Текст книги "Жюль Верн"

Автор книги: Жан Жюль-Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

19. СЛОВО ОТ СЕРДЦА

Влияние Жюля Этцеля и сотрудничающих с ним писателей на Жюля Верна. Плоды дружеского сотрудничества. Поездка в Кротуа.

Может быть, уже настала пора поговорить о договорах, связывавших Жюля Верна с Этцелем, поскольку они давали ему возможность существовать и работать.

Мы знаем, что первый договор 1863 года обеспечивал писателю сумму в 1900 франков за каждую книгу. Он же должен был давать издателю за год три книги, что составляло 5700 франков в год, или 465 франков в месяц. Условия эти были улучшены по договору от 11 декабря 1865 года на период времени от 1 января 1866 по 31 декабря 1871 года. Гонорар был увеличен до 3000 франков за книгу, при оговорке, что издатель сохраняет в течение 10 лет исключительное право собственности на книгу со дня выпуска ее в свет, причем публикация книги будет осуществляться издателем, как ему заблагорассудится. Что касается книг иллюстрированных, то на них издатель имел полное и неограниченное право собственности, иначе говоря – как это было уточнено, – автор уступал издателю полное и не ограниченное во времени право собственности на свои произведения для их выпуска в виде изданий иллюстрированных. Однако за пять уже выпущенных книг автору предоставлялась компенсация в сумме 5500 франков, т. е. по 1100 франков за том. 25 сентября 1871 года вступила в силу новая договоренность: вместо трех книг за год писатель обязывался поставлять только две, издатель же уплачивал не 9000, а 12 000 франков в год, или 1000 франков в месяц. Со своей стороны автор продлевал на три года право собственности издателя на неиллюстрированные издания как ранее выпущенных книг, так и тех, которые предстояло выпустить. Было, кроме того, указано, что «продолжение великих путешествий и великих путешественников, которое может составить еще два тома, будет предоставлено издателю за 3000 франков том и помимо двух ежегодных томов».

Этцель и в дальнейшем улучшал условия договоренности в пользу автора, который был этим вполне удовлетворен. Впрочем, последний не допускал, чтобы его издателя и друга подвергали критике. В то время издатель обычно приобретал право на книгу за твердую цену, принимая на себя весь риск по ее изданию. Иногда просто уславливались, что после того, как дело будет завершено издателем, выручку разделят пополам, и это было началом исчисления авторского гонорара за вышедшую книгу. Этцель был сторонником авторских прав и сам написал несколько статей в защиту литературной собственности. Впоследствии полная уступка права на издание по установленной цене была заменена получением авторского процента с проданных экземпляров издания.

Есть вообще нечто трогательное в том, что личное обаяние и литературный талант романтика Сталя привлекали к нему симпатию писателей, произведения которых он издавал: они доверяли его несомненному вкусу, его суждениям, его честности и добросердечию. Об этом свидетельствует его переписка с Ламартином, Бальзаком, Гюго, Жорж Санд, если говорить лишь о самых известных именах. Гюго, всегда очень ревниво относившийся к своим интересам, порою упорствовал, это не мешало ему в трудные минуты бывать должником своего издателя, который неизменно оставался ему предан. Бальзак очень охотно прибегал к его помощи, когда находился в отчаянном положении. Ламартин никогда не сомневался, что может рассчитывать на его дружбу. Все знали, что его деловая сметка всегда к их услугам. Что касается Гюго и Ламартина, то к восхищению их творчеством добавлялось еще и восхищение политической деятельностью.

Но, по-видимому, самые близкие дружеские отношения были у издателя с Жорж Санд. Их переписка свидетельствует о взаимной, полной доверия симпатии, которую они хранили всю жизнь. Он был для нее компетентным советчиком и защищал ее интересы вплоть до того, что наблюдал за репетициями ее пьес.

Этцель, подобно статуе Януса, имел два лика: один – обращенный к прошлому, другой – к будущему. Пропитанный классической литературой, он с жадным интересом относился и к новым формам выражения, благодаря чему в нем выработалось то тонкое чутье, которое помогало открывать и поддерживать новые литературные дарования, часто с материальным ущербом для себя[48]  [48] Так было с Бальзаком и Жорж Санд. – Прим. автора


[Закрыть].

За обликом издателя вырисовывался облик литературного критика. Трудно было отделить издателя Этцеля от писателя Сталя. Благодаря столь счастливому сочетанию он мог с полным основанием вмешиваться в работу своих авторов. На этцелевской выставке в Национальной библиотеке можно было видеть целую страницу Бальзака, перечеркнутую и заново переписанную Сталем! Санд с закрытыми глазами принимала критику своего издателя и с готовностью переделывала текст так, как он считал нужным. Талант Сталя допускал такого рода полезное сотрудничество.

Этот человек 48-го года, мечтавший о благородной и великодушной Республике, привлекал к себе людей, разделявших такие же убеждения, так что круг его друзей политически имел республиканскую окраску, то есть революционную в том смысле, что состоял он преимущественно из людей, находившихся в оппозиции ко Второй империи. После падения Наполеона III он сохранил эти левые тенденции, хотя не сочувствовал крайностям Коммуны, ставившим Республику под удар[49]  [49] Иначе говоря, радикализм Этцеля имел революционный оттенок в годы Второй империи и не выдержал испытания в период Коммуны, перехлестнувшей за рамки буржуазной демократии. Здесь, по-видимому, сказывается политическая позиция и самого автора.


[Закрыть].

Жюль Верн, новый человек в кругу Этцеля, но разделявший его убеждения, отлично чувствовал себя среди этих людей, открытых всем новым веяниям, но в то же время уравновешенных, для которых понятие Республики неотделимо было от представления о порядке. Это сочетание мудрости и смелости не могло ему не нравиться. Среди друзей Этцеля были писатели и ученые. Силою обстоятельств он оказался в дружеской связи с Жаном Масе, которому поручена была должность главного редактора «Журнала воспитания и развлечения». Он познакомился с Сент-Клер-Девиллем[50]  [50] Сент-Клер-Девилъ, Анри (1813-1881) – один из крупнейших французских химиков. Предложил промышленный способ получения алюминия.


[Закрыть], математиком Бертраном[51]  [51] Бертран, Жозеф (1822-1900) – французский математик, автор работ по дифференциальному исчислению и теории вероятностей.


[Закрыть], Эрнестом Легуве[52]  [52] Легуве, Эрнест (1807-1903) – французский писатель, академик, автор пьес для театра («Адриенна Лекуврер» и др.).


[Закрыть] и, по всей вероятности, с Жорж Санд. Он несколько раз встречался с Этьеном Араго[53]  [53] Араго, Этьен (1802-1892) – французский литератор и буржуазный политический деятель, мэр Парижа в 1859 г. Брат путешественника Жака Араго и знаменитого ученого Доминика Франсуа Араго.


[Закрыть], братом Жака, умершего в 1855 году…

Для авторов, связанных с издательством, Этцель-Сталь был покровителем, мэтром, а порой и школьным учителем. Он не отказывался от этой роли по отношению к дебютанту и продолжал выступать в ней даже тогда, когда тот мог уже расправить крылья. Его замечания, его мнение, советы, критика всегда охотно принимались.

Утверждение, что Этцель как духовный отец заменил Жюлю Верну отца по крови, было бы верным лишь частично. Этцель действительно стал его отцом по духу, но отнюдь не вытеснив при этом образ родного отца, а, так сказать, переняв от него эстафету[54]  [54] В этой фразе скрытая полемика с Марселем Море, который утверждает, что Этцель вытеснил из сознания Жюля Верна его родного отца.


[Закрыть]. Между 1863 и 1870 годами влияние стареющего Пьера все время уменьшалось, в то время как влияние Этцеля усиливалось и благодаря дружбе между ним и Жюлем, и благодаря его авторитету литературного критика. В 1871 году Пьер скончался. Этцель заменил его в роли советчика и друга. Оба писателя не только питали друг к другу взаимное уважение и величайшую привязанность, но каждый из них высоко ценил творчество другого. Произведения Сталя походили на него самого: в них было изящество, элегантность стиля и трогательная чувствительность. Писателя-романтика восхищало в его «Вернишоне»[55]  [55] Этцель на правах старшего нередко употреблял в письмах к Жюлю Верну это несколько фамильярное, шутливое прозвище.


[Закрыть] искусство повествования, познания, умение четко и убедительно очерчивать свои персонажи – иначе говоря, его изумительное воображение, поставленное на службу научному складу ума, однако он сожалел, что Жюль Верн слишком редко взывает к умиленной чувствительности.

Когда у Жюля Верна появлялась какая-нибудь идея, автор делился ею с издателем, и они вместе обсуждали ее. Затем Жюль Верн начинал работать над рукописью, которую и сдавал Этцелю.

Почерк его, тщательно выведенный, был, однако, исключительно мелким, из-за этого читать его было крайне трудно, так что очень скоро дело доходило до гранок. Писатель правил их и возвращал Этцелю, который по ним и делал свои замечания. Происходило новое обсуждение, опять появлялись гранки, учитывавшие все исправления, и вновь правились автором и издателем. Так, первая часть «Путешествия к Северному полюсу» была передана Этцелю в первых числах июля 1863 года, 4 сентября, уже работая над второй частью, Жюль Верн торопился прочесть эту первую часть в гранках и узнать мнение Этцеля о ее конце. 10 сентября 1863 года он еще предлагает для этой первой части название «Приключение капитана Гаттераса», а в качестве подзаголовка – «Англичане на Северном полюсе»; 16-го же, соглашаясь с одним замечанием издателя, он уточняет, что Гаттерас у него будет «дерзновенным и не столь уж неудачливым», однако отказывается включить в экипаж судна француза: ему нужны одни англичане. От гранок к гранкам, от гранок до корректурного оттиска – первая часть «Капитана Гаттераса» появилась в первом номере «Журнала воспитания», вышедшем 20 марта 1864 года. Вторая часть прошла те же этапы.

Жюль Верн, в общем, очень доволен, что Этцелю правится «безумие и конец Гаттераса» – в них, по его мнению, заключается нравственный смысл произведения. Известно, что, хотя писатель заявлял, что не желает «приспосабливать факты», он тем не менее сумел примирить точку зрения издателя со своей собственной.

Меняя свое местожительство – сперва улица Сен-Мартен, затем бульвар Монмартр, перекресток Круа-Руж, пассаж Сонье, бульвар Мажента, – супруги Верн устроились наконец вполне комфортабельно в 1863 году в Отёйе, на улице Ла-Фонтен, 39. Жюль Верн принимал там многочисленных друзей – Шарля Валлю, Делиу, Филиппа Жиля, Лео Делиба, Виктора Масе, Иньяра и других. Для летних каникул избран был Кротуа в надежде, что жизнь у моря принесет пользу обеим дочкам Онорины и маленькому Мишелю. Писатель останется верен Кротуа, будет ездить туда много лет подряд, и место это станет его постоянной обителью.

Начав писать «Детей капитана Гранта», он уверяет Этцеля, что должен «обрести относительное спокойствие после драматической развязки первого тома, но это долго не продлится». «Что касается стилистических погрешностей, – продолжает он, – я их признаю, и они довольно грубые, но уже исправлены в гранках, которые я сейчас читаю». «Теперь о самом важном, – пишет он дальше, – я очень неловок, когда приходится говорить о любовных чувствах. Я даже просто боюсь писать это слово «любовь». Я прекрасно сознаю свою неуклюжесть и всячески изворачиваюсь, ничего не достигая. А потому, стремясь обойти эту трудность, намерен быть немногословным. Вы просите меня бросить мимоходом хоть одно слово от сердца! Всего-навсего! Только это самое слово у меня не получается, а не то оно давно уже стояло бы там, где следует!»

Это признание – для нас очень существенное, ибо оно подчеркивает различие творческих темпераментов, – мы находим в письме с одним лишь обозначением: суббота. Можно полагать, что это 1865 год. Романтический Сталь был человеком сентиментальным. Он писал и читал сердцем, если можно так выразиться. «До понедельника, дорогой мой учитель, и я не стану занимать у Вас «слов от сердца», – писал ему Жюль Верн, – хотя Вы достаточно богаты ими, чтобы поделиться со своим преданным другом».

В этой маленькой фразе содержится и некоторое сожаление автора письма, и вместе с тем дружеская насмешка над чрезмерной чувствительностью приятеля. Мы сказали бы теперь, что он обладал чувствительностью, готовой излиться вовне. Корреспондент его по натуре был суше, чувства его всегда контролировались рассудком. Не отдаваясь никогда первому впечатлению, он и писал головой. Между тем и он отличался крайней чувствительностью, однако старался владеть ею. Некая внутренняя стыдливость не позволяла ему выражать свои интимные чувства, тем более глубокие, что он никогда не выставлял их напоказ. Именно в этом смысле Малларме назвал его своеобразным человеком, а Пьер Верон – скрытным.

Редко можно наблюдать более яркий пример теснейшего сотрудничества между автором и издателем. С 1863 года Жюль Верн пытался оказывать материальную поддержку Этцелю, когда у того бывали затруднения. В 1868 году он пожелал, чтобы отец его внес определенную долю в издательское предприятие Этцеля. В других случаях мы видим, что он успокаивает Этцеля насчет репорта ценных бумаг, что является свидетельством помощи, которую он ему оказывал в трудные времена. Обмен мнениями, доверительными признаниями мог быть только плодотворным: у друзей, преследовавших одни и те же цели, и заботы были общие. Жюль Верн действительно вел себя, как его компаньон, разделяя его треволнения, и даже заменял его, когда по состоянию здоровья тот не мог заниматься делами.

Этцель вообще отличался хрупкой комплекцией. Жюль Верн в то время был здоровяком и, что еще лучше, находился в полном расцвете сил. Физическое состояние того и другого соответствовало их психологическому облику, отчасти объясняя его. Оба были мужественны, оба энергичны. Один, ослабленный болезнью, жизненными испытаниями и уже немолодой, прислушивался к голосу своего сердца. Другой – крепыш, более прямой, более цельный – и способен был, и хотел создавать только персонажи, мало склонные к углублению в свои внутренние переживания. Вот как он высказывался об этой манере видеть вещи в беседе с английским журналистом:

«Любовь – это чувство всепоглощающее, в сердце человека оно оставляет мало места для чего-либо иного. Моим героям нужны все их способности, вся их энергия, а присутствие рядом с ними пленительной женщины часто мешало бы им осуществлять их грандиозные замыслы».

Этцеля, правда, огорчало, что его автор не занимается должным образом замечательными персонажами, которые создает, не анализирует более обстоятельно их психологию и оставляет в тени их эмоциональную жизнь. Но нет уверенности в том, что, если бы он это делал, они не предстали бы перед читателем несколько измельченными. Любовная психология – не дело Жюля Верна. Впрочем, женщина не отсутствует в его произведениях: она занимает там то место, какое ей подобает. Часто она выступает вдохновительницей, иногда является целью. Она неизменно кротка и мужественна.

Леди Гленарван выносит окончательное решение об экспедиции по розыскам капитана Гранта, которую должен предпринять ее муж; миссис Уэлдон, женщина сильного и стойкого характера, будет спасена пятнадцатилетним капитаном. Любовь как будто отсутствует в этих книгах, и сдержанная идиллия Мэри Грант и Джона Манглса не поправляет дела.

Однако именно любовь Акселя к Гретхен увлекает молодого человека к центру Земли. Любовь Нади дает Строгову силы для достижения его цели. Любовь связывает Сангарру с судьбой предателя Огарева и бросает миссис Брэникен в опасное предприятие – розыски мужа[56]  [56] Речь идет о романах «Михаил Строгов» и «Миссис Брэникен».


[Закрыть]. Источник драматизма в «Паровом доме» – ненависть между двумя мужчинами, стремящимися отомстить за убийство своих жен, а леди Монро, «блуждающий огонек», ускоряет наступление развязки.

В «Необыкновенных путешествиях» женщин не так уж мало. А «В стране мехов» их даже, может быть, слишком много.

У всех героинь Жюля Верна, которые принимают непосредственное участие в приключениях, неизменно являющихся основным элементом повествования, одинаковые натуры: это женщины умные и энергичные. Многие из них проявляют выносливость, необычную для того времени. При этом они отнюдь не лишены чувствительности, ибо им свойственна и еще одна общая черта: это женщины с нежным сердцем. Даже такой дракон, как Полина Барнет «В стране мехов», обладает этим качеством. Усилием воли эта властная женщина сохраняет свою мнимую силу; она позволяет себе поплакать, но ей тотчас же делается стыдно за свою слабость, и она жестоко корит себя. Эти женщины умны и сердечны. Порою они бывают трогательны. Автор полон уважения к ним, ибо часто у него умная маленькая женщина исправляет оплошности своего бестолкового мужа, как, например, миссис Джолиф.

Разумеется, это не тот тин героини романа, к которому мы привыкли: в их сердце нет места конфликтам или интригам. Можно сказать, что в них мало человеческого, поскольку они далеки от проблем, возникающих при взаимоотношениях между полами. Романы Жюля Верна – это не романы о любви. Их главный предмет – борьба человека с природой, и потому любовь в них может занимать лишь второстепенное место.

Может быть, Жюль Верн и сожалел об этом, ибо однажды он воскликнул: «Ах, если бы я мог сунуть туда несколько адюльтеров, мне было бы гораздо легче! Если бы руки у меня были развязаны, как у Дюма, я бы над двадцатью книгами трудился меньше, чем над четырьмя своими».

Если уж говорить о литературном труде, то следует признать, что писать романы без женщин – дело неблагодарное. И хотя в некоторых романах Жюля Верна порою ощутимо присутствие женщины, а иногда даже она действует в них, то в большинстве – и это лучшие – женщины отсутствуют. Писатели, которым удалось создать значительные произведения, не прибегая к женским образам, заслуживают не упрека, с нашей точки зрения, а восхищения. Если они нас увлекли и взволновали, затронув в нас какие-то необычные струны, это означает, во-первых, что подобные струны действительно существуют в глубинах человеческих душ, а во-вторых, что у таких писателей большое дарование.

20. РАБОЧАЯ ЛОШАДЬ

Жюль Верн обосновывается в Кротуа и трудится, как «рабочая лошадь». Он подготавливает «подводное путешествие», прогуливается по морю на своем собственном суденышке «Сен-Мишель». Он затевает огромный труд «География Франции». Путешествие в Соединенные Штаты на пароходе «Грейт-Истерн».

Когда речь зашла о том, чтобы найти для семьи подходящее место летнего отдыха, Жюль Верн, естественно, подумал об устье Соммы, чьи воды, медленно струясь по направлению к морю, встречаются с ним километрах в шестидесяти от Амьена. В 1865, а может быть уже в 1864, году он провел лето в Кротуа. Это было всего-навсего рыбацкое местечко на плоском побережье, которое вряд ли привлекло бы внимание любителей живописной природы. Берега эти обретали некоторую величественность лишь в период бурных приливов, когда ничто не могло противостоять бешенству волн.

Жюлю там нравилось, да и Онорина не имела ничего против. Дети могли сколько угодно резвиться на песке, а неугомонный Мишель даже заработал себе прозвище «гроза Кротуа». В марте 1866 года, с нетерпением стремясь вновь обрести здесь мирное существование, писатель перебирается в Кротуа и решает поселиться там надолго…

Спокойная жизнь дает ему возможность работать, как и сколько он хочет. Главное развлечение его – прогулки в порт и беседы с рыбаками. Вскоре ему удастся приобрести одно из суденышек. Жюль с величайшим удовольствием решает перестроить на нем все, как нужно. Это суденышко, названное «Сен-Мишель», станет великой радостью его жизни. Рыбацкий баркас, достаточно прочный, чтобы отваживаться на длительные переходы, вскоре сделается для него обычным средством передвижения. Огибая Котантен и Финистер, он морем отправляется в Бордо за своим братом Полем и оттуда доставляет его в Нант. Проведя два дня в Бордо, он возвращается обратно в полном восторге, его «застиг мощный порыв равноденственных ветров, угрожавший выбросить на берег, – словом, настоящая буря». «Сен-Мишель I», хотя и был всего-навсего рыбацким баркасом, а может быть, как раз именно по этой причине, наверное, отлично держался на воде и был вполне приличных размеров, потому что в 1870 году на нем установили небольшую пушку, дабы он обеспечивал охрану бухты!

В Кротуа, и в Нанте, и в доме родителей в Шантене Жюль Верн упорно работает, занимаясь третьим томом «Гранта», и, следуя за Паганелем в Новую Зеландию, он не оставляет мыслей о «Путешествии под водой».

Можно лишь удивляться, что, еще «не спустив со стапелей» «Детей капитана Гранта», он справляется и с дополнительной работой, которую взвалил на него Этцель.

«Работаю как каторжный, – пишет он отцу 19 января 1866 года, – представь себе, что я составляю словарь! Да, серьезный словарь, «Иллюстрированную географию Франции» по департаментам, которая выходит отдельными выпусками, по десять сантимов каждый; словом – золотое дело. Работу над ним начал Теофиль Лавалле, который написал вступление. Но он умирает, и я согласился продолжать…»

И все же он «думает, что найдет время написать хотя бы первую книгу «Путешествия под волнами океана», план которого разработан во всех подробностях».

Правда, охотнее всего работает он над словарем в своем мирном уединении в Кротуа.

До конца лета 1866 года в Шантене и в Кротуа он отдает все время «Географии Франции», но заканчивает «Детей капитана Гранта», заявив, однако, Этцелю, что стал теперь ученым-географом и в настоящий момент превратиться снова в романиста не может, а потому рассчитывает на его чтение корректур последнего тома. Он отказывается бесконечно продолжать повествование о том, что капитан Грант сделал на своем острове.

В августе, сдав сороковой выпуск «Географии», он чувствует себя совершенно обессиленным, но все же читает рукопись, которую Этцель дал ему на отзыв. «Ознакомился с Вашим необычным открытием: по недостаточности физических обоснований – это Эдгар По, но без гениальности этого странного новеллиста. В общем, полагаю, это не бог весть что». Фраза эта решает вопрос о том, что произведение, о котором идет речь, не принадлежит Жюлю Верну, хотя его пытались приписать ему[57]  [57] Исследователи без достаточных оснований приписывали перу Жюля Верна фантастический роман некоего К. Нагриена «Необычайное открытие», изданный Этцелем в 1867 г. Приведенные автором слова писателя окончательно опровергают легенду, что Жюль Верн писал также под псевдонимом К. Нагриен. Личность Нагриена не установлена.


[Закрыть].

Оп возвращается в Париж в конце сентября, написав предварительно Этцелю: «Сколько труда! Никогда я не понимал так хорошо, что такое скала Сизифа и бочка Данаид! Я сдал уже 55 выпусков, из которых 33 вышли в свет! Осталось 45! Черт побери! Вы и представить себе не можете, что это такое, и, однако, чем дальше идет работа, тем внимательнее я отношусь к ней».

Все же он не теряет из виду роман, который должен выйти в 1867 году; 31 декабря в письме к Этцелю он восклицает: «Пусть я лопну, как говорят, только бы дети капитана Гранта соединились, – это все, что мне нужно!» В том же письме он успокаивает издателя, правившего корректуру второго тома: «Могу Вам сказать, что феномен в Кордильерах, который я описываю, совершенно точен: так оно и происходит, даю полную гарантию!»

Географический словарь, для которого он еженедельно выверяет данные по двум департаментам, делается им так добросовестно, что под конец он и сам увлекается этой работой. Он повторяет Этцелю, что «этот труд должен быть но возможности на самом современном уровне» и необходимо использовать в нем данные самого последнего часа. Цель его будет достигнута, «если в нем будет меньше ошибок, чем в предшествующих трудах такого рода, а в нем их наверняка будет меньше», – уверяет Жюль Верн. «Но словарь чертовски длинный, божественный мой учитель! – продолжает он. – В законченном труде будет три миллиона печатных знаков…»

Наконец-то работа доведена до конца: «Благодаря Онорине я закончу географию на будущей неделе, во всяком случае – весь текст. Несчастная! Я заставляю ее переписывать по восемьсот строк в день… Уф! Ну и годик был! Чтобы отдохнуть, я начну «Путешествие под водой». Это будет для меня настоящим удовольствием».

Все же с половины марта до половины апреля 1867 года он получил возможность поехать с братом в Америку на «Грейт-Истерне», этом морском гиганте. Несмотря на задержку в пути, ему удалось посетить Ниагарский водопад. Корабль испытал несколько сильнейших штормов, из-за которых поездка удлинилась и заняла четырнадцать дней вместо десяти по расписанию. А для посещения водопада пришлось проехать еще двадцать часов по железной дороге.