Текст книги "Пятнадцатый этаж (СИ)"

Автор книги: Жанна Д.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

И тут Марина вспомнила про анализы, заскочила в ординаторскую написать направления самой, но на столе уже лежали бланки, выписанные Антоном. В принципе стандартный набор, кроме одного. Кровь на ХГЧ.

Марина недоумевала. Об исключении беременности она позаботилась. Три месяца назад её гинеколог ввела ей инъекцию Depo-Provera. И она ещё действует. Но если Антон посчитал нужным сделать анализ, то и она ничего против иметь не будет. Всё равно результат ясен.

Кровь сдала. Выпила крепкого чаю с сахаром.

Снова зашла в палату к Нине Дмитриевне. Встретилась с ней глазами и испугалась: казалось, пожилая женщина смотрела Марине прямо в душу или в сердце, и видела то, что скрывалось от людских взоров. Ощущение было именно такое. Странное ощущение.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Марина.

– Почти хорошо. Боль ушла. Я даже поела. Кажется, последний раз. Я об одном жалею, что обнять сына не могу и уже не смогу. Сядь рядом, мне говорить трудно.

Марина пристроилась на стул рядом с кроватью и взяла пациентку за руку.

– Ты, дочка, хоть и молодая, но груз у тебя большой. Сбрось. Оставь и иди дальше. Живи. Ты понимаешь, о чём я говорю. Хорошая ты. Добрая, настоящая. Семёну не говорите обо мне. Пусть ждёт, пусть думает, что я вернусь. Ему так будет легче. А ты живи. Знаешь, о чём жалею? Что Семён у меня один. Зря не родила больше. Боялась. Повторения горя боялась. Теперь жалею. Так бы не ты меня сейчас провожала, а сын или дочка. Ладно, иди. Устала я. Посплю. Пока живая. Иди.

Марина легонько сжала руку женщины, ответной реакции не последовало.

Вышла из палаты, глотая слёзы. Но тут её вызвали в приёмный покой, а потом она ушла в операционную.

Когда вернулась, палата была пустой…

Постовая сестра сообщила, что больная умерла во сне. А историю болезни забрал заведующий.

Очень хотелось остаться одной или на крайний случай с Антоном. Подёргала ручку его кабинета – заперто.

– Марина, там тебя вызывают к главному, комиссия, помнишь? – Коля спешил куда-то.

Все куда-то спешили, только ей шевелиться не хотелось. Но надо к главному.

Тот её встретил очень радушно.

– Мариночка, милая, проходите, что-то выглядите совсем не очень! Но это ничего, вы нам тут сегодня не понадобитесь. Проверяющая из центра по душу Антона Сергеевича пожаловала. Они там старые знакомые оказались. – Он многозначительно хихикнул и сделал такое лицо, что типа, в те тайны соваться не намерен. – Так что пусть они сами. Планы у неё на Антона Сергеевича, обратно зовёт. Только я обрадовался, только расширять хирургию задумал, но что поделаешь. Уедет, значит уедет.

– Кто уедет? – Марина не сразу сумела вникнуть в слова главного. – Антон уедет?

– Ну да, я их разговор слышал. Конечно, подслушивать нехорошо, но я же должен быть в курсе, приходится прислушиваться. Зря я Колю на эту должность не поставил. Можно было бы и вас, но от вас мы всё ждём чего-то великого. Ваша мама в ваши годы…

– Вы правы, я не мама. Работы много, пойду.

– Счастливо, Мариночка, счастливо.

Пока Марина шла до лаборатории, думала исключительно об Антоне. Ну не может же он так с ней поступить! Неужели уедет? Только утром замуж звал… Хотя какие перспективы в центре – и какие здесь, на периферии… А Антон талантливый, он матери ровня. Но неужели уедет?

Вспомнился тот день, когда Антон ушёл. Она ведь до последнего верила, что этого не случится… Хотя он просил, умолял тогда отказаться от ребёнка. А потом сказал, что уходит не от неё, а от такой жизни. Он на такую не согласен. Он жить хочет.

Что он имеет теперь? Её сумасшедшую мать и работу в дыре. Ну, не совсем дыре, конечно, но по его-то меркам так выходит.

Что же это весь мир против неё ополчился?

Взяла результаты анализов. Смотрела тут же, не отходя. Анемия, гемоглобин низкий, сильно низкий. Интересно, куда подевался? Вроде бы ничего такого не было. Вот она, слабость. Причина понятна, но всё поправимо. Лейкоцитоз тоже ерунда, и СОЭ повышено. Марина пожала плечами, может, не долечилась. Но тут глянула на результат ХГЧ. Повышен, и на сколько… Так она же беременна.

Почти бегом летела в отделение гинекологии, прямо к заведующей.

– Анализы посмотрите, пожалуйста.

– Что ж, Мариночка, анемию будем лечить, беременность сохранять. Вам не двадцать лет, детка, пора. Ну, а муж – дело наживное. Мариночка, давайте не сегодня, у нас комиссия, дама такая вся из себя. Вот переживём проверку, и вами займёмся. А вы пока к мысли привыкайте. Настраивайтесь.

– Как же так получилось? Я не хотела и время инъекции…

– Вы, милочка, антибиотики принимали, они снижают активность препарата. А если по-честному, то, видимо, там, – заведующая ткнула пальцем в потолок, само собой, подразумевая сферы повыше, – решили, что так для вас правильно. Не надо спорить с ними, Мариночка. Не надо.

Почему-то очень захотелось домой, подумать, побыть в одиночестве, взвесить, понять себя саму. Но рабочий день не окончен, надо отпрашиваться.

В ординаторской был один Коля.

– Коль, ты не знаешь, шеф у себя?

– У себя. А что хотела? Знаешь, говорят, уезжает он, с той самой, с которой он сейчас в кабинете. У него с ней отношения. Она такая фифочка, что тебе и не снилось. Вот, а ты его почти простила. Что бледная такая? Переживаешь?

– Мне переживать нечего, отравилась чем-то, пойду, отпрошусь.

– Постучать не забудь, а то нарвёшься.

Внутри всё кипело, прям очень хотелось врезать Коле, по его довольной морде. Но надо отпроситься и попасть домой, остаться одной хоть на какое-то время и обдумать всё произошедшее.

Постучала в дверь шефа и сразу вошла. Если суждено что-то увидеть, что видеть ей не положено, то пусть. Лучше сейчас.

Антон стоял у окна спиной к даме, восседавшей на его месте. Халат расстёгнут, впрочем, как обычно.

Повернулся к Марине.

– Марина Викторовна, что-то хотели? Давайте позже, хорошо?

– Я отпроситься. Мне домой надо.

– Идите, вы у врача были? – глаза его, тёплые, со смешливыми искорками, смотрели так знакомо, так по-доброму.

– Да, так я пойду?

– Конечно, позже поговорим. Я немножко занят. – Марине показалось, что Антон ей проказливо подмигнул. Да ну, нет, точно показалось.

Марина скользнула оценивающим взглядом по даме-проверяльщице, сделала выводы, ну совсем не утешительные для себя, и пошла домой.

На улице, на морозе ей стало легче. Физически легче, но никак не морально.

Если бы кто-нибудь знал, какие мысли крутились у неё в голове. Различные доводы противоречили друг другу, вставали по разные стороны, ссорились, спорили и буквально разрывали мозг.

Но Марина гнала их. Главное – пережить остаток этого дня и ночь, а утром… Утром всегда легче думается. Так что надо дождаться утра.

========== Часть 11 ==========

Дом встретил криками матери. Но почему-то Марину они не тронули.

– Мариночка, кушать будешь? – спросила тётя Валя, появившись из кухни. – Или Антона подождёшь?

– Антона? Тётя Валечка, боюсь, что не дождусь я его больше. Да и кушать не хочется. Вы сможете остаться у нас сегодня?

– Конечно. Случилось что? Поссорились?

– Нет, не ссорились. Представляете, никогда не ссорились мы с ним, даже когда ушёл в тот раз. Ушёл-то он, а глубоко виноватой себя чувствовала я.

– Забудь, Марина, отпусти обиду.

– Нет обиды. Понимаете – нет. Есть факт. А факт – вещь неумолимая. Я посплю, хорошо?

– Конечно, детка. Можешь на меня положиться.

Марина закрылась в спальне. Думалось о многом. Как так человек может? Неужели предать – как раз плюнуть? Она просто не понимала.

И эта женщина в кабинете Антона не укладывалась в её сознании… Марине вообще как-то не приходило в голову, что у него могла быть женщина. Хотя она сама встречалась же с Колей. Не любила никогда, но спала с ним. Наверно, так чувствовала себя живой. С одной стороны, никаких обязательств. А с другой, Коля был в её жизни в качестве средства от одиночества. Да, очень точное и правильное определение – средство от одиночества.

Марина открыла шкаф и долго смотрела на полки с одеждой Антона. Всё так аккуратно сложено. Сегодня на полках лежат его вещи, а завтра? Скорей всего, завтра они останутся пустыми…

Расстелила свою половину кровати и легла. Как жить дальше? Мать в таком состоянии проживёт ещё долго, всё больше и больше погружаясь в безумие. И ребёнок, который будет. С Антоном или без, но будет. Это её шанс, последний шанс.

Но кто бы знал, как страшно. Ей уже тридцать, за плечами столько горя, и зачат малыш под воздействием лекарств. Всё против этой крохотной жизни, а она уже есть. Значит, пусть живёт.

Стало так жалко себя, просто до слёз. Пока ревела, устала и уплыла в сон. Проснулась от дикого чувства страха. За окном темно, внизу горят фонари, небо затянуто тучами, ни звёзд, ни луны и чувство тревоги невероятное.

Глянула на время – двадцать два двадцать.

И тихо так, во всей квартире тихо. Только шёпот с плачем. Но голос вовсе не матери, и не шепчет она никогда – кричит, ругается, но не шепчет. Марина долго вслушивалась, и решила, что всё-таки мать.

Прошла к ней в комнату: та спала, видимо, под действием лекарств. Из гостиной доносился храп тёти Вали.

Антона дома не было…

Сбывались её худшие ожидания.

Набрала его номер.

Компьютерный голос сообщил, что абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети. Попросил перезвонить позже.

Почему-то подумалось, что Антон с той женщиной, и телефон отключил, чтобы Марина его не доставала.

Подождала ещё минут двадцать и снова попыталась вызвать, но нет, результат тот же. И снова шорох, и голос тихий такой. Слов не разобрать, хотя голос где-то рядом. Решила, что с балкона слышно, дверь-то открытой оставила. Выглянула вниз – тихо и темно, фонари, правда, горят, но их свет досюда, до пятнадцатого этажа, не достаёт.

После третьей попытки дозвониться Марина разревелась и швырнула смартфон в открытое окно.

Опять вспомнилось всё то, что было после рождения сына. А ведь его так ждали. Оба ждали, кроватку купили, коляску, игрушки…

В ушах стоял голос Антона.

– Марина, он урод, понимаешь? Ненормальный ребёнок. Он не реагирует на голос, хотя, врачи считают, что он слышит, у него тянет все конечности, он никогда не будет ходить. У него неправильно сформированы голосовые связки, он не сможет говорить. Ты меня слышишь?

– Он мой сын. Наш сын, как ты не понимаешь?

– Я понимаю! Только в отличие от тебя, я понимаю его перспективы и наши перспективы с ним. У нас ещё будут дети. Марина, не губи «нас».

Он говорил это изо дня в день, ну, может, с некоторыми вариациями. А потом настал день, когда Антон сказал, что больше не может. Что вымотан и морально, и физически, и что посвятить свою жизнь этому чудовищу (так он назвал сына), он не в силах. И ушёл, сказав напоследок Марине, что к ней его чувства не изменились.

В голову пришла песня:

«Я так молила: «Позови!», но ты молчал.

Я так молила: «Удержи!» – не удержал…»

Вот ни разу не та песня. Марина прекратила её напевать, но она всё равно звучала из окна и ещё каким-то слабеньким хрипловатым голосом.

Нет, это вовсе не глюки. Марина стояла у окна и слушала, слушала, как голос говорил, видимо, сам с собою.

Рассказывал, что всё подготовил, что написал письма, как всех любит. Как удивятся завтра его друзья, как он зря проедал мамины деньги, как отец будет сожалеть о своём поступке. А может быть, даже не заметит его отсутствия. А потом мимо Марининого балкона пролетела стеклянная бутылка. Марина следила за ней, и когда та скрылась из вида, услышала где-то внизу звук бьющегося стекла.

Итак, теперь всё ясно с этим непонятным голосом: на крыше кто-то был, и он собирался спрыгнуть.

Вот этого Марина допустить никак не могла.

Нет, такого просто не может быть, чтобы человек, явно молодой и у которого всё впереди, вот так нелепо ушёл из жизни. Накачавшись алкоголем для храбрости. Так быть не должно, и так не будет. Она оделась моментально: джинсы, футболка, кофта, кроссовки.

В подъезде горело дежурное освещение. Дверь на чердак и на крышу открыта, замок валялся рядом с дверью. Марина быстро поднялась на чердак, а потом вышла на крышу.

Ветер, холодный и кусачий, пробрал до костей. Обойдя вентиляционную шахту, чуть не споткнувшись о какие-то провода, Марина увидела одинокую фигурку то ли девочки-подростка, то ли мальчика – темно, не разобрать.

– Эй, ты, на краю крыши! Привет! – произнесла Марина.

– Ты кто? – фигурка зашевелилась и встала в полный рост.

– Я слышала, как ты пела.

– Не подходи! Понятно? Ты всё равно не сможешь мне помешать! Я всё решила, знаешь, как это – когда никому не нужна? Когда отец бросил? Матери поровну, а Максим… – и тут послышались всхлипывания. – Только не надо меня уговаривать. Что бы вы все понимали? В человеке, в его душе, в одиночестве и предательстве? Вам всем насрать, и не прикидывайся другой.

– Если бы мне было, как ты говоришь, «насрать», я бы не полезла сюда среди ночи.

– Гады вы все! Сволочи!

Фигурка повернулась к краю и побежала. А Марина стояла, как завороженная, в полном бессилии что-либо изменить.

Раздался вскрик, звук падения, а потом плач.

Марина выдохнула, её глаза уже привыкли к темноте, и она, спотыкаясь о какие-то тросы и провода, подобралась к лежащему навзничь телу.

========== Часть 12 ==========

День не задался от слова «совсем».

Всё началось с самого-самого утра, когда Антон попросил Марину выйти за него замуж. До того несколько месяцев думал, как предложить ей вновь узаконить отношения. Но сначала её вирусная простуда с последующим осложнением, затем эта невыносимая слабость, и в конце концов, он понял, что она ещё и беременна. Но он-то понял, а она нет. И как она отреагирует, одному богу известно.

В результате сумбурный разговор утром и комиссия на носу. За комиссию он не боялся, по отделению всё в порядке. Пусть копают сколько хотят. А вот то, что Марина его идею о браке встретила с сарказмом, его нисколько не воодушевило.

Не успел Антон переодеться, как его уже вызвали к главному. Он быстренько написал направления на анализы Марине, положил их ей на стол и отправился на «ковёр».

Вот там его ждал сюрприз в виде Юли Михайловой.

Их многое связывало. Сначала учёба на одном курсе, первая любовь. Первые отношения и первая измена. Обиды, ссоры. Потом ординатура в одном отделении и аспирантура у общего первого руководителя. Хорошо, что вторые были разные. Проблема была в том, что Юля знала его как облупленного. Не было ничего в его жизни, что укрылось бы от её всевидящего ока. Его женитьба и развод тоже не были для неё тайной. Хотя с Мариной они не сталкивались.

И вот теперь она проверяла их больницу.

Восседала в кресле главного, по своей любимой привычке быть в центре и над всеми. Главврач раскладывал на столе для заседаний папки с отчётами, секретарша суетилась тут же.

– Здравствуй, Антон! Не поверишь, но я по твою душу, – как только он появился, произнесла Юля, улыбаясь.

От Антона не ускользнул любопытный взгляд главного.

– Иначе ты была бы не ты. Здравствуй, Юля! Не могу так же радоваться в ответ.

– Не кусайся. Я за тобой. Я приехала, чтобы тебя вернуть, понимаешь?

– И каким это, интересно, образом? Я ждал проверяющую, а не возвращающую.

Главный извинился, сослался на срочные дела и вышел, оставив их одних. Антон не поверил, что тот уйдёт далеко. Ушёл, чтобы быть в курсе, не мешать откровенному разговору и получить информацию, так сказать из первых рук. Подслушивая под дверью.

– Я скучала по тебе, – продолжила Юля. – Когда тебя нет рядом, мне не с кем соревноваться, что ли! И вообще просто скучала.

– Привыкай.

– Я всегда добиваюсь того, чего хочу. Я приехала за тобой, и я верну тебя! – она злилась.

– Юля, давай оставим этот вопрос. Займись лучше отчётами.

– Бумаги, цифры, статистика, ерунда короче… Я скучала по тебе, слышишь? А ты?

– Даже не знаю, что сказать, чтобы не обидеть женщину. А ты всё-таки женщина. Как твой супруг?

– Антон, какое тебе дело до моего супруга? Читает лекции, проводит обходы, всё как всегда. Брак фиктивный, ты же понимаешь. Что он может в его-то годы.

– Никогда не понимал и понимать не хочу. Мне всё равно. Нет, я ему сочувствую, но ты – прекрасное лекарство от глупости. Как и от романтики.

– Он со мной счастлив, он меня любит.

– Любить можно даже гадюку, но рано или поздно она всё равно укусит.

– Да ладно, вот твоя любимая тёща любила кого-нибудь в своей жизни? Никого, ты сам знаешь, даже единственную дочь не любила. А её ближайшая подруга Касаткина? Она умирала от онкологии в инфекционной больнице, и её ученики выносили из-под неё судно. А родным детям было плевать, как и ей в своё время на них. Она двигала науку.

– Она вырастила благодарных учеников и неблагодарных детей. Что поделать.

– И это говоришь ты?

– Не понял.

– А чего тут понимать. Ты сам, весь такой правильный и благородный, отказался от собственного ребёнка, потому что он, видите ли, инвалид! Разве не так? Ну, видел ты его здесь? Смог полюбить? Твоя проблема, Антон, была не в том, что он родился уродом, а в том, что ты урода любить не мог. Понимаешь, кто ты? Ты копия своей наставницы Ивлевой. И не хочу я видеть твою бывшую здесь. Потому как яблоко от яблони… ну и сам понимаешь.

– Не хочешь и не надо. Только в Марине ты сильно ошибаешься.

– А если так, то ты десятикратный подлец.

– Не отрицаю. Только ответ буду держать не перед тобой.

– Думаешь, что признание вины облегчает совесть?

– Ты приехала читать мне мораль?

– Нет, вернуть тебя на твоё законное место…

Их беседу прервал не вовремя появившийся главврач. Настроение у Антона испортилось окончательно. В словах Юли была правда. И именно эта правда не давала ему покоя и возможности восстановить семью. Да он не любил сына, не смог полюбить такого. Есть доля истины в рассуждениях Юли, только осудить всегда легко. А жить с этим? Живёт же он с безумной тёщей, и помогает ухаживать. А Серёжу принять не смог. Наверно, потому, что у Татьяны Сергеевны было звёздное прошлое, и он всегда помнил о её заслугах, был благодарен ей за помощь в работе, за те знания, что почерпнул от неё. А у Серёжи не было будущего. Он по имени-то его только сейчас назвать смог.

Сосредоточиться на бумагах не получалось. А Юля всё задавала и задавала вопросы по статистике, по движению коек, по расходу лекарств и материалов.

Затем зазвонил сотовый в кармане, и старшая сообщила о смерти Нины Дмитриевны. Антон вознамерился вернуться в отделение, Юля увязалась с ним.

– Почему онкологическая больная лежала две недели в отделении экстренной хирургии?

Вопрос законный, но…

– Потому что она нуждалась в помощи.

– Хирургической? Антон, не смеши меня.

– Человеческой.

– И ради этого ты повесил смерть на собственное отделение? Надо было выписать, пусть бы дома…

Он не дал ей договорить и вошёл в палату. Долго смотрел на спокойное безмятежное лицо своей пациентки. Затем накрыл его простынёю, попросил отправить тело в морг и забрал историю болезни для оформления.

Юля раздражала. Очень хотелось избавиться от её назойливости и поговорить с Мариной. Но проверяющая взялась за истории болезней.

Антон смотрел в окно. Куда угодно, только бы не видеть бывшую сокурсницу.

Марина появилась внезапно. Расстроенная, жутко бледная. Но он был рад ей. Она отпросилась, ничего не объяснив. Ну что ж, он отпустил. Вечером они встретятся и поговорят, и решат уже всё, наконец.

Время продолжало тянуться, хотя Юля вдруг ослабила хватку.

Около пяти она попросила сопроводить её на ужин, он отказал, сославшись на кучу нерешённых проблем и множество дел. В результате, в ресторан её повёл главный.

Антон же, пообещав персоналу вернуться, бегом направился в гинекологию. Заведующую застал практически в дверях.

– Антон Сергеевич, ну как вы с дамой из столицы справились? Говорят, она ваша приятельница.

– Сокурсница бывшая. Я к вам по поводу Марины Викторовны. Она была у вас?

– Переживаете за сотрудницу?

– Переживаю. Так что она решила?

– Не знаю. Будет думать. Почему вас так волнует её беременность? Или вы?..

– Вы правы.

– Ей очень страшно, Антон Сергеевич.

– Я знаю, потому что мне тоже страшно.

Она посмотрела с улыбкой и удивлением одновременно.

– Говорите с ней, и я рада, что она не одна.

В следующий момент Антону позвонили из приёмного, извинились и попросили вернуться на работу. Сложный случай, огнестрельное ранение.

Перед началом операции он позвонил домой, объяснил ситуацию тёте Вале.

Когда Антон покинул здание больницы, общественный транспорт уже не ходил. Сил тоже практически не было, мечталось о тёплой постели и сне.

То, что произошло дальше, больше напоминало не очень хорошее кино.

Около подъезда он наступил на осколки разбитой бутылки. Удивился, пригляделся и наткнулся взглядом на куски того, что раньше называлось сматрфоном. Кому телефон принадлежал, сомнений не возникло. Слишком знакомый чехол. Достал свой – четыре пропущенных от Марины. Глаза невольно прошлись по всей близлежащей территории.

В горле возник комок, а в душе тревога, по мере того, как поднимался лифт, переходящая в панику. То, что творилось у него в душе, трудно описать словами. Выйдя из лифта, Антон заметил открытую решётку на чердак и валяющийся рядом замок. Дверь в квартиру не заперта. Оставалась какая-то надежда, что Марина дома и спит, но Марины не было, окно на балконе раскрыто настежь.

Антон разбудил тётю Валю, получил невнятные объяснения. А ещё та была уверена, что он никогда не вернётся. Так Марина сказала.

Взял фонарь, попросил тётю Валю позвонить Виктору Петровичу.

Пока поднимался на крышу, молился Богу, в которого ни разу не верил. В голове стучало. Неужели Марина решила всё оборвать вот так?! Неужели она способна прыгнуть с крыши? И всё потому, что он допустил ошибку, что поверил, что счастье возможно, что где-то что-то сделал не так… Вопросы, одни вопросы и страх, который вместо крови бежит по всем кровеносным сосудам. Страх за неё…

На крыше Антон услышал стоны, причитания, которые не разобрать, и плач. «Ещё бы ориентироваться как-то на этой крыше», – пронеслась мысль.

– Марина! Марина, отзовись. Я на всё согласен, ты вольна поступать так, как велит тебе твоё сердце и разум. Только живи. Марина! Ты здесь? – он умолял её откликнуться и продолжал молиться.

– Антон? Тоша, помоги! Мне самой не справиться. Только иди осторожно.

Свет фонаря выхватил две фигуры: Марину, сидящую на корточках, и девочку, всю в крови. Марина какой-то тряпкой зажимала ей рану на животе.

– Что тут? – вопрос был задан врачу скорее, чем любимой женщине.

– Она споткнулась о трос и упала животом на край швеллера, ещё перелом руки и травма лица. Алкогольное опьянение. Потому она и в сознании. Я не могу её спустить вниз и вызвать «скорую» я тоже не могу, я телефон разбила.

В машине «скорой» Антон обыскал пострадавшую и нашёл её смартфон. Разряженный, но всё же.

С Мариной он практически не разговаривал. Задал пару совершенно глупых вопросов, наложил повязку на порезанную всё об тот же швеллер ногу и велел мыться на операцию.

В операционной тоже молчал, вернее, о личном молчал.

По выходу из оперблока Антон с Мариной увидели троих людей в слезах. Двое – явно родители той девочки, отец обнимал плачущую мать, и поодаль от них стоял Виктор Петрович, ссутулившийся и очень несчастный.

Он прижал к себе Марину и разрыдался.

– Папа, ну ты что? Что случилось, папа? – Марина с одной стороны недоумевала, а с другой отец был таким близким и родным в этот момент. Она даже впервые назвала его отцом…

– Девочка моя, я так испугался, я думал, это ты хотела прыгнуть. Я не могу допустить этого. Валя позвонила, я туда, потом сразу сюда, твой телефон не отвечает… Марина, дочка, что случилось?

– Папа, со мной всё в порядке, я разбила телефон, это гормоны, распсиховалась просто. Но зато я услышала её, ту девочку. За ней я и полезла на крышу. А ты будешь дедушкой, папа. Ты рад?

Виктор Петрович продолжал обнимать Марину, а его плечи всё так же содрогались от рыданий, только теперь от счастья.

Они даже не заметили подошедшего Антона.

– Мариша, если бы ты знала… – он обнял их обоих.

– Господи, какие же вы идиоты оба, – Марина высвободилась из их объятий. А двое мужчин стояли рядом и улыбались ей сквозь слёзы. – Вы могли подумать, что я покончу с собой? Да не дождётесь! Ну психанула, ну швырнула телефон из окна. Ну и что? Беременным простительно. Кстати, Тоша, если твоё вчерашнее утреннее предложение остаётся в силе, и всякие там проверяющие на него не повлияли, то я готова сменить фамилию.

========== Эпилог ==========

Прошло шесть лет с тех пор, как Юля последний раз проверяла центральную городскую больницу. Этим летним днём она снова волею судеб оказалась в данном городе. И снова с проверкой. Много воды утекло, многое изменилось. Но она не унывала, жизнь полна сюрпризов. Два дня ей придётся провести в обществе заместителя главного врача по хирургии, доктора Полякова. «Давненько не виделись. За эти годы, небось, успел живот отрастить», – думала женщина, поднимаясь по лестнице административного корпуса. Перед тем как зайти в приёмную, Юля достала маленькое круглое зеркальце и подкрасила губы. Вот так. Вот теперь всё на месте.

Секретарши на рабочем месте не наблюдалось, и она прямиком вошла в кабинет. За столом сидела девочка лет пяти. Светленькая такая, с двумя косичками. Одну она теребила, а потому волосы растрепались. Перед ней на столе лежал альбом, и она что-то старательно рисовала карандашами.

– Здравствуй! – произнесла Юля и улыбнулась ребёнку.

Та ответила искренней улыбкой.

– Здравствуйте! А папы нету, я за него.

– И как тебя зовут, заместитель заместителя?

– Ирочка Полякова. Вы подождите его вот тут, на стуле, или на диване. Я бы налила вам чай, но когда я делала это в прошлый раз, я перевернула на себя чашку и обожглась. Папа строго-настрого запретил мне приближаться к кипятку в его отсутствие.

Девочка наклонила голову набок и, всё так же улыбаясь, разглядывала Юлю.

– А ты что там рисуешь? Покажешь? – спросила Юля, подойдя к ребёнку и заглянув в альбом.

– Покажу. Это моя семья. Тут все-все. Даже мой маленький братик, который родился только один… нет, два дня назад. Я его видела. Он прямо как моя кукла, представляете, только ротик открывает и плачет, так смешно. Мы его завтра домой заберём, если маму выпишут. Вот видите, вот он нарисованный, в колясочке. Мы с папой вчера коляску ему купили в большом детском магазине, и куклу мне ещё.

– А это кто на кухне? – спросила заинтересовано Юля.

– Это баба Валя. Она очень добрая и моя подружка, она за бабушкой присматривает, пока мама с папой на работе.

– За бабушкой? А что с твоей бабушкой? – Интерес к картинке девочки у Юли всё нарастал. Там действительно было какое-то подобие кровати с человеком на ней. Причём лицо было перечёркнуто несколько раз.

– Моя бабушка очень сильно заболела. Давно, когда меня ещё и не было. Она никого не помнит, даже мою маму, и моего папу тоже, только деду Витю помнит, и зовёт его всегда. Моя мама говорит, что если бы бабушка Таня не заболела, то она бы очень крепко меня любила. А так она меня просто не знает. Но я её люблю. И мне её очень жалко. И деду Витю люблю, почти так же, как маму с папой, ну, может быть, немножечко меньше. Я и братика уже люблю. Его назвали Славой. Это я назвала, мне разрешили. Он же мой братик, вот и имя ему я сама выбрала. Глянула, а он славный такой. Получился Слава, – Ирочка смешно развела руками.

– Значит, твоя бабушка потеряла память… – Юля вдруг поняла, что получила центральный пазл картинки, которая никак не хотела складываться.

Но в этот момент в кабинет вошёл Антон. Ирочка сорвалась с места и практически запрыгнула на руки к отцу.

– Папочка, я так скучала, я тут рисовала и тёте рассказывала!

Она обняла его за шею, положив голову на плечо.

– Здравствуй, Юля, я ждал тебя к одиннадцати, хотел машину отправить. Извини, что так получилось, – Антон несколько растерялся. Но продолжал прижимать к себе дочь, целуя её в макушку.

– Здравствуй, Антон. Я пришла, поговорить хотела по душам. А тут у тебя дочка. Можно и с сыном поздравить!

– Спасибо! Четыре с половиной кило пацан – богатырь. Бедная Маришка, сама рожала, прикинь. Ты присаживайся, сейчас чай налью, у меня секретарша приболела. Вы тут уже познакомились, смотрю.

– Да, немного. Ирочка мне чай хотела предложить. Смешная, хорошая девочка.

– Она как-то на себя чай перевернула, пока несла, я ей запретил с кипятком дело иметь.

– Она рассказывала. Ты счастлив, Антон! Вижу, рада за тебя. Я узнала многое, мне Ирочка сказала. Я понимаю, почему ты в Москву не вернулся.

– Ты про Татьяну Сергеевну?

– Да. А я ещё удивилась, что Марина Полякова на защиту приезжала без тебя. Я была там и слушала. Она умница. Работа ею выполнена самостоятельно от и до, оно видно. Ни мать, ни ты руку к её диссертации не прикладывали. Сам-то что? Что дальше?

– Ничего. Работа, дом, дети. Разве мало? Юля, я состоялся как человек. Я достиг всего, чего хотел. Мне бы дочку да сына вырастить. А практики здесь хватает, поверь.

– Верю. Выглядишь уставшим, но счастливым. Я рада за тебя, правда, рада. У тебя есть завтрашний день.

– А у тебя? Ты почти доктор наук. Тебе только подтверждение получить осталось. Разве не этого ты хотела?

– Хотела. И добилась, и достигла. И осталась, как та старуха у разбитого корыта. А ты следишь, как погляжу. Приятно.

– Что так? – Антон усадил дочь на диван, пошарил в столе и поставил перед Юлей чашку и корзинку с печеньем и конфетами. – Я журналы читаю, за новостями слежу.

– У мужа два инсульта подряд. Он не ходит и не говорит. Антон, ты, может быть, не поймёшь, все так думают и все думали, что я по расчёту за него замуж вышла. Да я сама так думала, а теперь боюсь, что он умрёт, и я останусь одна, – Юля расплакалась, – Понимаешь, одна на всём белом свете. Мне поговорить не с кем. Я прихожу домой и рассказываю ему всё: где была, что делала, каких врачей встречала, жалобы какие рассматривала, да всё на свете. А он смотрит так, как будто со мной этот день рядом прожил. Скажи, почему я не ценила его? Почему детей не родила? Мне сорок, как и тебе, а что я имею? У меня нет завтрашнего дня. Понимаешь, нет.

– Юль, во-первых, не плачь. Во-вторых, тебе всего сорок. Я понимаю, что некоторые в этом возрасте идут в декрет, а некоторые становятся бабушками. Это грань. И ты её ещё не перешла. Ты всё ещё можешь, и родить тоже.

– Антош, почему тогда, в институте, ты меня замуж не позвал?

– Потому что ты мне изменяла с профессором Александровым, а может быть, ему со мной. Ты же за него замуж вышла, в конце концов. А если честно, я никогда не любил тебя так, как Марину. Прости.

– За что? Это было увлечение молодости. Не вернёшься в столицу? Не тянет?

– Нет. Мой дом здесь.