сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
========== Часть 1 ==========
— Почему Вы курите в палате?
— Я тут один. Простите, доктор, но выйти из палаты я не могу. Вы сами знаете. А курить хочется.
— Это нарушение режима.
— И что? Что Вы со мной сделаете?
— Выпишу с нарушением.
— Не выпишите, я два дня как из реанимации. Вы спасли меня, доктор… — мужчина усмехнулся. Очень горько усмехнулся, это было понятно, несмотря на уродующие его шрамы, еще заклеенные повязками.
— Вам не нравится, что Вы живы?
— Еще не определился.
— Мы очень старались.
— Я заметил. Только зачем? Вы считаете, что это теперь жизнь?
— Вы в чем-то пытаетесь меня обвинить?
— Курить будете?
— Буду.
Она взяла сигарету из его пачки и отметила, что там осталось всего две. В его состоянии столько курить нельзя, что он творит, и как сделать замечание так, чтобы не обидеть?
Очень не хочется его обижать. Большего зла, чем случилось ему уже не причинить. Они действительно вытащили его с того света. И теперь нужно привыкать к новой жизни.
Она подумала: надо вызвать психолога. Завтра же и позвонит, пусть с ним поговорят. И еще надо поговорить с женой. Она вспоминала ту несчастную заплаканную женщину, что умоляла спасти ее мужа, пыталась прорваться в реанимацию и всем совала деньги, которые никто не брал… Она приходила каждый день, пока он был в реанимации, но вчера и позавчера ее не видно.
Врач курила и думала. Ей показалось странным, что она не встречала в последние дни его жену. Но спросить не решалась. Мало ли что.
Она замоталась и забыла, вот и не видела. Надо поговорить с ней. Ей ведь тоже придется не сладко. Вот так один момент, одна случайность может перевернуть всю жизнь. Поставить все с ног на голову. И никто к такому повороту не готов, никто не ждет его, и даже не думает, что такое может случиться. Вот жил этот мужчина с женой, жил, прилично они жили, и достаток был, и любовь, и планы. И машина хорошая. Машина действительно хорошая была. Если бы не такая хорошая — не разговаривала бы она сейчас со своим пациентом и не курила бы с ним в палате. А так благодаря той машине и разговаривает, и курит.
Интересно, каким он был раньше? Да какое это имеет значение. Теперь таким, как прежде, он уже не будет.
— Владимир Сергеевич, спать ложитесь. Может, укол снотворный сделать? Вам спать надо. Силы копить, восстанавливаться.
— Доктор, вы верите в то, что говорите?
— Что Вам надо выспаться — я уверена, и что могу поспособствовать, сделав снотворный укол, тоже уверена. Давайте помогу Вам лечь.
— Зачем Вы меня спасали?
— Потому что могли спасти. Потому что душу, и силы, и способности свои, и труд вкладывали в вашу жизнь. Чтобы она была, чтобы мы могли вот так ночью курить в палате и разговаривать.
— Тешили собственное самолюбие: могу и буду. Но я же человек.
— Да, и заметьте, живой человек. Благодаря нам.
Он опять ухмыльнулся, но позволил перевести его из сидячего положения в лежачее.
Она укрыла его одеялом и раскрыла окно. Минут пятнадцать проветривала палату, в принципе, двухместную, но он находился сейчас в ней один на большой функциональной кровати, очень немаленький по жизни мужчина.
Завтра она вызовет к нему больничного психолога. А то настроение у него уж больно паршивое. И переговорит с женой. Надо только подловить ее, когда придет его навещать. Сейчас напишет себе памятку, положит под стекло на столе и предупредит сестру, чтобы ее уведомляли о его посетителях.
Выпила кофе покрепче и села за истории. Но покой продолжался недолго, пошла на аппендицит, а потом холецистит привезли, так до утра провозилась. Даже поспать не удалось. Потом планерка, отчет дежурного врача, разгоны от начальства, выговоры и замечания от заведующего и обход.
В пятую палату уже положили второго пациента. Так что сначала она занялась новеньким. Расспросила, записала, осмотрела и пропальпировала живот. Он был не тяжелым, но брюзгой. Даже пожалела, что его именно в эту палату определили. Ныть будет и устраивать истерики. А его соседу бы нормального мужика, чтобы поговорить было с кем.
Закончив с этим, подошла к Владимиру Сергеевичу.
— Спали?
— Вы постарались.
Его карие глаза внимательно разглядывали ее. Она обратила внимание на его сосредоточенный взгляд, очень серьезный, пытающийся просветить ее насквозь и увидеть все ее мысли. «А у него красивые глаза, мужественные какие», — пронеслось в голове.
— Сегодня перевязку сначала травматологи сделают, а потом я здесь, в палате. Если будет болеть, не стесняйтесь, зовите сестру. И еще к вам сегодня заглянет психолог.
— Зачем? Я не могу встать, чтобы покончить собой.
— Надо встать, чтобы жить. Вот зачем.
— Пусть приходит ваш психолог.
— Встать, чтобы жить, — раздалось с соседней койки. — Скажете тоже, никаких условий. Утром попросил судно, так сестричка заявила, что могу сам до туалета дойти, и кашу не дали. Почему мне не дали кашу? Что, жалобу писать, чтобы вы больных кормить начали?
— Вам супруга принесет бульон. Тогда попьете. И минералку без газа. Сегодня без каши, пожалуйста.
— Ага, ни судна, ни каши.
Он продолжал что-то наговаривать себе под нос, а она собралась выйти из палаты, но ее за халат схватил Владимир.
— Да, я слушаю, она повернулась к нему.
— Вы плохо выглядите, Надежда Михайловна.
— Я устала, сделаю все перевязки и уйду домой пораньше. Что-то еще?
— Мое кольцо где?
— Ваше обручальное кольцо мы отдали Вашей жене. Его можно переплавить и восстановить.
Он улыбался одними глазами, но как-то странно, с упреком. А она снова подумала, что у него очень красивые глаза.
Дома она взглянула на себя в зеркало и, погладив указательными пальцами мешки на нижних веках, прямо в халате завалилась спать.
Когда проснулась, было уже темно. Взяла сигареты и, открыв форточку, закурила на кухне. Завтра снова рабочий день. Есть не хотелось, но пришлось. Есть надо.
Потом легла с журналом и читала. Только медицинские статьи в голову не лезли, лезла жалость к себе. И все, только одна жгучая жалость.
И снова вставал вопрос: зачем так жить?
========== Часть 2 ==========
Вспомнилось ромашковое поле. И небосвод. Невероятно синий небосвод, без единого облачка. Красотень необыкновенная. Они приехали сюда вчетвером: он, она и его друзья.
— Влад, а она не слишком молода для тебя? — спрашивал его друг.
— Женщина должна быть моложе. Она хороша, согласись!
— Согласен, миленькая девочка, наивная, да?
— Нет, умненькая. Лучшая студентка на курсе.
— Вероника тоже была лучшая.
— Забудь, Вероника была ошибкой, хорошо, что я быстро это понял.
— А Алла, до Вероники?
— Прекрати, ты испугаешь мою принцессу.
— Как скажешь, Влад, но какая гарантия, что когда
принцесса станет королевой, тебя снова не потянет на подвиги?
Надежда слышала каждое слово, но не верила. Ее Влад был только ее. Да, она была не первой женщиной в его жизни, были и другие, но они просто не смогли оценить его по достоинству, а она обязательно сможет. Ее одну он любит, только ее одну.
Как часто ей снились те ромашки и венки, сплетенные ее руками для всех них. И то, что за пикником они ее разглядели и оценили, и поняли, что она есть та, кто нужен Владу.
Надежда вошла в ординаторскую и быстро переоделась. Все, она готова к работе. Медсестра занесла истории, скоро планерка. Решила навестить Громова — больного из пятой палаты. Он не шел у нее из головы. Как ему жить дальше? Да, жив, но…
В палате он был один. Сосед разгуливал по коридору.
— Доброе утро, Владимир Сергеевич.
— Доброе, Надежда Михайловна.
— Как вы сегодня?
— Как и вчера, жив вашими стараниями.
— Спали?
— Уж точно не курил, с этим — он головой показал на пустую койку — не покуришь и не поспишь.
— Храпит?
— Хуже, на жизнь жалуется. Мне. На свою. Смешно.
— Психолог был?
— Больше не надо. Представляете, я должен радоваться тому, что светит солнце, и представить самое красивое место на земле — ромашковое поле и голубой небосвод. И я иду по полю. Господи, чему их только учат. Она мне предлагает идти, а у меня обе ноги в гипсе и нет правой руки. Ромашковое поле, блин.
— У Вас нет не только правой руки, но и селезенки, и ребра сломаны, и…
— Не надо ваших подробностей.
— Я пригласила косметолога, посмотрим, что можно сделать.
— Он пришьет мне руку?
— Нет, вы же понимаете…
Он снова перебил ее:
— Тогда зачем мне косметолог?
— Лицо.
— Не смешите.
— Я сказала, и он придет, — она повысила голос.
— Понял, я потерплю и его. Ответьте мне на один вопрос: почему у вас появились слезы в глазах при упоминании о ромашковом поле?
— Вспомнились не самые лучшие моменты.
— Значит, это вовсе не райское место?
— Райское, смотря с кем туда попадаешь.
— Есть идея.
— Какая?
— Представим, что мы там вместе — Вы и я.
— Зачем?
— Мне нужна психотерапия, чтобы научиться жить дальше. А ведь все благодаря Вам. Кто Вас просил меня спасать?! — он почти кричал.
— Вас доставили живым, и наш долг был сохранить эту жизнь. Понятно?! — она тоже повысила голос, а он, как ни странно, успокоился.
— Вот, теперь вы мне обязаны. Мы будем говорить с Вами. Нет, не с психотерапевтом, а с Вами.
— Хорошо, — она сама удивилась, насколько легко согласилась с таким предложением. Но его глаза не давали покоя. И то внимание, и еще непонятное, что исходило от него. Она согласилась. Ведь она врач и должна помочь ему встать на ноги.
— Я должна поговорить с Вашими родственниками.
— Зачем?
— Объяснить все.
— Мой сосед уже объяснил, что переосвидетельствование по инвалидности я буду проходить каждый год. Как будто рука за год сможет вырасти. Что жена скорей всего уйдет, а я сопьюсь.
— Оптимист.
— Реалист, правда, брюзга, и храпит жутко.
— Владимир Сергеевич, мне пора на планерку. Пусть ваша жена найдет меня, когда подойдет.
— Она не подойдет, приходит дочь. И уходит, еду приносит, жидкую, как вы просили.
— А жена?
— Работает, кто-то должен работать, теперь не я, — он опять посмотрел на нее с укором.
— Я дежурю завтра, пусть подойдет в любое время. Вот мы с Вами завтра и проведем вместе вечер.
— Как ваш муж смотрит на ваши дежурства?
— Никак, у меня нет мужа.
— А ромашковое поле — воспоминание из прошлого?
— Да. Я тогда занималась самообманом.
День выдался тяжелый, она видела Владимира только на обходе и когда делала перевязку. Слава Богу, обошлось без нагноений. Швы чистые, скоро снимать.
В обед позвонила маме, спросила, как сын, обещала приехать в выходные. Сына не застала, но ничего, перезвонит вечером.
Уходя с работы, заглянула в пятую палату. Там с Владимиром была девочка лет двенадцати, почти ровесница ее сына. Она наливала в чашку бульон.
Надя попрощалась с больными и ушла.
========== Часть 3 ==========
Галкин заболел — слег с гриппом. Пришлось дежурить вместо него. Надя расстроилась: она хотела к сыну, просто очень хотела, всю неделю ждала вожделенной субботы и вот теперь дежурит.
Вчера пыталась дозвониться Владу, может быть, он заберет Илью у ее мамы и привезет в город. Но у него оказались свои планы, в которые их общий сын не укладывался. Теперь еще неделю придется ждать.
Иногда ее посещала мысль забрать ребенка и… оставить наедине с самим собой. У мамы он присмотрен и накормлен, и уроки проконтролированы. А здесь с ней он будет предоставлен сам себе. Нет, это не выход. Это эгоизм, как говорит ее мама. Ради того, чтобы видеть сына раз в два дня, слишком много жертв. А она скучает, дико просто. И он скучает, они так ждали выходных… Но грипп сотрудника сломал все планы.
Поговорила с Илюшкой по телефону, дала ценные указания маме. Потом вскипятила чайник и только собралась почаевничать, как в двери ординаторской постучали.
Наконец-то пришла она, жена Громова.
— Вы просили меня зайти.
— Да, просила.
— Я работала всю неделю, не могла, вот сегодня пришла, и так удачно, Вы тут. У меня к Вам дело.
— Слушаю.
— Когда Вы собираетесь выписывать Володю?
— К концу следующей недели. Мы снимем швы, культя заживает без осложнений, по моей части тоже все идет как положено.
— Но он не ходит.
— Да. Гипс снимут через три недели. Костыль он держать не может, нечем, Вам придется нелегко. Пока нужно делать массаж, поддерживать в тонусе мышцы. Дом лечит, это привычная обстановка, родные люди рядом, уход.
— Вы не понимаете.
— Что?
— Я не готова. Я слабая женщина, я не могу ухаживать за ним. Его мыть надо.
— Пойдемте к нему, я покажу, как это делается. Я научу Вас.
— Нет.
Она была испугана и просто убита. Надя не понимала. Это была та самая женщина, которая рыдала у нее в кабинете и просила сделать все возможное, чтобы он жил. Сделали. Теперь ее очередь сделать все возможное, чтобы он встал.
— Вы не готовы ухаживать за мужем?
— Нет. Вы осуждаете меня, я вижу. Но я не могу, он крупный мужчина, а я слабая женщина. И потом, как мы теперь будем жить? Он не ходит, у него нет руки. Я даже прикоснуться к нему боюсь, а Вы говорите — ухаживать. У него лицо все изуродовано. Он был другим!
— Был. Но так случилось. Ваша задача поддержать его, Вы вообще представляете, насколько ему сейчас тяжело?
— А мне? Вы представляете, насколько тяжело мне? Он инвалид! И что я должна с этим делать?
— Привыкать и жить дальше. Вы любили его не за две руки и красивую внешность, наверно было что-то еще?
— Было. Но теперь… Я не знаю, я не могу. Он инвалид на всю жизнь. Как я могу тянуть все на себе?
— Я поговорю с нашим психологом, может быть, он поработает с Вами обоими.
— Вова не согласится. У него характер.
— Он уже согласился. Послушайте, вот говорите все о себе и о себе, но поймите, что вашему мужу в десятки раз хуже, чем вам. Вы его надежда, Вы его якорь в жизни. Через какое-то время можно будет говорить о протезировании. Есть биопротезы, да, это дорого, но ведь возможно. Владимир Сергеевич производит впечатление сильного человека, вместе вы справитесь.
— Вам самой не смешно? Что вы мне сказки рассказываете? Мой муж — инвалид, вы знаете, как жить с инвалидом? Это жизнь? Я жить хочу. Мне всего тридцать два года. И что, всю оставшуюся жизнь я буду ухаживать за ним?
— Нет, он адаптируется, он сможет сам себя обслуживать.
— И все? В слова сам себя обслуживать вы вкладываете полноценную жизнь?
— Я понимаю, вы напуганы.
— Нет, вы не понимаете. Я не думала, что так будет. Иногда мне кажется, что если бы он умер…
— Что вы несете такое?! Его умственные способности не пострадали. Он замечательный, сильный человек. Да как Вы можете?! Как?! — Надя еле сдержала себя, чтобы не наговорить лишнего. А женщина рыдала на диване и заламывала руки.
Надя поставила перед ней коробку с одноразовыми салфетками. Ей стало страшно. Очень - очень тревожно за своего пациента. Не заслужил он такого отношения. Но и осуждать эту женщину она не могла. Действительно, вся ее прошлая счастливая жизнь, которая теперь, оглядываясь назад, представляется именно счастливой, закончилась. И те неурядицы, которые раньше казались проблемами, тоже закончились. А впереди — очень сложный путь. И она не готова ступить на него. Она хочет жить. Не быть рабой больного человека, а просто хочет жить как раньше. Она еще достаточно молода и может выбирать: жить с ним или без его. А как же совесть? С совестью можно договориться и найти себе оправдание. Было бы желание. Можно все.
Мысли опять унеслись к Владу. Он же умел договариваться со своей совестью. Если она у него была, конечно. Сколько женщин он сменил после нее. Двух? Трех? Надя не считала. Ей хватило его одного предательства. Хотя почему она тогда считала, что поступать так с женщинами, которые были до нее, он мог. И она оправдывала его в своих мыслях, а после нее — уже не может. Везде двойные стандарты: как легко осуждать других и оправдывать себя.
Вот она больше никого и не осуждала. Жила и жила. Скучала по сыну и жила дальше. Сменялись пациенты, дни работы и отдыха. Вот и вся жизнь. Ее думы прервал голос Громовой:
— Доктор, а секс?
— Я думаю, что там проблем не будет.
— Как же? Он же без руки?
Надя впала в ступор. Секс с наличием или отсутствием руки — одной руки — у нее никак не ассоциировался.
— Вы приспособитесь. Я не думаю, что именно рука является ведущей в сексе.
— Вы просто не понимаете… — совершенно обреченно ответила Громова. — А машина восстановлению не подлежит, представляете?
— Да, догадываюсь.
— А если бы она была с левым рулем, он бы не пострадал?
— Пострадал, но меньше. Откуда я знаю? Я знаю, что машину разрезали, чтобы достать его. Я не разбираюсь в машинах, все больше в людях.
— Вы о душе?
— Нет, об анатомии.
— Я в суд подала, требую компенсацию. И на лечение.
— Это Ваше право. Если понадобится, я напишу заключение.
— Не выписывайте его. Подержите у себя, я подумаю, может, приду в себя и тогда смогу его забрать. Ему у вас лучше. А у меня дела. Суд, разборки, работа. Подержите?
