Текст книги "Книга заклинаний"

Автор книги: Жаклин Уэст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

10

Олив так разозлилась на Мортона, что даже не попрощалась с ним. Как только они с Харви полезли в раму с изображением Линден-стрит, девочка отвернулась, поспешила в свою спальню и принялась стягивать мокрую пижаму (рассердившись еще сильнее, когда одна из пуговиц запуталась в волосах). Наконец она надела сухую ночную рубашку и бросилась на кровать. Гершель скатился ей на лицо, и Олив оттолкнула его – немного грубо. Она была настолько рассержена, что даже не заметила отсутствия Горацио.

Ведь они подобрались так близко – так близко, но гримуар снова ускользнул сквозь пальцы. Тяга, которая шла из-за двери чердака, казалась теперь почти неприятной, будто слишком растянутая резинка. В голове мелькнул вопрос, что произойдет, если резинка лопнет.

Олив уткнулась лицом в подушку. Ну и отлично. Завтра она будет искать дальше, одна, без Мортона, если уж он так хочет. Она бы и без Харви искала, если бы могла. Если бы не дурацкие разбитые очки…

Мягкая, глубокая подушка немного приглушала скрипы и стуки старого каменного дома. Не успев оглянуться, Олив уже окунулась в перистый серый туман полузабытья, но в следующую секунду резко вынырнула из сна, перевернулась на спину и в оцепенении уставилась в потолок. Ее что-то разбудило – то, что до сих пор шелестело в голове, будто хвост пролетевшего дракона, словно длинный шелковый шлейф платья.

Девочка смотрела в потолок, а перед мысленным взором ее тускло мерцала картинка, разгоняя туман – все ближе и ближе, и вот уже она почти могла ее коснуться.

Это была книга.

Огромная, тяжелая на вид книга.

Зажатая в крупных костлявых руках.

Она уже где-то видела эту книгу раньше. Она была уверена в этом. Последние клочья тумана разошлись, как разорванные нити паутины, и в следующее мгновение Олив уже точно знала, где искать.

Она вскочила с кровати и стремглав кинулась обратно в коридор. Слабое свечение предрассветного неба окрашивало стены, пол и картины в оттенки синего. Ее собственные руки, когда она потянулась к двери ванной, были бледного, жемчужно-голубого цвета, словно ладони утопленника. Олив нашла свечу и спичечный коробок и на цыпочках прокралась обратно.

– Сэр Уолтер? – прошептала она так громко, как только смогла. – Сэр Уолтер Рэли? Ты меня слышишь?

Из открытой двери розовой комнаты впереди высунулась пятнистая голова Харви.

– Ваше величество?

Олив торопливо зашлепала к нему по ковру.

– Сэр Уолтер, мне кажется, я обнаружила местонахождение… Как ты там его называешь? В общем, я нашла Эльдорито.

– Потерянный город золота? – прошептал Харви в ответ, распахнув зеленые глаза. – Наваждение Орельяны? Погибель Писарро?

– Да, – поспешно подтвердила девочка. – Но мы должны спешить. Нужно успеть до рассвета. Ты отведешь меня обратно на чердак?

– Ах, да, северный перевал. Конечно, ваше величество! Следуйте за мной! – И Харви, развернувшись, шмыгнул во мглу.

Спустя несколько секунд они уже забрались в раму и снова ступили на пыльную чердачную лестницу.

– Позвольте мне исследовать подветренный берег! – объявил кот и бросился куда-то вглубь беспорядка. Олив едва успела расслышать эти слова.

Тянущее ощущение теперь стало еще сильнее и настойчивее. Она глубоко вздохнула, подняла свечу и позволила затащить себя вверх по лестнице, по скрипящему, усыпанному мертвыми насекомыми полу прямо туда, где стоял мольберт Олдоса. Ткань, которой он был завешен, покрывал толстый слой пыли – везде, кроме того места, где когда-то ее касались пальцы Олив. Девочка ощутила волнение от мысли, что долгие годы никто не касался мольберта – и вообще ничего на этом чердаке. Никто, кроме нее.

Олив одной рукой приподняла ткань.

Под ней на мольберте обнаружилось незаконченное полотно. Девочка однажды его уже видела, но все равно вздрогнула. Олив пыталась забыть об этом, но память, должно быть, просто запрятала воспоминание куда-то далеко – быть может, в тот самый захламленный, редко открываемый ящик, где хранились старые номера телефонов вперемешку с правилами каких-то карточных игр и рецептом яблочного пирога. А теперь она снова смотрела на него, сравнивая с картиной, явившейся к ней во сне.

Полотно изображало синюю комнату. На переднем плане на темном деревянном столе лежала открытая рукописная книга. Книгу стискивали две костлявые ладони с длинными пальцами. Это были руки Олдоса МакМартина. Они доходили до запястий, а потом внезапно кончались размытой линией зубчатых мазков там, где были бы предплечья Олдоса, если бы он закончил картину.

Сердце в груди Олив трепетало, как пойманная птица. Это был дневник с заклинаниями. Сомнений больше не было. Олдос создал для него надежный тайник и собирался нарисовать там себя самого, стоящего на страже. Но видно, не хватило времени. Пока она стояла, глядя на книгу, притяжение все крепло и в конце концов стало почти таким же сильным, как гравитация – та сила, что толкает вниз с лестницы, не давая времени схватиться за перила.

– Сэр Уолтер? – позвала Олив, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. – Иди сюда. Ты мне нужен.

На потолке тихо зашуршало, и кот спрыгнул со стропил на мольберт.

– Я в вашем распоряжении, ваше величество, – заявил он. – Прикажите плыть в колонии. Прикажите сразиться с испанской Армадой. Прикажите…

– Мне ничего этого не надо, – перебила девочка. – Мне надо залезть вот сюда.

Харви, изогнув шею над краем холста, заглянул в картину.

– Ой, – сказал он внезапно притихшим голосом. – Ясно.

– Ты что, не сможешь?

Кот снова посмотрел на Олив, а когда ответил, голос его звучал все так же тихо:

– Есть разница между тем, что я «смогу сделать» и что «стоит сделать».

Олив изумилась. Уж кто не знал разницы между «смогу» и «стоит», так это Харви. В прошлом месяце он спрятался в ветвях дерева у тротуара и закидывал всех проходящих мимо сосновыми шишками с таким звуком, будто взрываются пушечные ядра. А несколько недель спустя устроил короткое замыкание в библиотеке, потому что тренировался прыгать с мебели на люстру, утверждая, что он Робин Гуд.

– А что случится, если мы туда залезем? – спросила она.

Кот, казалось, на секунду задумался. Впрочем, трудно было сказать наверняка – уж очень редко он это делал.

– Ну, – сказал наконец Харви, – на самом деле, это зависит от тебя. Единственное, в чем я уверен: что-то случится.

Олив посмотрела на картину, на пухлую раскрытую книгу, на ладони, лежащие на ней, будто два гигантских бледных паука. Ей хотелось его заполучить. Она за всю свою жизнь ничего – ни чтобы пошел снег, ни посмотреть на единорога, вообще ничего – не хотела так сильно. Она не сможет ни о чем думать, ничего делать, никуда отойти, пока гримуар не окажется у нее в руках. Ей казалось, она и на шаг отступить не сможет. Притяжение стало уже настолько сильным, что трудно было даже отвести глаза от гримуара.

– Давай его достанем, – прошептала она.

Харви кивнул. Странный то был кивок – покорный и немного печальный. Но Олив не обратила на это особого внимания.

– Но нам нужен план, – торопливо продолжила она. – Кажется, у меня есть идея.

Чего она коту не сказала, так это того, что идея была не совсем ее собственная. Она появилась в мыслях Олив полностью сформированная, будто подарок – так же, как образ самой книги явился, когда воспоминание выдернуло ее из полусна. Оттащив себя от картины, Олив бросилась в угол чердака к груде коробок, наваленных у стены. В этих коробках лежало кое-что, что ей надо было найти.

Осторожно поставив свечу на пол, девочка принялась раскрывать их, вытаскивая старые-престарые простыни, газеты, пустые рамки картин. Наконец в одном заплесневелом ящике она обнаружила потрепанный альбом. Страницы у него истончились и буквально рассыпались в руках, обложку скреплял истертый шнурок. В другой раз Олив с удовольствием принялась бы листать пожелтевшие газетные вырезки, старые фотографии и картинки из старинных модных журналов, но сейчас она слишком спешила, чтобы интересоваться содержимым альбома. Девочка повертела том в руках, мысленно оценивая его размер и форму, и побежала через весь чердак обратно к мольберту.

– Я готова, – сказала она. – Пошли.

Без единого слова Харви протянул ей свой хвост и спрыгнул с мольберта прямо в картину. В то же мгновение руки вздрогнули и, поднявшись от книги, принялись неуверенно похлопывать по несуществующим предплечьям. От этого зрелища Олив бросило в дрожь. Но она не отпустила кошачий хвост, а упрямо залезла в полотно. Бутылочки с краской, которыми давным-давно никто не пользовался, застучали на подставке мольберта, от которой девочка оттолкнулась ногами.

Оказавшись внутри, она чуть не свалилась с края длинного деревянного стола. В картине было не особенно просторно – можно даже сказать, тесно, хоть там и был только стол, книги и руки. Синие стены пустовали – на них не было даже окон. Олив не сомневалась, что Олдос нарисовал эту комнату только ради того, чтобы хранить гримуар в как можно более надежном месте. Руки, которые уже снова опустились на дневник, слегка подрагивали, будто настороженный зверь, почуявший в воздухе опасность.

Олив уселась на столе и несколько раз глубоко вздохнула. Потом осторожно открыла альбом и положила на стол бок о бок с книгой заклинаний. Взглянула на пожелтевшие страницы. Рядом с высушенными цветами, лепестки которых давным-давно стали коричневыми, была приклеена фотография двух девочек. Они держались за руки. Лица девочек обрамляли локоны и кружевные воротники. У одной лицо было красивое, но кислое, волосы и глаза – темные. У другой волосы были светлые, а легкая улыбка – такая холодная, будто, вынь ее из холодильника, она и растает. Олив узнала оба эти лица. Мелкая, выцветшая надпись под фотографией гласила «Аннабелль и Люсинда, четырнадцать лет».

В голове завращались шестеренки.

«На это нет времени!» – закричал внутренний голос, который этими шестеренками заведовал. Книга заклинаний – сокровище, которое она искала, которое изменит все – лежала всего в нескольких дюймах, так близко, что даже были видны строчки на распахнутых страницах. Тяга была уже настолько сильной, что Олив удивлялась, как пряди ее волос не липнут к книге, будто к натертому о шерсть воздушному шарику. Меж нарисованных ладоней, лежащих на открытых страницах, виднелись колючие линии рукописных букв, мудреные завитки, определенно написанные кем-то, кто никогда не прикасался к шариковой ручке. От их вида сердце девочки гулко заколотилось.

– Так, – прошептала она коту, присевшему рядом. – Мне надо, чтобы ты его отвлек. Сделай так, чтобы руки отпустили книгу, и я подложу на ее место вот эту. Начинаем, когда я скажу «давай». Ладно? – Она посмотрела на Харви. Тот глядел на руки так, будто они могли взорваться. Наконец кот коротко кивнул.

– Давай.

– В атаку! – зарычал Харви и, выпустив когти, бросился на ладони МакМартина. – Кто осмелится попробовать свои силы в поединке с сэром Уолтером Рэли?

Ладони, похожие на двух огромных крабов, выпустили дневник заклинаний и сомкнулись на теле кота.

Олив потянулась к книге, но еще прежде чем успела ее коснуться, почувствовала – или ей так показалось – как книга сама радостно прыгнула ей в руки, будто кошка, которую впустили домой из-за дождя. Девочка крепко прижала старый том к телу. Он был очень тяжелый, с толстыми страницами и кожаной обложкой, а углы истерлись за долгие годы использования, так что на ощупь были почти как бархат. Олив успокаивающе погладила края сомкнутых страниц. Книга, казалось, еще глубже зарылась в ее объятия.

– Р-р-р… АЙ! – взвизгнул Харви, взлетая в воздух прямо перед девочкой. Ладони Олдоса по-прежнему сдавливали его, словно тиски. Вздрогнув, Олив вспомнила, что надо сделать. Но она не могла вынести мысли о том, чтобы отпустить книгу. Ей не хотелось отрываться от нее даже на секунду. Наконец Олив кое-как отлепила одну руку и успела подвинуть открытый альбом на место, и тут же снова крепко стиснула кожаную обложку. Она почти боялась отвести от нее взгляд из-за странной уверенности, что том каким-то сумеет образом исчезнуть из ее объятий.

– Руки прочь, негодяй! – крикнул Харви, корчась и выкручиваясь из стискивающих его пальцев. – Иначе почувствуешь на себе гнев величайшего фехтовальщика Англии!

Олив не слушала. Пока кот метался по столу, изрыгая потоки оскорблений елизаветинской эпохи (среди прочего ей послышалось что-то вроде «обтрепыш!» и «испитая харя!»), она гладила края обложки, пробегала пальцами по корешку, почти такому же мягкому на ощупь, как кожа живого существа. Ей хотелось только одного – никогда не выпускать книгу из рук.

Харви издал испуганный, задушенный визг. Одна из рук добралась до его горла и принялась неумолимо сжимать.

– Ваше величество… – прохрипел кот.

Вздохнув, Олив с неохотой оторвала взгляд от толстого тома, крепко придерживая его локтем. Тот прильнул к ее боку, будто магнит.

– Не шевелись, Харви! – приказала она. Но кот был слишком напуган, чтобы послушаться. Он пинался, царапался и пытался вдохнуть воздуха. Олив пришлось вслепую схватиться за одну из рук и сжать холодную нарисованную плоть в кулаке. По ощущениям она была похожа на пакет с холодным желе, но внутри будто бы ощущались кости. Девочка не отпускала ее, и рука, извиваясь, принялась ощупью переплетать свои пальцы с пальцами Олив. Подавив крик, девочка тряхнула ладонью, и рука отлетела, смачно стукнувшись о стену. Оказавшись на полу, она перевернулась и поспешила обратно к ножке стола, шустро двигая выпуклыми суставами.

Харви лежал навзничь на столешнице, слабо подергивая лапами в воздухе.

– Руби, дружище, руби! – прохрипел он.

Зажав дневник с заклинаниями под мышкой так, чтобы обе руки были свободны, Олив отцепила вторую нарисованную конечность от шеи Харви и швырнула на альбом. Та замерла, потом пробежала пальцами по истертым страницам. Левая рука, которая уже взобралась на стол, принялась ощупывать альбом с другой стороны.

Девочка снова сосредоточила внимание на дневнике. Тот надежно устроился у нее под рукой. Корешок мягко мерцал, словно шелковый.

– Вылезаем, Харви, – скомандовала Олив.

Кот тряхнул головой, чтобы прийти в себя, подождал, пока девочка возьмет его за хвост, и, шатаясь, выкарабкался из картины обратно на чердак.

Оказавшись в безопасности, она обернулась и взглянула на мольберт. Обе длинные костлявые ладони стиснули открытый альбом и замерли в точно такой же позе, как раньше. Олив крепко прижала массивный том к груди. Сердце колотило прямо в обложку, будто кулак – в дверь.

– Ладно, сэр Уолтер, – прошептала она коту, который сидел тут же на полу, пытаясь отдышаться. – А теперь давай убираться отсюда.

11

От свечки, оставленной в углу чердака, остался крошечный огарок. Олив бросилась к нему, подняла и в дрожащем свете впервые как следует разглядела книгу заклинаний МакМартинов.

Его кожаная обложка истерлась до сочного янтарного цвета. Местами она собралась в складки, кое-где кожа была гладкой как стекло – наверное, там, где за сотни лет ее касалось множество рук. Тут и там мерцало старинное тиснение, будто тонкие нити, вшитые в кожу. Девочку охватил такой восторг, что она чуть не наступила на Харви, который ждал ее на верхней ступеньке лестницы.

– Эй, Олив, – сказал он, уворачиваясь, – пока мы не ушли, ты… ты не могла бы опять накрыть картину?

Олив оглянулась на незаконченное полотно. Глянцевые мазки краски блестели в свете свечи. Бестелесные руки Олдоса замерли, вцепившись в альбом. Она поспешила опустить пыльную ткань на место. Картина скрылась из виду, словно сцена за закрытым занавесом.

Пока они спускались вниз по лестнице и вылезали из нарисованной арки, кот не проронил ни слова. Он молчал и в розовой комнате, и в коридоре, и в ванной, куда Олив заглянула оставить догорающую свечу, чтобы, освободив вторую руку, крепко прижать книгу к себе.

Даже тогда, когда они вернулись в ее спальню, Харви ничего не сказал. В дверях он издал странный тихий звук, словно пытаясь прочистить горло, а потом бросился прочь по коридору, но Олив настолько углубилась в себя, что даже не заметила этого. Книга заклинаний МакМартинов была у нее в руках. Все остальные мысли просто упорхнули, словно клочки пуха от включенного вентилятора.

Она залезла в постель, включила крошечную лампу для чтения и устроила фолиант на коленях. Тот был таким тяжелым и едва ли не шире самой Олив, но на коленях устроился идеально. Горацио и Леопольд никогда так не делали. Харви больше чем сворачиваться клубком на коленях, нравилось сражаться с почтовым ящиком, хотя в этом случае он легко мог получить небольшое сотрясение мозга.

Девочка нежно погладила истертый кожаный переплет, и он словно замерцал под пальцами. Блестящие линии, врезанные в кожу, прямо на глазах обрели знакомые очертания – символ, истертый и так обильно украшенный завитками, изгибами и облетающей позолотой, что она только сейчас его разобрала. Это была буква «М».

Пальцы ног под простыней зашевелились от радостного волнения. Олив чувствовала себя так, словно настал ее День рождения и предстояло развернуть кучу подарков, только предвкушение было еще в сто раз сильнее. Этот подарок не окажется ни колючим свитером, ни мудреным калькулятором, от которого мозги сворачиваются в трубочку, ни математической игрой с названием вроде «Арифметика веселья!».

Она сделала глубокий вдох, растягивая удовольствие. А потом перевернула обложку и раскрыла дневник.

На первой желтой странице красовался рисунок высокого, почти без листьев дерева, выполненный темно-синими чернилами. Ствол, толстый и кривой, превращался в путаницу веток и сучьев, соединенных между собой, извивающихся и переходящих одни в другие. Пришлось прищуриться, чтобы разглядеть, но на каждой ветке Олив разобрала имена, написанные крошечными остроконечными буквами. Большинство из них она никогда раньше не видела: Атдар МакМартин, Ансли МакМартин, Айлиль МакМартин. Но в верхней части, в самом центре дерева, Олив нашла знакомое имя: Олдос МакМартин. Его ветка вела к имени Альберт МакМартин, и дальше к Аннабелль МакМартин. Ветка Аннабелль не вела никуда. Она исчезала меж синих листьев на самом верху страницы, превращаясь в линию настолько тонкую, что она казалась почти невидимой.

Девочка поерзала, поглубже устраиваясь на подушке, и аккуратно перевернула страницу.

«Сонные чары». От слова «чары» по телу до самых пальцев ног выстрелил короткий разряд удовольствия. Олив пробежала глазами по плотной желтой бумаге. Там перечислялись неизвестные ей растения – вроде валерианы, посконника и ведьмина ногтя, однако большинство названий она знала или хоть примерно представляла, что это: например, «ромашка» и «паслен». И все же даже знакомые слова типа «чашка», «вода» или «птичье крыло» – тонкий, колючий почерк превращал в нечто таинственное и совершенно новое.

Весь первый раздел, кажется, был посвящен сну. Там говорилось, как подарить добрые сны, как наслать кошмары, как вынудить спящего человека служить тебе. Читая о сне, Олив и сама начала клевать носом. Она улеглась на спину, подняв книгу над собой, и перешла к следующему разделу. Здесь заклинания больше походили на рецепты; зелья для покорения сердец и стирания воспоминаний; торт, от которого все, кто его ел, рассердятся друг на друга.

Олив продолжала читать, борясь с усталостью, которая то и дело пыталась склеить ей веки. «Как заставить порезаться бумагой». «Как вызвать головную боль». «Как наслать сильный метеоризм». (Последнее слово она решила попозже посмотреть в словаре.) «Как наслать лихорадку». «Как сломать кость». Инструкции становились все более и более сложными, полнились ингредиентами, которых девочка либо не знала, либо не могла представить, где взять – вроде лягушачьего языка. Где можно достать лягушачьи языки? Ей приходилось слышать, что некоторые едят лягушачьи лапки, но лягушачьих языков в продуктовом магазине она никогда не видела…

«Погоди-ка», – донесся из дальнего угла разума далекий, но требовательный голос. Разве она не должна была что-то найти в этой книге? Олив на мгновение оторвала взгляд от страниц и оглядела комнату. Небо за окном посветлело – совсем немного, как темно-фиолетовая ткань после многих лет стирки. Это мог быть как рассвет, так и сумерки. Небо сейчас напоминало небо в мире Мортона.

Мортон. Она резко села на кровати. Вот оно. Нужно было найти способ помочь Мортону. Взгляд упал обратно на дневник. Так много страниц, так много интересных заклинаний… У нее еще будет полно времени подумать о Мортоне. Она займется его проблемами попозже.

Олив опустила голову на подушку и снова подняла тяжелый том. Если бы только ей так ужасно не хотелось спать…

Ресницы тянули веки внизу, будто сотня маленьких крючков. Руки начали опускаться. Гримуар выскользнул, мягкой тяжестью улегся на грудь Олив. Девочка вдохнула его пыльный запах. Пахло полом в магазине антиквариата, балетными тапочками, многие годы пролежавшими в дальнем ящике, и еще чем-то острым: то ли ржавчиной, то ли корицей. Быть может, так пахли отпечатки пальцев, оставленные пятьсот лет назад, в Шотландии, в доме, который давным-давно спалили в пепел.

Она так и заснула с включенной лампой, а открытая книга крышей лежала над ее сердцем. Остаток ночи Олив бродила во снах, полных деревьев, костлявых рук и летающих страниц. В самом длинном и четком сне она оказалась частью земли, а из ее сердца росло дерево, и его тяжелый ствол поднимался от нее до самого неба.

Олив спала, и спала, и спала. Книга у нее на груди поднималась и опускалась в такт каждому вдоху.