Текст книги "Кайкен"
Автор книги: Жан-Кристоф Гранже
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
23
– Нужно, чтобы мой квартал патрулировали день и ночь. Машину для наблюдения перед моим домом. С Гийара не спускать глаз круглые сутки. На выезде из его тупика в сквере Шези – тоже машину для наблюдения. И перед каждым его автосалоном. Следить постоянно! Так, чтобы, если говнюк кашлянет, у меня вибрировал мобильный!
Пассан быстро шел по коридору, Фифи следовал за ним по пятам.
– У нас нет таких возможностей, Олив, сам знаешь.
– Сейчас позвоню судье.
– Ни к чему. За Гийаром уже следят.
– Кто? – Пассан остановился.
– Спецназ. Альбюи и Малансон.
Он знал обоих – бывалые ребята. Настоящие профи, из тех, кого скорее увидишь в кевларовом бронике и шлеме, чем в гражданском.
– Кто их привлек? Леви?
– Нет. Кальвини. – Фифи улыбнулся во все свои желтые зубы. – Он умнее, чем ты думаешь. И без твоих истерик допер, что за Гийаром нужен хвост.
– Этого мало, – сказал Оливье, покривив душой. – Я хочу, чтобы этим занялись наши ребята, сечешь?
– По мне, так это ты не сечешь. Теперь ты никому ничего не поручишь…
– Потому что дело уже не за мной? – Расхохотавшись, Пассан двинулся дальше. – И что с того? Оформим людей и оборудование для другого расследования. Да не мне тебя учить!
Оказавшись перед дверью своего кабинета, он подергал ручку. Заперто. Пассан торопливо вытащил связку и попытался вставить ключ в замок. Ничего не вышло. Приглядевшись, он понял, что замок сменили – на нем еще блестела смазка.
– Какого черта?
– Как раз об этом я тебе и толкую с самого твоего приезда. С сегодняшнего дня тебя перевели в третий отдел. В службу статистики.
– Какой еще статистики?
– Сортировать по категориям все правонарушения, следить за уровнем преступности, за развитием криминальной обстановки в Девяносто втором департаменте за последние полгода.
– Да с этим справится любой компьютер.
– Они рассчитывают на твой наметанный глаз.
– Да ведь я не из региональной судебной полиции!
– Официальный запрос. – Панк достал из кармана конверт. – Ты временно переводишься из уголовки. В виде исключения. Тебя командируют туда специально, чтобы составить служебную записку для министра внутренних дел. Можно сказать, идешь на повышение, – добавил он с сарказмом.
– А как же текучка?
– Ею займется Реза.
– Реза с набережной Орфевр, тридцать шесть?
– Мы возвращаемся туда.
– Без меня?
Фифи не ответил. После поражения еще и полный разгром. Оливье запустил пальцы в волосы, словно надеясь извлечь оттуда какую-то идею или объяснение. Но сумел процедить только:
– Твою мать…
– Кто бы спорил. Пока твое вчерашнее дельце не замнут, сиди тихо и не высовывайся. Заройся в цифры, и пусть о тебе забудут.
– А кто будет следить за моим домом?
– Пока ты можешь разве только подать жалобу в ближайший комиссариат. Хотя, если честно, из-за этой твоей истории с чупа-чупсами вряд ли кто-нибудь оторвет задницу от стула.
Стиснув челюсти, Пассан кивнул. Желчь жгла ему горло.
– Показать тебе твой новый кабинет?
Молча они пешком поднялись на четвертый этаж. Там все было в точности как у них: ковровые покрытие, светильники, кондиционированный воздух. Разве что стены и двери незастекленные. Ну, хоть вздремнуть или подрочить можно спокойно.
Напарник отпер кабинет номер 314, посторонился и вручил ему ключ. Пассан осмотрел свое новое жилище. По иронии судьбы солнце как раз пробилось сквозь тучи и осветило скорбную картину: комната от пола до потолка была забита папками, на полу, подпирая дверцы шкафов, громоздились скоросшиватели, стол был завален кипами пожелтевших от времени, пыльных, ветхих бумаг.
– На кой черт весь этот хлам?
– А это чтобы ты провел сравнительный анализ с прошлыми годами.
Пассан вошел в кабинет. Солнце высветило повисшую в воздухе пыль.
Фифи с усмешкой наблюдал с порога. Пассан было подумал, что тот над ним издевается, но тут напарник вытащил из кармана бумажку.
– Есть и хорошая новость.
– Что это?
– Сенсация дня.
Пассан схватил бумажку и прочел: «Николя Вернан». Он вопросительно взглянул на Фифи.
– Я тут утром пил кофе с корешем из ЦБТЛ. [12]12
ЦБТЛ —Центр по борьбе с торговлей людьми.
[Закрыть]Они готовят облаву. Хотят накрыть сеть педофилов, которых уже несколько месяцев выслеживали в Интернете.
– Этот парень в списке?
– За год он побывал почти на трех тысячах самых стремных педофильских сайтов. Его ник Садко.
– Ну и что?
– А то, что он работает в нантерской «Социальной помощи детству».
Пассан тут же понял. Связаться с этим типом и поторговаться. Посулить, что его имя исчезнет из списка в обмен на досье Патрика Гийара. Блеф, конечно. У него не было возможности предлагать подобную сделку, да и помогать педофилу он бы никогда не стал. Но кому это известно? Точно не этому мерзавцу.
– Когда их повяжут?
– В пятницу. У тебя есть время до конца недели, чтобы выманить у него досье. Офис «Социальной помощи детству» – в мэрии Нантера, меньше чем в километре отсюда, и…
– Знаю.
Он сунул записку с именем в карман и поблагодарил Фифи. Панк испарился. Пассан закрыл дверь и взялся за телефон.
Ну и дерьмо. Заключить сделку с педофилом, чтобы выманить у него досье предполагаемого убийцы. Сведения об этом чудовище считай что в кармане… Может, и хватит, чтобы заставить его признаться, предъявить обвинение – и арестовать.
Хорошие новости для легавого.
24
Солидарность госслужащих.
Именно эту карту Пассан разыграл с Николя Вернаном. Оливье позвонил ему в офис, представился и тут же все выложил: про слежку в Интернете, облаву в следующую пятницу и его имя в списке. Он готов спасти Вернана от самого страшного, помочь избежать ареста, не допустить скандала в госструктурах. Тот пытался отнекиваться, но Пассан назвал его «Садко» и добавил: «Только не по телефону». И назначил встречу в шесть часов вечера в «Крис-Бель» – знакомом ему пивном ресторане за пирамидальным зданием нантерской мэрии. Вернан даже не успел ответить – полицейский повесил трубку.
Остаток дня Пассан провел, не копаясь в статистике, а выясняя, кто из тех, кого он когда-то посадил, недавно вышел на свободу. Названивал по телефону, рылся в базах данных и Интернете, проверяя процессы, апелляции, запросы об условно-досрочном освобождении, местонахождении и алиби каждого из своих врагов. Расспрашивал коллег, осведомителей, старых знакомых, собирая сведения обо всех, кто мог затаить на него зло. После трех лет службы в Центральном комиссариате Десятого округа на улице Луи-Блан, четырех в спецназе и семи в уголовке таких набралось немало.
Но ничего определенного Пассан не нашел. Только надышался пыли и забил голову самыми отстойными воспоминаниями, но составить толкового списка подозреваемых так и не сумел.
В том, что касается охраны дома, ему удалось добиться одного: патруль от комиссариата на площади Мутье в Сюрене время от времени будет проезжать мимо. Лучше, чем ничего. Жалобу он не подавал, бумаг не подписывал, местные полицейские просто оказывали ему услугу из солидарности. Ни дети, ни Наоко домой пока не вернулись. А на вечер он кое-что придумал.
17:30. Сейчас он ехал к ресторану, где была назначена встреча, вверх по проспекту Жолио-Кюри в Нантере. Перед мэрией, здоровенной пирамидой в стиле майя, он припарковался на навесной стоянке и пошел вниз, к улице 8 Мая 1945 года. Он знал эти места как свои пять пальцев: именно здесь когда-то ходил, прогуливая занятия.
Однажды ему довелось вернуться сюда, когда он только начал работать в уголовке: 27 марта 2002 года Ришар Дюрн устроил в нантерской мэрии бойню, застрелив из пистолета восемь советников и ранив девятнадцать. Оказавшись на месте убийства, Пассан задал себе лишь один вопрос: не были ли они с безумным убийцей одноклассниками? Оба родились в 1968 году и протирали штаны в одних и тех же классах лицея Жолио-Кюри, напротив мэрии. И тогда он возблагодарил небеса за то, что сам не стал ни преступником, ни безумцем.
Бар «Крис-Бель» никуда не делся – что-то вроде пещеры из плексигласа под бетонным навесом. Помнится, это название получилось из имен хозяйских детей: Кристиана и Изабель. Пассан вошел в бар. И внутри ничего не изменилось: поддельное дерево, поддельная кожа, поддельный мрамор. Даже в мрачном освещении чувствовалось что-то искусственное, фальшивое.
Своего клиента, укрывшегося в отдельной кабинке, он узнал сразу. Долговязый, с вытянутой головой, тот очень прямо сидел перед своей кружкой пива. Как никто другой, Пассан знал, что не стоит судить людей по их внешности, но этот тип как нельзя лучше подходил на свою роль. В приглушенном свете бара из-под прядей сальных волос поблескивала бледная кожа. Сразу видно – извращенец.
Пассан бесцеремонно уселся перед ним за столик. Когда тот подпрыгнул, он убедился, что обратился по адресу. Вытащил из кармана сложенные пополам листки, выхваченные наугад из груды бумаг в кабинете.
– Знаешь, что это такое?
– Нет… нет.
– Список посетителей одного довольно грязного сайта.
– Я… не понимаю… – Вернан испуганно покосился на листки.
– Не понимаешь? – Наклонившись, Пассан продолжал доверительным тоном: – Твой ник в этом списке встречается больше тысячи раз. Есть даже доказательства, что ты заходил на этот поганый сайт из своего офиса. Тебе нужны даты и часы?
Белый как бумага подонок посерел от ужаса. Оставалось его добить.
– Да у вас в конторе бардак, как я погляжу.
Выпятив грудь, педофил попытался взять себя в руки и потянулся к бумагам. Пассан схватил его за запястье и резко вывернул, заставив Вернана взвыть от боли.
– Ну-ка убери лапы, мы еще не договорились.
Пассан отпустил руку Вернана, она тут же исчезла со стола. Слезы выступили у негодяя на глазах.
– Чего желаете, месье? – Рядом с Пассаном возник официант.
– Спасибо, ничего, – буркнул полицейский, не сводя глаз со своей жертвы.
– Сожалею, но у нас принято заказывать.
Подняв голову, он увидел сорокалетнего здоровяка со злобным лицом и сообразил, что это и есть Кристиан, сын хозяина.
– Ну а ты сам чего желаешь? – Пассан вытащил удостоверение.
Тот буквально растворился в воздухе. Вернан съежился на своем стуле. С каждой секундой он выглядел все более одиноким и напуганным. Он уже понял, что о служебной солидарности можно забыть.
– У таких гнид, как ты, есть два пути, – с холодной яростью заговорил Пассан. – Попроще и посложнее.
Его собеседник попытался сглотнуть; кадык задергался, но, похоже, ничего не вышло.
– Тот, что попроще: я прямо сейчас отведу тебя в тихий уголок и двумя бетонными плитами размозжу тебе яйца. Мой собственный вариант химической кастрации.
Вернан молчал. Пассан догадывался, что под столом тот медленно, едва не сдирая кожу, трет ладонь о ладонь.
– А… сложный путь? – выдохнул тот наконец.
– Правосудие пойдет своим ходом. С тем, что у нас на тебя есть, и с тем, что я добавлю, ты сядешь надолго.
– Вы…
– В тюряге с гадами вроде тебя обхождение особое. Это будет подольше, чем с бетонными плитами, да и побольнее, но уж поверь, в итоге выйдет то же самое. Будешь хранить свои яйца в банке, как евнухи в китайской империи.
– Вы… вы точно легавый?
– На свете полно легавых вроде меня, сраный урод. – Пассан ухмыльнулся. – И слава богу. Не то такие говнюки, как ты, гуляли бы на свободе и развлекались себе с малолетками.
– Чего… чего вам надо?
– Ручка найдется?
Чиновник протянул ему «Стайпен». Наверняка подумал, что Пассан собирается вогнать ее ему под ноготь или выколоть глаз.
– Дай руку.
Видимо, Вернан решил, что плохо придется ногтю, но Оливье всего лишь записал у него на ладони фамилию Гийара.
– Рожден анонимно семнадцатого июля семьдесят первого года в Сен-Дени. Завтра в полдень здесь же передашь мне его досье.
– Невозможно. Вся эта информация конфиденциальна. К тому же это и не в моем ведении.
– Вот что действительно невозможно, так это убрать твое хреново имя из списка. – Пассан потряс бумагами.
– Фамилия… – Вернан взглянул на свою ладонь, – очень распространенная.
– Семнадцатого июля семьдесят первого года. Сен-Дени. Найдешь. Я на тебя полагаюсь.
Пассан сунул бумаги в карман и плюнул извращенцу в пиво.
– Завтра в полдень, здесь же. И не вздумай меня подвести.
Выходя из ресторана, он чувствовал, что пиджак прилип к его мокрым от пота плечам. Не староват ли он для таких выходок? В то же время Пассан чувствовал, что неплохо справился с ролью злого полицейского, а в его профессии – это вроде страховки на будущее.
Седьмой час. Начинается второй раунд.
25
Наоко скачала из Интернета испанский DVD, единственную доступную версию «The Sky’s the Limit». [14]14
«До самого неба» (англ.).
[Закрыть]Малоизвестный фильм Фреда Астера 1943 года. Хотя ее мать была фанаткой Годара, Трюффо и Рене, Наоко любила лишь классический балет и чечетку. Пассан бы предпочел, чтобы ей нравились фильмы Мидзогути и театр кабуки. Другие думали, что она обожает японских идолов [15]15
Идолы– в японской поп-культуре идеал и предмет обожания фанатов, юные девушки с имиджем чистоты и невинности.
[Закрыть]и безумные представления буто. Но нет, вкусы у нее были скорее западные, причем старомодные. Ее восхищали классические балеты – «Жизель», «Коппелия», «Лебединое озеро». Она знала наизусть имена всех прима-балерин и хореографов. В юности в Токио сердце ее билось в такт па-де-де. В то время она часто мечтала об Грандопера и Большом – легендарных театрах, в которых поклялась себе побывать.
А больше всего она любила американские музыкальные комедии тридцатых-пятидесятых годов, но не позднее фильмов Стэнли Донена с Одри Хепберн, «Вестсайдской истории», «Звуков музыки»… Все, что было снято потом, ее не трогало.
Десять часов вечера. Она блаженствует. Дети уложены. Разомлев после сорокадвухградусной ванны, она нежится в тепле, словно в облаке покоя и довольства. Наконец-то…
Наоко расположилась в спальне, установив поверх стеганого красного одеяла деревянный поднос со спаржевым супом и обжаренным чаем. Не сводя глаз с экрана, она то лакала, как кошка, то отхлебывала душистую жидкость. К вечеру ее гнев утих, да и мысль, что ключи Пассана теперь у нее в кармане, успокаивала. Отныне он не сможет встревать в ее жизнь.
Внезапно она схватила пульт и остановила DVD. Ей послышался странный стук, выбивавшийся из ряда привычных звуков дома. Она тут же подумала о Диего – где он?
Наоко прислушалась: все стихло. Она представила себе нутро здания: канализационные трубы, электрическая проводка, вентиляция. Все эти системы архитектор скрыл в стенах дома, нигде ни выступа, ни кабеля. Наоко это не нравилось – словно бы дом жил собственной потаенной жизнью.
Она поднялась с постели и осторожно двинулась к двери. В коридоре ни звука. Наоко рискнула выйти. В темноте все выглядело застывшим. Не включая свет, она сделала несколько шагов. Всюду царила тишина. Ее босые ноги заледенели.
Первая мысль была о детях: они мирно спали в полумраке, усыпанном звездочками ночника. Когда она выключила лампу, в темноте ее тревога только усилилась. Что же все-таки она слышала? Удары? Шаги? Диего? Постороннее присутствие? Это не мог быть Пассан.
Она проверила в детской стенные шкафы и вернулась в коридор. И подавила крик. Перед ней, тяжело дыша, стоял Диего. Наоко расхохоталась. Она готова была его расцеловать. Пес казался совершенно спокойным. Она спустилась по лестнице, собака пошла за ней. Полы из крашеного бетона, раздвижные перегородки, почти никакой мебели: прямыми линиями, оголенностью дом напоминал традиционное японское жилище, но более тяжелое и основательное, не боящееся землетрясений.
Наоко пересекла гостиную, столовую. Все тихо. Она направилась в подвал – логово Пассана. Зажгла свет в коридоре и обошла все комнаты. Здесь ей было неуютно, словно бывший муж оставил после себя привкус горечи. Крадучись, она вернулась наверх и пошла на кухню, не в силах справиться с тревогой, несмотря на присутствие Диего.
В темноте Наоко прислонилась к стойке и заставила себя дышать глубже. Наконец она направилась к холодильнику. Надо выпить фруктового сока и ложиться спать. Она уже было взялась за ручку, когда заметила в окне машину Пассана.
Мгновенно ею вновь овладело бешенство. Наоко бросилась к входной двери, схватила ключи и выскочила наружу. Она пересекала лужайку, чувствуя, как пятки отбивают ритм по земле. В том же ритме бились и ее мысли. Она ненавидит этого человека – его упертость, упрямство, замашки легавого. Он так ничего и не понял. И никогда не поймет…
Она яростно нажала на пульт. Ворота открылись. Наоко перешагнула порог, не обращая внимания на мокрый асфальт под босыми ногами.
– Какого черта ты здесь делаешь? – заорала она.
– Приехал посмотреть, все ли у вас в порядке. – Пассан опустил стекло.
На пассажирском сиденье лежал термос с зеленым чаем и роман Танидзаки, доносилась тихая мелодия флейты сякухати – стандартный набор старомодного япошки. Наоко готова была его убить.
– До тебя что, утром не дошло? Сейчас моя неделя, усек? Ты не имеешь права здесь ошиваться! Я пожалуюсь моему адвокату!
– Твоему адвокату? – Пассан приподнял брови. – Мы вроде решили обратиться к одному адвокату!
– Я передумала. – Она скрестила руки.
– Значит, наше соглашение отменяется?
– Проваливай, или я вызову полицию.
– Похоже, она уже здесь.
Пассан открыл дверцу, но Наоко тут же захлопнула ее ударом пятки.
– Мы больше не живем вместе! – заорала она. – Заруби себе на носу: ты мне больше не нужен!
– Я видел, как ты зажгла свет в подвале. – Оливье кивком указал на дом. – Что-то не так?
Уж этот его покровительственный тон и невозмутимость телохранителя!
– Вали отсюда! – Наоко снова пнула дверцу.
– О’кей. – Он успокаивающе поднял руку и повернул ключ зажигания. – Только не нервничай.
Наоко прорвало. Она кулаками забарабанила по крыше машины:
– Вали отсюда! Вали отсюда!
Пассан сорвался с места. Шины взвизгнули на мокром асфальте, Наоко едва успела отскочить.
Вдруг она почувствовала, что задыхается. Поднесла руку к горлу, и внезапно ее вывернуло наизнанку. Едкая струя опалила пищевод, обожгла лицо. Она упала на колени, слезы застилали глаза.
Через несколько секунд отпустило. Стало легче: она извергла ком гнева, распиравший ее с самого утра.
Шатаясь, Наоко пересекла лужайку. Диего ждал ее, серая шерсть пса в свете фонарей казалась серебристой. Наоко подумала было, что он выбрался через кухонный люк, но потом заметила приоткрытую дверь. В своем гневном порыве она забыла ее закрыть. Погладила пса, который радовался ей так, словно они встретились после долгой разлуки.
– Хорошо, Диего… Хорошо, ну, успокойся.
Ее трясло, но в то же время она чувствовала себя опустошенной, выпотрошенной. Наконец-то она сможет спокойно уснуть. На кухне, не включая свет, она прополоскала рот водой из-под крана. И тут вспомнила, что хотела выпить стакан фруктового сока.
Она открыла дверцу холодильника и с воплем отскочила назад. Прямо ей в лицо усмехался мертвым ртом полугодовалый зародыш.
26
Пассан заставил разуться всех: полицейских, криминалистов, судмедэксперта… Нечего топтаться по его дому в грязных ботинках, пусть даже и в бахилах. Он вызвал тяжелую артиллерию: комиссариат Сюрена, парней из своей опергруппы, Рюделя из института судебной медицины, Заккари с ее командой. Теперь уже ни к чему щадить Наоко. Отныне она на передовой.
Сейчас он расхаживал по лужайке, издалека наблюдая за бывшей женой. По правде говоря, он опасался новой стычки, словно сам виноват во всем, что случилось этой ночью. Хотя, в сущности, так оно и было.
При свете вращающихся мигалок Наоко казалась ему прекрасной, как никогда. Босая, обхватив руками дрожащие плечи, она держалась очень прямо среди суетившихся вокруг людей в синей форме, которые протягивали ленту ограждения. Позади нее белая штукатурка стены в ярком свете проблесковых маячков напоминала огромный киноэкран.
– Никакой это не ребенок.
Стоя на лужайке, Стефан Рюдель стягивал комбинезон. Под бумажным коконом он был одет в свитер «Лакост», джинсы и топсайдеры с белыми подошвами – словно вот-вот вернется на свою яхту или зайдет выпить в кондитерскую «Сенекье» в Сен-Тропе.
– Что? – переспросил Пассан. – Что ты сказал?
– Это труп обезьяны, – продолжал тот, запихивая комбинезон в ранец. – Семейства капуцинов или уистити, что-то в этом роде.
Пассан потер лоб. Из кухни доносились щелчки вспышек, там толпились эксперты из криминалистического отдела. В его собственной кухне.
– Вообще-то, я в курсе, как выглядят обезьяны.
– Просто эту освежевали.
Пассан всматривался в лицо Рюделя, словно перед ним был какой-то редкий манускрипт, способный поведать невообразимую тайну.
– Будешь делать вскрытие?
– Обезьяны не по моей части.
– Вызови ветеринара. Придумай что-нибудь.
– Отправь ее в Институт судебной медицины, – проворчал тот. – Посмотрим, что можно сделать.
С ранцем в руке он растворился в ночи, даже не попрощавшись. Наоко тоже исчезла – наверняка пошла посмотреть, как дети. Пассан еще потоптался, потом попробовал сосредоточиться. Значит, это обезьяна. В каком-то смысле отличная зацепка. Они будут разрабатывать этот след, они…
Подняв глаза, он увидел на другой стороне улицы соседей, прильнувших к окнам. Да чтоб тебя! Все, чего он так хотел избежать, происходило по самому худшему сценарию. Явная, четко обозначенная угроза, чрезвычайная ситуация – все причины удариться в панику. Это уже не капризы чокнутого полицейского, а стандартная процедура «обеспечения безопасности пострадавшего». Одно хорошо: теперь он без труда добьется постоянного наблюдения за домом.
Отметил он и другое: настоящий это зародыш или ободранная обезьяна, намек на беременность очевиден. Все равно что подпись: Акушер.
Вернувшись в дом, он наткнулся на Заккари: она, по-прежнему в белом комбинезоне и помятом капюшоне, обувалась под закрытой галереей.
– У тебя что-нибудь есть?
– Рано судить. Но на первый взгляд ничего особенного: ни взлома, ни отпечатков, ни черта. Мои парни еще ищут.
Он и не ждал чуда. Человека, способного проникнуть в дом полицейского, когда тот лично сторожит ворота, любителем никак не назовешь.
– Прочешешь мне кухню и все остальные комнаты, – начальственным тоном велел Пассан.
Координатор пожала плечами.
– Что? – крикнул он.
– Да ничего. Мечтать не вредно, – ответила она и с хромированными чемоданчиками в руках направилась к воротам.
Пассан обернулся. Наоко, с обычным решительным видом, снова стояла на крыльце.
В детстве он без конца читал и перечитывал сборник «Пятнадцать фантастических историй». Среди них была «Венера Илльская» Проспера Мериме – рассказ о древней статуе, выкопанной из земли, с черным телом и белыми глазами, сеявшей ужас вокруг себя. Это воспоминание всегда питало его уверенность в том, что женщина – это неотвратимая природная сила с огромными белыми глазами и суровым взглядом. И в каком-то смысле он обрел негатив той Венеры – белую статую с черными глазами.
– Не замерзла?
Наоко покачала головой. Он приблизился и остановился в паре метров от галереи.
– Детишки спят?
– Уж не знаю, как им это удается. – Она кивнула удивленно, но с облегчением. – Я закрыла ставни. Ты уверен, что им необходимо уехать?
– Уверен. Я хочу, чтобы криминалисты перерыли дом сверху донизу. Ты дозвонилась до Сандрины?
– Она в пути. Ты мне наконец объяснишь, что происходит?
– Судмедэксперт ясно дал понять, что это не зародыш. – Пассан предпочел ответить уклончиво.
– Что же тогда?
– Обезьяна. Капуцин или уистити.
– Похоже на шутку. – У Наоко вырвался нервный смешок.
– Тело ободрано. На вскрытие вызовут ветеринара. Завтра мы узнаем больше.
– Ты мне так и не ответил, что происходит.
– Ничего.
– Только не води меня за нос! – Она ударила его кулаком по руке. – Это как-то связано с твоей работой? Это что, предупреждение?
– Пока рано судить, – снова увильнул Пассан.
– Кто мог такое сделать?
– У меня есть догадки, но я должен кое-что проверить.
– Чупа-чупсы принес не ты? – Ее словно осенило.
– Не я.
– Придурок.
– Мне не хотелось тебя тревожить.
Японка прошлась по лужайке, то меркнущей, то сверкающей в свете проблесковых маячков. Все вокруг выглядело нереальным. Она провела рукой по волосам, сдерживая слезы:
– Ты всегда все от меня скрывал. И продолжаешь скрывать… Все работа в полиции…
– Я пытался тебя защитить.
– Ты отлично справился. – Ее рыдание перешло в смех.
– Понятия не имею, какого черта тут творится. Я должен снова жить в доме.
– Ни за что. – Наоко отскочила, словно ужаленная.
– Только пока все утрясется.
– Я сказала: ни за что. Мы не станем возвращаться к прежнему.
– Тогда ты уезжай с детьми.
– Ну уж нет. Это слишком легко.
Он покачал головой, выражая недовольство, но в глубине души был рад ее непреклонности. Они с ней отлиты из одной стали.
– Тогда уступи мне очередь.
– Что?
– Поменяемся завтра же. Я останусь здесь на неделю.
Наоко прикусила губу. Безупречные мелкие белые зубы блеснули между округлых губ.
– А детям что скажем?
– Что-нибудь придумаем. Главное, я буду здесь и смогу что-то предпринять, если понадобится.
Она не ответила. Ее молчание означало согласие.
Наконец она вздернула подбородок и объявила:
– А вот и Сандрина.
