Текст книги "Час эльфов"

Автор книги: Жан-Луи Фетжен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Береги его, дьявольское отродье, смотри за ним, как за собственным сыном!

– Он будет мне вместо сына, – пробормотал Мерлин.

Утер смерил его взглядом, видя перед собой это тщедушное и взволнованное существо, которое ему так хотелось сломать пополам. Затем он посмотрел на Антора, глядевшего на него, словно верный пес, и гнев его поутих.

– Храбрый Антор…

Король улыбнулся ему и продолжал пристально смотреть на него, в то время как новая мысль рождалась в его голове, и смотрел он на него так долго, что молодой рыцарь стал переминаться с ноги на ногу, краснея как девица.

– У тебя есть дети, Антор?

Рыцарь отрицательно помотал головой.

– А земля?

Тот пожал плечами, смущенно улыбнувшись.

– А ты, женщина? – спросил Утер, обратившись к кормилице. – Ты замужем?

– Мой муж умер. Но у меня остался сын, Кай… Ему почти два года.

– Сын… Это хорошо.

Утер, казалось, снова повеселел и смотрел по очереди то на Мерлина, то на них, довольный собой.

– Что же, Антор, отдаю тебе мою землю, Систеннен. Это всего лишь укрепленная кочка на опушке леса, но она дает титул барона и насчитывает несколько крестьянских мансов,[32]32
  Сельскохозяйственный надел величиной 5-10 гектаров, уступаемый сеньором вольным крестьянам взамен на оброк.


[Закрыть] которые принесут тебе неплохой доход. И отдаю тебе эту женщину, – добавил он, хитро взглянув на кормилицу. – Увозите Артура, воспитывайте его вместе с…

– …Каем, – шепнула она, пока король старался вспомнить его имя.

– Да, именно. Никто не должен знать, что Артур мой сын, но я рассчитываю на тебя, я хочу, чтобы ты берег его больше жизни и сделал из него мужчину. Мерлин поедет с вами. Подчиняйся ему во всем, Антор… Лишь он один может забрать у вас Артура, когда придет время.

Утер некоторое время колебался, но потом кончиками пальцев погладил щечку своего сына. Артур схватил его палец, засунул себе в рот и принялся сосать, и сердце короля сжалось. Он осторожно убрал руку и взглянул на Мерлина.

– Ты доволен?

– Я-то да… Надеюсь, что Ллиэн…

– Или так, или никак.

Утер все еще улыбался, но глаза его влажно блестели, а подбородок подрагивал. Мерлин удержал его за плечо в тот момент, когда король выходил из комнаты, но тот сбросил его руку и вышел не оборачиваясь.

Им больше не суждено было увидеться.

XII
ЗИМНЕЕ УТРО

Только стражники, охранявшие главные ворота, в три часа пополуночи видели, как они выехали. Антор ехал верхом на вьючной лошади, черной как ночь, с луком за спиной, с притороченным к седлу мечом, впереди повозки, запряженной двумя быками, которых подгонял хлыстом Мерлин, совершенно неузнаваемый в своем плаще и меховой шапке. Он шел пешком, так как король не смог (или не захотел) выделить еще одну лошадь для их поездки. До поместья Систеннен путь был неблизкий, особенно по заснеженным дорогам, и если Утер хотел его наказать, то лучше не мог бы и придумать.

Заря была великолепной – и впервые за много дней длинная розовая полоса прочертила бледно-голубой снег и разукрасила всеми цветами радуги пологи множества палаток за чертой городских укреплений. В небе не было ни облачка – лишь постепенно тающие темные завитки. В этом можно было увидеть счастливое предзнаменование. По крайнем мере, именно это ощутил Утер, когда отъехала повозка, в которой укрылись кормилица, ее сын Кай и Артур.

Он инстинктивно обернулся и посмотрел на главную башню, выискивая глазами окно их спальни, в надежде увидеть Игрейну. Она больше с ним не разговаривала, отказалась открыть ему дверь, но Утер все же велел предупредить ее о том, когда они выезжают, а также где он будет находиться на крепостных валах, если вдруг ей захочется показаться там или в последний раз обнять сына. Конечно, с такого расстояния он ничего не видел, но как она могла не прийти, когда ее ребенок покидал ее, сонно посапывая на руках другой женщины? Утер постоял так несколько долгих минут, повернувшись к этому немому окну в надежде, что прощающий взгляд Игрейны остановится на нем.

Он хорошо понимал, что вот так оторвать от нее сына было самым худшим предательством, и что она не скоро простит его, но этот отъезд предшествовал другому – его собственному отъезду с армией. Уехать, не повидав ее, будет еще большим огорчением…

Через какое-то время он почувствовал, что замерз, и переключил внимание на крытую повозку, на неуклюжего и неловкого Мерлина, оскальзывающегося на каждом шагу, на горделивую фигуру Антора, восседавшего словно принц на своей огромной лошади. Через две-три недели, самое большее через месяц молодой шевалье окажется в Каэр Систеннен, вдалеке от войны и придворных волнений, имея в кармане пергамент, который вряд ли сможет прочесть, скрепленный королевской печатью и удостоверяющий, что он становится новым хозяином поместья. И это было очень хорошо. Что бы ни случилось, Артур будет расти там, где вырос сам Утер. По правде сказать, он едва ли будет богаче своих крестьян, но зато будет жить свободно и беззаботно в этом лесном краю. Старый Элад, капеллан его отца, научит его молиться, читать и наверняка опасаться эльфов. Антор обучит его верховой езде, охоте, обращению с оружием. А что касается Мерлина… Что ж, Мерлин будет присматривать за ним и, возможно, когда-нибудь скажет ему, кто был его отец.

Они пересекли палаточный лагерь, и теперь уже некому было обращать на них внимание, разве что нескольким солдатам, стоявшим на часах, которым новоиспеченный барон Систеннен приветственно помахал рукой. Безусловно, он должен был наслаждаться сейчас этим восходом солнца, этим свежим ветром, крепким запахом быков и поскрипыванием колес по свежему снегу на дороге. Простой и храбрый человек, чьи мечты стали реальностью, когда король дал ему жену, титул барона, достаточно имущества, чтобы дни его текли счастливо, и двоих детей, которые хоть и не были его детьми, но которых он воспитает как своих собственных… И жизнь, не стоит забывать о безопасной жизни, вдали от готовящегося сражения… А ведь это было больше, чем у него самого, бедного короля, который рисковал все потерять: жену, ребенка, трон и жизнь, а может быть, и получить вновь все, и уже навсегда.

Утер глубоко вздохнул и попытался прогнать дурные мысли, окидывая взором огромный палаточный лагерь, просыпавшийся с первыми лучами солнца. Вся эта масса людей, все эти кони… Конечно, их было меньше, чем то неисчислимое множество, последовавшее за Пендрагоном во время его неудержимой кавалерийской атаки, но на этот раз он был самим собой, только человеком – не менее, чем человеком. На этот раз они победят копьем и мечом, а не волшебством. Это будет новый отсчет, второй шанс. Ллиэн была права… Пусть талисманы окажутся на священном острове, пусть исчезнут там, и пусть о них забудут до скончания веков!

Невольно он обратил взгляд на озеро, к незаметной тропке, по которой они с Ульфином шли от потерны до мостика и дальше, до стоянки эльфов и гномов. Снялись ли те уже с этого места? Скорее всего, нет. Они должны дождаться Фрейра, Ульфина и этого висельника, который будет им проводником. Однако в той стороне не было видно ни единого дымка…

Он услышал, как на дозорной дорожке кто-то поскользнулся и разразился ругательствами. Это был герцог Лео де Гран, завернувшийся в меховую накидку, скрывавшую его руку на перевязи.

– Я знаю, что ты собираешься мне сказать, – произнес Утер, поднимая руку и предупреждая его возражения. – Не беспокойся понапрасну, армию поведу я. Это не наказание… Ты по-прежнему остаешься коннетаблем королевства, но ты ранен. Ты даже не сможешь удержать копье.

Эти слова задели герцога за живое. Его лицо блестело от пота, он покраснел не столько от холода, сколько от усилий, затраченных на подъем на крепостную башню. Он переступал с ноги на ногу – муж его сестры не дал ему возможности произнести заранее приготовленную маленькую речь. И теперь он был в замешательстве, пытаясь найти новые неопровержимые аргументы. Утеру стало жаль его, и, не подумав о его ране, он добродушно похлопал его по плечу. Кармелид невольно вскрикнул от боли.

– Прости меня. Вот видишь, я забыл…

– Ничего, – проворчал в бороду Лео де Гран. Тем не менее, он отступил и повернулся так, чтобы раненая рука не пострадала во время нового проявления неуместных дружеских чувств.

– Кстати, – сказал Утер, – ты мне нужен.

Герцог вопросительно поднял кустистую бровь.

– Нужно, чтобы ты увез Игрейну в Кароэз. В Лоте останется совсем мало людей, чтобы защитить ее, если вдруг… В общем, ты меня понял.

Утер попытался улыбнуться, но получилась лишь жалкая гримаса.

– А теперь расскажи мне все, что ты знаешь о монстрах…

Они отправились в путь темной ночью, при свете Луны и звезд, но эльфам и гномам этого было вполне достаточно. Трое людей из их отряда – Ульфин, Фрейр и убийца Герри, которого посадили на мула, чтобы он не смог удрать, – не видели ничего, но таращили глаза, чтобы не отстать. Далеко впереди, как он привык, пешком шел Тилль, и рядом с ним летел его сокол. Это был следопыт, способный в течение долгих часов бежать, не ощущая усталости, бесшумно, как лиса. Чуть позже, когда станет светлее, наверное, всадники поедут быстрей, но пока лошади шли шагом, так медленно, что Тилль, хотя и был пешим, значительно их обогнал.

Ллиэн молча ехала рядом со своим братом Дорианом и лучником Кевином. Тишину ночи нарушали лишь крики ночных птиц и хруст снега под копытами лошадей. Все бодрствовали, но предотъездная лихорадка спустя несколько часов сменилась всеобщим молчанием. Даже Фрейр наконец угомонился. Королева отпустила поводья своей кобылы Ильры, и ее расслабленное тело мерно покачивалось в такт лошадиному шагу, а сама она погрузилась в свои мысли.

Весь день, спрятавшись на холме среди заснеженных кустов, они наблюдали бесконечную процессию покидающей Лот армии, построенной по батаям, и эта картина запечатлелась в ее памяти. Началось все на восходе дня, когда отряд конных разведчиков на полном скаку вылетел из палаточного лагеря, приведя все в варварский беспорядок. И потом длинные когорты пехотинцев, вооруженных ножами, луками, пиками, а то и чем попало, вслед за ними вышли в поход. Они шли сомкнутыми рядами, защищая обозы телег и целые стада быков и овец. Среди этого столпотворения иногда виднелись высокие кресты, которые несли как знамена одетые в темные рясы монахи, как будто им мало было крестов на щитах и плащах… Наконец показались рыцари, которых с крепостных башен приветствовали все оставшиеся в городе женщины, дети, старики и те немногочисленные мужчины, солдаты или слуги, получившие приказ остаться в Лоте и испытавшие от этого чувство стыда. Зимнее солнце ярко светило, играя на шлемах и латах. Казалось, что под лесом копий неторопливо течет нескончаемая серебряная река. Несмотря на разделяющее их расстояние, эльфы ощущали, как земля под копытами лошадей дрожит и вибрирует, словно от ударов огромного барабана. Каждый конрой нес разноцветные знамена, они весело полоскались на ветру, придавая шествию праздничный вид. Возможно ли, чтобы люди любили войну, были счастливы и горды участвовать в сражениях? Ллиэн хотела поговорить об этом с Мирддином, но он уехал с сыном Утера, и она не решалась задать этот вопрос Ульфину. А сейчас, когда их тайная процессия пришла на смену живописному шествию армии в сверкающих доспехах, уже было слишком поздно.

Впрочем, какая разница… Пусть идут в бой с песней или животным страхом – момент истины, в конечном счете, наступит для всех, когда ужас сражения обрушится на них с внезапностью морской бури. Ллиэн видела, как уходила армия, знала, что среди них был Утер, и снова почувствовала, как ее охватило то новое человеческое чувство, которое она уже испытывала раньше, на поляне среди эльфов. Утер, Мирддин и она пошли тремя разными путями, разошлись в разные стороны, и теперь Ллиэн почувствовала себя одинокой, несмотря на то, что рядом были ее брат, Тилль, Кевин и другие. Ей казалось, что больше они не свидятся. Как долог этот путь до Каб-Бага…

Вдруг ночную тишину нарушил крик, сопровождаемый звуком падающего тела, беспорядочной руганью и стремительным конским топотом. Она инстинктивно обернулась и едва успела защитить рукой лицо. Перед ней промелькнула тень, и лезвие кинжала резануло по ее тунике. Это был Герри.

– Хватайте его! – закричал хриплым голосом Фрейр. – Он украл моего коня!

Кевин уже нацелил свой лук, но Ллиэн жестом остановила его. Варвар подбежал к ним и с удивлением увидел, как она выпрямилась на своей лошади и издала пронзительное ржание. Было слишком темно, даже для глаз эльфов, чтобы рассмотреть, что творилось впереди, но они услышали, как лошадь поднялась на дыбы, подчиняясь ее приказу, и сразу после этого снова послышался звук упавшего тела.

Фрейр среагировал мгновенно. Было странно видеть, как быстро человек такого роста и сложения побежал по глубокому снегу. Ллиэн пустила рысью свою кобылу и через несколько мгновений подъехала к ним, но все же недостаточно быстро, чтобы удержать варвара. Если выбитый из седла бедняга Герри ничего не сломал при падении, то Фрейр, очевидно, собирался исправить это. Он так яростно размахивал своими огромными, словно молоты, кулачищами, что это напугало эльфов и привело в восхищение гномов.

– Фрейр, остановись! – закричала Ллиэн.

Но варвар не слышал ее, взбешенный наглостью этого висельника, посмевшего исподтишка сбросить его с лошади, чтобы украсть ее. В самом деле, на муле он не смог бы далеко уйти…

– Давай! – азартно кричал Бран, подойдя со своими спутниками поближе. – Прибей его!

Ллиэн неприязненно взглянула на него, соскочила со своей лошади и попыталась оттащить варвара. Тот с силой оттолкнул ее локтем, даже не сознавая, что делает. Но тут же, бросив свою жертву, Фрейр поспешно подбежал к королеве и подхватил ее на руки, как ребенка.

– Все в порядке, – пробормотала Ллиэн, переводя дыхание. – Теперь отпусти меня.

Варвар с виноватым видом повиновался, а потом, поскольку гномы приветствовали его громкими возгласами, хлопая в ладоши, даже слегка улыбнулся.

Ллиэн опустилась на колени возле Герри, вернее, того, что от него осталось. Его челюсть находилась под странным углом, нос и губы были разбиты, да еще было неизвестно, жив ли он. Она обернулась к остальным и как раз в этот момент заметила улыбку.

– Не над чем смеяться, – сказала она. – Если ты его убил, безмозглый болван, мы можем возвращаться в Лот или пойти на смерть вместе с Утером. Ты хочешь снова увидеться со своим сыном? Да или нет?

При упоминании Галаада лицо великана омрачилось. Он пробормотал что-то извиняющимся тоном но Ллиэн лишь пожала плечами и отвернулась от него.

Они оставались там до утра, теряя драгоценные часы, чтобы позаботиться об убийце из Гильдии. А что оставалось делать? Его невозможно было посадить в седло в таком состоянии, и пришлось ждать, пока Герри придет в себя. Раненому устроили ложе, натянув между двумя деревьями плащ, а Ллиэн и Судри, объединив свои лекарские познания, сменяли друг друга у его изголовья. При свете раннего утра обнаружилось, что состояние его еще хуже, чем казалось ночью. И ничто в мире – ни магия камней, ни лекарственные травы не могли излечить такое количество увечий. Кроме того, его лицо было изуродовано. Челюсть вправили, но Герри потерял почти все зубы и не переставал сплевывать кровь. С распухшими губами, вздувшимися, почерневшими деснами, он беспрерывно стонал и не мог стоять. На обочине дороги, на снегу, виднелись кровавые следы избиения.

Гномы развели огонь и начали что-то варить. Остальные, включая эльфов, искоса поглядывали на них, явно надеясь, что питье предназначено для всех. Запах горящих дров и горячего вина быстро распространился вокруг и достиг укрытия, где Судри спал сном праведника, неосознанно прислонившись к истерзанному телу убийцы. Ллиэн, неподвижная, как скала, наблюдала за ним, и вероятно, Герри пришло в голову, что и она тоже спит. На краткий миг он поднял голову, и королева заметила, как сверкнули его глаза под заплывшими веками, и как он уставился на кольцо у нее на пальце.

– Это кольцо Маольт, – тихо произнесла она. – Кольцо Гильдии. С ним ты мог стать ее предводителем, если бы снова оказался в Каб-Баге. Но в том состоянии, в котором ты находишься… Весь вопрос в том, сможешь ли ты продолжать путь и привести нас к подземному ходу. Проводи нас, и я отдам тебе кольцо. Если ты откажешься, у нас не будет другого выбора, как сойти с дороги и присоединиться к армии Утера, чтобы погибнуть вместе с ним. Но в этом случае, разумеется, тобой займется Фрейр…

Он повернул к ней голову, такой жалкий и страшный одновременно, с изуродованным лицом и подвязанной челюстью, на которой повязка почернела от засохшей крови. Его губы приоткрылись, но он смог произнести лишь что-то нечленораздельное. Взгляд его, однако, был весьма красноречив.

– Я вижу, ты меня понял, – сказала она.

Потом Ллиэн сделала вид, что собирается встать и покинуть его ненадежное укрытие, но Сумасброд удержал ее за рукав.

– У войска… нет… никакого… шанса.

Ллиан пристально смотрела на него и пыталась понять, то ли он улыбался, то ли это была гримаса боли. Она надеялась, что второе.

– Хозяина… предупредили… – прошептал он снова.

– Надеюсь, что так, – громко сказал Ульфин, и королева вздрогнула от неожиданности. – Можно сказать, мы все сделали для этого!

Рыцарь улыбнулся ей, но Ллиэн заметила в его глазах страх, который не соответствовал его уверенному тону. В этот момент они оба подумали об Утере, о его ни о чем не подозревающей армии, которая шла на смерть, чтобы расчистить им путь.

– Раз ты можешь говорить, значит, можешь и ехать верхом, – прогремел Ульфин.

Он схватил Герри за шиворот, вскинул себе на плечо и без церемоний посадил на спину мула.

– Сеньор Фрейр, он ваш! – крикнул он, и убийца с ужасом увидел, как варвар подходит к нему, держа в руках кожаный шнур.

Их взгляды скрестились на краткое мгновение. Фрейр ухмылялся. Он тоже схватил Герри за воротник, резко сорвал с него плащ и набросил ему шнур на шею. Затем, отпустив на такую длину, чтобы тому хватило сесть в седло, демонстративно поднял свой огромный кулачище и остаток шнура затянул вокруг своего запястья.

– Постарайся оставаться на моей высоте, – сказал он и подкрепил свою угрозу, резко дернув шнур и наполовину придушив своего пленника.

– Отправляемся! – крикнула Ллиэн, обращаясь к гномам, продолжавшим свою трапезу и глазевшим на забавный спектакль.

Пока те собирались, остальные тронулись в путь. Презрительным жестом Фрейр указал Герри на его плащ, валяющийся на земле, как грязная лужа на белом снегу.

– Молись, чтобы мы добрались до ночи. А то в такой холод…

Утром второго дня на приличном расстоянии от войска бродили несколько волков. Утер, однако, усвоил урок Лео де Грана. Они не выходили из лагеря, не разжигали огня. Ночь была ужасной, но, по крайней мере, они не рисковали быть застигнутыми врасплох, даже если некоторым из них и удалось сомкнуть глаза. Люди стояли плотными каре, закутавшись в плащи, защищенные от ветра повозками, которые по приказу командующего были выставлены с северной стороны в качестве укреплений. И как только показались волки, тысячи людей в едином порыве вскочили и так дико заорали, потрясая оружием и размахивая руками, что хищники убежали, жалко поджав хвосты. Это не было победой, поскольку еще не было сражения, и ни одна стрела не была выпущена. Тем не менее, бегство волков вызвало смех и радостные восклицания. Люди поздравляли друг друга, громко переговаривались и топали ногами. Полусонные, полузамерзшие, они отряхивали свои задубевшие на морозе плащи под оранжевыми лучами раннего утреннего солнца, собирали оружие и передавали по кругу мехи с вином, чтобы согреться. Утер видел вокруг себя лишь посиневшие от холода лица и покрасневшие носы, но все эти лица лучились радостью, да и сам он ощущал себя захваченным этим ребяческим воодушевлением, простым счастьем нарождающегося дня, силой, исходящей от этой массы людей. Рыцари, составлявшие его ближайшую охрану, тоже улыбались, помогая ему надевать доспехи. Утер на мгновение остановил свой взгляд на коленопреклоненной фигуре чуть в стороне и склонил голову, узнав Илльтуда Бреннокского. Аббат был одет по-походному, как все остальные, сбоку у него висел меч, и он вовсе не походил на служителя Церкви, а скорее на рыцаря, которым он когда-то был. Он молился про себя, соединив руки и склонив голову, подставив выбритый затылок зимнему ветру. Утер был признателен ему за то, что тот не навязывал им всем благодарственный молебен. В данный момент он хотел есть и замерзал от холода, и ничто не казалось ему более срочным, чем закончить экипировку и поднять лагерь. Отвернувшись от монаха, он надел кольчугу поверх мягкой кожаной туники, в которой спал, одернул ее, чтобы она плотнее облегала тело, набросил поверх кольчуги белый плащ и предоставил Адрагаю завязать вокруг бедер пояс с Экскалибуром. Наконец он надел наголовник, потом подхватил свой шлем и приторочил его к седлу. По взглядам и ухмылкам рыцарей он почувствовал, что они ждут, когда он с ними заговорит, но он не мог ни обмануть их, ни тем более сказать то, чего они от него ждали.

– По коням, друзья мои!

Могли ли они знать, что, несмотря на свою многочисленность и силу, вся эта армия была лишь приманкой, отвлекающим маневром и что большинство из них скоро погибнет в безнадежном сражении?

Утер одним из первых поставил ногу в стремя и с высоты своего коня окинул взором равнину, заполненную людьми и кишевшую, как муравейник. Какая разница, в конечном счете? Битва есть битва…

Понадобилось меньше часа, чтобы построиться и начать движение в маршевом порядке. Окруженный своими рыцарями, король ехал шагом среди пехоты, с непокрытой головой, чтобы каждый мог узнать его. Солдаты, когда король проезжал мимо них, поднимали вверх пики или белые щиты, украшенные красным крестом, а самые смелые окликали его и хлопали по покрытому попоной крупу его коня, словно это была лишь прогулка, а не канун сражения, в котором сотни и тысячи из них погибнут еще до вечера. Они жевали на ходу и протягивали Утеру то кусок окорока, то хлеб, который он с удовольствием принимал, то мех с вином, из которого он пил, запрокинув голову, и отличный аппетит короля радовал их. Затем Утер пришпоривал коня и рысью направлялся к другой группе, потрясая Экскалибуром, сверкающим в лучах восходящего солнца. Так прошла большая часть утра, затем в рядах шагающих солдат стала чувствоваться усталость, и всеобщее ликование постепенно сошло на нет.

Они были всего в десятке лье от Лота, а пейзаж уже становился более холмистым, с нагромождениями острых черных камней, торчавших из земли, словно кости гигантского скелета. Войско продвигалось вперед тремя колоннами по пути, проложенном легкой кавалерией. В центре находилась плотная масса пехоты и лучников, защищенных с каждой стороны батаями рыцарей. Шевалье Уриен командовал арьергардом, имея под началом конрой из нескольких десятков человек, чтобы охранять повозки с провиантом, запасом копий и стрел. Этого было вполне достаточно. Позади них был только Лот. Монстры были впереди, где-то за этими холмами, и если подонки из Гильдии действовали так, как надеялся Утер, значит, они должны были уже нестись им навстречу усиленным маршем, охваченные варварской яростью, готовые к решающей схватке.

Но об этом пока рано было думать. Незадолго до шестого часа дня вдали послышался внезапный крик. Утер привстал на стременах как раз вовремя, чтобы увидеть, как его легкая кавалерия, возвращаясь, несется, поднимая за собой тучи снега. Отряд разведчиков галопом примчался к королю, чтобы предупредить о том, что каждый видел своими глазами: войско монстров стояло впереди, образуя темную линию на гребне холмов. Они были еще далеко, более чем в лье отсюда, но ни у кого не возникло сомнения, что это не был авангард или отдельный отряд… Там были тысячи монстров, их темная кишащая масса мерцала, как гнилое болото, под бледным солнцем. Утер почувствовал обращенные к нему взгляды его людей, в которых смешались надежда и страх. Один молодой солдат совсем рядом с ним был в старинном шлеме, явно ему большом, принадлежавшем, вероятно, его отцу. Чтобы что-нибудь разглядеть, ему приходилось сильно запрокидывать голову назад…

– Эй ты! Как твое имя? – громко закричал Утер, чтобы его все слышали.

Молодой человек снял шлем и с удивлением уставился на короля, который ему улыбался, а потом заулыбались и все его товарищи, подталкивая его локтями.

– Ожье, – пробормотал он.

– Давай, Ожье, приходи ко мне после битвы. Я велю сделать для тебя шлем по твоему размеру!

Шутка была так себе, но люди смеялись от души. Утер вынул из ножен Экскалибур, взмахнул им над головой и крикнул; «Да хранит вас Бог!» – и затем понесся галопом к невысокому холму; за ним следовали его рыцари и Нут, в руках которого развевалось королевское знамя. Вид войска, построенного по батаям, успокоил его: было движение, слышались крики, ощущалась нервозность, но не было ни малейшего смятения. Толпа пехотинцев выстраивалась в каре (в первых рядах стояли закаленные в боях воины), защищенное с боков лучниками. Двойная линия копьеносцев располагалась перед ними, наклонно воткнув в землю свои длинные пики и образовав из них стальной частокол. Монахи, которых было не более десятка, также вбили в землю свои высокие кресты, образовавшие подобие небольшой рощицы позади выстроившихся батаев. Среди них выделялся Илльтуд, ожесточенно рывший мерзлую землю. Утер спросил себя, будет ли он так же ожесточенно сражаться, когда кресты будут сметены ордами Безымянного… Постепенно со всех сторон к холму, на котором расположился король, подъезжали галопом рыцари-баннереты, получали приказы и тотчас же уносились с развевающимися на ветру знаменами. Утер оставил при себе лишь Нута и Канета де Керка. Адрагай Темноволосый и Мадок Черный, два неразлучных брата, должны были командовать войском. Ду командовал лучниками. Один человек был послан в замыкающие ряды, чтобы передать Уриену приказ – переставить повозки перед линией войск. Все рыцарство получило приказ отступить за пехоту и укрыться в неровностях местности. И построившись таким образом, они ждали удара.

После подготовительной лихорадки люди перевели дыхание. Пот струился по их лицам, руки и ноги гудели, ни у кого и в мыслях не было веселиться. Они сняли вещевые мешки, плащи, все то, что сковывало движения, и свалили все эти пожитки сзади, словно груды мусора.

Кое-какое движение еще прошло по рядам, когда Уриен начал перемещение своих повозок: надо было выпрячь животных и развернуть обоз перед линией копьеносцев. Оруженосцы выгрузили из повозок толстые, как бочки, связки стрел и поволокли их к рядам лучников. Наконец все успокоилось, и тишину нарушали лишь приглушенные приказы командиров, изо всех сил старающихся сохранить боевой порядок в своих отрядах.

В нависшей тишине раздавалось заунывное мычание выпущенных на волю быков. Почти везде пехотинцы, построенные в каре, вытягивали шеи, вставали на цыпочки, а то и взбирались на плечи товарищей, чтобы разглядеть, что происходило вокруг. Армия была построена в боевом порядке, ожидая страшного удара, но монстры продвигались медленно, шагом, бесшумно – так им придется идти не меньше часа, чтобы столкнуться в рукопашной. Их бесформенная темная масса постепенно накрывала заснеженные холмы, и в этой толпе никак нельзя было заметить боевого порядка. Это было подобно занавесу, который задергивают, чтобы скрыть дневной свет, подобно приливу, накрывающему песчаный берег. Люди полагали, что их много, но теперь они понимали, что значит «несметное количество». На них шло не войско – это был целый народ. И эта тишина… Тишина была хуже всего. От этого движущегося моря не исходило ни единого звука, даже ропота. Вскоре стали видны их кроваво-красные знамена, вьющиеся на ветру, блеск их темных доспехов, но не слышалось ни гула, ни лязга оружия.

По приказу Ду один из лучников выпустил стрелу как можно дальше, и все следили за ее полетом, пока она не вонзилась в землю более чем в ста туазах.[33]33
  Двести метров, максимальная дальность стрельбы из большого английского лука боевой стрелы с широким наконечником


[Закрыть]

– Никому не стрелять, пока они не дойдут до той отметки! – крикнул он.

Немногим удалось разглядеть эту отметку, особенно из-за повозок, стоящих перед ними, но, по крайней мере, это хоть как-то могло занять умы. Лучники начали втыкать перед собой в снег запас стрел, чтобы потом стрелять быстрее. У них будет не более двадцати секунд на стрельбу, без возможности как следует прицелиться, пока враг не подойдет вплотную. Наиболее опытные лучники успеют выпустить четыре, а то и пять стрел, может, и больше, пока будут держаться копьеносцы.

Монстры приближались. Сейчас они находились на расстоянии в тысячу шагов,[34]34
  Тысяча шагов составляет примерно полтора километра.


[Закрыть] может быть, ближе, в четверти лье, но не ускоряли шаг. Когда они были в трех-четырех сотнях туазов, люди начали становиться на колени и целовать землю, и вскоре это движение захватило всю линию батая.

– Что они делают? – спросил Илльтуд, оказавшийся подле Утера.

– Это старинный обычай, – пробормотал король, не глядя на него. – Это значит, они готовы вернуться в землю.

Аббат покачал головой и улыбнулся:

– Тогда, может быть, пора обратиться к Богу.

Если это был вопрос, то Утер не обратил на него внимания и не ответил.

– Да хранит тебя Небо, сын мой…

Оба мужчины молча посмотрели друг на друга, такие похожие в своих незапятнанных плащах и отливающих матовым блеском кольчугах.

– Тебя тоже, отец мой, – сказал король, и снял перчатку, чтобы пожать ему руку. – Может статься, мы не увидимся больше…

Утер умолк, подыскивая слова.

– Скажите Игрейне…

И снова Илльтуд улыбнулся:

– Я скажу ей об этом.

И, вынув меч, он рысью поскакал по направлению к рощице крестов. Утер проводил его взглядом. Никакого сомнения, он будет сражаться…

Утер увидел, как он соскочил с коня рядом со своими монахами, и вскоре их хор запел низкими и певучими голосами «Non Nobis», затем «Те Deum», и это суровое пение было столь проникновенным, что на глаза короля навернулись слезы.

Стоявшие рядом с ним Нут и Канет де Керк увидели его покрасневшие глаза, но не могли понять охватившего его внезапного чувства. Пение было красивым, песнь – грустной, но слезы вызвало не это, а воспоминание об Игрейне. Он уехал, не повидавшись с ней, без единого слова, без единого жеста, и возможно, он умрет в этот день, так и не узнав, любит ли она его еще.

И вдруг он в один миг принял решение.

– Нут, Канет! Сажайте аббата на коня, дайте ему пару крепких ребят, и пусть они едут вслед за королевой – пусть даже в Кармелид, если понадобится. Скажите ему… чтобы он передал мое послание до захода солнца!

Рыцари кивнули в ответ и бросились исполнять приказ. Им с трудом удалось заставить святого отца покинуть свою паству и увезти его с поля битвы. Глядя, как он мечет громы и молнии, можно было не сомневаться, что он проклинает короля, но, по крайней мере, Утер был доволен, что спас от смерти святого человека.