Текст книги "Атлантический океан"

Автор книги: Жорж Блон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Первые трофеи Моргана были довольно скромны (рыбачьи лодки, склады испанских торговых контор), но под покровительством своего дяди Морган довольно быстро получил возможности, отвечающие его таланту. Вскоре уже губернатор Ямайки будет воздавать адмиральские почести этому капитану, каждое возвращение которого позволяло значительно пополнить денежные ресурсы города Кингстона (тогда Порт-Ройял, Королевский порт) в пору его бурного роста.

На Ямайке адмирал всегда избирался голосованием всех флибустьеров острова, выбранный утверждался губернатором. После того как старый Мансфельт пропал без вести, Моргану не надо было даже представлять свою кандидатуру, его единодушно утвердили на этом месте и без голосования. К тому времени он уже заставил сдаться на его милость и заплатить выкуп город Сантьяго в Сан-Доминго, Гранаду на севере Никарагуа, Санта-Каталину и Пуэрто-Принсипе на Кубе, не говоря уж об осмотре и захвате множества галионов в открытом море.

Порто-Бельо, городок на атлантическом побережье Панамского перешейка, куда прибывали караваны мулов, груженные слитками золота, был укреплен тремя фортами. Высадившись ночью на берег, Морган неожиданно овладел двумя из них и принялся за штурм третьего. По тактике того времени это прежде всего значило взбираться на стену по приставленным к ней длинным лестницам, а Морган хотел, чтобы потерь у него было как можно меньше. Лестницы носила и приставляла к стене стонущая толпа монахов и монахинь, которых его беспощадная гвардия согнала из монастырей. Их даже заставили подниматься по лестницам под выстрелами перепуганных защитников. Флибустьеры карабкались следом за ними, зажав в зубах ножи.

Оргия по возвращении Моргана в Королевский порт превзошла все, что было до тех пор известно. Владельцы таверн никому уже не давали сдачи, измученные девицы горстями запихивали золотые монеты к себе в тюфяки. Ростовщики и лавочники проводили бессонные ночи над книгами записей и приказывали своим подручным сторожить набитые товаром магазины. Богатство всего острова сразу увеличилось на треть. Суммы, достигшие Лондона, вывели королевскую казну из бедственного положения.

А Морган уже замахивался на большее: устроить нападение прямо на Панаму. Тогда это был очень богатый город с населением около десяти тысяч человек, с обширным, оживленным портом. Многочисленные монастыри и церкви были построены в нем из камня, так же как и все здания, именуемые «королевскими», среди них казначейство, где хранилось перуанское золото. В 1572 году отряд из восемнадцати европейцев и трех десятков негров под предводительством тогда еще не знаменитого Френсиса Дрейка был в двух милях от предместий Панамы, собираясь атаковать один из караванов с золотом, но на город пираты нападать не пробовали.

Морган изложил свой проект Томасу Модифорду, губернатору Ямайки.

– Это мне нравится, – сказал Модифорд, – но хорошо было бы иметь возможность сослаться на провокацию испанцев. Ведь дело идет о солидном кусе, который Лондону будет нелегко проглотить.

В скором времени, возвратившись после удачной операции против Маракайбо, Морган как раз и узрел такую возможность: испанское судно высадило на северный берег Ямайки небольшой отряд солдат, которые жгли дома и хватали людей.

Экспедицию Генри Моргана против Панамы по совершенству ее подготовки и быстрому безошибочному выполнению можно было бы назвать наполеоновской. В собранной адмиралом Ямайки армаде было 28 английских кораблей и 8 французских (флибустьеры с Черепашьего острова), 239 пушек и 1846 человек команды. Цифры, на наш взгляд, мизерные, но в то время в Карибском море еще не видели подобного флота.

Эскадра остановилась перед портом Чагрес на атлантическом берегу перешейка. Триста человек были оставлены для охраны кораблей, остальные (полторы тысячи) на семи баркасах и тридцати шести шлюпках направились вверх по реке Чагрес, а затем продолжали свой путь пешком через джунгли. Предупрежденные разведчиками, испанцы применили против вторгшегося врага тактику сожженной земли. Все было опустошено и брошено, вплоть до самых маленьких деревушек в глубине леса. Ни скота, ни птицы, ни зерна около хижин, собраны и увезены все овощи и фрукты. Получалась удивительная картина: экспедиция шла среди самой густой и обильной растительности в мире и голодала словно в пустыне. Питались флибустьеры травой и листьями. Изнурительная прогулка длилась целую неделю, и вдобавок ко всему перед самой Панамой отряд вымок под грозовым ливнем.

Дон Хуан Перес Гусман, губернатор Панамы, решил сражаться с флибустьерами у самых предместий города, в саванне. У него было тысяча двести пехотинцев, две сотни всадников, довольно многочисленный отряд вооруженных черных рабов и три десятка индейцев, которым было поручено выпустить в нужный момент полторы тысячи диких быков. День был безоблачным и жарким.

Когда Гусман со своими офицерами увидели «пиратскую армию», они застыли от изумления.

Морган назвал придуманное им построение терцией, это был сплоченный строй в виде ромба. Гусман отдал кавалерии приказ начать атаку.

Флибустьеры первых рядов ждали, не сходя с места, а потом, припав на одно колено, открыли огонь. Всадники обходили вражеский клин с обеих сторон под уничтожающим огнем людей Моргана. После двух атак от испанской кавалерии ничего не осталось. Губернатор приказал пехотинцам вести сражение на месте. Часть солдат, потерявших уже боевой дух, отступала под непрерывным огнем противника, а некоторые ни с того, ни с сего безрассудно бросались вперед. Через два часа испанская армия была уничтожена. Дикие быки, которых так и не выпустили на врага, принялись мирно щипать траву.

В то время как флибустьеры входили в город, толпа горожан хлынула в порт и бросилась к кораблям. Судно, сумевшее прежде других поднять паруса и уйти в море, было нагружено самой дорогой утварью из храмов. Среди всего прочего там был массивный золотой алтарь невообразимой ценности. Эта исключительная вещь так никогда и не отыскалась.

Разграбление Панамы, сожженной частично пожаром, продолжалось три недели. Ни один взрослый испанец не мог сохранить себе жизнь, если не уступал всем требованиям флибустьеров. По заведенному уже обычаю Морган поселился в губернаторском дворце, великолепном каменном здании, нетронутом огнем, и, конечно, не лишал себя женского общества. Но одна из самых красивых женщин города, которую он держал пленницей во дворце, – все летописцы той поры называют ее Прекрасной испанкой, не указывая имени, – его отвергла. Ни обещания, ни угрозы на нее не действовали, и все с удивлением видели – небывалое для тех времен зрелище, – что знаменитый флибустьер не решается взять силой желанную женщину. А на обратном пути к Чагресу, куда флибустьеры прихватили пленников в надежде получить за них выкуп, Морган вернул Прекрасной испанке свободу без какого бы то ни было вознаграждения, он даже дал охрану, чтобы проводить ее домой. В мрачной эпопее флибустьеров этот рыцарский штрих кажется ярким романтическим цветком.

Полтораста лет подсчитывали английские историки ценность добычи, привезенной из Панамы: «6 миллионов крон; доля Моргана составляла 400 тысяч песо, т. е. 750 тысяч испанских долларов, а один испанский доллар можно приравнять к золотому доллару». Но в действительности все это нельзя перевести в современные денежные единицы. Можно только понять, что сумма по тому времени была огромной, такой огромной, что вызвала энергичный протест испанского посла в Лондоне. «Подобный грабеж в совершенно мирное время недопустим!» Моргана вызвали в Лондон, и он отправляется туда как бы под арест. Но двор не может забыть оказанных им услуг. Выпущенный вскоре под честное слово на свободу, Морган проводит три года в английской столице, где становится «львом», пользуясь огромным успехом, как у мужчин; так и у женщин. После суда, устроенного для видимости (решение: «Виновность не доказана»), он был вновь отправлен на Ямайку и назначен на должность вице-губернатора.

Вот тут бы Моргану и покончить все расчеты с жизнью, потому что способы исполнения им своих обязанностей не добавили ничего хорошего к памяти о нем. Он превратился в недобросовестного преследователя флибустьеров (став «главой Судебного ведомства», выступает против своих прежних друзей) и к тому же в алкоголика. В пятьдесят лет это уже толстобрюхий болезненный старик. Умер он в 1688 году от туберкулеза, отягченного циррозом печени. Пышность и торжественность его похорон показывают все же, что убогий конец этой жизни не лишил ее былой славы. Четыре года спустя во время землетрясения огромная волна, захлестнувшая Королевский порт на Ямайке, размыла и уничтожила кладбище. Останками самого знаменитого английского флибустьера завладело море.

В то время в деятельности флибустьеров начинается спад, так как между Францией и Испанией был подписан Нимвегенский мирный договор. Авантюристы сначала решительно не замечают этого нового положения вещей, продолжая нападать на испанские галионы и поселения. Людовика XIV это раздражало, и он стал посылать губернатору Черепашьего острова все более и более грозные предостережения. Английские флибустьеры на Ямайке после заключения мира оказались в точно таком же положении и тоже получали разносы. И вот тогда некоторые английские и французские флибустьеры решили перебраться в Южное море.

– Ни в одном указе не говорится, что там можно и чего нельзя.

Южным морем флибустьеры называли Тихий океан, так как он простирался к югу от Панамского перешейка, расположенного в направлении с востока на запад. Южное море омывало берега Перу, главный источник баснословных испанских богатств. Флибустьеры отправились туда, кто через Панамский перешеек, кто морем вокруг южноамериканского континента, минуя мыс Горн. По пути они несколько раз совершали нападения на встречные корабли, и их флот увеличивался.

Но действовали флибустьеры разрозненно, нападая отдельными группами на Панаму, Гранаду (на озере Никарагуа), уже разграбленные Морганом, и на Гуаякиль, с различным успехом. Гранада, напуганная, как и Панама, свежими воспоминаниями о вторжении Моргана, заплатила выкуп, но более значительную добычу принесло нападение на Гуаякиль.

Флибустьеры несколько недель провели неподалеку от этого города, на острове Пума, приятно обдуваемого морским ветерком. Священники и монахи тех мест давно сумели уверить многих своих прихожан, в особенности женщин, что все флибустьеры имеют обезьянью голову и пожирают свои жертвы. Убедившись теперь, что это вовсе не так и что флибустьеры гораздо любезнее каннибалов, многие прекрасные испанки очень хорошо приспособились к требованиям, спасающим им жизнь. Во дворце и садах Пумы балы и пиршества непрерывно сменяли друг друга. Когда и этот город заплатил выкуп, флибустьеры уплыли, оставив там немало безутешных женщин.

Раздел добычи происходил на пустынном тихоокеанском пляже. Самые прекрасные драгоценности были разложены на кусках парусины и продавались с аукциона, так как флибустьеры не смогли бы договориться ни о цене, ни об оценщиках. За свою долю они платили золотыми монетами. Ювелирные изделия и драгоценные камни очень ценились флибустьерами, потому что их вес был меньше веса их стоимости в монетах. Но покупатели, превращенные в ходячие сейфы, не могли не видеть косых взглядов кое-кого из своих приятелей, которые, может быть, думали в это время, что за случаем дело не станет.

Однако ни воровства, ни драк не было заметно на обратном пути через горы и реки, пути долгом и трудном, где к тому же приходилось несколько раз отбивать атаки испанцев. Большая часть этого приключения на Южном море известна нам по очень обстоятельному рассказу Равено де Люссана, гугенота из хорошей семьи из-под Нима. Рассказ вошел в книгу, посвященную в основном Атлантике, поскольку действующие лица как обитатели этого океана были взлелеяны им, и, вернувшись в его воды по окончании смелой вылазки, плакали от радости, будто вновь увидели свою родину.

Как и большинство королевских офицеров того времени, капитан первого ранга барон Пуэнти считал флибустьеров грязным сбродом. Однако начиная с 1696 года его поступки показывают, что жажда золота у него была ничуть не меньше, чем у Береговых братьев, и что справляться со своей совестью он умеет даже лучше, чем они.

Именно в этот год Франция и Испания вновь вступают в войну. Пуэнти и несколько его друзей задумали добиться согласия короля на каперство, намереваясь захватить одну из испанских крепостей. Десяток самых влиятельных придворных, вошедших в дело, уговорили Людовика XIV дать корабли, другие участники покроют все расходы и разделят между собой прибыль. Объектом была выбрана Картахена в Колумбии, на севере южноамериканского континента.

– Нам нужно обратиться за помощью к флибустьерам Сан-Доминго, – сказал Пуэнти. – Они ведь все-таки на службе у короля.

Местопребывание флибустьерского губернатора было тогда переведено с Черепашьего острова в Пти-Гоав на берегу Сан-Доминго. Барон Пуэнти, прибывший со своей эскадрой сюда на якорную стоянку, начал с такого надменного обращения к флибустьерам, что дело чуть не приняло очень скверного оборота. Замыкались лица, раскрывались ножи. К счастью, губернатор Жан Дюкасс был искусным правителем и здравомыслящим человеком, к тому же еще и отличным моряком и, значит, пользовался уважением Береговых братьев. Благодаря ему трудности были сглажены и эскадра вышла в море: семь больших кораблей и три фрегата из Франции, несколько более мелких судов и вдобавок семь флибустьерских кораблей.

Морская часть «Операции Картахена» не заслуживает внимания, так как при высадке ни одно испанское судно не оказало сопротивления. Город, удачно расположенный на берегу моря и в то же время в глубине совершенно закрытой бухты, был защищен фортами. Надо было проникнуть в бухту и обезвредить форты. Эту часть операции почти целиком выполнили флибустьеры и без особого труда. Затем начался обстрел города, очень быстро поднявшего четыре белых флага. Губернатор подписал капитуляцию, согласно которой он мог под барабанный бой покинуть Картахену со всеми, кто носил оружие, и увезти с собой четыре пушки. Жители могли оставаться в городе, если захотят, и стать подданными короля Франции. Имущество за ними сохраняется, исключая деньги, которые переходят в собственность господина Пуэнти. Имущество и деньги тех, кто уйдет из города, будут для них потеряны и... достанутся господину Пуэнти. Церкви и монастыри никто не тронет.

Уход побежденных испанских войск был торжественным и в то же время комичным. Сразу же после этого Пуэнти со своими отрядами проник в город и разрешил войти в него лишь немногим представителям от флибустьеров. «Во избежание беспорядка», – объяснил он. И затем, под высоким командованием этого дворянина, началось безудержное разграбление всякого имущества, в том числе церковного и монастырского. Пуэнти опасался даже, что его солдаты не очень хорошо знают, в каких углах и закоулках монахи могут держать свои деньги, и послал к ним армейского священника.

Пуэнти и Дюкасс договорились заранее, какая доля добычи должна перейти к флибустьерам. Когда всю добычу собрали вместе, учли и оценили, Дюкасс подсчитал, что его людям полагается два миллиона ливров.

– Ничего подобного, – сказал казначей королевского флота. – Вот вам 135 тысяч ливров.

И он объяснил, что такой расчет сделал сам барон Пуэнти, истолковавший условия договора по-своему. Пуэнти уже находился на борту корабля, готового к отплытию. Дюкассу еще раз пришлось пустить в ход все свои дипломатические способности, чтобы помешать флибустьерам броситься на королевские суда.

Некоторые признаки позволяли думать, что счастье уже недолго будет улыбаться авантюристам Карибского моря. Все, кто принимал участие во взятии Картахены, были на обратном пути перехвачены мощной английской эскадрой и оказались в плену. Освободили их довольно скоро, после заключения Рисвикского мира. Некоторое время они болтались на Черепашьем острове и Сан-Доминго почти без всякого дела, а потом один за другим стали покидать колыбель своих самых грандиозных авантюр. Кто возвращался в Европу, кто решил продолжать отчаянные подвиги морского разбоя в иных краях.

Пустел и знаменитый порт Ямайки Кингстон. Среди измельчавших наследников бурной флибустьерской эпохи был некий Рэкем, который похвалялся, что его за жестокость прозвали Красным, но которого все охотнее называли Ситцевым Джеком из-за пристрастия к одежде из бумажных тканей. Этот пират второго разряда не заслуживал бы здесь упоминания, не окажись у него на корабле двух необычных матросов.

Родом англичанин, Рэкем склонен был к космополитизму, но друзей искал среди своих соотечественников. Он плавал на бригантине некоего Чарли Вейна, когда там поднялся мятеж. Вейн был удален с корабля, а на его место избрали Рэкема, бывшего до той поры старшиной. Он довольно хорошо справлялся со своим делом, перехватывая всякие малозначительные суда, не представлявшие опасности. Экипаж знал о его привязанности к одному молодому матросу, не отвергавшему этой благосклонности. Пираты, которые, конечно, не были скромниками, вполне допускали такую привязанность. Звали матроса Бонни. Но один только Рэкем знал, что имя его Анна.

Внебрачная дочь адвоката и служанки, Анна родилась в Англии, было ей двадцать лет. Ситцевый Джек познакомился с нею на Багамских островах, когда она только что вышла замуж за матроса по имени Бонни, не имевшего ни гроша за душой. Ее красота сразила Рэкема.

– Покупаю ее у вас! – заявил он Бонни.

Это предложение, о котором охотно распространялся муж, вызвало много шума, и, как ни странно, позор пал на голову Анны, ее обвиняли во всех грехах. Вне себя от возмущения, она оставила Бонни и ушла к Рэкему. Он взял ее с собой на корабль, где ей пришлось переодеться матросом. Она выполняла все матросские обязанности, участвовала в сражениях и была скромной и очень любящей подругой.

Счастье длилось два года. Потом Рэкем стал замечать, что Анна слишком благосклонно смотрит на молодого английского матроса со светлыми кудрями, зачисленного в экипаж после захвата его корабля. Он вызвал матроса к себе в каюту.

– Что между тобой и Бонни?

– Дружеские отношения.

– Тебе известно, что Бонни переодетая женщина?

– Да.

– Тогда это не дружба!

И Рэкем раскрыл нож.

Быстрым рывком Рид – так звали англичанина – распахнул рубаху, и изумленный Джек увидел очень милую девичью грудь.

– Меня зовут Мэри Рид.

Эта девушка, дочь бедной вдовы не слишком примерного поведения, была записана при рождении как мальчик, чтобы доставить удовольствие бабке, назначившей ей небольшое денежное пособие. В тринадцать лет Мэри приняли юнгой на военный корабль, и с той поры у нее начинается жизнь, какой не выдумал бы ни один романист. Она воевала во Франции и Голландии, сначала в форме пехотинца, потом кавалериста. Надев снова юбку, она вышла замуж, овдовела и опять вернулась к мужской одежде, на этот раз матросской, собираясь заняться морским разбоем. Вот тогда она и подружилась с Анной Бонни.

Ситцевый Джек мог быть совершенно спокоен. Вскоре после одного из абордажей Мэри заметила пленника, который ей приглянулся, и вскоре вышла за него замуж. Теперь на борту бригантины плавали две счастливые пары.

Но вот 2 ноября 1720 года английский крейсер атаковал этот приют любви. Обе женщины проявили в битве исключительную храбрость, тогда как их спутники ничем не блистали. Обе называли своих мужей трусами и не переставали стрелять. Побежденную бригантину привели на буксире к Ямайке, все пираты были приговорены к виселице.

Перед смертью Рэкем, по прозвищу Ситцевый Джек, попросил о последнем свидании с матросом Бонни. Встреча состоялась при свидетелях, и у Рэкема было мало времени для разговора. Как только Анна Бонни его увидела, она повернулась к нему спиной и громко произнесла:

– Если б вы сражались как мужчина, вас бы не повесили как собаку!

Так же как и Мэри, она не вошла в первую партию казненных. Обе получили отсрочку после их потрясающего признания, которое в официальном протоколе выглядело так:

«Двух других пиратов, уличенных в том же преступлении, спросили, не хотят ли они сделать еще какое-нибудь признание, прежде чем им будет вынесен смертный приговор. И тогда они сказали, что они женщины и обе беременны. Суд постановил разобраться в этом деле».

С очевидностью факта спорить не приходилось. Но можно ли было считать эти обстоятельства достаточно смягчающими, чтобы забыть о грабежах и убийствах, чего они не отрицали? Отпадал лишь один пункт обвинения: изнасилование. К смерти их все же приговорили, но приговор в исполнение не приводили, ожидая смягчения или, как рассчитывали некоторые, полного помилования в высшей инстанции. Для Мэри Рид оно пришло слишком поздно. Она умерла в тюрьме накануне родов, свалившись в сильнейшей горячке. Анна оказалась более счастливой, однако никто не может сказать, куда она делась потом с ребенком Ситцевого Джека, которого так любила, а под конец презирала. Анна Бонни, одна из двух несомненных авантюристок Атлантики, исчезла с арены морского разбоя так же таинственно, как Монбар Истребитель или артист флибустьерской эпопеи Грамон.