Текст книги "Красная капелла. Суперсеть ГРУ-НКВД в тылу III рейха"

Автор книги: Жиль Перро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

«Странная война»

…Леопольд Треппер, он же Адам Миклер, приезжает в Брюссель осенью 1938 года, сразу же налаживает связь с Леоном Гроссфогелем, коммерсантом, евреем по национальности, с которым познакомился в Палестине. Гроссфогель – выходец из буржуазной семьи, несколько поколений которой прожило в Страсбурге. После короткой и романтической поездки в Палестину он снова занялся бизнесом, возглавив в Брюсселе торговую фирму «У резинового короля», имевшую множество филиалов и занимавшуюся сбытом разнообразных плащей. Пламенный коммунист, Гроссфогель безоговорочно принимает предложение Треппера. Большой шеф располагает десятью тысячами долларов. Их вложат в экспортное предприятие, которое будет служить «крышей» для подпольной сети. Так появилась фирма «Форин экселент тренч-коут», торгующая все теми же плащами. На должность директора принимают бельгийца лет шестидесяти, жизнерадостного, розовощекого толстяка с седыми усами, любителя вкусно поесть и выпить – Жюля Жаспара. Это великолепный ход. Жаспары – одна из крупнейших буржуазных династий в Бельгии. Брат Жюля был премьер-министром; в Брюсселе есть улица, носящая его имя. А он сам долгое время был бельгийским консулом в Индокитае, затем в Скандинавских странах. Фирма, во главе которой стоит такой человек, – вне подозрений. Само собой разумеется, добрейший Жюль Жаспар совсем не подозревает о тайнах, скрывающихся под его плащами.

1939 год уходит на организацию подпольной сети и отработку механизма ее деятельности. И когда разразилась вторая мировая война, Большой шеф уже мог выполнять приказы, поступавшие из России.

Март 1940 года – кульминационный момент в реализации условий германо-советского пакта. Гитлер и Сталин, объединив усилия, сломили Польшу и теперь налаживали деловое сотрудничество. Сотни тысяч тонн русского зерна были отправлены в Германию, восполнив перебои в обычных поставках, которые возникли в связи с морской блокадой, объявленной англичанами. Но значительно важнее русского зерна, русских фосфатов и хлопка – русская нефть. Это нерв блицкрига, главная забота командования вермахта, Чтобы Сталин не перерезал питательную артерию, протянувшуюся от Кавказских гор к немецким танкам, Гитлер приносит ему поистине неслыханные жертвы, если, учесть, что к тому времени он уже принял решение о войне с Россией. В обмен на свои поставки Сталин получает артиллерию, истребители, бомбардировщики и бесчисленное количество станков. 30 числа того же марта месяца фюрер заявляет: поставкам военной техники русской армии надлежит отдавать приоритет даже по сравнению с заказами самой немецкой армии; он передает Сталину тяжелый крейсер «Лютцов» и собирается продать русским чертежи броненосца «Бисмарк», самого крупного военного судна в мире. В обмен на русскую нефть Гитлер поставляет оружие, сознавая, что в скором времени это оружие повернется против него. В истории отыщется немного примеров подобной «щедрости».

Русская нефть находится в Баку. Генерал Вейган – в Сирии, и с ним, как предполагают, сто пятьдесят тысяч французских солдат. По прямой линии Сирию от Баку отделяет тысяча километров. Вопрос: если Вейган решится на отважную операцию и двинется на Баку, чтобы разрушить там нефтяные скважины, найдет ли он в горах Карадага проезжую дорогу, которая позволит ему достичь цели?

Треппер, однако, может успокоить Кремль. Действительно, премьер-министр Даладье поручил генеральному штабу изучить вопрос о возможности нападения на русский нефтяной район. Но идею сухопутного рейда главнокомандующий Гамелен даже не рассматривает. Вместо этого он обращается к англичанам с предложением подготовить совместную морскую операцию и собирается направить французский и английский флот в этот сокровенный угол Черного моря. Для этого необходимо, чтобы Турция пропустила флот через Дарданеллы, то есть согласилась бы поставить на карту свой нейтралитет. Военные поручают дипломатам убедить турецкие власти. Когда части вермахта вступят в Париж, во французских архивах будет найдено досье этих неудавшихся переговоров.

Мы ничего не знаем о донесениях Большого шефа, относящихся к тому периоду. Судя по его последующей работе, которая нам хорошо известна, эти сведения должны были быть точны, документально обоснованы, исчерпывающи. Если когда-нибудь откроется доступ к кремлевским архивам, быть может, станет понятнее, почему происки достопочтенного Чемберлена долгое время внушали Сталину большие опасения, нежели планы фюрера.

Планы, о которых в Москве почти ничего не было известно. Гестапо расправилось с Коммунистической партией Германии и парализовало деятельность советской разведки. Подписав договор с Гитлером, Сталин готов выполнить его условия: он запрещает создавать новую разведывательную сеть. Руководители советских секретных служб понимают, что, не подчинившись приказу, рискуют головой. Они нарушают его, но действуют осмотрительно. Ограничиваются созданием опорных точек для будущей деятельности.

Англия же, напротив, плотно «опутана» нитями Большого шефа. Он сам поселился в Брюсселе по юридическим и географическим соображениям. Бельгийское законодательство отличается чрезвычайной мягкостью по отношению к шпионам; наказание предусматривается лишь в тех случаях, когда их деятельность направлена непосредственно против Бельгии. А задача Треппера – с бельгийской территории подобраться к Британским островам. Это один из примеров характерной для русских секретных служб кропотливости в работе. Когда абверу понадобится проникнуть в тайны англичан, немцы просто-напросто сбросят над пригородом Лондона несколько несчастных агентов, которых англичане сразу же арестуют и повесят. Русские же прежде всего начинают стягивать вокруг противника свою широкую сеть. Весь 1939 год Треппер плетет паутину в семи крупных портах, связанных с Англией: Осло, Стокгольме, Копенгагене, Гамбурге, Вильгельмсхафене, Остенде, Булони. В большинстве этих городов он создает филиалы фирмы «Форин экселент тренч-коут», куда внедряет своих агентов. Связи Жюля Жаспара, бывшего консула в Скандинавских странах, в значительной мере облегчают дело.

Итак, Германия «чиста», а сеть Большого шефа работает против Англии. Советская разведка на Западе в это время напоминает считающиеся неприступными крепости-порты – Сингапур и прочие, – которые в скором времени будут взяты с суши, так как крепостные орудия могут стрелять только в сторону моря. Фюрер уже принял решение бросить трехмиллионную армию против России, но все «батареи» Большого шефа, от Булони до Осло, нацелены на Лондон.

Короче говоря, плохое начало.

10 мая 1940 года вермахт начинает наступление на Западном фронте.

Для молодых нацистов прогулочный марш по территории Франции не был неожиданностью: фюрер обещал им его. Но Францу Фортнеру, ветерану Вердена и участнику других ожесточенных боев, он казался чудом. Лейтенант танкового корпуса Франц Фортнер за один час преодолел расстояние, на которое в прежней войне понадобилось шесть месяцев, к тому же полгода спустя захваченную территорию пришлось оставить. Его танк не вязнет в зловонных траншеях, а катит по шоссейной дороге с открытым люком, и командир греет на солнце свои старые раны. Всякая война непохожа на предыдущую, и на сей раз ощущается значительный «прогресс» по сравнению с тем, что было раньше…

Фортнер участвует в прорыве французского фронта, затем в стремительном продвижении к морю. Под Дюнкерком он получает чин капитана и становится командиром танковой роты. Его танки мчатся по дорогам, забитым пленными, догоняют толпы беженцев, которым приходится сбрасывать в кювет свои перегруженные тележки. В этом горестном людском потоке движется гражданский автомобиль, но на его крыше нет матраса, а в приоткрытом багажнике – птичьей клетки; вероятно, сидящие в нем пассажиры – не беженцы. Машина, между прочим, не удаляется от поля боя: она как бы сопровождает армейские части, проскакивая между танковыми колоннами, объезжая командные пункты, вырываясь на передовую вместе с транспортом, подвозящим горючее; машина попадает под обстрел то пулеметов немецкой авиации, то орудий союзников. Если бы Фортнер увидел этот автомобиль, обратил бы он на него внимание? Наверное, нет. Фортнер – боевой офицер, и его непосредственно не касаются проблемы безопасности. Пока не касаются. К тому же, когда полевая жандармерия останавливает машину для проверки документов, жандармы тут же вытягиваются в струнку и жестом показывают, что можно ехать. За рулем – Дуров, болгарский консул в Брюсселе; этот дипломатический представитель пользуется особым уважением, поскольку его страна заигрывает с Германией. Рядом с ним – Гроссфогель. На заднем сиденье – Большой шеф.

Между Кнокке-ле-Зут и Брюсселем, обгоняя колонну эсэсовцев, автомобиль выходит из строя. Чрезвычайно любезный полковник СС предоставляет в распоряжение консула Болгарии автомобиль и приказывает молодому лейтенанту перенести в него багаж трех пассажиров. Можно себе представить, как невозмутимо и одобрительно глядел Треппер на лейтенанта-эсэсовца, осторожно укладывавшего в багажник чемодан с радиопередатчиком…

Судя по всему, Дуров не имел отношения к разведывательной сети. Он был приятелем Гроссфогеля. Точнее, последний поддерживал деловые контакты с болгарином по фамилии Петров, который и познакомил его с Дуровым. Через несколько дней после вторжения немцев в Бельгию Гроссфогель поведал Дурову о своих коммерческих неприятностях. Филиал фирмы «У резинового короля» в Остенде разрушен немецкой бомбой, и он хотел бы знать, в каком состоянии остальные магазины. Дуров предлагает поехать и осмотреть их. Официально консул отправится в путь, чтобы узнать, какова судьба выходцев из Болгарии, находящихся в районе боевых действий. Странный человек, подвергающий себя смертельной опасности по пустому поводу…

В поездку отправились 19 мая, в самый разгар бельгийской кампании. Большой шеф, спаливший свой канадский паспорт, присутствует при седанском прорыве, затем наблюдает бой под Абвилем. Вместе с танками Фортнера он подъезжает к Дюнкерку, и на его глазах происходит сдача города. В кармане Большого шефа записная книжка, заполненная пометками. Особое внимание он уделяет передвижению подкреплений вермахта, роли, которую играют самолеты «Штука», тактике ведения танкового боя при штурме противотанковых сооружений противника. Когда трое приятелей завершат свою поездку, Большой шеф отправит в Москву донесение на восьмидесяти страницах о новой стратегии, разработанной и опробованной Гитлером: блицкриге.

Это донесение, как и все предыдущие, будет передано по назначению через советских дипломатов. Дипломатические чемоданы пока избавляют Треппера от необходимости использовать радиоканалы, но он предчувствует, что связь с Москвой в скором времени будет осуществляться только таким путем; именно потому в разгар боевых действий он и предпринял эту поездку: надо было забрать передатчик, спрятанный на одной из вилл в Кнокке-ле-Зут.

В тот самый момент, когда Молотов поздравляет Гитлера с «замечательным успехом вермахта», Большой шеф уже готовится к будущей войне Германии с Советским Союзом; по собственной инициативе он поворачивает свои батареи на сто восемьдесят градусов. Они будут теперь нацелены не на Англию, а на Германию.

После подписания перемирия с Францией немецкая армия обновляет свои ряды и удаляет старых офицеров из фронтовых частей. Сорокасемилетний Франц Фортнер вынужден расстаться со своими танками. Его переводят в абвер, и он получает назначение в Бельгию, в контрразведку. Главным противником, конечно же, считается «Интеллидженс сервис»; задача Фортнера – охранять тайну операции «Морской лев», так называется план высадки в Англии. Но летом 1940 года он получает странную телеграмму: из Берлина ему сообщают, что в Брюссель прибыла советская делегация из тридцати человек. Конечно, официально Россия – дружественная страна, но все же… Насторожившись, Фортнер не сводит с гостей своего бдительного ока. Он не замечает ничего подозрительного и после отъезда комиссии посылает в Берлин обнадеживающий отчет.

Через несколько недель в Бельгию приезжает новая группа визитеров. После тщательной проверки их снабдили пропусками, которые обычно выдавались с большой осторожностью, но эти люди не вызывают никаких опасений у абвера. Речь идет о дипломатах и старших офицерах из нейтральных, но прогермански настроенных государств: Венгрии, Болгарии, Испании, Румынии… Их хотят обольстить, продемонстрировать непобедимость вермахта и убедить присоединиться к лагерю победителя. Ошеломленную делегацию провозят по полям недавних сражений. Штабные офицеры, демонстрируя карты и фотографии, рассказывают о своих победах. Чтобы все было абсолютно ясно, каждому гостю вручают дополнительное досье. Среди присутствующих – скромный и незаметный, как и подобает приглашенному в последний момент, человек, который не отходит от болгарского консула ни на шаг: это Большой шеф.

Латиноамериканцы в Брюсселе

Сентябрь 1965 года. Бельгийский художник Гийом Хоорикс, по прозвищу Билл, принимает меня в своей мастерской на улице Эмиля Золя в Париже. Это невысокий, очень худой человек с живыми черными глазами – на вид не старше пятидесяти лет. А ему шестьдесят шесть и за спиной застенки гестапо, затем концлагерь Маутхаузен.

«Спасаясь от немцев в 1940 году, я добрался до Тарба. Затем вернулся в Брюссель и пошел навестить жену. Видите ли, мы хотя и разошлись, но оставались по-прежнему добрыми друзьями; я часто заходил к ней. И вот однажды, придя к жене – это было перед войной, – я познакомился с уругвайцем, которого звали Карлос Аламо. Это был очень красивый и приятный парень, и я быстро понял, что этот человек – не обычный красавчик из породы танцоров танго, а нечто значительно большее. Два-три раза мы обедали вместе. Жена жила с Аламо. Они рассказали мне, что, спасаясь от немцев, какое-то время пробыли в Остенде. У Аламо был там магазин. Кажется, речь шла о торговле плащами.

Примерно в это же время я познакомился с неким Раухом из Чехословакии. Он был представителем одной бельгийской фирмы в этой стране, фирма занималась взрывчатыми веществами. Мы трое – Раух, Аламо и я– вместе проводили свободное время.

Довольно скоро Раух стал выяснять, каковы мои политические убеждения. Удостоверившись в моих антифашистских настроениях, он рассказал, что работает на «Интеллидженс сервис», и просил помочь ему. Я, разумеется, согласился. Раух объяснил мне, что добытые им разведданные в Лондон передает Аламо, у него есть передатчик. Я присутствовал при нескольких сеансах связи.

Дело в том, что я прекрасно говорю по-английски. Но язык, на котором говорили обитатели виллы, был далек от совершенства. Это обстоятельство встревожило меня, и я поделился своими сомнениями с Раухом. Он ответил: «Да это не англичане, а американцы. И нужно этому радоваться, потому что Америка – нейтральная страна и, работая с американцами, мы в большей безопасности».

Аламо действительно утверждал, что он американского происхождения и что его мать до сих пор живет в Нью-Йорке, но мне все это казалось неправдоподобным. Однажды, перед тем как распрощаться со мной, он сказал, что идет в уругвайское консульство. Я проследил за ним. Он действительно направился в сторону консульства, но поравнявшись с входной дверью, вдруг пересек улицу и удалился. Я понял, что он наверняка не американец, очевидно и не уругваец, так что ситуация становилась довольно загадочной. Самое главное, я не понимал, почему Раух рассказывает мне небылицы.

Разумеется, я передавал им все сведения, которые удавалось добыть. Зачастую это было не бог весть что, но я делал все что мог.

В то время – то есть осенью 1940 года – я довольно часто виделся со своим шурином, который занимался поставкой сухофруктов в Антверпен. Его предприятие было реквизировано вместе со всеми складами. Два– три раза в неделю он должен был доставлять грузовик сухофруктов на антверпенский аэродром, который, разумеется, был оккупирован частями люфтваффе. Однажды я попросил его доверить грузовик мне. Доставив груз, я пошел в столовую и затеял разговор с немцами. Я спросил у них: «А куда вы денете эти сухофрукты?» Мне ответили: «Это для Англии, – Как так? – Да, мы готовимся к вторжению. Когда оно начнется, наши пилоты будут почти все время находиться в воздухе и не смогут здесь обедать, им будут выдавать сухофрукты». Я передал этот разговор Рауху.

В другой раз все там же, в Антверпене, я заметил в небе английский самолет. Помнится, погода была великолепная. Самолет пролетел над заводом «Дженерал моторс» и, сбросив несколько бомб, скрылся. Одна бомба попала в мастерские по изготовлению кузовов для автомобилей: загорелись склады краски; за несколько минут весь завод охватило гигантское пламя. В тот же день я был свидетелем демонстрации на главной площади Антверпена: женщины шли, неся впереди черный флаг. Я спросил, что означает это черное знамя; мне ответили, что с незапамятных времен это символ голода и что женщины протестуют против отправки в Германию запасов картофеля. Я вернулся в Брюссель после полудня и рассказал оба эпизода Рауху и Аламо. Они как раз готовились к передаче, так что могли включить в нее мои сведения. Затем мы пообедали, поговорили. Около полуночи стали слушать передачи московского радио на заграницу, как это часто делали. В этот вечер было два диктора, мужчина и женщина, которые по очереди передавали новости. Я уже не помню, женщина ли рассказала историю с английским самолетом, а мужчина говорил о демонстрации, или наоборот; во всяком случае, я был потрясен! Я посмотрел на Аламо и Рауха. Они были смущены. Затем Аламо встал, выключил радио и сказал мне чрезвычайно угрожающим тоном: «Если ты когда-нибудь проговоришься, тебе крышка!»

На следующий день я отправился к Рауху и потребовал объяснений. Он ответил: «Послушай, я действительно работаю на «Интеллидженс сервис» и слежу за этими русскими. Будь осторожен: мы оба рискуем головой! Эти ребята намного опаснее немцев!»

Это, конечно, происходило до нападения немцев на Россию; германо-советский пакт был все еще в силе.

Декабрь 1965 года. Прибыв в Брюссель в одиннадцать часов вечера, я решил попытать счастья, несмотря на поздний час: лучше уж сразу узнать, зря ли я проделал весь этот путь. К телефону подошла сама Маргарет Барча; она согласилась принять меня. Я стал опрашивать, какой у нее распорядок дня, но она перебила меня: «А почему бы не поговорить сейчас? Я всегда ложусь очень поздно, или слишком рано, если хотите». В эту ночь я слушал ее до четырех часов утра.

В 1940 году Маргарет было двадцать восемь лет. Высокая, белокурая, стройная, подчеркнуто экстравагантно одетая, она привлекала всеобщее внимание, в том числе со стороны гестапо. Ее прекрасные глаза выдержали испытание временем и тяжелыми болезнями, которые обрушились на нее. Маргарет говорит быстро, с заметным брюссельским акцентом.

«Мой первый муж Эрнест Барча был на семнадцать лет старше меня. Мы жили в Чехословакии – я тоже оттуда родом. В 1932 году родился мой сын Рене – мне тогда только что исполнилось двадцать лет. У нас была очень легкая, очень приятная жизнь. Моя семья разбогатела на экспорте хмеля. Короче, я была дочерью миллионера, а затем стала женой миллионера, и мне казалось, ничто не может изменить эту жизнь. Но после мюнхенских соглашений и аннексии Судетов Германией мы вынуждены были уехать в Прагу. Через год, накануне вступления гитлеровских войск, мы покинули Прагу и перебрались в Бельгию. Забыла вам сказать, что мы – евреи.

В Брюсселе наша семья поселилась на проспекте Беко, 106. Мы с мужем занимали квартиру на седьмом этаже, а родители жили на шестом. Конечно, жили совсем по-другому, и нашим главным развлечением стала игра в бридж с соседом по лестничной клетке, очень милым бельгийским чиновником.

15 марта 1940 года мой муж, поиграв в карты, как обычно, лег спать и ночью умер. Полтора месяца спустя Бельгия была оккупирована. Начались воздушные тревоги, и нам приходилось спускаться в подвал. Там я познакомилась с жильцом с пятого этажа. Это был уругвайский студент по имени Винсент Сьерра. Он был не особенно красив: ниже меня ростом, белокурый, с большими толстыми губами. Но очень услужливый, предупредительный Молодой человек – море обаяния! При этом великолепно одет; кроме того, у него было много денег, и он умел их тратить, что нечасто встречается. Короче говоря, это была любовь с первого взгляда, настолько сильная, что я отказалась бежать во Францию вместе с родителями.

Мы поселились в великолепной квартире на проспекте Слежер. В ней было двадцать семь комнат, семь из них – спальни. Одну из комнат мы превратили в спортивный зал, и каждое утро после гимнастики к нам на дом приходил массажист. У нас был также загородный дом. Снова началась красивая жизнь. Почти каждый вечер мы куда-нибудь непременно ходили, много танцевали. Винсент был замечательным танцором: мы вдвоем выиграли немало конкурсов. Мне особенно запомнился сочельник с 40-го на 41-й год: мы провели ночь в казино Намюра, и это было поистине чудесно.

В марте 1941 года Винсент решил оставить учебу и заняться бизнесом. Он основал импортно-экспортную фирму «Симекско». Самое трудное было найти предусматриваемое законом число акционеров.

Кстати, наше импортно-экспортное предприятие оказалось подлинным спасением для господина Рауха. Это был старый друг нашей семьи; мы познакомились с ним в Чехословакии, а потом встретили в Брюсселе. Война лишила его возможности заниматься своим делом – не помню, каким именно. Короче, он находился в стесненных обстоятельствах. Я познакомила его с Винсентом, который стал давать ему переводы. Затем принял на работу в качестве коммерческого директора фирмы или что-то в этом роде».

В рассказах Билла Хоорикса и Маргарет Барча фигурирует одно и то же имя: Раух. Воздадим должное храбрости человека, которому случай помог вступить в контакт с двумя агентами «Красной капеллы». Поздравим в его лице разведчиков из «Интеллидженс сервис», которые определенно умеют проникать повсюду. И сделаем это поскорее, потому что Рауху предстоит вскоре удалиться со сцены – мягко, но твердо его вытеснит Большой шеф.