Текст книги "Царь Давид"

Автор книги: Жеральд Мессадье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Глава 12
НЕ ПРОСТО ЖЕНЩИНА

Возвращение в Гиву на следующий день шло по плану. Офицеры были погружены в свои мысли. За исключением Ионафана, сыновья Саула – Мелхисуа, Аминадав и Иевосфей – были поглощены разговорами с доверенными людьми.

Саул ехал на коне во главе группы, куда входили Авенир и несколько других офицеров. Иногда Мелхисуа, Аминадав и Иевосфей ускоряли шаг своих мулов, чтобы догнать их, а потом вновь присоединиться к своей группе. Невозмутимый, иногда даже улыбающийся Саул был непроницаем. Солдат, шедший пешком, услышал, как он сказал Иевосфею непонятно о чем: «Весенние цветы. Рожденные ливнем, увядшие с первыми лучами солнца». Позднее тот же солдат услышал, как Авенир сказал: «Самуил был в Иерусалиме».

Позади шла другая группа, возглавляемая Давидом и Ионафаном, которых сопровождали несколько солдат и два-три лейтенанта, потерявшие голову от восхищения Давидом. На муле, в джитовой суме голова Голиафа. Давид казался задумчивым. Ионафан заметил это и спросил Давида о причине его молчаливости. Молодой человек в ответ лишь улыбнулся ему. Однако Ионафан был упорен и настоял на своем.

– Мне воздали слишком много почестей, – проговорил Давид.

– Это мне доставило удовольствие, – ответил Ионафан.

Но нужно было быть очень влюбленным или очень рассеянным, чтобы не заметить, что царский дом насчитывал отныне больше на одного члена, который к тому же не желал становиться тенью царя. А Давид был не настолько влюблен и совсем не рассеян.

Уехав на заре, они добрались до Гивы после полудня. Прием был такой же восторженный, как и в Иерусалиме. Девушки шли, напевая: «Давид – ужас филистимлян! Давид – меч Господа!» Они повесили цветочные венки на мула героя на тропе, ведущей к городу. Саул даже не повернулся. И еще выходили люди, несущие цветочные гирлянды, и все они проходили мимо царя, чтобы приветствовать своего героя Давида и поздравить его с победой. Наконец по приказу Авенира один из офицеров прыгнул на землю, чтобы попросить вожаков не забыть о царе в их похвалах. Весь остаток пути пели: «Да здравствует царь Саул! Да здравствует Давид, любимец Господа!»

Но когда кортеж подъехал к городским воротам, дудки затихли, а потом вновь загрохотали цимбалы, и приказ офицера был забыт. Самые активные подняли Давида и мула и с триумфом понесли его на возвышение перед дворцом, чтобы каждый мог его видеть.

Однако Саул насмотрелся уже достаточно. Соблюдая приличия, поднимаясь за Давидом, он вошел во дворец в сопровождении своих трех сыновей, Авенира и офицеров. Один Ионафан остался рядом с Давидом, выставляя напоказ еще раз ужасно уродливую голову Голиафа и его меч. Из окон дворца неслись приветственные возгласы. Ахиноам, супруга Саула, велела рабам наполнить бассейн горячей водой, как того хотели царь и его дети. Этот зал был скромнее того, где совершались омовения, – сводчатая комната, как бы спрятанная в глубине дворца. Каменный бассейн глубиной в полтора локтя достаточно долго сохранял температуру воды, чтобы оставалось время помыться; остаток воды выливался через сток вниз в долину.

– Если хотите принять ванну со мной, – сказал Саул Авениру и офицерам, – милости просим. Будет возможность поговорить.

Саул разделся и вошел первым. Раб медленно лил теплую воду на его тело, протянул брусок мыла, приготовленного из масла и щелочи. Царь натер им тело и ноги, потом он дал мыло рабу, чтобы тот натер ему спину. Раздеваясь, Авенир созерцал эту сцену, в то время как сыновья царя в свою очередь входили в бассейн. Он не часто присутствовал при интимных туалетах монарха и его сыновей; значит, возникла какая-то срочность, и он об этом узнает. Саул намылил волосы, глаза его были закрыты, жестом он приказал рабу лить воду на голову. Потом он сел на каменную скамью и позволил рабам обтереть себя. Саул был красивым мужчиной. Впрочем, Самуил объяснил причину его красоты. «Милость небес», – сказал Великий ясновидящий, давая понять, что если Всемогущий наделил физической красотой одно из своих созданий, стало быть, на то есть причины. «Но это ловушка, а не невинная красота», – подумал Авенир, рассматривая широкие плечи Саула, его крепкую грудь, безупречную кожу и благородное и непреклонное лицо.

– Я предполагаю, что там будет пиршество, – сказал Малхисуа, растирая руки.

– Пир действительно будет, – сказал Саул.

– Нам не нужно там присутствовать.

– Мы придем туда, несмотря ни на что, – ответил Саул. – Отсутствовать на пире было бы ошибкой.

– Почему? – спросил Иевосфей. – Ничто не обязывает нас присутствовать на триумфе этого… Давида.

Авенир спустился в бассейн, слегка опираясь на ногу, поврежденную падением с лошади.

– Присутствуя, мы поддержим в народе чувство, что мы разделяем их ликование и что Давид торжествует под моим руководством, – сказал Саул.

– Чтобы восторжествовать, он торжествует, – произнес Иевосфей, закрывая глаза под горячей водой.

– И долго он будет так торжествовать? – спросил Аминадав. – Нельзя же двадцать лет говорить о Голиафе!

– Так как Давид сейчас герой сражения, – прервал Авенир, – пошлем его воевать. – Он вопросительно взглянул на Саула.

– Это идея, – пробормотал Саул.

– Ведь не всегда же рогатка будет истреблять оставшуюся часть филистимлян, – заметил офицер.

– Да-а, надо хорошенько подумать обо всем, – сказал Саул, который начал одеваться. Его жена прислала раба с туникой из тонкого льна. Другой раб наклонился, чтобы завязать сандалии, недавно натертые лавровым маслом.

– Подумать обо всем? – спросил Авенир, подняв глаза на царя.

– Женщина, – прошептал Саул.

– Это не то, чего ему не хватает, – сказал Малхисуа.

– Не просто какая-нибудь женщина, – сказал Саул безразличным тоном.

– Ты должен, во всяком случае, отдать ему руку твоей старшей дочери, моей сестры Меровы, – сказал Иевосфей.

– Я ничего ему не должен, – сухо ответил Саул.

Возгласы удовольствия офицеров во время омовения перекрывали их разговор. Ведь не каждый день рабы растирали им спины мочалками и мыли горячей водой с мылом. Те, кто слышал, поняли: Саул собирается таким образом обольстить Давида одной из своих собственных дочерей. Но какой? Меровой, Мелхолой? Иевосфей наклонил нахмуренный лоб, ожидая объяснения: его не было. Саул выдержал его взгляд молча. Внезапно он прекратил одеваться и покинул зал с расшнурованными сандалиями. Мелхисуа и Аминадав остались на месте, словно завороженные.

– Услать его – это хорошая мысль. Вдали от Ионафана он будет менее опасен, – вновь начал Саул вместо объяснения. – Но свадьбы не будет; я не хочу его больше иметь в своей семье. – И немного погодя он добавил: – Однако моя дочь дополнит идею Авенира.

Офицеры все еще шумно плескались.

– Ты знаешь, что делал Самуил в Иерусалиме? – спросил Саул у Авенира.

– Он приехал посмотреть, – ответил тот.

– Посмотреть… – горько повторил Саул. – Не на меня приехал он посмотреть. – Он встал. – Пойдемте. Ионафану, Давиду и их свите тоже надо освежиться. Для всех здесь не хватит места.

Авенир задумчиво вытер лицо, оделся и вышел последним.

В действительности места для всех было достаточно.

Глава 13
НАПРАСНАЯ МЕРА

Это произошло в конце праздника; после печенья с медом, сушеных фиников и миндаля в квашеном молоке, пританцовывая, вошли девушки. Они играли на систре и пели, их было шестеро – подведенные сурьмой глаза, алые губы, умащенные маслом волосы и короткие юбки. Они направились к царю и его свите, которые расположились на возвышении. Все они сидели на шкурах животных, уставленных блюдами и кубками.

«Слава! Слава Саулу-царю, избранному Бога! Слава Саулу – знамени Бога! Слава Саулу – покорителю неверных!» – пели они. Тамбурин сопровождал эти речитативы. Гости зааплодировали.

Саул улыбкой поблагодарил танцовщиц. Мелхисуа, Аминадав, Иевосфей и несколько офицеров эскорта были в угрюмом настроении. Разместившаяся неподалеку от них группа, состоящая из Ионафана, Давида и сопровождающих их офицеров, зааплодировала. Давид сиял; он мельком заметил, что выражение лица Ионафана изменилось от удивления до беспокойства.

Танцовщицы остановились перед ними и запели другую песню: «Слава, слава Ионафану, нашему славному воину! Слава, слава Ионафану, достойному сыну великого царя Саула! Слава, слава Давиду, победителю чудовища! Слава, слава Давиду, доблестному лейтенанту!»

– Будь благоразумен, – прошептал Ионафан Давиду. – Первая танцовщица – моя сестра.

Посматривая вокруг, Давид заметил, что взгляды соседней группы направлены в его сторону, при этом смотрящие старались скрыть свое внимание.

Ионафан аплодировал вяло, поддерживаемый офицерами, но Давид по-юношески азартно хлопал в ладоши, притворяясь, что пьян.

Он понял, что замышлялось. Он встал, чтобы плясать вместе с танцовщицами. Аплодисменты удвоились. Сверкнул взгляд Саула. Танцовщицы прошлись по саду и вернулись к месту царя. Они танцевали на месте, кружась, и шум систр поднимался до небес. Потом они разбрелись, отвечая на приглашения гостей, предлагавших им кто – вино, кто – печенье. За исключением одной, первой из танцовщиц. Она обратилась к Давиду. На вид ей было лет пятнадцать.

– Я пришла посмотреть на героя, рассказы о подвигах которого сотрясают наши дома, – сказала она без смущения.

– Если бы я знал твое лицо, то убил бы Голиафа только затем, чтобы завоевать твой взгляд, – ответил Давид.

– Ну, тогда предложи мне кубок, – попросила девушка. Это сделал Ионафан, который протянул ей его с иронией.

– Итак, мой брат – виночерпий героя, – сказала она огорченно.

– Твой брат – твой виночерпий, Мерова, – ответил Ионафан.

Она присела на краешек, так как девушки, достигшие половой зрелости, не могли сидеть с мужчинами.

– Ты умеешь только рубить головы? – спросила она Давида.

– Если бы они были из золота, то я сделал бы из них тебе ожерелье, – ответил он.

Она засмеялась. За соседним столом не упускали ни слова из их разговора.

– Тогда сохрани их для своей возлюбленной, – сказала она притворно кисло.

– Твои глаза подобны меду, глаза моей возлюбленной – уксусу.

Она засмеялась еще громче, но глаза ее оставались серьезны.

– У тебя сахарные уста, – сказала она.

– Чтобы быть равными твоим губам, – возразил он, добавив нежности во взгляд.

Ионафан слушал и улыбался, время от времени украдкой бросая взгляд в сторону отца.

– Есть ли у тебя сердце теперь, когда ты бросил камень в лоб Голиафу? – снова бесстыдно начала девушка.

Он откровенно рассмеялся, показав свои ослепительные зубы.

– Может быть, нужно, чтобы я положил свое сердце в пращу, чтобы добиться твоего? – спросил он.

Все сидящие за соседним столом услышали реплику, и даже Саул разразился смехом.

– Смотри, Мерова, как бы мне не назвать тебя лейтенантом! – бросил Ионафан.

Она притворно смерила его презрительным взглядом.

– Ты берешь женщин в лейтенанты?

Но вместо того, чтобы рассердиться, он засмеялся громче и протянул ей финик.

Царь решил, что время истекло, и встал. Царское место опустело, лишь несколько лейтенантов задержались на минуту.

Тихо опускалась ночь.

– Мне нужно удалиться, – шепнул Ионафан Давиду. – Будь осторожен.

Давид кивнул в знак согласия и покинул сады. Он устремился на край плоскогорья, которое завершало долину, а на границе переходило в царские сады. Миндаль, яблоки, абрикосы простирались до долины, благоухая в темноте, когда поднимался ветер. Не было нужды оглядываться. Он знал, что за ним кто-то идет. Вскоре она догнала его. Она молча шла рядом.

– Ты откусила язык? – спросил он наконец.

– Я не должна быть здесь, – сказала она недовольно.

– Тогда почему ты здесь?

– Потому что ты красив.

– Но в темноте ты меня не видишь.

– Я увижу тебя завтра, если будет нужно.

– Ведь не взгляды же ты ловить пришла, – сказал он с нежностью. – И не своим глазам пришла ты угождать.

Она не ответила. Он положил ей руку на грудь. Она была развита. Была ли она девственницей? Она его не оттолкнула.

– Уже лето, – сказал он, рука, вздрагивая, скользила от одной груди к другой.

Она напрягла свое тело. Он привлек ее к себе и склонил так низко свое лицо к ее лицу, что волос не прошел бы меж их губами. Она прерывисто дышала, и он вдохнул в себя запах вина, которое она пила. Он ласкал ее груди через ткань платья, пока ее соски не стали твердыми. Тогда, нежно отодвинув ногу Меровы, он медленно поднял платье, потом тунику, и она тихо вскрикнула.

– Ты знаешь, как создан мужчина? – сказал он, взяв ее руку и направляя ее. Она снова вскрикнула.

– Это то, что ты берешь в себя от мужчины, – сказал он, опуская медленно, очень медленно свою руку по животу Меровы, пока не коснулся выпуклости тела. – И так, как ты меня ласкаешь, я тебя ласкаю, – шептал он, вкушая медленное, но несомненное влечение к нему этого женского тела, напряжение перед бурей. Она ждала, что он лишит ее девственности, и он это знал. Она была обещана победителю Голиафа, следовательно, она ему принадлежала. Но Саул хотел, чтобы он ее изнасиловал, чтобы быть обесчещенным, а Давид насиловал только сердце. Он склонился к ней и вспомнил девушку, которую оставил по дороге в Вифлеем.

Она уперлась спиной в руку, которая ее поддерживала.

– Так будет с тобой в том случае, если я возьму тебя в жены, – сказал он, все еще наклоняясь над ней. Он угадал взгляд, который она устремляла на него в темноте. – Но тогда это не будет украдкой. Ты можешь только знать, что почувствуешь, но ты остаешься девственницей. И ты сможешь, если ты осмелишься это сказать, подтвердить, что Давид мужчина.

Она растерялась.

– Ты меня не взял, – сказала она. – Будут говорить, что я уродина.

Он рассмеялся.

– Где скажут это, если это не во дворце? Ни одна царская дочь не уродлива, Мерова, а ты меньше других.

– Но я твоя! Мой отец обещал меня победителю Голиафа.

– Что же он не сказал мне это сам?

– Вот поэтому ты не взял меня? – спросила она.

Он тихо и горько засмеялся. Вот сколько стоила ему слава! Народная слава, любовь царевича, ревность царя, а потом недостойные интриги, инструментом которых была одновременно хитрая и наивная девушка.

– Но ты можешь приходить за удовольствием каждый вечер, – предложил он насмешливо.

Она поднялась и ушла быстрым и раздраженным шагом. Мерова, однако, была упорной. А может быть, действительно влюбленной. Или и то и другое. Она вернулась в следующие вечера, настойчиво добиваясь своей цели, используя для этого все тонкости, которыми она владела инстинктивно или которые были рекомендованы ей сожительницами дворца. Но если он извлекал из этого удовольствие, не уступал и смеялся, неистово избегая главного, то она старалась его то оцарапать, то покрывала поцелуями.

Каждый вечер он рассказывал все Ионафану, которого это забавляло, но и тревожило: сколько дерзости у девственницы, его родной сестры, и настойчивости у отвергнутой девушки, а также интриг, замышляемых Саулом и его людьми. Но в конце всегда взрывы смеха Давида и Ионафана, руки, лежащие на плечах товарища, вся эта интрига только еще больше объединяла их. Хитрость не удалась. Дворцовые сплетники скоро рассказали молодым людям, что повитуха осмотрела Мерову и подтвердила ее невинность. Давид, безусловно, не был равнодушен к женщинам, он не был рохлей, но у него не было и намерения становиться тайно зятем своего возлюбленного.

– Впрочем, это ничего бы не изменило, – сказал как-то Ионафан. – Я хочу сказать – ничего в нашей дружбе.

Давид размышлял над этим: в конце концов, он вышел победителем. Его позабавила царская интрига, а Мерова и правда была в его вкусе. И может быть, если бы Саул ему официально отдал ее руку, он бы с удовольствием женился на ней. Однажды утром Ионафан напомнил своему отцу, что Давид ждет награды, обещанной победителю Голиафа, тем более что это было обещано публично.

Саул выслушал просьбу с невозмутимым лицом и не сделал никакого комментария. Но вечером, в начале трапезы, в присутствии своих сыновей и Давида равнодушным тоном объявил, что решил отдать руку Меровы Адриэлу из Мехолы, знатному человеку, которому он был обязан. Все взгляды были направлены на Давида, ведь именно ему публично была обещана награда. Оскорбление, однако, было встречено улыбкой. Он поднял рог с вином и выпил за успех жениха и невесты. Жест вывел из себя Саула, который, повернувшись к Давиду, бросил:

– Итак, пей!

По лицу Ионафана пробежали судороги. Его отец не только публично обнаружил свое предательство. Но еще свою досаду и, более того, свою зависть. Царь завидовал победившему юноше. Настоящим царем впредь будет Давид. Царство будет разделено между ним и Ионафаном.

– Мерова была обещана победителю Голиафа, – вновь сказал Саул, опустив глаза, – но у меня есть другая дочь, которая достанется этому победителю. Однако при условии…

Он поднял глаза на присутствующих, выждал время, чтобы произнести: «Пусть этот победитель заплатит мне выкуп». У каждого перехватило дыхание. Царь просит выкуп? Царь?

– Я хочу получить крайнюю плоть от ста филистимлян, – сказал Саул. – Мы выезжаем завтра.

Необычность и явная непристойность требования оскорбили слух присутствующих. Даже Малхис, который не любил Давида, выглядел потрясенным. «Он потерял разум! Он обезумел от зависти!» – сказал он своему адъютанту. Авенир следил за происходящим с удрученным видом. Но страннее всего среди этой бури выглядело поведение Давида.

– Ну, так выпьем за этот выкуп! – ответил он, поднимая рог и не прекращая улыбаться.

Иевосфей, до сих пор сидевший тихо и неподвижно, встал и торжественно сел около Давида. Все следили за его действием, а брови Саула нахмурились.

– Я пью за победу Давида, – сказал он проникновенно. – Я пью за сто краеобрезаний, которые достанет мой зять. – И он обнял Давида за плечи. Потом он опустил руку на блюдо, вытащил кусок птицы и протянул его Давиду жестом любовника или раба. Давид взял его, не отводя глаз от взгляда Иевосфея. «Этот юноша пленит нас всех, – прошептал адъютант Малхис. – Всемогущий с ним».

– Подождем, что скажет Самуил, – ответил Малхис зловещим тоном.

Глава 14
ВЫКУП

Филистимляне решили взять Гиву и уже три дня готовились к осаде. Прибывшие шефелы, следуя по реке Сорек, собрали своих, рассеянных по горам Хеброк, в долине Рефаим и устроили лагерь в миле на юг от Села[3]3
  География Ветхого завета очень неточна. Это так же, как считают в холмах Иерусалима две Гивы – одну на севере горы Скопус, другую на юге Шафарсалама; две божественные Гивы – одну на реке Сувенит, другую, предположительно, считают Миспой, известной под этим именем после 587 г. до н. э. (поскольку существует другая Миспа, немного севернее). Я выбрал восточную Гиву в качестве города-столицы Саула по историко-географическим соображениям, согласно которым эта Гива является главной, расположившейся в центре населенных пунктов, эдакий город городов конца II тысячи и начала I тысячи до н.э. Она находится в центре сплетения важных водных каналов и в особенности стратегического господства большой оси сообщений севера-юга, составляющей долину Иордан: горный хребет, состоящий из горы Кармель, горы Самарии и Вифлеема и Иерусалима таким образом, что горы Иудеи образовывали позвоночный столб, контролирующий все государство филистимлян в военном отношении.


[Закрыть].

Иудеи, численностью десять тысяч, вышли на заре, намереваясь разрушить лагерь и прогнать врагов за реку Кезалон. Авенир разделил их на пять отрядов по две тысячи человек, четырьмя командовали сыновья Саула, а пятый, в большинстве своем состоящий из лучников, был под его личной командой. Около тысячи солдат также были разделены на четыре группы, входившие в отряды под командой царевичей. Давид, у которого никакого звания не было, находился в отряде Ионафана и был вооружен одним мечом, который ему вручил Ионафан. Оправдываясь, он говорил, что ему не подошло никакое оружие. Издалека его узнавали по пышной шевелюре, по его обнаженному торсу, который прикрывал только жилет.

План атаки был прост: четыре группы окружали филистимский лагерь, конники брали приступом, а пехотинцы шли следом. Тылы подстраховывали лучники под командованием Авенира.

Филистимские отряды стояли около леса. Их наблюдатели заметили появление иудеев в первых отблесках зари и забили тревогу. Отряд Ионафана предпринял атаку на левый фланг, отряд Иевосфея – на правый, два других – в центр. Как только они вышли на досягаемость стрелы, тут же подверглись ответному удару филистимских лучников: дождь стрел, по филистимской тактике, обрушился на ноги, самую незащищенную часть тела. Несмотря на это, под укрытием широких щитов из кожи иудейские конники прорвали укрепления и первые ряды филистимлян. Лучники, потеряв дистанцию для стрельбы и не имея оружия, чтобы сражаться, обратились в бегство. Битва шла между пехотинцами и конниками, началась страшная резня.

После начавшейся атаки Ионафан, потеряв Давида из виду, встревожился. Мысль о том, что, возможно, друг мертв, поразила его так, что Ионафана охватил ужас. Несмотря на кровоточащую рану в ноге, пораженной стрелой, он шел вперед, укрываясь щитом, держа меч наготове.

В это время филистимляне, не потерявшие и пятисот человек, укрепили свои отряды около леса, чтобы дать отпор иудеям. Так что битва обещала быть долгой.

Но неожиданно в тылу филистимлян поднялась паника. Они принялись кричать, потом побежали беспорядочно, ломая свои ряды, и Ионафан был вынужден остановиться, удивленный таким оборотом событий. Вскоре он понял военный маневр своего так внезапно исчезнувшего друга. Сотня пехотинцев во главе с Давидом обошла лес. Просочившись тайком, его люди с тыла напали на филистимлян и застали врагов врасплох. Филистимлянам оставалось только бежать, но они падали под ударом отрядов Ионафана и Иевосфея. Иудейские лучники пошли в наступление, стреляя в центр отрядов неприятеля.

Давид пронзил своим мечом филистимлянина, и тут неожиданно один из его пехотинцев повалил его на землю. Стрела со свистом пронеслась в том месте, где только что была голова Давида, и вонзилась в дерево.

«Отступай ползком! – крикнул пехотинец. – Все отступаем ползком! Отдай приказ!»

Действительно, теперь им угрожали стрелы лучников Авенира. Давид отдал приказ. Они отступили в лес, укрываясь от стрел. Резким движением пехотинец, спасший жизнь Давиду, вытащил стрелу из дерева.

– Она предназначалась тебе, Давид, – сказал он, протягивая стрелу. – А теперь собирай выкуп, мой царевич!

Дождь иудейских стрел прошел. Давид, тяжело дыша, оглядел поле боя: иудеи заняли филистимский лагерь. Остались только раненые, пленные и мертвые. Остальные убежали в лес. Битва была закончена. Уже поднимался сладковатый запах крови. Он посмотрел на пехотинца, положил ему руку на затылок, как будто хотел привлечь к себе.

– После Бога и отца ты дал мне жизнь, – сказал он.

Он встал, поискал глазами Ионафана и заметил, что тот тоже его ищет. Из своей сумки он достал маленький острый нож. Концом его разорвал штаны первого попавшегося убитого врага, схватил член большим и указательным пальцами и точным движением отрезал крайнюю плоть. Потом он бросил трофей в сумку и закрыл мертвого. Так он шел от одного трупа к другому в сопровождении своего спасителя. Когда он подошел к двенадцатому, Ионафан бросился к нему, схватил на руки и поднял. Давид засмеялся. Изумленные, восторженные солдаты увидели эту сцену, а потом узнали, что это Давид придумал маневр, благодаря которому так счастливо закончилась битва. С криком они бросились к нему.

– Посмотрите! – вскричал Ионафан, ставя Давида на землю. – Благодаря его хитрости сражение закончилось, как дурной сон! Смотрите на нашего героя!

Но его больше не слушали. Они наперебой кинулись обнимать Давида. Как после смерти Голиафа, они ощупывали его, проводили рукой по волосам, чтобы убедиться в реальности. Иевосфей долго сжимал его в объятиях, даже Мелхисуа и Аминадав последовали его примеру. В последнюю очередь Авенир, задумчивый, в сопровождении офицеров предстал перед Давидом, склонив голову.

– Офицер Давид, – сказал он, положив на плечо Давида руку, покрытую спекшейся кровью, – ты – гений сражения.

– Отныне Давид – мой адъютант, – сказал Ионафан.

Давид долго смотрел Авениру в глаза, не улыбаясь. Он протянул генералу стрелу, которая должна была пронзить его.

– Что это? – спросил Авенир, изображая удивление.

– Это одна из твоих стрел. Она должна была убить меня.

Негодование появилось в рядах. Иудейская стрела могла убить Давида! Кто посмел стрелять в него? Отныне Давид знал, какой у него авторитет среди военных. Он мог на равных говорить с Авениром.

– Я хочу, чтобы этот человек, который спас мне жизнь, был назначен офицером, – сказал он, держа пехотинца за руку.

Авенир осмотрел стрелу.

– Это действительно одна из наших, – сказал он. – Ты и впрямь избранник божий.

Стрела переходила из рук в руки собравшихся солдат.

– Она могла убить Давида!

– Пусть он будет офицером по твоему желанию, – сказал Авенир. Повернувшись к солдату, он спросил его имя.

– Эзер.

– Назначаю тебя офицером.

– А теперь позвольте мне собрать мой выкуп, – сказал Давид с вызовом, в то время как Иевосфей и его адъютант увели Ионафана омыть его рану и перевязать.

И Давид продолжил свою ужасную жатву от трупа к трупу в сопровождении Эзера. Наконец его сума была полна этих жалких символических кусков кожи.

– Теперь они иудеи на веки вечные, – сказал он, проходя мимо солдат, которые поджигали палатки филистимлян после традиционного грабежа.

Когда все вернулись, солнце светило на небе. Лицо Саула на вечернем празднике было трудно описать словами: оно выражало не победу, а поражение. Авенир уже рассказал ему новости: царь встретил нового триумфатора как удар судьбы. Судьба отказала ему в радости победы. Торжественное прибытие Давида еще больше растравило его самолюбие: приветственный клич гостей поднялся до звезд. Отныне Давида открыто называли божьим избранником. А кто был тогда он, Саул?

Они сидели в том же зале, что и на прошлой неделе, но в этот раз трое его сыновей окружали Ионафана и Давида. Саул сидел с Авениром, священником Ахия и офицерами. В конце пира, слегка захмелевший, он с иронией обратился к герою.

– Ты подумал о моем выкупе? – спросил он.

– Я о нем подумал, – холодно ответил Давид. Он встал, развязал сумку и вывалил ее содержимое на большое блюдо. Потом он сел между Ионафаном и Иевосфеем.

Саул побледнел перед этой массой обрывков кожи, которые уже затвердели. Их было больше ста. Адъютант сосчитал дважды. Саул опустошил рог с вином.

– Я сказал сто, – сказал Саул строго Давиду.

– Я плачу за двух твоих дочерей, царь, но прошу одну.

Среди гостей раздался смешок. Саул больше ни на кого не смотрел. Его взгляд был устремлен на зловещие куски. Испуг отразился в глазах Ионафана. Иевосфей разразился смехом.

Ненависть поселилась среди сотрапезников.