Текст книги "Орниф, или Сквозной ветерок"
Автор книги: Жан Ануй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
Фабрис. Спустя две недели вы усадили эту особу в поезд и отправили домой – потому что познакомились с дочерью секретаря бельгийского посольства, которая нередко навещала вас в отеле.
Орнифль(махнув рукой). Еще одна дура. Я и позабыл о ней… Разве всех упомнишь!
Фабрис. Под конец вы взяли в любовницы торговку устрицами и поселились с ней в маленькой комнатушке в Пирее, где ваш след затерялся. Однако вскоре после этого вы очутились в больнице для иностранцев – вас доставили туда с ножевой раной.
Орнифль. У торговки устрицами был еще другой любовник, которого звали Софоклом – совсем как того, настоящего, – только этот чересчур серьезно относился к любви! Ты, может быть, не заметил, что греческий театр совершенно не признает любовных сцен. Древние греки были воспитанными людьми!
Фабрис. Оправившись от болезни, вы поселились у одной англичанки, сестры милосердия той же больницы – некоей Бетти Брук!
Орнифль. Я все еще нуждался в уходе. У нее была прелестная грудь, все остальное – так себе… Но это была самая красивая грудь, какую я когда-либо видел… (Лицемерно вздыхает.) Как все это, должно быть, суетно, господи! (Неожиданно с ликующим видом.) А следующая кто?
Фабрис(вдруг выйдя из себя, отшвыривает папку). Вы омерзительны!
Орнифль(удивленно). Но почему?
Фабрис. Я надеялся, что чтение этого досье заставит вас устыдиться.
Орнифль. Устыдиться? Чего? Я готов устыдиться, я полон решимости устыдиться, я глубоко убежден, что время для этого уже настало, но я хочу точно знать, чего именно я должен стыдиться?
Фабрис. Я надеялся, что вы наконец осознаете всю бесплодность жизни, отданной наслаждениям!..
Орнифль(мягко). Наслаждения никогда не бывают бесплодными, по крайней мере в момент, когда их вкушаешь… О каком еще, пусть более достойном, занятии человека можно сказать то же самое? Или ты считаешь, что я лучше доказал бы свое преклонение перед красотой, осматривая греческие храмы? (Добродушно.) Некоторые из этих молодых женщин были прекраснее статуй, если это может тебя утешить…
Фабрис(вынув еще один листок из своей папки, агрессивно). Странное противоречие – этот постыдный период жизни в Греции вдохновил вас на создание стихов, самых чистых, самых волнующих со времен Аполлинера. В те дни весь Париж приветствовал в вас надежду молодого поколения!.. Спустя три месяца после появления вашей книги, из-за которой две восторженные провинциалки покончили с собой, вы взялись писать куплеты для нового обозрения в парижском казино!
Орнифль(разводит руками). Ну да… Во-первых, не будем все валить в одну кучу. Эти две провинциалки были, видно, дуры набитые. А я к тому времени уже убедился – гораздо раньше моих критиков, – что я не гений… А просто способный поэт, сам понимаешь, немногого стоит!.. К тому же эти волнующие стихи нимало не взволновали моих кредиторов, а ведь я был в долгу как в шелку… Наконец, – что тут поделаешь? – я обожал атмосферу парижского казино! Как же ее звали – а ну-ка, загляни в свое досье – молоденькую танцовщицу-англичанку, которая в ту пору родила тебе братца?
Фабрис(с серьезным видом листая бумаги). Береника Смит.
Орнифль (восхищенно). Береника! Ну, вот видишь! Все же я старался держаться в рамках литературы. Люди всегда лучше, чем их изображает молва!
Фабрис(вдруг срывается на крик). Но моя мать вас любила! Из этой суетной жизни она смогла бы сотворить великую любовь!
Орнифль(мягко). Как ты думаешь, уехал бы я, если бы любил твою мать? Любовь – дар божий! Я говорю об этом, конечно, понаслышке, но знаю, что никто еще от любви не отказывался. Но я не любил твою мать… Ты истратил кучу денег, чтобы узнать об этом с некоторым опозданием. А если бы я женился на ней и мы вместе стали бы тебя растить, ты, без сомнения, все понял бы гораздо раньше и заплатил бы за это еще дороже – маленький невинный рекрут, ввязавшийся в эту сомнительную битву… Был бы ты счастливее? Не уверен. Сказать по правде, положение сироты имеет свои выгоды.
Фабрис(оскорбленно отшатывается от него). Вы – чудовище!
Орнифль (словно охваченный вдруг усталостью). Ничуть! Этим словом слишком уж злоупотребляют. Разве я виноват, что мы живем на Луне? Ты ведь читал Жюля Верна: поднимешь руку, чтобы помахать кому-нибудь в знак приветствия, и… фюйть… Ты уже далеко! Страшная вещь – изведать счастье. Убеждаешься, что жизнь невесома… Ты любишь Маргариту?
Фабрис. Всей душой и навсегда!
Орнифль. И тебе никогда не хочется застонать при виде другой девушки, которая пройдет по улице, взмахнув рукой? Девушки, которая никогда не будет твоей, потому что ты уже отдал свое сердце другой?
Фабрис. Нет, никогда.
Орнифль(улыбнувшись, хлопает его по плечу; с некоторой сухостью). Значит, ты не ведаешь своего счастья. Ты избежишь многих каторжных мук. Тебе уготовано место на небесах, а на земле – уважение сограждан. (Подойдя к окну, прислушивается.) Я слышал, как хлопнула огромная дверца огромного автомобиля Маштю. Через мгновение Маргарита будет здесь, и, самое позднее через двадцать минут, твой отец – старый фокусник – вернет ее тебе. Но впереди у тебя целая жизнь, и ты можешь снова потерять ее. Жизнь – долгая штука. Остерегайся, как бы Маргарите не было с тобой скучно, – это единственное, чего женщины нам не прощают.
Фабрис(не сдаваясь, упрямо кричит). Мне все равно, скучно с70о мной или нет!
Орнифль(ласково улыбаясь). Разумеется, дружок. Да только женщинам не все равно!
Входят Маштю и Маргарита. Она очень молоденькая и очень хорошенькая. Чувствуется, что Орнифль это заметил.
Маштю. Вот девица, господин граф! Но дело вовсе не в согласии Пилу. А в ее собственном. Она раздумала выходить за твоего сына!
Орнифль. Все равно она восхитительна!
Фабрис(бросается к Маргарите и хватает ее за руку). Почему ты меня не дождалась?
Маргарита(так же сердито, как и он). А зачем ты вошел в этот дом? Я же тебе сказала: если ты переступишь порог, значит, ты меня не любишь и я порываю с тобой навсегда. Я тебе кричала это в окошко автомобиля, пока ты звонил у двери. А ты притворялся, будто не слышишь! Тогда я распахнула дверцу и даже ступила ногой на тротуар. Может, посмеешь сказать, что я коварно тебя обманула? Ты меня видел, но даже не обернулся!
Фабрис. Я думал, ты просто делаешь вид, будто хочешь выскочить из машины!
Маргарита. А я думала, что ты делаешь вид, что хочешь войти! Но дверь распахнулась, и ты вошел. Я думала, ты спрятался за дверью, чтобы меня напугать. Я даже сосчитала до ста пятидесяти.
Фабрис(вдруг растерянно). Почему до ста пятидесяти?
Маргарита(с большим достоинством). Обычно я считаю до ста, пока ты не уступишь, но, учитывая серьезность обстоятельств, я подумала, что, может быть, сто – это мало. Мне стало жалко тебя.
Фабрис(с горечью). Сто пятьдесят! Вот вся твоя любовь!.. Любила бы ты меня – вообще не стала бы считать!..
Маргарита(у которой вдруг на глаза навертываются слезы). Кстати, если хочешь знать, я потом снова сосчитала до ста пятидесяти, совсем-совсем медленно. Любящая женщина становится такой малодушной! Но когда я поняла, что ты ни за что не вернешься, я написала тебе эту записку и пошла, одна, среди ночи по улицам… Ко мне подошел какой-то мужчина…
Фабрис(подскакивает). Что ему от тебя было нужно?
Маргарита. Сто франков. Он только что вышел из больницы, и дети его умирали с голоду. Но у меня в сумочке не было ни одного су. Даже билета на метро. Мне пришлось идти пешком до самого Отейля. А эти новые туфли так жали… Я ведь тебе говорила днем, когда мы их покупали, что они мне малы… Но тебя послушать – ты всегда прав! Ну как любить человека, который считает, что он всегда прав?
Фабрис(в замешательстве). Маргарита…
Маргарита(трагическим тоном). Когда не стало больше сил терпеть, я сняла туфли и пошла босиком. Чулки на мне изорвались в клочья. И ноги были в крови…
Фабрис(потрясенный до глубины души). Маргарита… Если у тебя поранены ноги, это очень опасно… У меня с собой ртутная мазь…
Маргарита(отшатываясь от него). Не дотрагивайся до меня! Не смей больше никогда до меня дотрагиваться! Твои руки убийцы внушают мне ужас…
Фабрис(со стоном). Но ведь я же не убил своего отца!..
Маргарита(пожимая плечами). Я прекрасно знаю, что ты его не убил, ведь я вынула все пули из револьвера! Но ты же хотел его убить и был готов потерять меня навсегда! Из нас двоих ты выбрал его! Вот чего я тебе никогда не прощу!.. Завтра в это время я буду уже в самолете, совсем одна, с разбитым сердцем. Я постараюсь уснуть. Но мне это не удастся. А самолет, возможно, потерпит аварию…
Фабрис(ломая руки, кричит). Маргарита!
Маргарита(уже отрешенно). Все пассажиры завопят от страха. А я нет. После всего, что я выстрадала, смерть покажется мне избавлением… Я улыбнусь, и все изумятся моему спокойствию… К сожалению, никто не уцелеет и некому будет тебе рассказать: «В то самое мгновение, когда самолет уже падал в темную пучину моря, она улыбалась». Я хочу, чтобы эта картина навсегда отравила тебе жизнь! Прощай, Фабрис! (Гордо поворачивается и уходит.)
Фабрис(вскакивает и с воплем устремляется за ней). Маргарита!
Орнифль(удерживает его). Не бойся! Эта дверь ведет в ванную комнату. Маргарита сейчас вернется.
Маштю(расчувствовавшись). До чего же они милы!
Орнифль. До чего же они глупы! Вот она какова, эта любовь!
Снова появляется Маргарита.
Маргарита(несмотря на свою ошибку, держится по-прежнему гордо). Простите. Я по ошибке зашла в ванную комнату. Где здесь выход?
Орнифль. Я вас провожу. Но прежде я хотел бы сказать вам два слова. Вы разрешите?
Маргарита(смерив его взглядом). Фабрис дал мне прочесть отчет агентства «Лазурь», и я знаю, что вы мастер беседовать с девушками… Но если вы надеетесь меня переубедить, то вы заблуждаетесь. Когда у женщины разбито сердце, словами дела не поправишь…
Орнифль(сочувственно). Увы, я это хорошо знаю! (Сняв с нее пальто, наливает ей шампанского.) Но, думаю, вам не повредит, если после всех тревог вы выпьете со мной бокал шампанского? Клянусь, я не стану читать вам морали, я и сам не знаю, что это такое… Просто мне обидно, что из-за глупого поведения моего сына я лишусь удовольствия познакомиться с девушкой, которая, несмотря на свое разбитое сердце, по-прежнему восхитительна!
Маргарита(враждебно). Вы отстали от жизни. После двух мировых войн девушки уже не клюют на комплименты.
Орнифль(удрученно). Вижу, передо мной сильный противник… Маштю! Уведи-ка Фабриса в соседнюю комнату – посмотреть картины. Уверен, что два столь могучих интеллекта сумеют обменяться интереснейшими суждениями о современной живописи… (Подталкивает обоих, провожает до двери. Затем возвращается к Маргарите.)
Маргарита(вздыхает). Еще одно заблуждение! Фабрис ничего не смыслит в живописи!
Орнифль. И Маштю тоже!.. Вот почему их беседа наверняка будет увлекательной. Существуют же неискушенные художники, чьи картины стоят миллионы. Почему бы нам не ценить столь же высоко суждения неискушенных любителей?
Маргарита(снисходя до улыбки). Знаете, чем он заставлял меня любоваться в Лувре? «Похищением сабинянок»!
Орнифль. Его интересовали сабинянки?
Маргарита. Нет, римляне. Фабрис слишком уж увлекался римской историей в школе. Это навсегда отравило его.
Орнифль(подавая ей бокал, восхищенно). Послушайте, а ведь у современных девчонок под «лошадиными хвостиками» головки неплохо варят!
Маргарита. Вы только сегодня это заметили?
Орнифль. В мои годы поневоле общаешься с замужними женщинами. Девушки для меня – китайская грамота. Я с восхищением слушаю вас.
Маргарита. Кажется, вы хотели мне что-то сказать?..
Орнифль(с улыбкой). Да, но теперь я понял, что мне еще нужно многое узнать. Лучше уж я послушаю, что скажете вы.
Маргарита. Это нетрудно: я болтаю без умолку. Фабрис этого тоже не выносит. Он говорит: кто все время болтает, тому некогда думать. А я утверждаю обратное: когда я молчу, я ни о чем не думаю. Но стоит мне раскрыть рот, и я начинаю думать. Мы часто спорим из-за этого. Но все кончается хорошо, такой спор никогда не заходит далеко.
Орнифль. А у вас много причин для споров?
Маргарита. Мы насчитали сто две постоянные причины. Я не говорю о случайных спорах, которые могут вспыхнуть по любому поводу.
Орнифль(серьезно). Наверно, это не жизнь, а сущий ад?
Маргарита(вздыхает). Да, это был ад! Поэтому нам лучше расстаться!
Орнифль. Но предположим, самолет не разобьется – это, конечно, чистое предположение – и вы окажетесь в Южной Африке. Сколько вам потребуется времени, чтобы забыть Фабриса?
Маргарита(искренне). Мне и в голову не приходило, что самолет может не разбиться!
Орнифль. А все же, вдруг он не разобьется? Ведь и так бывает!.. Вы подадите в суд на авиакомпанию, потребуете, чтобы вам вернули деньги… А дальше что?
Маргарита(вдруг растерявшись и чуть не плача). Хорошо вам смеяться надо мной! А думаете, легко быть женщиной!
Орнифль(растроганно). Нет, птенчик мой. Ничего нет труднее на свете. Читали вы историю про двенадцать кесарей?
Маргарита(упрямо). Нет. Ничего я не читала. Я сдала первый экзамен на бакалавра потому, что улыбнулась соседу, а он подсунул мне свой черновик. А второй я сдала потому, что вогнала в краску экзаменатора. Он уже не знал, на каком он свете. Сам ответил вместо меня, и сам выставил себе восемнадцать баллов по философии. Вот эта отметка меня и вывезла. А я невежда! Я ничего не знаю! И поэтому тоже Фабрис меня не любит! Сам он знает решительно все!
Орнифль. Ну так вот, читая Светония…
Маргарита смотрит на него.
(улыбается в ответ) или не читая его, мы узнаем, что именно это сочетание чрезмерного могущества и слабости, присущее хорошеньким девушкам, так же как и кесарям, делает их жизнь такой трудной… Юноша должен из кожи вон лезть, чтобы всякие там чиновники признали его человеком… А девчонке, которая еще вчера играла в классы, достаточно взбить волосы и появиться перед тобой – и ты уже чувствуешь, что готов ее выслушать.
Маргарита. Неужели вы не понимаете, что и это тоже порой приводит в отчаяние?
Орнифль. Что?
Маргарита. Благосклонность мужчин. Поэтому-то я и полюбила Фабриса. Потому что у него мои уловки успеха не имели. (Неожиданно восклицает, топнув ножкой.) Только уж слишком он скучен!
Орнифль (декламирует).
Юноша Счастье,
Смеясь, танцевал.
Юноша Честь
На пути его стал.
Маргарита(смотрит на него, немножко повеселев). Очень мило. Это вы сочинили? Фабрис говорил мне, что вы писали когда-то очень милые стихи.
Орнифль. Все думают, что это я сочинил. Вот забавно. Но, увы, это стихи Пеги.
Маргарита(удивленно раскрыв глаза). Пеги?
Орнифль(с улыбкой). Да. Вижу, вам я мог бы сказать, что стихи мои. (Вздыхает.) Но два часа назад я решил, что отныне буду честен во всем, и я попробую продержаться еще хотя бы немножко. (Повторяет.)
Юноша Счастье,
Смеясь, танцевал.
Юноша Честь
На пути его стал…
Улавливаете смысл?
Маргарита(в свою очередь улыбается, видя, куда он клонит). Теперь вы объясните текст и выставите мне восемнадцать баллов, как тот, другой… От этого лет спасения!
Орнифль(с улыбкой). Спасение будет, когда вы состаритесь – ведь и вас со временем настигнет старость. А пока что надо смириться с высокими баллами, которые вы незаслуженно получаете. Но это не избавляет вас от выбора. Юноша Счастье и Юноша Честь. Их двое, и, увы, они никогда не сольются в одно лицо: придется выбирать.
Маргарита не отвечает.
За что вы полюбили Фабриса?
Маргарита (тихо, после минутного колебания). Он был беден, он презирал деньги… А в нашем доме с детских лет я без конца слышала разговоры про деньги, поэтому Фабрис показался мне необыкновенным человеком. И еще потому, что он всегда был печален… Папа нажил язву желудка оттого, что никогда не знает, заработает ли он еще один миллиард или окажется в тюрьме, но мои братья и мама вечно такие веселые!.. Мама – та просто пышет молодостью с тех пор, как начала стареть. И любовники ее тоже очень веселые! Так и кажется, будто в доме собрались шумные шаловливые подростки. И поэтому встреча с Фабрисом – таким серьезным и даже скучным – показалась мне необыкновенно увлекательным приключением!.. Мы решили, что убежим, куда глаза глядят, будем жить в бедности и ко всему относиться серьезно. Я стану вести хозяйство, мыть посуду. Каждый раз, как я захочу иметь новое платье, мы будем покупать Фабрису учебник – ведь знаете, сколько нужно книг студенту-медику! Каждый раз, как мне захочется куда-то пойти, Фабрис станет заниматься, а я сяду за машинку – печатать ему конспекты. А когда он защитит свой диплом, мы с ним уедем на край света – лечить негров… Мне казалось, что это будет такая достойная жизнь, по сравнению с жизнью в нашем птичнике в Отейле… Вот только… (Вдруг запнулась.)
Орнифль(мягко). Только что?
Маргарита. Своими разговорами о чести Фабрис сегодня разозлил меня еще больше обычного. Вот я и думаю: а что, если я такая же пичуга, и мне лучше вернуться в свой птичник? Может, это тоже неплохое развлечение – ни за что ни про что получать высшие баллы… Может, и счастье – тоже развлечение. И делать какие только захочешь глупости и когда захочешь, как вольная пташка, – тоже. (Кокетливо.) Вы это понимаете, вы, понимающий все?
Орнифль(в ужасе наблюдая за тем, как она у него на глазах превращается в хитренькую кошечку, внезапно кричит). Ко мне, Корнель!
Маргарита(растерянно). Что это с вами? Кого вы зовете?
Орнифль. Одного друга, которого вы, вероятно, не знаете!
В дверях появляется Маштю, за ним – Фабрис.
Маштю. Ты меня звал?
Орнифль(устремляясь к нему). Маштю! Я спасен! Входи же! Нет, не ты, Фабрис. Обожди немного. Пусть войдет один Маштю! (Захлопывает перед Фабрисом дверь.) «Умереть! Иль в дерзновении предсмертном – одолеть». Не вредно вспомнить Корнеля: «Умереть». Это всегда помогает. Стань в сторонку. Не шевелись. Молчи. Но оставайся. Мне нужен свидетель.
Маштю(насмешливо). Тут что – дуэль?
Орнифль. Да. (Подходя к Маргарите.) Детка… Девочка моя… Ведь, в конце концов, не будем забывать – хоть это и не так существенно, – что я гожусь вам в отцы. Все, что вы сейчас говорили, совершенно справедливо, но глубоко ошибочно! Сейчас я открою вам истину. В жизни существует только одна реальная вещь, только она утоляет голод, насыщает, как кусок честно заработанного хлеба. Это любовь. Все прочее – сладости, тающие во рту конфеты, от которых тошнит. Накидываешься на коробку, хватаешь одну конфетку, затем другую, потом третью, клянясь, что это последняя, а сам все тянешь и тянешь руку за новыми сладостями. Под вечер тебе жизнь не мила, и начинает мутить при виде опустевшей коробки. А в руках у тебя ничего не остается, кроме испачканной картонки и прилипающих к пальцам бумажек.
Маргарита(запинаясь). Но, может, не все созданы для любви…
Орнифль. Господь, который, как говорят, есть олицетворение любви, весьма скупо наделил людей этим свойством, это верно. Бог прижимист. Он воистину расточителен лишь тогда, когда дело доходит до эпидемий и катастроф на железных дорогах. А любовь он ревниво приберегает. Но если – по его недосмотру – перед собачкой приблудной или, скажем, перед молоденькой девушкой мелькнет вдруг любовь, если он допустит, чтобы любовь спустилась на землю, ее надо тотчас же схватить и уже больше не выпускать. Вернитесь в родительское гнездо, и завтра же вы начнете биться в своей золотой клетке и кричать: «Люблю Фабриса». Только тогда будет слишком поздно.
Маргарита (со стоном). А все то, что я упускаю в жизни!..
Орнифль. Чем больше упустите, тем и лучше. Пусть ваша любовь стоит вам ста нарядов и ста мелких удовольствий. Заплатите за любовь как можно дороже – чем больше она вас разорит, тем богаче вы станете. Нелегко сделать первый шаг, мой цветочек, нелегко расстаться с первой монетой. А потом, раз начав отдавать, вы увидите, как это просто. Остановиться уже невозможно. Трудно пожертвовать первым маленьким удовольствием, которое мешает вашей любви… Надо только первый раз отказаться от бала, чтобы не танцевать там с другим юношей, – вот и все, чего ждет от вас любовь.
Маргарита. А вы сами когда-нибудь делали этот первый шаг?
Орнифль. Нет, никогда. Именно поэтому вы должны мне верить. Ведь я из-за этого и подыхаю. Спросите у Маштю.
Маштю(прочувствованно). О-ля-ля!..
Орнифль. Маштю сказал: «О-ля-ля!..» У него за этим кроется чрезвычайно тонкая и глубокая мысль. Я отлично сознаю, что сейчас читаю вам проповедь. Для меня настолько непривычно выступать в защиту любви, что я сразу увяз в риторике. Но Маштю сказал: «О-ля-ля!» И этот довод должен вас убедить. О-ля-ля, крошка Маргарита! О-ля-ля! Если бы вы знали!
Маштю (вторя ему). О-ля-ля!
Орнифль(сердито одергивая его). Хватит! Не повторяйся! (Подойдя к Маргарите, берет ее за руки; другим тоном.) Маргарита, может, вас удивят мои слова, но за вашим лошадиным хвостиком скрывается та же душа, что и за тяжелыми косами Изольды. И никакие блага мира не утолят ее голода… Она тянется к другой душе, к которой можно прижаться, чтобы вместе пройти свой жизненный путь. Словно два вола в единой упряжке. Если заболевает один, то и другой тоже заболевает. И если один из волов умирает в своем стойле, на следующий день другой не желает больше пахать, и его приходится отсылать на бойню. (Обернувшись к всхлипывающему Маштю.) Молчи, Маштю!
Маштю(глотая слезы). Молчу!
Орнифль. Маргарита, этот старый плут Маштю плачет, а между тем я всего-навсего прочитал вам неумелую проповедь. Это были всего лишь слова, да еще любовь отомстила мне, подсказав из всех слов самые банальные и глупые. Станьте таким волом для Фабриса. Влезайте в упряжку. В двадцать лет надо относиться к жизни серьезно – позже уже не суметь. Щедрым надо быть, пока ты еще богат. Успеете еще порезвиться, когда достигнете возраста вашей матушки!
Маргарита(тихо, наполовину уже побежденная). Но мы же все время будем ссориться…
Орнифль. Вот и чудесно!
Маргарита(подняв на него глаза). А если я начну скучать?
Орнифль(несколько неосмотрительно). Пожалуетесь тогда мне… (Подталкивает ее к двери.) Пойдите сами за Фабрисом! Глядя на картины Пикассо, он, наверное, сейчас пытается постичь образ мира. А потом вернетесь сюда, чтобы поцеловаться. Я хочу быть свидетелем этого.
Маргарита(взглянув на него, с удивленной улыбкой). Странно! Сама не понимаю, почему… Но я вам верю. (Уходит.)
Орнифль(шагнув к Маштю, берет его за руку). Не покидай меня, Маштю!
Маштю(голосом, охрипшим от волнения). Нет, скажи, сам-то ты верил всему, что ей говорил?
Орнифль(искренно). В ту минуту почти что да. Ну и забавный вечер!.. Во всяком случае, я обещал вернуть ее Фабрису. Слава богу, дело сделано! Я примерный отец. Но это отнимает силы.
Входит разгневанная Маргарита, за ней Фабрис, еще более суровый, чем, раньше.
Маргарита. Это уж слишком! Теперь, видите ли, он не хочет!
Фабрис. Обдумав все случившееся, я принял решение. Я понял, что Маргарита меня не любит.
Орнифль (шагнув к ним, рычит в ярости). Нет уж, дудки. Вы меня не заставите повторять все сначала! Хвалу любви дважды не пропоешь! Дети мои, глупость свойственна вашим летам, я понимаю. Но не надо все же перебарщивать! Маргарита любит тебя, болван несчастный, иначе зачем бы она пришла к тебе? Ради твоей любви она готова отказаться от всех маленьких удовольствий, которых от тебя никогда не дождется. Так обуздай же и ты ради ее любви хоть немного свою дурацкую важность! Возвести любовь на пьедестал – тоже один из способов пройти мимо нее. Я прекрасно понимаю, что ваша любовь еще несовершенна, но у вас впереди целая жизнь. Займетесь самоусовершенствованием на досуге! Взгляни на Маргариту, чудовище, ведь она плачет! Кстати, и ты тоже. Ну, целуйтесь же скорей! (Толкает Фабриса к Маргарите.)
Они глядят друг на друга сквозь слезы, которые вскоре сменяются улыбкой; руки их сплетаются, наконец они падают друг другу в объятия. Они одновременно испускают нежный вздох и целуются. Их поцелуй затягивается.
(Постепенно меняется в лице. Внезапно, не в силах больше терпеть, восклицает.) Хватит!
Молодые люди, недоумевая, слегка отстраняются друг от друга.
Фабрис(с удивлением). Что случилось?
Орнифль. Хватит! Неприлично так лизаться в присутствии покойника!
Фабрис. Вы сошли с ума!
Орнифль(вне себя). У самого моего изголовья! Как звери! Даже мне стало стыдно!.. (Шагнув к нему, грубо.) Что это еще такое? Он, видите ли, мой сын, ему двадцать лет, и он спешит занять мое место! Грабитель! (Оглядывает обоих с искаженным от зависти лицом и кричит.) Вы не можете хотя бы подождать, пока остынет мой труп!
Фабрис. Но это же бред! Ведь вы еще не умерли!
Орнифль(кричит). Нет, умер! Я поймал бога на слове. Чары рассеялись. Не надо было говорить со мной о смерти. Жизнь больше не привлекает меня… Смерть заморозила ее, и все застыли в нелепых позах, как в кадре плохого фильма… Пока крутили ленту, была иллюзия, а теперь, когда все остановилось, мы смешны: рука, занесенная для пощечины, да так и повисшая в воздухе; губы, вытянутые для поцелуя, который никогда не последует; ладонь, навеки прижатая к сердцу, и взгляд без всякой сердечности… Хороша ваша любовь, нечего сказать!.. Представляю, какова она будет года через два! Уф! Неужели это и есть жизнь? Да еще надо будет умирать! Почему меня не предупредили, я бы и на свет не появился.
Маргарита(взглянув на него, в ужасе кричит). Что с вами? На вас лица нет!
Фабрис(кидается к своему докторскому чемоданчику). Сейчас же ложитесь! Я сделаю вам еще один укол!
Орнифль(сурово отстранив его, глухо). Нет. Здесь уколы не помогут, болван. Меня душит зависть.
Испуганное молчание. Входит мадемуазель Сюпо.
Мадемуазель Сюпо. Пришел отец Дюбатон.
Орнифль(в ярости шагнув к ней). Кто это вызвал его сюда в такой час? Вы, дура несчастная?
Мадемуазель Сюпо(лепечет). Доктор Субитес все не едет, а мадам я не могла найти, вот я и подумала…
Орнифль. Никогда не думайте, Сюпо, так много от вас не требуется! (Молодым людям.) Вы оба пройдите в малый будуар. Отдохните там и, если хотите, продолжайте целоваться, только не у меня на глазах. Я потом вас позову. Фабрис, я не хочу, чтобы ты ушел, прежде чем явятся мои доктора. Проводи их, Маштю.
Все, кроме Орнифля, уходят. Входит отец Дюбатон.
(Идя ему навстречу.) Я удручен рвением Сюпо, отец мой. Храни нас всегда господь от чрезмерного рвения. Вы еще не ложились?
Отец Дюбатон. Я уже был на ногах, сын мой, и молился. В конце года у нас в семинарии всегда столько дел, что лишь по ночам успеваешь хоть немного побеседовать с богом.
Орнифль. Мне неприятно, что эта дура зря потревожила вас среди ночи. Вам обещали покойника, отец мой, и вы его получите! Мы с вами сейчас разыграем эту сцену – и без того мы слишком долго ее откладывали. Хотите, чтобы она была в форме исповеди?
Отец Дюбатон. Исповедь или просто беседа – все зависит от вас, сын мой.
Орнифль(пододвигая стул). Выбираю исповедь. Так будет честнее. Вас устроит обыкновенный стул? (Паясничая, становится на колени перед отцом Дюбатоном.) Отец мой, я каюсь, что слишком мало грешил!
Отец Дюбатон(тихо). Шутки в сторону, сын мой. Прежде вы всегда были со мной откровенны. Что вы хотите этим сказать?
Орнифль. А то, что отпустить можно лишь грехи содеянные. Несодеянные же будут смердеть во веки веков. Отец мой, я каюсь во всех грехах, которые не имел мужества совершить, в самых омерзительных, которые даже вы не сможете мне отпустить. Не далее как пять минут назад я отяготил душу одним из таких грехов, и он уже воняет невыносимо. (Встает.) Вы, пекущийся о наших душах, наверно, изрядно натерпелись с праведниками. Воображаю, как смердят их души, нафаршированные подавленными желаниями.
Отец Дюбатон. (с легкой улыбкой). Верно, они не всегда благоухают. Но носы у нас привычные – в наших тесных исповедальнях мы принюхались к людям. А бывает и так: от злейшего греховодника вдруг словно повеет на тебя через решетку запахом жимолости или жасмина, цветущих в летнем саду.
Орнифль. От греховодника – возможно. А как насчет престарелых святош, которые могут каяться разве лишь в том, что пихнули ногой свою кошку? Неужели и они благоухают?
Отец Дюбатон(снова улыбается). Никогда. Но не будем ломиться в открытую дверь, сын мой. Уж раз нам выдался случай поговорить, постараемся им воспользоваться. Вы отлично знаете, что мы тоже не выносим святош. (С комическим видом вздыхает.) Это наши верные супруги.
Орнифль. Они карикатурны, и это вас смущает. Но любите ли вы безгрешных людей?
Отец Дюбатон(весело). Ну, разумеется, нет! Ведь они отбивают у нас хлеб!
Орнифль(недовольно отходит от него, задетый). А вы похитрей меня, отец мой! Вижу, куда вы клоните. Вы решили во что бы то ни стало завлечь меня в свои сети. (В ярости оборачивается к собеседнику.) Поостерегитесь, отец мой! Церковь сейчас сверх всякой меры печется о том, чтобы завлечь людей в свое лоно, раскрыть им свои объятия. Священник остается священником. Не для того он существует, чтобы все понимать и источать обаяние. Его дело докучать людям своей черной сутаной, пустыми карманами и целомудрием. Согласен, я всего-навсего прохвост, но я вас заранее предупреждаю: вам не удастся подкупить меня всепрощением! Всепрощение и снисходительность внушают мне отвращение! Наверно, это звучит комично в моих устах, но чаще всего я грешил из чувства долга.
Отец Дюбатон(улыбаясь). Из чувства долга, мой сын?
Орнифль. Да, отец мой! Вы думаете, так приятно кружиться в вихре удовольствий? Сотни раз я предпочел бы лечь в постель один, с хорошей книжкой, как тот пай-мальчик из сказки, который по крайней мере был счастлив… Но я говорил себе: нет, ты, приятель, смотрел на нее с вожделением, она будет твоей! Сейчас ты ей наплетешь с три короба, будешь говорить, что любишь ее, даже если тебя от этого тошнит, а если она начнет ломаться, ты упрямо встанешь, борясь со сном, у ее двери, а потом войдешь к ней в спальню. Ты совершишь – в должной последовательности – все, что полагается и как полагается, а потом, подарив и вкусив наслаждение, окажешься один рядом с этим чужим телом, сам не понимая, зачем ты здесь. Вот что такое грех, отец мой! Нет даже нужды в каре небесной, сам грех – уже наказание.
Отец Дюбатон. Бедный сын мой!
Орнифль. Не надо меня жалеть. Я этого не выношу. Хотя я заранее знаю, что меня ожидает, я презирал бы себя во сто крат больше, если бы, взглянув на женщину с вожделением, не сделал бы все, чтобы ею овладеть. (Вдруг.) Знаете ли вы, как погиб мой отец?
Отец Дюбатон. Нет.
Орнифль. Мой отец погиб за рулем своего автомобиля «Дион-Буттон». Он мчался по шоссе со скоростью семьдесят пять километров в час – по тем временам это была очень большая скорость – и врезался в платан, заглядевшись на бедра крестьянки, копавшей свеклу. С помощью подбежавших крестьян женщина уложила отца в канаву, и, прежде чем отдать богу душу, он успел заметить, что умирает из-за беззубой старухи… Правда, забавно? Ну, улыбнитесь же! Я, например, расхохотался, когда его шофер, чудом уцелевший при катастрофе, рассказал мне эту историю, а ведь я любил отца! Господь, наделив людей желанием, мог бы ниспослать им чуть больше рассудительности. Тут он оказался не слишком изобретателен.
