355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Жан Рэ » Мальпертюи » Текст книги (страница 14)
Мальпертюи
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 15:42

Текст книги "Мальпертюи"


Автор книги: Жан Рэ


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

– Порой Владыка небесный в своей безграничной мудрости пользовался сновидениями, дабы ниспослать своим творениям спасительные советы и даже предначертания. – Так я и думал, – сапожник облегченно вздохнул, и лицо его немного прояснилось. – Только вот всякое ли сновидение от Господа? Я пришел в полное смятение. – Нет, к сожалению, нет; нельзя забывать: ведь Лукавый – падший архангел, и при этом весьма могуществен, дабы вводить смертных во искушение и толкать их на стезю греха… Пикенбот принял таковое рассуждение, энергично кивая большой темноволосой головой. – Именно так я и сообразил. Мне нечего скрывать от вас, вот и расскажу, зачем я сюда явился. Был у меня друг Филарет, он занимался набивкой звериных чучел и содержал маленький музей природы. Несколько месяцев назад он съехал и перебрался в какой–то важный господский дом – дескать, из–за наследства. Три дня тому назад он вдруг явился мне во сне, а я, заметьте, вообще никогда снов не вижу. Так вот: смотрю я будто на него, и очень мне от его вида страшно стало. Стоял он передо мной неподвижный, совсем как каменный, глаза у него мертвые да холодные, не приведи Господь глядеть в них пристальнее, и только губами шевелил. – Пикенбот, – сказал он мне, – исполни мое повеление под страхом страшных несчастий. Завтра на рассвете ты найдешь на пороге сверток, завернутый в материю, смотри не вздумай в него заглянуть. Немедля отправишься на север, пока не придешь к монастырю Белых Отцов, где находится сейчас аббат Дуседам. Сверток для него. Только Филарет это вымолвил, как пошатнулся и грохнулся оземь. Представьте себе мой ужас: он разбился на кусочки, так что вся земля была усеяна каменными осколками. Верно, во сне самые удивительные вещи случаются, как вы думаете? Назавтра утром я проснулся, нашел сверток, где было сказано, и понял – ослушаться полученного во сне приказания не могу. Невзирая на мои настояния, Пикенбот отказался у нас отдохнуть и поспешил уйти, испросив моего благословения. Не смея больше ждать, я прибегнул к молитве. – Просвети меня, Владыко! – взывал я. Услышал ли меня Всевышний? – Возможно. Ибо когда я поднимался с колен после молитвы, попался мне на глаза сверток, оставленный на столе Пикенботом, и великий страх объял душу мою. Взял я сверток и запер на тройной запор в ящике шкафа, где берегу кое–какие ценности. Очень уж тяжким показался сверток, и смею заверить, те несколько секунд, пока я его держал, руки мне жгло, словно огнем. И порешил я не отдавать сверток аббату Дуседаму, тем паче, что на ум мне пришло его странное пожелание. Спустился вечер, резкий ветер хлестал кроны деревьев, а ближе к ночи разразилась буря. Верный обещанию, я распорядился на рассвете перенести аббата Дуседама в одно из помещений западной башни, где некогда хранилась казна. Дубовая дверь была обита стальными гвоздями и снабжена тремя мощными наружными задвижками; единственное окно, высокое и узкое, забрано двойной решеткой из толстых прутьев, вмурованных в стену. В ту минуту, когда послушники опустили аббата на сооруженное наспех ложе, последний закатный луч словно запалил пожар в мрачном убежище, и больной предстал передо мной в огне и крови. Сие наблюдение еще более усилило мою тревогу, так что я решил провести большую часть ночи в молитве о спасении доверенных нам гостей. Я в некотором роде особо почитаю святого Роберта, настоятеля Молемского, основателя монастыря в лесу Сито, и должен признаться, это благочестивое преклонение объясняется весьма недостойным тщеславием. Так уж случилось, что Господь соизволил слепить меня по образу и подобию сего святого основателя, а я горжусь незаслуженным сходством; вряд ли оправдывает мою гордыню и то обстоятельство, что никогда не взывал я еще к тому, чьей бледной копией по наружности моей являюсь. Впервые обратился я к святому, моля направить меня во мраке окружающих тайн. Ближе к полуночи я вознамерился немного отдохнуть, как вдруг в дверь осторожно постучали. Пришел брат Морен, ему вместе с другими верными служителями велел я сторожить у двери аббата Дуседама, на тот маловероятный случай, ежели против всех моих распоряжений по какой–либо причине дверь откроется. Бедняга был до невозможности перепуган, бледен и трясся всем телом. Я заставил его принять целебное средство – оно всегда у меня под рукой, – лишь несколько успокоившись, брат Морен сумел объяснить мне причину своего прихода. – В комнате слышны шаги! – объявил он. – Что ж! Верно, аббат Дуседам встал с постели, хотя, по правде говоря, он казался чересчур слабым, чтобы ходить. – О, отец настоятель! – вскричал брат Морен, – больной, едва держащийся на ногах, так не может ходить, да и вообще там не обычный смертный. Это великан… или же зверь – это не шаги, а прыжки и удары, от них содрогаются стены и даже плиты пола. Встревоженный, я молча последовал за братом Мореном: надеялся, что он, как всегда, преувеличивает, однако едва мы свернули за угол коридора, сделалось очевидно, что брат Морен на сей раз ничего не напутал. Неистовые удары сотрясали окованную железом дверь, и хотя здесь бессилен был даже таран, казалось, вот–вот дверь сорвется с петель. – Аббат Дуседам! – вскричал я. – Что случилось? Ответ последовал столь ужасающий, что мы все бросились опрометью бежать прочь по коридору. Сперва раздался тигриный рык, затем страшный голос начал изрыгать проклятия и богохульства, и зазвенело стекло, разбитое в зарешеченном окне. Я призвал в помощь священное имя Господне, а также имя моего покровителя святого Роберта, и снова вернулся к двери. – Дуседам! – кричал я. – Во имя Господа нашего Иисуса Христа, я приказываю вам образумиться! В ночи разнесся дьявольский хохот, сопровождаемый яростным скрежетом когтей по толстому дверному дереву. В монастыре начался переполох, открывались кельи, испуганные голоса спрашивали, что случилось. Настойчивый звон колокола у главного входа внезапно возвестил о чьем–то приходе, послышался голос брата привратника, ведущего переговоры через окошечко с ночным посетителем. Вскоре брат привратник появился с фонарем в руке. – Отец настоятель, – запинаясь, молвил он, – там дочь кирпичника, Бетс, вы ее знаете. Она умоляет впустить ее… уверяет, что из окна западной башни пытается вырваться дьявол, весь объятый пламенем. Я быстро распорядился: – Что бы ни случилось, охраняйте дверь! Стойте твердо, воздев распятия, читайте молитвы, изгоняющие дьявола! А вам, брат привратник, дозволяю впустить эту девушку – сейчас я к ней выйду. Она ждала меня в комнате, где я перед тем молился: пот струился по ее мертвенно бледному лицу, хотя на дворе завывал ледяной ветер. – Отец мой, я знаю, это… Вдруг она замолчала и расширенными от испуга глазами уставилась на шкаф. Неменьший ужас охватил и меня: из шкафа раздавались мощные удары. Я колебался, открывать ли шкаф, когда внезапно задвижка отлетела, и завернутый в ткань сверток покатился на середину комнаты. Вернее сказать, не покатился – сверток одним прыжком оказался на середине комнаты, врезался в массивный стул, стоявший у стола, и тот разлетелся на части. Я обратился к святым и грозным словам экзорцизма, ибо этот бесформенный предмет явно жил некоей жуткой жизнью. На наших глазах материя смялась и лопнула, в дыре обозначились ужасные очертания какого–то существа, старающегося высвободиться из пут. И тут Бетс бросилась к нему с криком: – В огонь! В огонь! В очаге был разведен огонь, и пламя приплясывало на больших буковых поленьях, заготовленных мною с вечера. А Бетс в это время боролась со странным, кошмарным чудовищем без плоти – отвратительной волчьей шкурой, которая извивалась и корежилась, словно ее сводили ужасающие судороги. – В огонь! – твердила Бетс, проявляя неожиданную силу. Первые языки пламени впились в адскую личину, и Бетс тут же навалила на нее все приготовленные рядом с камином сухие дрова. В тот же миг невообразимый шум объял весь монастырь: чудовищный хор жалоб, рева, нечеловеческой муки, проклятий и мольбы о помощи. К тому же закричали собравшиеся отовсюду перепуганные монахи. – Он горит, горит! – вскрикивала Бетс, глубже засовывая волчью шкуру в пылающие поленья и вовсе не чувствуя укусов пламени. Наконец шкура замерла, как бы опала, и через мгновение превратилась в кучу тошнотворно дымящейся золы. Оглушительное стенание потрясло монастырь – по коридорам пронесся плач существа, испытывающего нечеловеческие муки. Бетс смотрела на меня полными слез глазами. – Я вспомнила своего несчастного жениха. Идем же к тому, кто никогда не станет более волком–оборотнем и чьи часы теперь сочтены. Не отвечая, я бросился бежать к комнате в башне, откуда донеслась душераздирающая жалоба. – Открывайте, – приказал я брату Морену, – теперь здесь лишь несчастная страждущая душа. Весь дрожа, он подчинился. Из рук брата привратника я выхватил фонарь и направил свет на убогое ложе, где в несказанных мучениях корчился аббат Дуседам. Страшно было видеть его: местами кожа вздулась волдырями, а все тело являло собой сплошную кровавую рану. В глазах через неслыханное страдание светилось странное ликование. – Спасите душу мою, – с трудом произнес он. Как уже упоминалось, наш брат лекарь – человек весьма расторопный, у него под рукой тотчас же оказались бальзамы и смягчающие компрессы. – Отец мой, – заговорил вдруг аббат Дуседам неожиданно спокойным и твердым голосом, – Господь не даст мне покинуть этот мир, не позволив сказать то, что должно быть сказано. И да станет, наконец, день Сретения днем света! Кисть руки, совершенно обугленная, отвалилась от тела, но аббат Дуседам опочил с улыбкой благодати на почернелых устах. Глава десятая. Аббат Дуседам рассказывает… Из веры людей родились боги. Вольтер Достаточно было женщине или поэту помечтать, как на свет появлялся бог. Стерн Когда его шалаш уже твердо стоял на земле, когда он уже умел охотиться и ловить рыбу, заострять стрелы и затачивать гарпуны, он срезал ветвь с дерева и сотворил из нее бога. Цабельтау (Золотые века) Голова аббата являла собой гротескный белый шар из корпии и повязок, где темными пятнами выделялись глаза и рот. Глаза блестели, но были глубоки, как море, – я видел такую глубину у тех, кому предстояло волнующее прощание с жизнью. Говорил он без особого труда, пребывая в ясном состоянии духа; утверждал, что почти не страдает и видит в этом доказательство бесконечного милосердия Господня. – Отче, – начал он, как только я занял место у изголовья, – я потомок нарушившего обет святотатца. Вы понимаете теперь, в чем причина сегодняшней ночной драмы? – Брат мой, – ответил я, весьма смущенный этой новой проблемой, о коей так мало может нам поведать церковная премудрость, – боюсь, вы впадаете в суеверие. – … а таковое есть не что иное, как внебрачное дитя любой религии мира, – подхватил Дуседам с легкой иронией. – Я готов привести весьма авторитетные источники, признающие, что дети проклятых священников до шестого колена в ночь на Сретение принимают обличье чудовищного волка. Некоторые утверждают, что сие проклятие теряет силу раньше, но я не могу тратить оставшиеся мне часы на теоретические прения по этому вопросу. Мой дед Дуседам был рукоположен в духовный сан, но оказался недостойным служителем Господа – да смилостивится Небо над ним и надо мной. Это ужасное откровение пришло ко мне уже в зрелые годы, в далеких краях, где я старался спасти несчастные души язычников во славу Искупителя. Единственным из людей, кто знал об этом темном пятне в моем семейном прошлом и о невероятной, фантастической беде, грозившей мне самому, был капитан Николас Грандсир; и он сделал все возможное, чтобы помочь и спасти меня. Да, называя меня славным Тату, он напоминал о ежегодной грозной опасности и по доброте душевной полагал, что тем предостерегает меня от сатанинских козней. Это он заставил меня покинуть землю антиподов в надежде, что демон не станет преследовать меня за пределами тех далеких широт. Он отчасти доверил мне заботу о своих оставленных на родине детях, полагая, что общение с чистыми юными душами поможет и моей душе сбросить груз сатанинского проклятия. Увы, слишком скоро пришлось мне осознать: не так–то легко избежать Колеса Судьбы, особливо когда вращает его Искуситель для забавы своей и выгоды. Весьма быстро меня разыскал Кассав и, зная мою тайну, заполучил меня в полное свое распоряжение, а его кузен Филарет, гнусный натуралист, в первую же встречу намекнул, что приберег для меня роскошную волчью шкуру . Я намеревался не прерывать последние откровения аббата, однако не удержался от вопроса: – Кто же был или есть сей загадочный Кассав? – Отец Эвгерий, я сейчас перейду к этому страшному персонажу, а пока что уделю несколько минут для самооправдания. Первородный грех предопределил наказание детей за грехи отцов, но и позволил надеяться на искупление греха. Конечно, Господь допускает исключения из грозного закона возмездия за святотатство и все–таки дозволяет время от времени появление волков–оборотней среди людей. И я не могу не восславить мудрость Его. Больше я не стану говорить о себе и своих прегрешениях до самого последнего причастия, когда испрошу у вас искупления. Теперь же надобно хоть немного посодействовать выполнению тяжкой задачи, поставленной передо мной, – сорвать личину Мальпертюи. Увы, отче! Трижды увы! – бесплодны оказались все мои усилия и более чем скудны результаты, о коих могу вам поведать. Боюсь, услышав все, что я готов рассказать, вы почувствуете себя в еще более глубоких потемках. Кто есть, кто был Кассав? Квентин Моретус Кассав? – Не вздрагивайте, отче, не думайте, что болезнь говорит моими устами: впервые я вышел на его след в анналах странной секты иллюминатов – общества розенкрейцеров, зародившегося около 1630 года в Германии, чьи тайны так и не удалось никогда раскрыть. Но ведь тогда, возразите вы, этот загадочный и злополучный человек прожил более двухсот лет? Так вот, вы, без сомнения, осведомлены – ученые и исследователи с тревогой и отвращением констатировали: розенкрейцеры открыли эликсир долголетия. Разве некоторые из них, например Розенкранц, не превзошли на несколько люстров столетний рубеж? А еще более настораживает следующее: их исчезновение достоверно зафиксировано, но нет не единого свидетельства их смерти! Квентин Моретус Кассав обладал колоссальными познаниями, будучи доктором оккультных и алхимических наук; я обнаружил трактат по демонологии и некромантии вкупе с кратким и ужасающим в своей ясности исследованием каббалы, целиком написанный им, – настолько чудовищными показались мне эти откровения, что я без сожаления предал их огню. Он также был замечательным эллинистом, и одно время я считал возможным, что, очистив дух свой, он сможет предаться любимому поиску вечной красоты, этого нетленного сокровища античной Греции. О, как мне предстояло разочароваться! Какие чудовищные помыслы таились за золотым светоносным покровом! Кассав сформулировал закон, выводы из коего должны были послужить его страшным целям: люди сотворили богов – или, по крайней мере, способствовали совершенствованию и могуществу богов. Люди пали ниц перед безмерным творением собственных рук своих и разума, склонились перед волей богов, подчинились их желаниям и приказаниям; но в то же время обрекли их на смерть. Боги гибнут… Где–то в безднах пространства плывут огромные мертвые тела… Где–то в пространстве медленно, в течение веков и тысячелетий замирают агонии… Кассав мало путешествовал, но дух его странствовал, не признавая границ, и Кассав довольствовался этим. Похоже, время мало что для него значило, если принять во внимание то, что было сказано о его фантастическом долголетии. В один прекрасный день он отдал приказ. Снаряженный по его повелению корабль отправился в Аттическое море. На борту оказался и мой дед Дуседам, человек извращенный, но знающий; командовал кораблем капитан Ансельм, отец Николаса Грандсира. Полученные инструкции отличались весьма странным характером: Во что бы то ни стало требовалось разыскать умирающих богов античной Греции! Я не случайно сказал – умирающих , ведь никто из языческих богов не мертв, в них еще тлеет искра жизни. Постарайтесь же выслушать без содрогания одну из посылок того, что я называю законом Кассава.

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю