным листом промокательной бумаги, как лестница дрогнула.

Кто-то поднялся на первую ступеньку.

Малуэн затаил дыхание. Оружия у него не было, он ни за что бы на свете не стал бы стрелять в человека из Лондона. Почему – он и сам не знал.

«Если клоун не поднимется, пожертвую пятьсот франков на часовню», – решил Малуэн.

Часовня стояла на вершине скалы, неподалеку от его дома, и жены моряков ходили туда молиться, когда судна не возвращались в порт.

«Пожертвую, как только обменяю банкноты», – поправил он себя, подумав, что ему не удастся изъять пятьсот франков из денег, предназначенных на домашние расходы, не возбудив подозрений жены.

Англичанин внизу колебался. И это было естественно. Возможно, ему сказали, что стрелочник, которого он трижды встретил в течение дня, работает в ночную смену. А может, он и сам выследил Малуэна?

Не догадывается ли он, что чемодан уже достали из воды?

Итак, двое находились совсем близко друг от друга, их одолевали мысли об одном и том же, но ни один не знал, что известно другому.

«Если он поднимется, я отдам ему чемодан».

Англичанин поднялся еще на две ступеньки.

«Выделит же он какую-то часть мне за труды…».

Малуэну хотелось закричать. А ведь он был человек сильный. Ему не раз доводилось ввязываться в драки в кафе.

Самое ужасное было то, что он неизменно представлял себе худое и мрачное лицо клоуна, которое с минуты на минуту могло появиться в двери.

Но нет! Клоун отпустил перила. Галька заскрипела под его подошвами. Может, ему еще страшнее, чем Малуэну? Или его напутал звонок, известивший о приближении вагонов? Стрелочник нарочито шумно перевел рычаги и различил далекий звук соединившихся рельсов с таким удовольствием, какого еще никогда не испытывал.

В бистро на рыбном рынке зажглись огни. Ночь близилась к концу. Еще самое большее час темноты, один час, в течение которого Малуэн не будет знать, что делает тот, другой: клоун исчез, растворился в молочном тумане, который становился все более непроницаемым. Доносились лишь привычные шумы порта и города.

Оставалось убить время, слушая, как входят в порт два траулера, которые двигались очень медленно, вслепую, под оглушительный вой всех своих сирен. Когда траулеры оказались между причалами, стали слышны даже голоса впередсмотрящих, склонившихся над форштевнями.

Малуэн набил первую за смену трубку и налил себе рюмку водки из бутылки сменщика, который позабыл ее на столе, там, где Малуэн чуть было не оставил свой ключ.

Занимался день. Теперь все пойдет заведенным порядком: послышатся звуки рыночного колокола, стук телег, рокот грузовиков, характерный скрип плетеных корзин с уловом, голоса людей, шлепанье мокрой рыбы, падающей плашмя на плиты мостовой.

Малуэн открыл путь вагонам со свежим уловом. Когда он в последний раз подбросил угля в печку, уже рассвело. Но видимость не стала лучше, чем ночью.

Автомашины шли с включенными фарами. Появились огни в домах, все в тех же домах, где рано встают одни и те же люди.

– Все в порядке? – спросил сменщик, открывая дверь.

– В порядке, – откликнулся Малуэн, позабыв, что накануне они повздорили.

Он посмотрел на свой шкафчик, убедился, что ключ у него в кармане, и стал спускаться по лестнице, железные перила которой были покрыты инеем.

Едва он минул морской вокзал, как заметил у края тротуара клоуна. Плащ его промок, шляпа потеряла форму. Человек стоял, засунув в карманы руки, и смотрел на него. Клоун его ждал. Казалось, он вот-вот шагнет навстречу и заговорит.

Малуэн не убежал бы. Не шевельнул бы пальцем, чтобы защитить себя. Он заранее принял решение – все выслушать и поступить так, как ему скажет англичанин.

Даже вернулся бы в будку за чемоданом. Разве это не заметно по его виду?

Но человек из Лондона не шагнул ему навстречу, не заговорил; глаза его лихорадочно блестели, рот скорбно кривился, и он лишь смотрел, как стрелочник проходит мимо.

Малуэн споткнулся, поступь его стала неуверенной: он ждал удара или нападения. Потом свернул налево, дорога была настолько ему знакома, что он прошел бы по ней с закрытыми глазами. Обернуться он не смел и даже почувствовал облегчение, услыхав за спиной шаги англичанина.

На остановке такси стояли водители. Малуэн сообразил, что пересекает рынок, но ничего не увидел вокруг, по крайней мере ничего в отдельности – и не только из-за густого тумана. Он был поглощен одной мыслью: клоун его преследует.

Он пришел в себя, лишь услышав голос жены:

– Ну, теперь ты сам видишь, что у тебя грипп!

Раз уж речь зашла о гриппе, то это целиком по ее части – повод готовить отвары, напускать на себя еще более несчастный вид и, не боясь мужа, шпынять мальчишку. Малуэн был разбит, опустошен, подавлен, и тем не менее ему нужно было все обдумать.

Только не так, как это делает жена, которая способна по три дня обсуждать покупку кастрюли или бесконечно пережевывать вопрос о том, брать ли Эрнесту уроки игры на скрипке, о чем уже больше года говорят и в его семье, и у шурина.

Все обдумать! Не исключено, что англичанин бродит возле дома. Ему известно, что Малуэн все знает. Или по крайней мере может знать.

Нести чемодан в полицию слишком поздно. Но даже если и не было бы поздно, Малуэн решился бы на такой шаг лишь скрепя сердце.

Что произойдет, если англичанин останется в Дьеппе? Будет ли и впредь высовывать свою клоунскую башку из-за каждого угла?

Малуэн встал с кровати и отворил окно так же резко, как в первый раз, но не увидел никого, кроме жены Батиста, разносившей по домам рыбу, да еще своей жены, которая, поторговавшись, купила сельдей. Опять сельди!

Он немного поспал. Теперь за пеленой тумана угадывался желтоватый диск солнца.

Накануне в это время Малуэн, против обыкновения, был на улице. И может быть, потому, что это было непривычно, сохранил приятное воспоминание о своем бесцельном шатании, особенно от стаканчиков, пропущенных в «Швейцарии», лучшем кафе города, а не в какой-нибудь забегаловке.

Вне четырех стен, среди шума и толпы движения, лучше думается. Мелочи не заслоняют главного. Он оделся, и тут, как следовало ожидать, на шум прибежала жена.

– Надеюсь, ты не собираешься на улицу?

Очень хотелось бы избежать сцены, но…

– Отстань!

– Потом вернешься и начнешь жаловаться, что заболел! А ухаживать за тобой мне.

Не чудно ли получается? Живешь с женщиной двадцать два года, имеешь от нее детей, делишь с ней заработок, а по сути дела – чужой она тебе человек! И сама же виновата во всем – ничего не понимает и вечно хнычет. Она даже мысли не допускает, что в дни, когда муж ходит играть в шары, он имеет право вернуться навеселе. Никогда не спросит – кто выиграл? Больше того, она одна не знает, что он лучший игрок Дьеппа!

– Уверяю тебя, Луи…

– Заткнись!

Она спокойно выслушала грубость, – привыкла, хотя раньше от такого словца проплакала бы три дня подряд.

– За семью отвечаю только я, верно? – Он посмотрел ей прямо в глаза. – Это я работаю! И деньги на жратву тоже я приношу! А если завтра я скажу, что мы богаты? Что тогда? Если завтра я покажу тебе сотни тысяч?

Он провоцировал ее. И она отступила, но не потому, что была потрясена, а просто хотела прекратить ссору.

Но он был уже не в силах остановиться.

– Считаешь, я на такое не способен? Ты ведь это думаешь? У нас ведь только шурин умник, потому как служит в банке. Погоди же! Именно ему я вручу деньги, чтобы он открыл мне счет.

Тут ему полегчало. Он надел свой лучший костюм из толстого синего сукна, какой обычно рыбаки носят по воскресеньям.

– Ты забыл носовой платок, – сказала жена.

– Я ничего не забываю, заруби себе на носу!

Его подмывало взглянуть на себя в зеркало и улыбнуться своему изображению, но он лишь пожал плечами и вышел.

Улицы как таковой еще не существовало, только перед домом замостили пятачок тротуара. Малуэн обходил лужи, чтобы не запачкать начищенные ботинки. На вершине откоса ему встретился Эрнест, который возвращался из школы. Он поцеловал сына в холодную щеку.

– Поторапливайся! Мать ждет.

Наконец он спустился к гавани, убеждая себя, что должен хорошенько подумать. Время от времени он оглядывался, удивляясь, почему нигде не видно незнакомца.