Текст книги "Цветок Америки"

Автор книги: Жеральд Мессадье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

33
Цветок Америки

Объявленный схизматиком на Пизанском соборе в 1511 году, Юлий II, в свою очередь, в 1512 году созвал собор в Латране, чтобы отлучить от церкви французского короля. Эти баталии за папскую тиару, по правде говоря, ничего не меняли в повседневной жизни.

Франц Эккарт решил не писать больше катренов. Излишняя предосторожность: отец Лебайи пришел к нему с известием, что кардинал Жорж д'Амбуаз умер несколько месяцев назад. Его партия осталась без вождя.

Сибуле, почти семидесятилетний и с трудом передвигавший ноги, приехал в Анжер ради удовольствия повидаться со своей хозяйкой. Он рассказал ей, что Сидони, сестра Гийоме, умерла от грудной жабы; кондитерская перешла в руки ее двадцатитрехлетней дочери, которая прекрасно справляется.

– Гийоме и сам уже не так молод, – добавил он. – Дело ведет теперь его сын Гонтран.

Положительно, кондитерские оказались долговечнее королей: Жанна и ее партнеры проводили в мир иной уже троих, а вскоре за ними наверняка последует четвертый, ибо люди шептались, что Людовик XII тяжело болен.

Все годы, проведенные на Эспаньоле, Жанна жила на свежем воздухе. Но возраст сделал ее зябкой: кроме особо теплых весенних и летних дней она предпочитала местечко у очага. Любимым ее чтением был перевод трактата Сенеки «О спокойствии духа», изданный Франсуа в печатне «Труа-Кле».

Книга порой выскальзывала у нее из рук, и она погружалась в сумеречную дрему. И вновь видела любимые лица.

Однажды ей показалось, что у очага стоит Бартелеми; она улыбнулась ему и хотела с ним поговорить, но тут Фредерика зашла спросить, не нужно ли добавить чеснока в фрикасе из пулярки.

В другой раз ей привиделся Дени, в слезах. Она пришла в страшное волнение, привстала с кресла. Осознал ли он, наконец, свое преступление? Раскаялся ли?

Но видение исчезло.

В 1513 году Людовик XII, разбитый под Новарой Святой Лигой Юлия II и Максимилиана, потерял Миланское герцогство. Швейцарцы осадили Дижон. Генрих VIII Английский взял штурмом Теруан и приказал срыть крепостные стены. Столько денег потрачено, столько крови пролито – и все кончилось пшиком. Более шестидесяти лет наблюдений за родом человеческим породили в душе Жанны безмерную грусть.

Но также гордость, ибо она смогла оградить своих от горестей и разочарований, неизбежно постигающих тех, кто имеет дело с владыками.

В нынешнем, 1513 году она собрала всю родню в доме л'Эстуалей: Феррандо, Анжелу, их сыновей, Франсуа, Жака Адальберта, Деодата и Леонса Дульсе.

– Я состарилась, – сказала она, – и жизнь моя не вечна. За полвека мы создали дело, которое сумели расширить благодаря смелости и рачительности. Начала я с кондитерских. По иронии судьбы, заморские наши плантации производят сахар. Мы владеем также суконной мануфактурой, фермами, виноградниками, печатней, Морской компанией из пяти кораблей и страховой компанией. Наконец, домами – в Париже, Страсбурге, Анжере, Женеве, а теперь и в Кадиксе. Все это позволяет нам вести и банковские дела. Вы все получаете равную долю от прибылей. Я обращаюсь к вам с просьбой: не допустите, чтобы тщеславие погубило плоды стольких усилий. Мы сумели сохранить наше достояние, избегая ввязываться в ссоры владык. Для них любой чужак – враг, и все блага этого мира должны, в конечном счете, перейти к ним. Никто не стоит дальше от христианства, чем властитель, – начиная с самого папы. Все, кто носит меч, – люди пропащие. Власть – развращающий червь. Пусть никогда не соблазнит вас желание блистать и хвастать богатством. Никогда не разлучайтесь. Ваша сила – в единстве. Пусть ваши дети растут с этой верой.

Они выслушали ее в молчании. Она воспитала их и поженила, а те, кто не был воспитан ею, согрелись в лучах ее солнца. Она была их тайным голосом.

– Когда я уйду, – добавила она, – вам нужен будет глава. Им станет Франсуа.

Жанна умолкла. Франсуа наполнил бокал вином и подал ей, потом поцеловал ее. Его жена, Феррандо, Анжела и все остальные, включая детей, последовали его примеру.

Она ощущала себя легкой. Наверное, слишком легкой. Жизнь уменьшила ее и сделала словно бы пористой.

Однажды сентябрьским утром она получила почту из Кадикса, адресованную Морской компании и доставленную на «Ала де ла Фей», которая теперь совершала регулярные рейсы между Кадиксом и Санто-Доминго, как и четыре других корабля, сновавших туда и обратно с полными трюмами.

Дорогая Жанна,

вот уже два года, как ты уехала, но ты по-прежнему со мной в Каса-Нуэва-Сан-Бартоломе. Если бы я забыл тебя, Хуанита напомнила бы о тебе смехом, который она переняла у тебя. У нас с Валерией родился второй ребенок, мальчик, Хуан. С помощью Жоашена, который иногда, увы, слишком редко – к нам заходит, мы стараемся оградить его, равно как самих себя, от новых болезней, появившихся на острове – смертельно опасных для карибов и даже для рабов из Африки, не говоря уж о белых.

Поскольку Феррандо назначил меня управляющим плантациями, новый губернатор разрешил мне стать испанцем, и я зовусь теперь Хосе Хуньяди де Стелла. Язык их я уже хорошо знаю, в чем сильно помогли мне уроки Франца Эккарта, который некогда учил меня латыни.

На наших плантациях работает целая сотня черных рабов, и Феррандо решил, что именно я сумею управляться с ними без той жестокости, которая процветает на других землях.

Жоашен стал вождем местных карибов, и, поскольку ему удалось усмирить мятеж рабов, губернатор относится к нему благосклонно. Хочется верить, что он проявил милость ко мне, зная о том, что нас связывает.

Наши жизни завершатся на земле, но ты, ты первая из всех, знаешь, что они продолжатся в ином месте, и ты знаешь, что я с тобой.

Пегас чувствует себя превосходно, и, поскольку на Эспаньолу привезли кобыл, я надеюсь, что он недолго останется холостяком.

Горячо поцелуй от меня Франца Эккарта, моего отца. Он самый нежный отец, о котором только можно мечтать.

Хосе Хуньяди де Стелла,

Каса-Нуэва-Сан-Бартоломе, Санто-Доминго,

Эспаньола, 25 июля 1513 года.

Хуньяди де Стелла. Он соединил два имени – имя крови и имя сердца.

Она показала письмо Францу Эккарту, увидела, как увлажнились у него глаза, и не стала спрашивать, вернется ли он на Эспаньолу, когда ее не станет, а просто сказала:

– Я хочу, чтобы он был в числе наследников.

Желая увериться в этом, она сама написала Франсуа, ибо опасалась, что Франц Эккарт из скромности промолчит о своем сыне.

Двадцать пятого сентября она собирала груши в саду и вдруг тихонько вскрикнула. Франц Эккарт, находившийся в нескольких шагах, тут же подбежал, чтобы поддержать ее.

Она лишилась чувств. Он отнес ее на руках в нижнюю залу и усадил в кресло.

Вскоре она пришла в себя и открыла глаза. Упавшие очки остались в саду. Он вновь поразился голубизне ее глаз.

– Я ухожу, – прошептала она.

– Я здесь, я с тобой, – сказал он, обнимая ее.

Слышалось только дыхание Франца Эккарта. Жанна словно оцепенела.

Она увидела Жозефа, улыбающегося, солнечного. Он сдержал слово.

Франц Эккарт был справа от нее, Жозеф – слева.

Она пошла на свет и увидела вдали своих родителей.

Потом Бартелеми…

Подул ветер.

И больше она уже ничего не различала. Нигде. Да и не было слов, чтобы это выразить.

В залу вошла Фредерика.

– Она умерла, – сказал Франц Эккарт.

Старая служанка разрыдалась. Он снова взял Жанну на руки, отнес наверх, в спальню, и положил на кровать. Фредерика побежала за отцом Лебайи.

Невозможно было ждать, пока Франсуа, Деодат, Жак Адальберт, Феррандо и все остальные приедут, получив письма с печальным известием.

Жанна, вдовствующая баронесса де Бовуа и де л'Эстуаль, скончавшаяся от остановки сердца в семьдесят восемь лет, была похоронена два дня спустя на кладбище Сен-Морис.

Из ее родных на отпевании и погребении присутствовал только Франц Эккарт. Впрочем, Фредерика и служанки в некотором смысле тоже были ей родными. Франц Эккарт бросил первый комок земли и брызнул святой водой в могилу.

Он никогда не думал, что можно быть таким одиноким. Последние годы он общался только с ней. Лишь у нее достало сил безболезненно отвлечь его от уединенных ученых штудий. Секрет ее силы был в доброте и полной естественности. Благодаря им она создала целый мир.

Он позавидовал тем, кому слезы облегчают горе.

Вторую погребальную мессу отслужили через две недели – в соборе Сен-Морис, в присутствии родных Жанны и близких ей людей. Приехали Гийоме, Итье, Сибуле.

После мессы Деодат взял горшок с американским цветком, который привез из первого путешествия, и поставил на могилу матери.

Вернувшись через год, он, к изумлению своему, обнаружил, что цветок не завял.

Десять лет спустя цветок по-прежнему расцветал в положенное время.

Быть может, впрочем, он и теперь цветет.

Послесловие

В заключение мне показалось уместным кое-что разъяснить и уточнить. Прежде всего, выбор эпохи: 1450–1520. Это промежуточный период, знаменующий конец Средних веков и начало Ренессанса. В нескончаемых войнах европейских владык между собой – ни одного мирного года! – зарождается идея нации – идея, самым ярким воплощением которой, без сомнения, является Жанна д'Арк. Европа бьется в конвульсиях, истекает кровью, и передышка настанет лишь с появлением первых контуров национальных государств, очерченных Вестфальским договором в 1648 году.

Равным образом, в борьбе с абсолютной духовной властью Рима возникает индивидуализм Ренессанса, предвещающий Новое время. Когда Людовик XII созывает собор в Пизе с целью объявить Юлия II еретиком, он расчищает путь Лютеру. В сущности, всего семь лет отделяют этот собор от провозглашения девяносто пяти тезисов в Виттенберге. Из-за претензий на светскую власть, из-за внутренних раздоров, кульминацией которых стал мрачный период раскола, когда на престоле оказались, в конце концов, три папы одновременно, католическая церковь утратила роль единственного посредника между христианским миром и верой. Действительно, за пять столетий она потеряла христиан Востока и Севера.

Одновременно была расчищена дорога и для экспансии ислама.

За этот же период коренным образом изменилось общество: вследствие войн обезлюдели деревни. Во Франции громадная часть земель пришла в запустение. Разоренные теми же войнами сеньоры покидают свои замки, не в силах больше их содержать, и переселяются в города, которые становятся не только пристанищем для беглецов, но и жизненно важными торговыми центрами.

Почтение к королевской власти, возникшее во времена Хлодвига, постепенно сходит на нет, и стихийная народная признательность к вождю-защитнику перерождается, принимая чисто церемониальные формы, в которых уже гнездятся зачатки будущего распада. Авторитет власти все чаще ставится под вопрос, и бунт школяров из-за истории с Пет-о-Диабль,[58]58
  См. роман «Роза и лилия».


[Закрыть] прообраз Мая 68-го, свидетельствует о том, что монарх постепенно перестает восприниматься как проводник Божественной воли.

Общество в это время меняется и по экономическим причинам.

Земли переходят из рук сеньоров в собственность торговцев и вчерашних крепостных рабов. Все знают тезис Фернана Броделя о рождении капитализма на ярмарках; менее известно, что этот капитализм довольно рано освободился от таких препон, как границы: вексель позволял перемещать любые суммы денег без использования наличности. Наученные примером Жака Кёра, который пал жертвой своего непомерного богатства и, соответственно, зависти, торговцы-банкиры стремятся оградить свое состояние от военных и политических потрясений, а также алчности владык, всегда готовых отобрать то, что не могут взять взаймы. Так поступают герои романа – л'Эстуали, Бовуа и Сассоферрато. Новая торговая буржуазия, сознающая свое значение для королевства, с горечью видит, как налоги – часто разорительные – уходят на бесплодные военные авантюры, подобные абсурдным попыткам завоевать Неаполитанское королевство и Миланское герцогство. Эти попытки вплоть до 1525 года предпринимают с огромным ущербом для казны короли династии Валуа и особенно Людовик XII.

Точно так же, как католическая церковь потеряла половину христианского мира вследствие Реформации, европейские короли потеряли доверие банкиров из-за войн.

Вместе с тем это эпоха, когда книгопечатание и открытие Америки потрясают самые основы средневекового общества и его представления о мире. Политическая и религиозная иерархия пошатнулась благодаря свободному распространению знаний, находившихся прежде в руках монахов-переписчиков. Открытие Нового Света нанесло смертельный удар европоцентризму Старого. Когда Бальбоа пересек пешком Панамский перешеек, надеясь найти проход в Индию, и взору его предстал Тихий океан, у него голова пошла кругом.

Трилогия моя представляет собой, разумеется, не роман-идею, а скорее иллюстрацию событий.

Мне показалось, что смелая и энергичная молодая женщина являет собой, с точки зрения человека XXI века, лучший пример того, как реагировало общество на все эти глубинные изменения. Так родилась Жанна де л'Эстуаль.

Почему именно женщина? Потому что она занимает в ту пору гораздо более важное место, чем принято считать, исходя из условных представлений о Средневековье в целом и его завершающем периоде в частности.

Средние века рисуются то Великой Тьмой, то эпохой религиозного просветления. На самом деле ни то ни другое. Прежде всего, это период бесконечных кровавых стычек, развязанных алчностью мелких вождей: каждый из них мечтал создать себе королевство побольше, а из присущих суверену качеств обладал только презрением к формирующимся нациям, которыми стремился управлять.

Ни одно военное преступление не может быть оправдано за давностью лет: к примеру, девятнадцатого февраля 1512 года, когда Гастон де Фуа вновь захватил итальянскую Брешию, его войска вырезали все население, разграбили и сожгли город. Это варварство предвещало ужасы в Пфальце столетие спустя.

Во время Столетней войны, когда мужчины забросили и земледелие и торговлю, французское общество выжило только благодаря женщинам, которые поддерживали жизнь в стране, несмотря на бесчинства солдатни и эпидемии. «Мужской» характер Жанны д'Арк или какой-нибудь Жанны Лене[59]59
  Жанна Лене, по прозвищу Ашет (Кирка), встала во главе защитников города Бове, отбросив осаждавших его герцога Бургундского и Карла Смелого в 1472 г.


[Закрыть] был, несомненно, рожден этим отступничеством мужчин.

Жестокость Жанны де л'Эстуаль, возможно, кое-кого удивит. Ибо эта женщина без колебаний пускает в ход нож и отправляет в мир иной тех, кто угрожает жизни или благополучию семьи. Однако эта жестокость является отражением эпохи. Человеческая жизнь стоит дешево, и безопасность каждый обеспечивает себе сам.

Возможно также, что читатель воспримет как романический вымысел отдельные подробности, которые, однако, либо подтверждены историческими фактами, либо представляются правдоподобными.

Это относится к некоторым обстоятельствам жизни Франсуа Вийона. Я старался объяснить их по ходу дела в кратких примечаниях, поскольку в тексте романа они выглядели бы чужеродной вставкой. Бабник, сутенер, грабитель, убийца, отъявленный мошенник – это все хорошо известно; однако о его гомосексуализме предпочитают не говорить. Но в его стихах на воровском жаргоне содержится слишком много аллюзий на обычаи и нравы гомосексуальной среды.

Это касается и изобретения книгопечатания, которое все реже и реже теперь приписывается Гутенбергу. В истории этого открытия остается еще много лакун, однако печать на основе сменных литер была, судя по всему, создана корейцами, затем усовершенствована во Фландрии и Германии. Генсфлейшу, получившему известность под именем Гутенберг, принадлежат два важных новшества: наборная форма и пресс.

Наконец, это относится к открытию Америки, которое традиционно приписывается Христофору Колумбу, хотя за полтора столетия до него братья Дзено из Венеции пересекли Атлантический океан и составили карту с приблизительным изображением больших земель по ту сторону Атлантики. Не беря в расчет плавания монаха-ирландца Брандана, а также викингов Эрика Рыжего и Лейва Эрикссона, следует упомянуть карты Мартина Бехайма и Тосканелли, которые были известны Колумбу: на них гораздо более точно указаны два континента, что свидетельствует об открытии Америки задолго до Колумба. Кто это сделал? Вопрос остается спорным, но приоритет, похоже, принадлежит китайцам. Я же счел возможным отдать пальму первенства братьям Кортереаль, португальцам, открывшим Северную Америку в 1500 и 1503 годах, тогда как Колумб обнаружил только нынешний остров Гаити, Кубу, Багамы и устье Ориноко.

Одно обстоятельство не подлежит сомнению и в силу этого особо выделено в романе: открытие Америки прошло в Европе почти незамеченным. Когда же конкистадоры убедились, что земли на западе – не желанная Индия, страна пряностей, а другой континент, равнодушие перешло в разочарование. Понадобилось много лет, чтобы на смену духу наживы явилась жажда открытий. Увы, это привело к беспримерному разграблению, засвидетельствованному в записках Бартоломе Лас Касаса, а также к истреблению исконных жителей Америки и их культуры.

За три четверти века между завершением Столетней войны и началом Ренессанса происходят глубокие сдвиги в европейской культуре, и они не могли не сказаться на личности Жанны де л'Эстуаль, ибо каждый человек является продуктом своего времени. Мистическая связь между королевской властью и небом, символически обозначенная в названии первой части («Роза и лилия»), слабеет. Народ постепенно отворачивается от королей, которые разоряют его поборами для осуществления своих честолюбивых планов. Нарождающееся торговое общество проникается недоверием к власти.

Эпоха соборов и великих порывов коллективной веры завершается именно в это время. Индивидуальный мистицизм дает новые ростки параллельно с упадком морали, наиболее выразительно запечатленном в творчестве Иеронима Босха; интеллектуальный аскетизм Эразма соседствует с разнузданностью Вийона и Рабле. Дух времени колеблется между покаянной духовностью и эпикурейством.

Смутное ощущение, что вселенная управляется другими законами, а не божественной прихотью, порождает моду на астрологию. Парадоксальным образом эта утратившая в наше время всякий авторитет наука возвещает конец геоцентризма, фанатично отстаиваемый церковью: не Земля правит миром, а наоборот. Отсюда уже недалеко до Галилея и прославленного астролога-алхимика Исаака Ньютона, основателя современной астрономии. Ирония судьбы, которая слишком часто ускользает от некоторых: астрология расчистила путь рационализму. Астрологи отвечают потребности своего времени – ищут ключ к пониманию мира. Самый знаменитый из них, Нострадамус, родился в 1503 году, однако уже с конца XV века они распространились в Европе повсеместно: при каждом дворе имеется свой официальный астролог, ибо тогдашние (как и нынешние) властители страстно увлекаются гороскопами. От государей не отстают их подданные, буржуа.

Я должен уточнить, что катрены Франца Эккарта де Бовуа, приведенные в третьем томе, принадлежат мне, как, впрочем, все стихотворения и песенки, чье авторство не указано.

Поскольку эта трилогия не является научной монографией, я мог бы обойтись без библиографии. Но считаю непростительным не назвать работы, которым я многим обязан – начиная со знаменитого основополагающего труда Жоржа Дюби «Что такое феодальное общество?» (Georges Duby. Qu'est-ce que la société féodale? Flammarion, 2002). «Франсуа Вийон» Жана Фавье (Jean Favier. François Villon. Fayard, 1982) дает как биографию поэта, так и важнейший обзор эпохи. Из книг того же автора «Столетняя война» (La Guerre de Cent Ans. Fayard, 1980) и «Людовик XI» (Louis XI. Fayard, 2001) я почерпнул ценные сведения исторического, экономического и социального характера. «Людовик XII» Дидье Лё Фюра (Didier Le Fur. Louis XII. Perrin, 2001) позволил мне без труда отыскать многочисленные детали этого не слишком известного царствования. «1492 год» Жака Атали (Jacques Attali. 1492. Fayard, 1991), несомненно, представляет собой ключевой труд по истории грандиозного разочарования, каким стало открытие Америки, и восхительное резюме той магмы идей, которая была рождена этим событием. Наконец, нельзя не упомянуть два очень популярных справочника: «Личные средства и власть принцев» Мари-Терезы Буайе-Ксамбё, Гислена Дельпласа и Люсьена Жийяра (Marie-Thérèse Boyer-Xambeu, Ghislain Deleplace, Lucien Gillard. Monnaie privée et Pouvoir des princes. Editions du CNRS et Presses de la Fondation nationale des sciences politiques, 1986), а также совершенно необходимое «Знакомство со старым Парижем» Жака Ийере (Jacques Hillairet. Connaissance du Vieux Paris. Gonthier, 1954; rééd. Rivages, 1993).