Текст книги "Онича"

Автор книги: Жан-Мари Гюстав Леклезио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

* * *

А потом однажды на исходе этой бесконечной серой полосы появилась земля, настоящая земля, красно-охристая, с пеной на рифах и огромным бледным пятном реки, загрязнявшей море. Как раз в то утро обварился Кристоф, налаживая трубы с горячей водой для душа. Его крик раздался в рассветной пустоте коридора. Финтан спрыгнул с койки. В конце коридора слышался какой-то непонятный шум, беготня. May позвала Финтана, закрыла дверь. Но стоны Кристофа перекрывали и скрип остова, и гул машин.

Около полудня «Сурабая» пристала в Дакаре, и Кристофа выгрузили первым, чтобы доставить в больницу. У него было ошпарено полтела.

Шагая вместе с May по причалам, Финтан вздрагивал при каждом крике чайки. От едкого запаха пробирал кашель. Так вот что скрывалось в названии Дакар. Запах арахиса, пресного масла и терпкого дыма, пропитывающий всё: ветер, волосы, одежду. Даже солнце.

Финтан вдыхал запах. Тот входил в него, проникал в тело. Запах пыльной земли, запах синего-синего неба, лоснящихся пальм, белых домов. Запах женщин и детей в лохмотьях. Запах, владевший всем городом. Финтан всегда был здесь, Африка уже стала воспоминанием.

May возненавидела этот город с первого же мгновения. «Смотри, Финтан! Только посмотри на этих людей! Сплошь жандармы!» Она показывала на чиновников в накрахмаленных костюмах и пробковых шлемах, в самом деле похожих на жандармов. Их жилеты украшали цепочки золотых часов, как в прошлом веке. Встречались также европейские коммерсанты в коротких штанах, с плохо выбритыми щеками, с окурком в уголке рта. И настоящие сенегальские жандармы, которые надзирали, крепко упираясь в землю ногами, за чередой истекающих п о том докеров. «А этот запах, этот арахис, так дерет горло, что невозможно дышать». Надо было поторапливаться, уйти подальше от причалов. May схватила Финтана за руку и потащила его к садам, преследуемая полчищем детей-попрошаек. Вопрошала Финтана взглядом. Ненавидит ли он тоже этот город? Но в этом запахе, в этом свете, в этих залитых п о том лицах и детских криках была такая сила, накатывавшая как головокружение, как колокольный звон, что для чувств уже не оставалось места.

«Сурабая» была убежищем, островом. Там ждала укромность каюты, серая духота и тень, журчание воды в конце коридора, в душевой. Там не было окна. После всех этих дней в море Африка заставляла сердце биться сильнее.

На причалах Дакара были только бочки с маслом и запах до самого неба. May говорила, что ее тошнит. «Ах, ну почему так сильно пахнет?» С их судна выгружали товары, скрипела грузовая стрела, перекрикивались докеры. Иногда May все же выходила, укрываясь под голубым зонтиком. Солнце обжигало лица, обжигало дома, пыльные улицы. Г-н и г-жа Ботру собирались ехать на поезде в Сен-Луи. Дакар звучал гулом грузовиков и автомобилей, голосами детей, радиоприемников. Небо полнилось криками. И вездесущим запахом, подобным незримому облаку. Даже флаги, даже одежда, даже ладони были пропитаны им. Желтое небо, сомкнувшееся над большим городом, гнет зноя в конце дня. И вдруг, словно тонкая струйка фонтана, пронзительный голос муэдзина, который взлетает над железными крышами, призывая к молитве.

May больше не сиделось на корабле. Она решила поехать с четой Ботру в Сен-Луи. В гостиничном номере, думая, что Финтан играет в саду, May помылась. Стоя голышом в лохани с холодной водой на кроваво-красном плиточном полу, выжимала губку себе на голову. Ставни высоких окон пропускали серый свет, как когда-то в Санта-Анне. Беззвучно вошедший Финтан смотрел на May. Это был одновременно очень красивый и мучительный образ: худенькое бледное тело с заметно проступающими ребрами, плечи и ноги очень смуглые, грудь с сосками цвета сливы, и звук воды, стекавшей по женскому телу в полумраке комнаты, звук тихого дождя, и поднятые вверх руки, выжимающие губку над головой. Запах масла был повсюду, даже здесь, в этой комнате; им были пропитаны и тело, и волосы May, навсегда быть может.

Так вот, значит, что такое Африка – горячий и неугомонный город, желтое небо, где свет бьется, словно тайный пульс. Прежде чем May и Финтан уехали обратно в Дакар, Ботру пригласили их на Горэ, посетить форт. Катер скользил по рейду к темной линии острова. К проклятой крепости, где рабы ожидали путешествия в ад. В камерах посреди пола были канавки для стока мочи. На стенах кольца, к которым крепились цепи. Так вот, значит, что такое Африка – полумрак, отягченный болью, запах пота в глубине застенков, запах смерти. May почувствовала отвращение и стыд. Она не хотела оставаться на Горэ, хотела уехать как можно скорее в Дакар.

Вечером Финтан весь горел. Руки May гладили его по лицу, прохладные, легкие. «Выпей хинина, bellino, выпей». Солнце палило даже ночью, даже в каюте без иллюминатора. «Хочу повидать бабушку Аурелию… а когда мы вернемся во Францию?» Финтан немного бредил. В каюте все еще витал едкий запах арахиса и тень Горэ. И еще был гул – гул Африки. Вокруг ламп расхаживали насекомые. «А Кристоф умрет?»

Машины снова загудели, возобновилась протяжная качка и потрескивание остова всякий раз, когда форштевень рассекал волну. Была ночь, они плыли к другим портам: Фритауну, Монровии, Такоради, Котон у . May чувствовала, как с движением корабля уходит жар, ускользает вдаль. Финтан неподвижно лежал на койке, слушал дыхание May, дыхание моря. Жжение, который он ощущал на дне глаз, в середине тела, было солнцем, висящим над островом Горэ средь желтого неба, проклятым солнцем закованных в цепи рабов, брошенных в застенки, битых надсмотрщиками с арахисовых плантаций. Корабль скользил, удалялся, шел на ту сторону заката.

На заре с передней палубы «Сурабаи» донесся странный, надоедливый звук. Финтан встал, чтобы лучше расслышать. Через приоткрытую дверь каюты из коридора, еще освещенного электрическими лампочками, долетал глухой, монотонный и неравномерный стук. Кто-то бил вдалеке по корпусу судна. Приложив руку к переборке, можно было ощутить вибрацию. Финтан поспешно оделся и отправился босиком искать источник звука.

На палубе уже были люди, англичане в белых льняных пиджаках, дамы в шляпах с вуалью. Над морем ярко сияло солнце. Финтан шел по палубе первого класса к носу корабля, откуда были видны люки. Вдруг, словно с балкона дома, Финтан увидел, откуда исходит звук: вся передняя, грузовая, палуба «Сурабаи» была занята сидевшими на корточках чернокожими, которые колотили молотками по люкам, корпусу и шпангоутам, сбивая ржавчину.

Над африканским берегом в песчаном ореоле поднималось солнце. Облепив палубу и остов корабля, словно тело гигантского животного, чернокожие стучали вразнобой небольшими заостренными молотками. Звук отдавался эхом по всему судну, разносился по морю и небу и, казалось, проникал даже в полоску суши на горизонте, будто резкая, тяжелая музыка, которая наполняет сердце, которую нельзя забыть.

К Финтану присоединилась May.

– Зачем они это делают? – спросил Финтан.

– Бедняки, – сказала May. Она объяснила, что чернокожие очищают судно от ржавчины, оплачивая этим свой проезд вместе с семьей до ближайшего порта.

Удары звучали в каком-то непонятном, хаотичном ритме; казалось, что это они теперь двигают «Сурабаю» по морю.

Они плыли к Такоради, Лом е , Котону, плыли к Конакри, Шербро, Лаванне, Эдине, Манне, Син у , Аккре, Бонни, Калабару… May и Финтан долгие часы проводили на палубе, глядя на бесконечный берег, на эту темную землю вдоль горизонта, где открывались устья неведомых рек, такие широкие, что пресную воду из них выносило до середины моря вместе с древесными стволами и плотами спутанной, словно клубки змей, травы, зародышами островов с пенной бахромой, а небо заполнялось тяжелыми птицами, которые летели над кормой корабля, наклоняя головы и обшаривая острым взглядом судно и его странных пассажиров, вторгшихся в их вотчину.

Чернокожие на передней палубе продолжали стучать. Свет слепил глаза. Люди обливались п о том. В четыре часа по сигналу колокола они прекратили стук. Голландские матросы спустились на грузовую палубу, чтобы собрать молоточки и раздать еду. Палуба пестрела навесами, импровизированными укрытиями от солнца. Несмотря на запрет, женщины разжигали огонь в жаровнях. Были тут фульбе, уолоф, мандинго, узнаваемые по длинным белым одеяниям, по голубым туникам, коротким штанам, расшитым жемчугом. Люди устраивались вокруг жестяных чайников с носиком как клюв ибиса. Теперь, когда стук молотков прекратился, Финтан смог расслышать голоса, детский смех. Ветер доносил запах пищи, дым сигарет. С прогулочной палубы первого класса английские офицеры, колониальные администраторы в светлых костюмах, дамы в шляпах с вуалью рассеянно смотрели на толпу, сгрудившуюся на грузовой палубе, на разноцветное тряпье, колыхавшееся на солнце. Говорили о другом. Об этом они уже не думали. Даже May после первых дней перестала слышать стук молотков по остову корабля. Но Финтан, подскакивавший каждое утро, когда это начиналось, не мог отвести взгляд от чернокожих, которые жили на грузовой палубе, на носу корабля. С рассвета бежал босиком к леерному ограждению и, упершись ногами в переборку, перегибался через планширь, чтобы лучше видеть. С первых же ударов по корпусу он чувствовал, как его сердце бьется быстрее, словно это была музыка. Люди поднимали молотки один за другим и били, без крика, без песни, и им отвечали удары, доносившиеся с противоположного конца корабля и еще откуда-то, и скоро весь корпус вибрировал и дрожал, словно живое существо.

И было тяжелое-тяжелое море, и грязь в устьях рек, мутившая глубокую синеву, и берег Африки, порой такой близкий, что удавалось разглядеть белые дома среди деревьев и расслышать рокот на рифах. Г-н Хейлингс показывал May и Финтану реку Гамбия, Формозские острова, берег Сьерра-Леоне, где потерпело крушение множество кораблей. Показывал берег племени кру и говорил: «У Манны, на Гран-Бассаме, на мысе Пальмас нет маяков, вот кру и разводят костры на пляжах, словно это вход в гавань Монровии или маяк на полуострове Сьерра-Леоне, и корабли натыкаются на берег. Нарочно устраивают кораблекрушения, а потом грабят».

Финтан неотрывно смотрел на людей, сидевших на корточках и колотивших по корпусу корабля молотками, словно это была музыка, какой-то тайный язык, словно они рассказывали историю кораблекрушений на берегу кру. Однажды вечером, ничего не сказав May, он перелез через поручни и спустился по ступенькам на грузовую палубу. Пробрался меж тюков к большим люкам, где обитали чернокожие. Был закат, судно шло по грязному морю к какому-то большому порту – Конакри, Фритауну или Монровии, быть может. Раскаленная солнцем палуба все еще обжигала. Пахло отработанной смазкой, маслом, чувствовался едкий запах пота. Пристроившись у ржавых шпангоутов, женщины укачивали своих маленьких детей. Совершенно голые мальчишки играли с бутылками и консервными банками. Было много усталости. Люди лежали на тряпье, спали или смотрели в небо, ничего не говоря. Всё было очень тихим и очень медленным, море сглаживало длинные волны из океанских далей, безразлично проскальзывавшие под затылком корабля к подножию мира.

Никто не говорил, только впереди слышался одинокий голос, который что-то тихонько пел, и это пение сливалось с медленным подъемом волн и дыханием машин. Всего лишь чей-то голос со своими «а-а» и «эйя-о», не то чтобы печальный, не то чтобы жалобный, просто легкий голос человека, привалившегося спиной к тюку, одетого в грязные лохмотья, с глубокими шрамами на лбу и щеках.

Нос «Сурабаи» поднимался на волнах, временами взбивая над палубой фонтанчик брызг, сквозь который просвечивала радуга. Обожженных солнцем людей накрывало холодным облаком. Финтан сел на палубу, чтобы послушать песню человека в лохмотьях. Робко подошли дети. Никто не говорил. Небо пожелтело. Потом настала ночь, а человек продолжал петь.

В конце концов Финтана заметил голландский матрос и спустился за ним. М-р Хейлингс был недоволен: «На грузовую палубу ходить запрещено, ты это знал!» May была в слезах. Она уже чего только не передумала, всякие ужасы: что его смыло волной, что он утонул, высматривала его в безжалостной струе за кормой, хотела, чтобы остановили корабль! Прижимала Финтана к себе, не в силах еще что-то сказать. Он в первый раз увидел ее плачущей и тоже плакал. «Я больше не буду, May, не пойду больше на палубу».

Потом, через некоторое время, спросил: «Слушай, May, а почему ты вышла за англичанина?» Он сказал это с такой серьезностью, что она засмеялась. Сжала его в объятиях, так крепко, что его ноги оторвались от палубы, и закружилась с ним, словно танцевала вальс. Такое не забыть, никогда. Сумерки на носу корабля, медленная песня человека в лохмотьях и May, что прижимала Финтана к себе, танцуя с ним на палубе до головокружения.

* * *

Они плыли к другим портам, другим устьям. Манна, Сетта-Крус, Табу, Сассандра, невидимые средь темных пальм, острова, что появлялись и исчезали, реки с илистыми водами, несущие к морю стволы деревьев, словно мачты, сорванные при кораблекрушении. Бандама, Комое, лагуны, огромные песчаные пляжи. May говорила с чиновником английской колониальной администрации по имени Джеральд Симпсон.

Он тоже плыл в Оничу, направлялся к новому месту службы. Его должность называлась District Officer, D.O. [8]8
  Окружной комиссар, глава округа ( англ.).


[Закрыть]«Я слышал о вашем муже», – сказал он May, ничего больше не добавив. Это был высокий худой человек с подкрученными кверху усами. На его горбатом носу красовались маленькие очки в стальной оправе, а светлые волосы были очень коротко острижены. Разговаривал он тихо, почти шепотом, едва шевеля тонкими губами, словно с презрением. Называл все порты и мысы, бросая взгляд на далекий берег. Говорил о кру, слегка повернув туловище к носу корабля и поблескивая оправой очков. Финтан его сразу же возненавидел.

«Эти люди… Все время разъезжают из города в город, способны продать что угодно».

И неопределенно кивал на человека, который пел вчера вечером в ритме волн.

Еще один человек заговаривал с May, тоже англичанин, а может, и бельгиец, с забавной фамилией Флоризель. Очень большой и толстый, краснолицый, вечно мокрый от пота. Он беспрестанно пил темное пиво и говорил громким голосом со смешным акцентом. Когда May и Финтан оказывались рядом, рассказывал им жуткие истории об Африке, о похищенных, изрубленных в мелкие кусочки и проданных на рынке детях, о веревках, натянутых ночью поперек дороги, чтобы выбивать из седла велосипедистов и тоже пускать на бифштексы. Историю о пакете, предназначенном одному богатому торговцу из Абиджана, в котором на таможне нашли разрубленное на части и завернутое в крафтовскую бумагу тело маленькой девочки, ручки, ножки и голову. Он громогласно рассказывал все это и сам шумно хохотал, один. May брала Финтана за руку и уводила подальше. Ее голос дрожал от гнева: «Он лжец, не верь этим россказням». Флоризель разъезжал по Африке, продавая швейцарские часы. Напыщенно заявлял: «Африка – важная дама, она мне дала всё». И с презрением смотрел на английских офицеров, таких бледных и затянутых в мундиры опереточных завоевателей.

Они плыли к лагунам, к мысу Пальмас, к Кавалли, Гран-Бассаму, Труа-Пуэну. Из темной земли выходили облака, отягченные песком и насекомыми. Как-то утром г-н Хейлингс принес Финтану на большом листе бумаги насекомое-веточку, неподвижное и невероятное.

На рассвете «Сурабая» вошла в бухту Такоради.

Двуколка двигалась по дороге прямо к морю. May сидела довольно прямо, укрывшись под соломенной шляпой, одетая в тонкое платье, на ногах – белые теннисные туфли. Финтан любовался ее загорелым профилем, блестящими ногами цвета бронзы. На передке двуколки помещался кучер, правя запаленной клячей. Время от времени он оборачивался, чтобы взглянуть на May и Финтана. Это был чернокожий великан-ганец с великолепным именем – Яо. Англичанин Симпсон собирался оспорить на пиджине [9]9
  Пиджин– общее наименование искусственных, суррогатных языков, возникающих в зонах межэтнических контактов. В данном случае речь идет о жаргоне, который разные народности колонизованной Западной Африки стали использовать для общения между собой и с белыми колонизаторами. Основа – английский язык с упрощенной до крайности грамматикой и большое количество слов из местных языков и наречий.


[Закрыть]цену поездки. «Понимаете, с этими людьми…» May не захотела, чтобы он их сопровождал. Ей хотелось остаться одной, с Финтаном. Они впервые въезжали в Африку.

Двуколка медленно двигалась по очень узкой дороге, вздымая за собой облако красной пыли. По обе стороны простирались огромные плантации кокосовых пальм, из хижин выходили дети.

Потом послышался шум. Финтан уловил его первым, сквозь топот лошадиных копыт и железный скрип двуколки. Шум был мягкий и мощный, как ветер в деревьях.

«Слышишь? Это море».

May попыталась рассмотреть его сквозь стволы пальм. И вдруг они приехали. Перед ними открылся пляж, ослепительно-белый, с чередой длинных волн, падающих одна за другой в ковер из пены.

Яо остановил двуколку под пальмами, привязал лошадь. Финтан уже бежал по пляжу, таща May за руку. Их овевал обжигающий ветер, вздувая просторное платье May, грозя сорвать шляпу. Она заливисто смеялась.

Они вместе бежали к морю, даже не разуваясь, пока пенная вода не залила им ступни и в одно мгновение вымочила их с ног до головы. Финтан вернулся назад, чтобы раздеться. Положил сверху ветку, чтобы одежду не унесло ветром. May осталась в платье. Только сняла свои тенниски и бросила на сухой песок. Волны накатывали из открытого моря, скользили, ворча и шурша по песку пляжа, и обрушивали на берег свою грохочущую воду. А потом отступали, засасывая ноги. May кричала: «Осторожно! Дай мне руку!» И они вместе падали в новую волну. Белое платье May липло к телу. Соломенную шляпу она держала в руке, словно выловила ее из моря. Никогда она не испытывала такого упоения, такой свободы.

На западе пляж был огромным и пустым, с длинной линией пальм до самого мыса. С другой стороны виднелись вытащенные на берег пир о ги рыбаков, похожие на стволы, поваленные бурей. Вдалеке по пляжу бегали дети, пронзая криками гул моря.

Яо ждал, покуривая в тени кокосовых пальм, рядом с двуколкой. Когда May села на песок, чтобы высушить платье и шляпу, он подошел. Его лицо выражало некоторое неодобрение. Он показал на место, где Финтан и May только что купались, и сказал на пиджине: «Здесь английская дама умерла в прошлом году. Утонула».

May разъяснила сказанное Финтану. У нее был испуганный вид. Финтан посмотрел на море, такое красивое, искрящееся, на косые волны, скользившие по зеркалу песка. Как тут можно умереть? Именно это хотел сказать его взгляд. Именно это думала May.

Все-таки они решили еще побыть на пляже. Большой Яо вернулся на прежнее место в тени пальм и опять закурил. Больше они ничего не слышали, кроме гула волн, обтачивающих рифы, шипения воды на песке. Обжигающий ветер колыхал пальмы. Небо было густого синего цвета, такого резкого, что от него кружилась голова.

В какой-то момент поперек волн пролетели птицы, почти касаясь пены. «Смотри! – сказала May. – Это пеликаны». Теперь что-то внушающее ужас, смертельно опасное чудилось им в этом пляже. Высыхая, шляпа May становилась похожа на обломок кораблекрушения.

May встала. От соленой воды ее платье сделалось жестким, от солнца саднило лица. Финтан оделся. Хотелось пить. Яо вскрыл им кокосовый орех на остром камне. May попила первой. Вытерла губы рукой и передала орех Финтану. Жидкость оказалась кислой. Потом Яо отковырял куски пропитанной кокосовым молоком мякоти и стал их посасывать. Его лицо блестело в тени, как черный металл.

May сказала: «Пора возвращаться на корабль». Ее знобило на горячем ветру.

Когда они вернулись на «Сурабаю», May вся горела. Настала ночь, а она все стучала зубами на своей койке. Судового врача на борту не оказалось.

«Что со мной, Финтан? Мне так холодно, и сил нет».

Во рту был вкус хинина. Ночью она вставала несколько раз, пыталась вызвать рвоту. Финтан сидел на краю койки, держал ее за руку. «Всё пройдет, вот увидишь, это пустяки». Смотрел на нее в сером свете из коридора. Слышал, как со скрипом трутся кранцы о причал, стонут швартовы. В каюте было жарко и душно, донимала мошкара. Снаружи, на палубе, видны были грозовые всполохи, облака беззвучно сталкивались меж собой. May в конце концов заснула, но Финтану не спалось. Он чувствовал усталость, одиночество. Солнце все еще горело в ночи на его лице, на плечах. Облокотившись о планширь, он пытался разглядеть за молом темную линию, где разбивались волны.

«Когда же мы приплывем?» May не знала. Вчера, позавчера она спрашивала у м-ра Хейлингса. Тот говорил о днях, неделях. О выгрузке товаров, о других портах, о других днях ожидания. Финтан почувствовал растущее нетерпение. Он уже хотел доплыть туда, в этот порт в конце путешествия, в конце африканского берега. Хотел сойти на сушу, углубиться за темную береговую линию, пересечь реки и леса до Оничи. Магическое имя. Магнетическое имя. Ему невозможно сопротивляться.

May говорила: «Когда будем в Ониче…» Очень красивое имя и очень таинственное, как лес, как излучина реки. У бабушки Аурелии в Марселе, над ее пухлой кроватью висела картина – поляна в лесу с отдыхающим стадом оленей. Всякий раз, когда May говорила об Ониче, Финтан думал, что там всё должно быть так же, как на той поляне, с зеленым светом, который пробивается сквозь листву больших деревьев.

«Он там будет, когда приплывем?»

Финтан никогда не называл Джеффри иначе. Не мог произнести слово «отец». Сама May называла Джеффри то по имени, то по фамилии – Аллен. Это было так давно. Может, она его уже и не узнает.

Теперь Финтан смотрел, как она спит в полутьме. После жара ее лицо выглядело совсем помятым, как у ребенка. Намокшие от пота волосы разметались, лежали крупными темными кольцами.

И незадолго до рассвета началось очень плавное, очень медленное движение. Финтан не сразу сообразил, что «Сурабая» отплывает. Судно скользило вдоль причалов, шло к выходу из гавани, к Кейп-Косту, Аккре, Кете, Ломе, Пти-Попо. Они плыли к устью большой реки Вольты, к Котону, к другим устьям, изливавшим грязь в океан, к устью реки Нигер.

Было уже утро. Корпус «Сурабаи» вибрировал от толчков шатунов, горячий ветер отгонял дым на корму, у Финтана воспалились глаза от бессонницы. На палубе, перегнувшись через планширь, он пытался разглядеть пепельно-серое море и убегавший назад черный берег в облаках крикливых птиц. Впереди, на грузовой палубе, кру, га, йоруба, ибо, дуала еще лежали, завернувшись в одеяла и положив головы на свои узлы. Женщины уже проснулись и, сидя на корточках, кормили грудных младенцев. Слышалось детское хныканье. Еще одно мгновение – и мужчины возьмут свои остроконечные молоточки, и вечно ржавые железные шпангоуты и крышки люков отзовутся гулом, словно корабль – гигантский барабан, гигантское тело, трепещущее от беспорядочных ударов своего многочастного сердца. И May повернется на койке, мокрой от пота, вздохнет, быть может, и позовет Финтана, чтобы он ей дал стакан воды из графина, стоящего на столике красного дерева. Все тянулось так долго, так медленно по колее бесконечного моря, такого разного и при этом одного и того же.

В Котону May и Финтан прошлись по длинной дамбе, разрезавшей волны. В порту стояло много судов под разгрузкой. А дальше – лодки рыбаков, окруженные пеликанами.

May надела легкое платье, то самое, в котором купалась в Такоради. На рынке в Ломе она купила себе новую соломенную шляпу. О пробковом шлеме и слышать не хотела. Говорила: «Пускай такое жандармы носят». Финтан надевать шляпу отказался. Его прямые каштановые волосы, ровно подстриженные на лбу, сами казались шапкой. После купания в Такоради он уже не слишком хотел сходить на землю. Оставался на палубе с помощником капитана Хейлингсом, который наблюдал за разгрузкой товаров.

Небо было низким, молочно-серым. С первых же часов дня начиналась одуряющая жара. На причалах докеры громоздили выгруженные ящики и готовили к погрузке кипы хлопка, мешки с арахисом. Грузовые стрелы поднимали полные товаров сетки. На грузовой палубе уже никого не было. На берег сошли и мужчины, и женщины со своими младенцами, примотанными к телу покрывалами, с узлами на голове. Стояла странная тишина, остов и корпус корабля перестали резонировать, машины остановились. Слышалось только непрерывное гудение генератора, двигавшего грузовые стрелы. Через широко открытые люки стал виден трюм, вздымающаяся пыль, освещенная электрическими лампочками.

– May, ты куда?

– Скоро вернусь, любовь моя.

Финтан, томимый дурным предчувствием, смотрел, как она спускается по наружному трапу, а вслед за нею гнусный Джеральд Симпсон.

– Идем! Прогуляемся по дамбе, посмотрим город.

Финтан не хотел. У него сжималось горло, он сам не понимал почему. Быть может, потому, что однажды так оно и случится, придется спуститься по трапу, войти в город, а там будет ждать тот человек и скажет: «Я Джеффри Аллен, я твой отец. Пойдем со мной в Оничу». А еще, когда он смотрел на светлый силуэт May, ее белое платье надувалось от ветра, как парус. Подав руку англичанину, она слушала его разглагольствования об Африке, о чернокожих, о джунглях. Это было невыносимо. Тогда Финтан закрылся в каюте без иллюминатора, зажег ночник и начал писать историю в тонкой тетрадке для рисования жирным карандашом. Сначала вывел заглавие печатными буквами: ДОЛГОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ.

Потом приступил к самой истории: ЭСТЕР. ЭСТЕР ПРИПЛЫЛА В АФРИКУ В 1948 ГОДУ. ОНА СПРЫГИВАЕТ НА ПРИЧАЛ И ИДЕТ В ЛЕС.

Это было хорошо – писать историю, закрывшись в каюте, среди полной тишины, при свете ночника, чувствуя солнечный жар, исходящий от неподвижного корпуса корабля.

КОРАБЛЬ НАЗЫВАЕТСЯ НИГЕР. ОН ПОДНИМАЕТСЯ ПО РЕКЕ МНОГО ДНЕЙ.

Финтан чувствовал жжение солнца на своем лбу, как когда-то давно, в Сен-Мартене. Боль в точке между глаз. Бабушка Аурелия говорила, что там третий глаз, чтобы читать будущее. Всё это было таким далеким, таким давним. Словно никогда и не существовало. Эстер идет через лес, полный опасностей, ее подстерегают леопарды и крокодилы. ОНА ПРИХОДИТ В ОНИЧУ. ТАМ УЖЕ ГОТОВ БОЛЬШОЙ ДОМ, С ОБЕДОМ И ГАМАКОМ. ЭСТЕР ЗАЖИГАЕТ ОГОНЬ, ЧТОБЫ ПРОГНАТЬ ДИКИХ ЗВЕРЕЙ. Время было ожогом, который двигался по лбу Финтана, как когда-то летнее солнце, поднимаясь высоко-высоко над долиной Стуры. У времени был горький вкус хинина, едкий запах арахиса. Время было холодным и сырым, как застенки каторжников на острове Горэ. ЭСТЕР СМОТРИТ НА ГРОЗЫ НАД ЛЕСОМ. КАКОЙ-ТО НЕГР ПРИНЕС КОШКУ. I AM HUNGRY [10]10
  Я голодна ( англ.).


[Закрыть], ГОВОРИТ ЭСТЕР. ТОГДА ВОТ ТЕБЕ КОШКА. ЧТОБЫ ЕСТЬ? НЕТ, ДЛЯ ДРУЖБЫ. Пришедшая ночь остудила солнечный ожог на лбу Финтана. Он услышал голос May в коридоре, резкий выговор Джеральда Симпсона. Снаружи было прохладно. Электрические вспышки беззвучно чертили зигзаги по небу.

На палубе первого класса стоял м-р Хейлингс, голый по пояс, в шортах цвета хаки. Курил, глядя на работу грузовых стрел.

– Что ты тут делаешь, Junge? [11]11
  Юнга ( голл.).


[Закрыть]Маму потерял?

Он схватил мальчика за голову. Мощные руки стиснули Финтану виски и тихонько приподняли его, так что ноги оторвались от палубы. Увидев это, May вскрикнула:

– Нет! Вы же мне малыша покалечите!

Помощник капитана засмеялся и стал раскачивать Финтана, держа за голову.

– Это им только на пользу, мадам, растут лучше!

Финтан вывернулся. С тех пор, завидев м-ра Хейлингса, оставался на расстоянии.

– Смотри, вон там канал Порто-Ново. В первый раз я им проходил совсем молодой. Мы тогда крушение потерпели. – М-р Хейлингс показывал на горизонт, на острова, затерянные в ночи. – Наш капитан выпил, понимаешь, и посадил судно на песчаную отмель, поперек, из-за отлива. Наша посудина перегородила канал, и никто больше не мог пройти в Порто-Ново! Вот была потеха!

В тот вечер на «Сурабае» был большой праздник. Отмечали день рождения Розалинды, жены одного английского офицера. Капитан всё подготовил. May была очень возбуждена. «Представляешь, Финтан, танцы! В салоне первого класса будет музыка, все могут прийти». Ее глаза блестели. У нее был вид школьницы. Она долго подбирала платье, жакет, туфли. Напудрилась, накрасила губы, долго расчесывала свои красивые волосы.

После шести часов стемнело. Голландские матросы развесили гирлянды лампочек. «Сурабая» стала похожа на большой торт. Ужина в этот вечер не было. В большом красном салоне первого класса кресла отодвинули к стенам, длинный стол накрыли белыми скатертями. На стол поставили букеты красных цветов, корзины с фруктами, бутылки, подносы с закусками, украсили салон бумажными гирляндами, а в углу гудел, как самолет, большой вентилятор.

Финтан остался в каюте, сидел на койке со своей тетрадкой при свете ночника.

– Что ты там делаешь? – спросила May.

Она подошла, чтобы прочитать написанное, но Финтан закрыл тетрадку.

– Так, ничего, уроки.

Теперь боль во лбу утихла. Воздух был тих и легок. Волны поднимали и опускали судно у пирса. Африка была так далеко. Затерялась где-то в ночи, за пирсом, среди всех этих фарватеров и островов, затонула в начавшемся приливе. Вокруг корабля тихо струилась речная вода. За May зашел г-н Хейлингс. Он был в красивой белой форме с галунами и в фуражке, слишком маленькой для его великанской головы.

«Видишь, Junge, – он всегда называл Финтана так, на своем языке, – мы уже в объятиях великой реки Нигер, это ее вода тут течет. Воды в реке Нигер столько, что она опресняет море, а когда далеко-далеко, в пустыне рядом с Гао, идет дождь, море здесь становится красным, а на пляжи выбрасывает стволы деревьев и даже утонувших животных».

Финтан смотрел на черную воду вокруг «Сурабаи», словно и в самом деле видел проплывающие туши.

Когда начался праздник, May увлекла Финтана в большой салон первого класса, залитый светом гирлянд и ламп. На столах стояли букеты, с железных потолочных балок свисали фрукты. Английские офицеры в белом окружали голландского капитана, толстого бородача с багровым лицом. Несмотря на вентилятор, крутившийся в полную мощь, было очень жарко, наверняка из-за всех этих электрических лампочек. Лица лоснились от пота. На женщинах были легкие платья с декольте, они обмахивались испанскими веерами, купленными в Дакаре, или меню.

Возле украшенного цветами стола стоял полковник Меткаф со своей женой Розалиндой и почетные гости, неестественно прямые в своих торжественных одеяниях. Голландские стюарды подавали шампанское, фруктовые соки. May отвела Финтана к буфету. Казалась перевозбужденной, почти встревоженной.

– Идем, дорогой, поешь.

– Я не голоден, May.

– Нет, ты непременно должен что-нибудь попробовать.

Салон наполняла музыка. На внушительных размеров проигрывателе крутили джазовые пластинки, разносился хриплыми раскатами голос Билли Холидей, поющей Sophisticated Lady.

Англичане словно выстроили бастион вокруг четы Меткаф. May протиснулась к буфету, таща Финтана за руку. Выглядела совсем девочкой. Мужчины поглядывали на нее. Джеральд Симпсон что-то шептал ей на ухо. Она смеялась. Она уже выпила несколько бокалов шампанского. Финтану было стыдно.