Текст книги "Секреты"

Автор книги: Жаклин Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Глава 16
Индия

Дорогая Китти,

держу пари, что ты умираешь от неизвестности!..

Я громко взвизгнула, когда Дарлинг распалась в моих руках.

– Дарлинг!!

– Я здесь… я… не могу… дышать!

Я ощупью добралась до нее. В руках у меня была тряпичная кукла – она ее сделала, чтобы не оставаться одной! Настоящая Дарлинг скорчилась в углу темного чердака. Она обеими руками ухватилась за меня.

– Ты… принесла… мой…

– Твой ингалятор? Нет, хотя очень старалась. Везде побывала. Но ты успокойся, Дарлинг. Я помогу тебе дышать.

Она с хрипом втянула воздух и сказала что-то очень грубое. По-моему, она ко мне несправедлива. Ведь я так старалась. Но я нашла ее в темноте, крепко взялась за плечи, расправила их, и вскоре она дышала уже не так тяжело. Она стала рассказывать, как спускалась вниз и едва не попалась миссис Уинслоу – а ведь я говорила ей: не выходи никуда! – и что перегорела лампочка, и какая паника охватила ее в темноте, а потом она потеряла сознание. Я подумала, что скорей всего она просто уснула, но не хотела с ней спорить.

Я вложила ей в руки сумку с подарками и сказала, чтобы она угадывала на ощупь, что там, пока я проберусь тихонько вниз и постараюсь найти новую лампочку. Она не хотела отпускать меня, не хотела опять остаться одна в темноте.

– Я обернусь мигом, обещаю, – сказала я.

Но – меня перехватили.

Ванда была в своей комнате, так что я сама нашла в кухне все, что нужно, в том числе и стоваттную лампочку. Уложила все на поднос и стала подыматься по лестнице. Но тут неожиданно в холл стремительно вошел папа, он вернулся с работы на добрый час раньше обычного.

– Ну, как тут моя девчурка? – крикнул он мне вслед. На этот раз он был даже ласков, но с голосом у него было что-то не так; он звучал хрипло, как при простуде.

– Привет, папа, – откликнулась я и заспешила с подносом вверх по лестнице.

– Ну-ка, ну-ка, вернись и поцелуй все-таки своего старого папку!

Я ухитрилась быстро чмокнуть его, держа покачивавшийся поднос перед собой.

– Э, нет, не так! Да обними же меня по-настоящему! – И он вприпрыжку стал подниматься по лестнице вслед за мной с глупым развеселым гиканьем.

Он вовсе не простудился. Он был пьян. Когда он обхватил меня, сомнений уже не осталось: от него ужасно несло перегаром, а глаза были мутные и налитые кровью. Напиться в рабочее время – да что же он делает!

Я, торопясь, чмокнула его в щеку и попыталась ускользнуть от него.

– Да иди же ко мне, Индия. Ты ведь любишь своего старого папку, несмотря ни на что, верно, милая?

– Да, папа, – сказала я, хотя теперь совсем не уверена в этом.

Он хотел обнять меня и задел поднос.

– Пожалуйста, папа, осторожней.

– Но что это значит? – спросил папа, указывая пальцем на поднос, заполненный всякими лакомствами. Потом покачал пальцем перед моим носом. – Ай-я-яй, нехорошая девочка, а я-то думал, что твоя тощая как палка праведница мамочка посадила тебя на диету!

– Мне просто хотелось взять что-нибудь вкусненькое, я собираюсь сесть за домашние задания.

– А ведь лампочка, пожалуй, будет хрустеть на зубах? – И он захохотал во весь голос над собственной довольно жалкой шуткой.

– Ха-ха-ха, папа. А теперь, пожалуйста, пропусти меня… мне пора наконец взяться за уроки, – сказала я.

Он плелся за мной до самой моей комнаты.

– Папа, ты не должен входить сюда, здесь живу только я, – сказала я, совсем теряя голову.

– Я просто вверну лампу, детка. Не могу же я допустить, чтобы мою маленькую дочурку ударило электричеством. – Папа повернул выключатель и тупо уставился на три загоревшиеся лампочки. Он попытался щелкнуть пальцами. – Что за ерунда! Все уже в порядке!

– Нет, папа, лампочка нужна… нужна для школы. Завтра я отнесу ее на урок физики.

Это, слава богу, повернуло его мысли в другую сторону.

– Чертова школа! Они там уже составили себе недурное состояние – нет-нет, огромное состояние – на плате за обучение, а теперь еще хотят, чтобы твой старый отец раскошелился и на лампочки.

И он завел свою бесконечную волынку о моей школе и о том, что у него вообще нет денег. Он даже вынул бумажник и распахнул его, тыча им чуть ли не в лицо мне – показывая, что он пуст.

Папа действительно начинал злиться. Как будто моего настоящего папу похитили злые люди и вместо него прислали этого сумасшедшего, сердитого, всем недовольного отца.

– Папа, ты такой… мне даже страшно.

Он взглянул на меня. Его лицо перекосилось.

– Нет, это мне страшно, – сказал он. – Это я попал в беду, настоящую беду.

– О, папа. Это из-за Ванды, да?

– Из-за Ванды? При чем здесь Ванда? Что она сказала тебе?

– Ничего. И не говори о ней так сердито, папа, прошу тебя.

– Я буду говорить о ней так, как мне угодно, – сказал папа; его голос стал грубым. – Ведь это мой дом, не так ли? – Он запнулся. – Ах, нет, это ложь, дом вовсе не мой. Это дом твоей матери, он записан на ее имя, под ее поручительство. Чем не способ унизить мужчину? Что ж, весьма разумно при данных обстоятельствах.

Я не понимала, о чем он говорит. Голос его слабел, папа явно терял нить. Он помотал головой и потом рыгнул.

– Ты напился, папа.

– И прекрасно! И вообще я намерен стать алкоголиком, – сказал он, круто повернулся и, заплетаясь ногами, начал спускаться вниз.

Я слушала, как он идет, и думала, что он может споткнуться и полететь головой вперед. Мне хотелось, чтобы так и было.

Не знаю, много ли слышала Ванда. Она примчалась в мою комнату сразу же.

– Что это твой папа так рано приехал с работы?

Я пожала плечами.

– Меня не спрашивай. Ему не следовало бы вести машину. Он пьян.

Ванда выглядела совершенно убитой.

– Пожалуй, я зайду к нему.

– На твоем месте я оставила бы его одного. Он в скверном настроении, – сказала я.

Ванда не обратила внимания на мои слова. Она сбежала вниз, а я рискнула быстро-быстро взлететь по чердачной лестнице, балансируя при этом подносом. Дарлинг опять была напряжена, но, когда я ввернула новую лампочку – чертовски трудное занятие в кромешной тьме, – сразу успокоилась. Она с жадностью выпила апельсинового сока, а потом стала ковыряться в моих любимых сандвичах с бананом, плавленым сыром и медом. Кусочки банана она отодвинула в сторону и слизнула мед.

– Ешь как следует, Дарлинг! – сказала я.

Свой сандвич я уплела с удовольствием, а закончила тем, что доела и сандвич Дарлинг, к которому она едва прикоснулась.

– Почему тебя так долго не было, Индия?

– Меня задержал папа. Он напился. Это так противно.

– Ты хочешь сказать, что он был в пабе?

– Я не знаю. Он всегда прячет где-то виски. Одну держит дома, в своем письменном столе. Может быть, другая у него в офисе. Ненавижу его запах, когда он выпьет виски.

– И я терпеть не могу этот запах. И то, какими злыми делает их виски. Терри, как только выпьет виски, сразу начинает цепляться ко мне, – сказала Дарлинг, потирая свой лоб.

– Он и раньше бил тебя?

– Много раз! Однажды он решил, что я из-за чего-то посмеялась над ним, и так схватил меня рукой за горло, что я подумала, сейчас он задушит меня. Он-то сказал потом, что это просто шутка и он хотел только дать мне хороший урок, но на шее у меня остались такие синяки, что маме пришлось несколько дней не пускать меня в школу. Он купил мне дурацкого большого медведя с выпученными глазами и еще маленькое сердечко со словами «Будем дружить» – после всего! Он все крутился вокруг меня, представляясь всамделишным медведем, и глупо рычал. Я сидела молча с каменным лицом, и мама сказала, что я маленькая злючка и неужели я не способна понять, что Терри изо всех сил старается поладить со мной.

– Как это жестоко со стороны твоей мамы.

– Такая уж она и, наверно, другой быть не может. Ему она простила бы все, просто потому, что он ее парень. Он мог бы перерезать мне горло, а она только охала бы: «Ох, Дарлинг, не истеки кровью, не умирай, маленькая ты злючка, ведь из-за тебя у Терри будут неприятности с полицией». Послушай, а ведь копы могли бы поверить, что Терри на этот раз прикончил меня! Мы позвонили бы им по телефону, анонимно, и сказали бы, что не сомневаемся, Дарлинг Митчелл мертва, и виноват во всем ее пройдоха отчим, последний раз видели, как он преследовал ее по улице в Латимере! – Дарлинг просто давилась от смеха, хотя все еще дышала с трудом. Но потом увидела мое лицо.

– Ты что? Его ведь не арестовали, верно?

– Его – нет, а Майкла – да.

– Майкла? О чем ты? Какой Майкл?

– Тот смешной парень с мамой, они соседи твоей Нэн.

– Бедный дуралей Майкл! Господи, что он натворил? Он же мухи не обидит.

– Они думают, он прикончил тебя.

– Что? Спятили они, что ли? И почему Майкл? Он помог мне спрятаться от Терри. Боже мой! Может, кто-нибудь видел меня с Майклом? О, Индия, что нам делать? Его мамаша просто свихнется. А Майкл даже не поймет ничего. Это ужас!

– Знаю… но я уверена, они расспросят его и отпустят.

– А если нет? – Дарлинг судорожно схватила меня за руку. – Как ты считаешь, я должна сдаться?

– Нет! Нет, ты не должна этого делать, не должна!

– Почему все пошло наперекосяк? Я была так счастлива у Нэн, – простонала Дарлинг.

Я не могла не почувствовать обиды. Почему она не могла быть счастливой здесь? Я так старалась, чтобы ей было приятно и удобно, добывала для нее все, что только могла. Конечно, я не сказала ни слова, но Дарлинг все угадала по моему лицу.

– Прости меня, Индия, – сказала она. – Ты была так мила со мной. Я так тебе благодарна, правда! Просто я тоскую по дому. Но я никогда не могу быть в безопасности у Нэн, пока вокруг крутится Терри. Рано или поздно он намерен заполучить меня, я просто уверена, что это так, и не знаю, что мне делать! – Дарлинг яростно застучала по дощатому полу.

– Не надо! Они могут услышать! И ты поранишь руку, дурочка. И опять начнется приступ.

– Как мне обходиться без моего ингалятора?

– Обойдешься прекрасно.

– Мне было так страшно, когда я оказалась здесь одна в темноте. Я совершенно не могла дышать.

– Но ведь сейчас все в порядке.

– Слышишь, какие хрипы?

– Ничего, их почти и не слышно. Ты просто должна сесть прямо и расслабиться. – Я ласково потянулась к ее сжатым пальцам и стала поглаживать их. – Разожмись, вся разожмись. А теперь расслабься. Рас-сла-абь-ся.

Дарлинг засмеялась.

– Ты так говоришь, как будто гипнотизируешь меня.

– Ну что ж, так и есть. Это срабатывает.

– Да, пока ты здесь. Но когда тебя нет…

– Послушай, возможно, мне удастся сегодня еще раз пробраться на чердак. Я могу и лечь спать здесь с тобой. Тебе хотелось бы?

– Это было бы здорово. – Вдруг в глазах Дарлинг засветилась надежда. – Или, может, я спустилась бы к тебе и мы спали бы вместе в твоей кровати?

– Нет, Дарлинг, это слишком рискованно, сама понимаешь. Я приду к тебе на чердак. Это будет забавно, вроде бы мы лунатики.

Я не очень понимала, как мне удастся организовать все это. Думала, что придется ждать до глубокой ночи, когда все улягутся спать, но все сложилось как нельзя проще.

Папа страшно напился, он даже не справился с ужином. Проглотил несколько кусочков бифштекса, вдруг поперхнулся и, шатаясь, поспешил выйти. Мама смотрела в свою тарелку, разрезая на тоненькие пластинки огурец и морковь, в то время как папа в нижнем сортире с шумом извергал из себя съеденное. Ванда сочувственно стонала, рукой прикрывая рот. Прошло много времени, наконец мы услышали, как он, заплетаясь ногами на каждом шагу, взбирается вверх по лестнице.

Ванда отставила свой стул и встала. Мама посмотрела на нее.

– Ему плохо. Может, я попробую как-то помочь… – пробормотала Ванда.

– Справится сам, – сказала мама.

Ванде ничего не оставалось, как снова опуститься на стул. Она сама была белая как мел. Вдруг глаза ее расширились.

– Простите, я… – И она вылетела из комнаты.

– О господи, – сказала мама с тяжелым вздохом, откладывая нож и вилку. – Неужели и она пьет?

Мне было жалко ее. Как же это будет унизительно, когда она узнает о ребенке Ванды! Я жалела их всех. И ощущала какую-то пустоту внутри. Я запихнула в рот огромный кусок хлеба, мне хотелось как-то изменить обстановку…

– Что бы ни случилось, твоему аппетиту ничто не помеха, Индия, – сказала мама.

Хлеб во рту был безвкусный, как хлопковая пряжа. Он разбух и душил меня. Я закашлялась, глаза налились слезами.

– О, ради всего святого, Индия! Надеюсь, ты не плачешь?

Я проглотила хлебный ком.

– Нет, мама, я не плачу, – сказала я твердо. – Ты разочарована?

Мама посмотрела на меня, покачала головой, но продолжать тему не стала.

– А ведь мне, в самом деле, пора, меня ждет работа, – проговорила она, взглянув на часы.

– Ну а я собираюсь закончить уроки и лечь спать пораньше, – сказала я.

Мама кивнула и коснулась рукой своей щеки, показывая, куда я должна ее поцеловать. Я причмокнула губами, не коснувшись ее.

– Пока, мама.

Я убрала со стола, сложила посуду в моечную машину, обследовала кухню, выбирая что-нибудь повкуснее для нашей ночной трапезы. Я знала, мама навряд ли зайдет взглянуть на меня, когда отправится спать, но на всякий случай свернула несколько моих старых шмоток и положила под одеяло, а на подушке устроила Эдвину. Все подготовив, я переоделась в ночную пижаму, набросила халат и, собрав лакомства, на цыпочках прошла через холл и полезла на чердак.

Дарлинг увлеченно рисовала. Бумага у нее кончилась, и теперь она разрисовывала стены.

– Ой, Дарлинг, эти фломастеры не смываются!

– Но ведь ты говорила, что сюда никто никогда не заходит.

– Это правда. Но все-таки…

– Я хотела почувствовать себя Анной Франк. Она же разрисовала все стены. Поздравительные открытки с днем рождения, портреты нидерландской королевской семьи. Ведь она считала, что они действительно очень дорогие ей люди, верно?

– Так ты нарисовала Уильяма и Гэри? – сказала я, подходя ближе.

– Да нет же, глупышка. Я рисую тех, кто мне на самом деле дорог. Смотри. Это ты!

Она нарисовала меня первой, в моей школьной форме, с огромной копной оранжевых волос и в лохматом пальто. У нее не было фломастера телесного цвета, так что лицо у меня вышло ярко-розовое. И вообще я предпочла бы, чтобы она изобразила меня не такой толстой, хотя и знаю: я действительно толстая. Я была похожа на большую рыжую свинью, извалявшуюся в грязи. Но все же мне было очень приятно, что она меня так любит и даже нарисовала мой портрет на самом видном месте. Конечно, она нарисовала и Нэн в изящном бело-золотистом костюме, с вскинутыми вверх руками и изогнутыми в сложном повороте ногами.

– Видишь, она танцует народный танец, – сказала Дарлинг. – И Пэтси тоже.

Пэтси была в розовом топике и брючках. Было трудно определить, где ее одежда и где кожа, но выглядела она очень миленькой.

Дарлинг нарисовала и Лоретту, она держала на руках очень большую малютку Бритни, почти такую же большую, как ее мама.

– Ну, это просто потому так, что Бритни я люблю больше, чем Лоретту, – объяснила Дарлинг.

Она нарисовала Вилли на велосипеде, хотя это было очень странное средство передвижения, одно колесо у него было гораздо больше, чем другое.

И это было все.

– А мама?

– Ее я не хочу. И вообще больше никого. Здесь все мои самые дорогие люди. А теперь ты, Индия, нарисуй своих на той стене.

Было очень странно рисовать прямо на белой стене. Сперва мне казалось это ужасной дерзостью, но потом я освоилась. Дарлинг я нарисовала первой. Может, это покажется хвастовством, но в рисовании я понимаю больше, чем Дарлинг. Знаю, что такое перспектива, ретуширование, как правильно провести линию, так что у меня люди выглядят реально. Я решила, что тактичнее не делать Дарлинг слишком реальной, и потому не нарисовала шрам на лбу, очки лишь обвела легким кружком, а волосы изобразила только что вымытыми и высушенными феном.

– Ой, как здорово я получилась! Это же супер! – воскликнула Дарлинг восторженно и повисла у меня на шее.

Я взяла красный фломастер, чтобы нарисовать ее пальто, но она выхватила его у меня.

– Нет, я хочу быть одетой в модели твоей мамы, Мойи Аптон, с головы до ног.

– У тебя нет вкуса, Дарлинг, – сказала я, но послушно «одела» ее в модели из маминой самой последней весенней коллекции.

– Ну, класс! Как прекрасно они у тебя получились! Может, станешь дизайнером, как твоя мама?

– Вот уж нет, благодарю покорно, – сказала я. – И не спорь, не то мигом соскребу с тебя все эти тряпки.

Но я закончила портрет Дарлинг очень бережно и аккуратно, даже придумала новый фасон балетных туфелек на высоких каблуках – знала, что они ей очень понравятся.

– Супер! – воскликнула Дарлинг. – Вот бы ты сделала такие на самом деле! Ну, а теперь кого нарисуешь?

Я провела про себя короткую проверку. Папа провалился. Мама тоже. И Ванда, и все другие наши «помощницы». Марии здесь вообще делать нечего. Как и Бену. Даже о Миранде мне больше и думать не хочется.

– У меня есть еще только один любимый человек, – сказала я.

Нарисовала густую шапку темных волос, большие темные глаза, тонкое лицо и узкий подбородок…

– Анна Франк! – воскликнула Дарлинг. – Послушай, а почему ты не оденешь и ее в платья от Мойи Аптон? Она бы в них так шикарно смотрелась!

Я нанесла карандашом легкие контуры, но это было как святотатство – как если бы изобразить распятого Христа в футболке и джинсах. Поэтому я нарисовала Анну в черной кофте с маленьким белым воротничком и в клетчатой юбке. В одной руке она держала дневник, в другой – свою бесценную вечную ручку.

– Вот так! Дарлинг, а ты все еще ведешь свой дневник?

– Само собой. Я пишу и пишу ужасно много. Уже исписала почти весь твой альбом для рисования.

– Не беспокойся, я принесу тебе другую тетрадь. Скажи, а нельзя мне хоть одним глазком заглянуть в него, хоть немножко… ты не против?

– Нельзя, Индия. Мой дневник – заветная тайна. Лучше ты покажи мне свой.

– Я же не ношу его с собой, верно? Он спрятан в моей спальне. Ой, Дарлинг, пожалуйста! Только одну страничку.

– Ни словечка! Любопытной Барбаре нос оторвали! – засмеялась она.

– Даже при том, что мы лучшие подруги?

– Даже при этом!

– Ну, а если я подкуплю тебя? – сказала я, открывая сумку с лакомствами. – Копченые чипсы? Оливки? Изюм в шоколаде?

– Слушай, да это и правда похоже на вечеринку лунатиков, верно? Нам еще надо было запастись парой кассет с ужастиками.

– А мы сами будем рассказывать друг другу всякие ужасные истории с привидениями, – предложила я.

Мы грызли все подряд, усевшись рядом на раскладушке, однако нам все время приходилось помнить о разнице в весе. Я особенно остро ощущала, что мой вес практически вдвое превышает вес Дарлинг, но ей и в голову не приходило поддразнивать меня из-за этого. Я сочинила рассказ о женщине, в давние времена замурованной в стене собственного дома. Люди долго еще слышали, как она скребет стену ногтями. Тут я незаметно опустила руку и поскребла ногтями дощатый пол – Дарлинг в ужасе так и подскочила.

Потом она рассказала мне несколько взаправдашних историй про Терри и как он издевался над ней. Они были гораздо страшнее моих мелодрам.

Я давно уже до смерти хотела в уборную, но держалась, мне было неловко присесть над пустым ведерком – но потом им воспользовалась Дарлинг, тогда и я набралась мужества сделать то же. Потом мы легли обнявшись, сделав себе гнездышко из одежек и моего одеяла, и решили рассказывать друг другу самые неловкие и стыдные истории, какие только приключались с нами. У меня их было намного больше, чем у Дарлинг. Потом мы стали перебирать все наши самые любимые вещи и самые лучшие дни в нашей жизни. Я сказала Дарлинг, что день, когда я встретилась с ней, и был самым лучшим днем в моей жизни.

– Да, это один из моих самых лучших дней тоже, – сказала она и обвила меня своими тоненькими руками.

– Ты это говоришь, потому что я так сказала.

– Нет, это правда. И это записано в моем дневнике. Показать не могу, потому что та тетрадка осталась у Нэн. Но я хочу показать тебе кое-что из этого дневника, если обещаешь не смеяться. Один мой рисунок, идет? Только ты не смейся, он немножко походит на «валентинку».

Я не смеялась. Наоборот, чуть не заплакала, когда она показала мне чудесную картинку – на ней мы были вместе, в центре сердечка, а вокруг много-много цветов.

Она моя лучшая подруга, навсегда, навсегда.

Глава 17
Дарлинг

Я буду писать самыми малюсенькими, узенькими буковками, пока Индия не принесет мне новую тетрадку.

Она осталась со мной на всю ночь. Мне приснился ужасный, кошмарный сон про Терри. Он вскарабкался на чердак, крался ко мне в темноте и все повторял, чтобы я не боялась, все кончится быстро, опомниться не успеешь, – а потом набросился на меня. Я громко закричала, Индии пришлось рукой закрыть мне рот, чтобы не услышали внизу. Она крепко обнимала меня, пока меня перестала бить дрожь, а потом легла со мной рядом в нашем гнездышке на полу.

Я не могла заснуть целую вечность, а когда все-таки уснула, опять увидела сон, еще страшнее, чем с Терри. Мне приснилась Нэнни. Совсем как в жизни. Она крепко меня обнимала. Я слышала запах ее пудры и духов, а ее длинные волосы щекотали мне шею, когда она поцеловала меня на прощанье. Потом она посадила меня в поезд, и дверь с лязгом захлопнулась. Я никак не могла открыть окно, чтобы еще раз обнять мою Нэн. Ее губы шевелились, она старательно выговаривала: «Я люблю тебя» – и махала рукой, а по ее щекам катились слезы. Пэтси стояла на платформе, прижавшись к Нэн, и тоже махала мне. Я видела Вилли и Лоретту с Бритни, и даже мою маму, но поезд шел все быстрее, и их лица как бы размывались. Но Индия продолжала бежать по платформе и все махала, махала мне, щеки ее стали совсем пунцовыми, а волосы разметались бронзовой шапкой. Но она отставала. Любой отстал бы. Поезд все набирал скорость. Потом мы вдруг оказались в туннеле, стало темно, в кромешной тьме уже ничего не было видно, а поезд все шел и шел, и я поняла вдруг, что это навсегда.