Текст книги "Сорвать розу"

Автор книги: Жаклин Мартен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

Часть II
ЭЛИ

Настоящим извещаю всех богобоязненных городских жителей, чтобы они выследили исключительного негодяя, называющего себя доктором Элайджа Бенраш, который, прикрываясь своей профессией, обучает распутным занятиям. Указанный доктор, являясь болтливым извращенцем, агитирует женщин вступать во внебрачную связь и нарушать клятву, обучает совращающих грешным глупостям, вкладывая в их головы мысли, которых там не должно быть. Его изгнали из нашего города и следует изгнать из вашего. Если же вернется, то измажут дегтем и обваляют в перьях.[17]17
  Способ самосуда в США (прим. перевод.).


[Закрыть] Подписано и заверено 10 марта 1775 года Освальдом Эфраимом Хэмикатом, судьей округа Орэндж.

ГЛАВА 21

Он родился в Лейпциге в нелегкие для евреев времена, и родители – Азраил и Рейчел бен-Ашер – назвали его Эли, подчеркивая знатность происхождения: один из родственников по материнской линии, прозванный пруссаками Джуд Суисс, служил финансовым советником у католика герцога Вюртембергского. После смерти герцога был арестован и повешен протестантским правительством, а его останки выставлены на публичное обозрение в железной клетке.

Два года спустя после вынесения смертного приговора невиновному Джуду Суиссу, в 1740 году, вводятся в действие еще более строгие законы против евреев страны. Вот в такие годы и родился Эли бен-Ашер, здоровый, веселый ребенок, отличаясь от двух первых, чья жизнь продолжалась всего несколько недель.

Родители, а также вся семья бен-Ашеров с обожанием висели над его колыбелью, оплакивая каждую его слезинку и смеясь над каждой улыбкой. Живой ребенок, сын, который унаследует имя бен-Ашера!

Видя такую радость, можно было подумать, что ни один еврейский мальчик не умирал в Европе ни от чего, кроме болезни.

Едва Эли исполнилось пять, а его младшей сестре Леа два года, как во время одного из периодических приступов безумия, когда толпы растут, а разум умирает и только хорошее кровопускание удовлетворяет страстное желание, шайка хулиганов дико пронеслась по еврейским кварталам, произвольно определяя, убить или помиловать, уничтожить или изнасиловать, разрушить или ограбить.

Рейчел бен-Ашер и ее дочь Леа стали двумя из многочисленных жертв – их убили в собственной кухне. Азраил, изучавший Талмуд,[18]18
  Собрание догматических, религиозно-этических и правовых положений иудаизма.


[Закрыть] взял с собой Эли в близлежащий город, куда отправился с визитом к ученому человеку. Отец и сын после сорокавосьмичасового отсутствия вернулись в разграбленный дом и опустошенный магазин. Жены и дочери уже не было в живых – они покоились в земле.

Вспомнив когда-то счастливый дом и процветающую лавку, Азраил пошел на еврейское кладбище, среди дюжины новых могил отыскал и поклонился Рейчел и Леа; – у евреев нет обычая опускаться на колени во время молитвы, но Азраил преклонил колени, чтобы хоть так оказаться ближе к жене.

– Возлюбленная моего сердца, пусть никогда не посетит нас ранняя смерть ребенка. Сейчас, когда остался он один, клянусь тебе, что позабочусь о том, чтобы вырастить нашего Эли.

Хулиганы не нашли драгоценностей и золота Азраила, спрятанных за осторожно расшатанной кафельной плиткой, одной из двадцати, выложенных вокруг камина. Взяв деньги и связку любимых книг, оставшихся после набега, Азраил нанял повозку, доставившую его и сына до ближайшего морского порта, откуда не трудно было добраться до Амстердама, а затем и до Америки.

Сначала ему трудно было поверить, что Америка, хотя и не раскрывает широко своих объятий евреям, не совершает периодических кровавых набегов, чтобы избавить от них мир.

Отец и сын высадились в порту Бостона в 1775 году, зная только несколько английских слов, которым научились во время путешествия на корабле. У Азраила было достаточно капитала, чтобы купить, если бы захотел, небольшой домик, используя второй этаж для жилья, а первый под магазин, но у него не появлялось желания осесть где-нибудь окончательно.

Другое предложение, высказанное его собратьями, нравилось ему больше – устроить магазин в каком-нибудь передвижном фургоне и ездить в нем с места на место, торгуя мелочами.

Летом они спали под звездами, а когда становилось холоднее, брезентовая крыша фургона предоставляла хорошее убежище. Во время переездов Азраил обучал сына.

Прошел год, два, три и четыре, и Эли начал забывать, что на свете есть какая-либо другая жизнь, кроме той, которую он вел, довольствуясь ею и искренне удивляясь, когда кто-нибудь называл ее уединенной и однообразной.

Каждый день приносил что-то новое: каким будет следующий город, как успешно пойдут их дела там? Эли вплотную занялся ими, потому что даже по прошествии нескольких лет английский язык отца улучшился не намного, а он говорил на нем сейчас почти так же бегло, как и на немецком, и лучше, как утверждал Азраил, укоризненно покачивая головой, чем на иврите.

В самое холодное зимнее время, когда выпадал снег, они всегда возвращались в Бостон – Эли ходил на уроки к раввину, которого про себя считал не таким умным, как отец.

Не имеющая корней жизнь вечных кочевников устраивала их обоих: Азраил не мог больше полюбить никого, кроме сына, а Эли прельщала свобода. Сам того не осознавая, Азраил внушил ему, что самое ценное в мире – это свобода. В тот год, когда Эли исполнилось двенадцать, где-то в штате Род-Айленд он полез на дерево за котом, принадлежавшим маленькой дочери фермера, у которого они остановились на ночь. Ветка, на которой примостился кот, сломалась, едва Эли ухватился за нее, и все трое – ветка, кот и Эли – свалились на землю.

Кот, сердито взвыв, расцарапал руку своему благодетелю, Эли сломал ногу.

Семья фермера помогла уложить его в фургон бен-Ашера, и Азраил вместе с сыном тут же отправились в направлении, указанном старшим сыном фермера, к «настоящему европейскому доктору», жившему в десяти милях отсюда в ближайшем городе.

Азраил удивился, узнав, что доктор Браун не только говорит по-немецки, но и уроженец Германии, но не еврей, а потому пруссак вызвал подозрение, и торговец разрывался между не утихающей болью сына, несмотря на более чем пинту выпитого им вина; и инстинктивным страхом: что можно ждать от такого целителя?

Доктор Браун посмотрел на Азраила из-под мохнатых бровей.

– Мальчику нужна помощь. Давайте отложим ссору, если она неизбежна, на потом, – предложил он, как показалось Азраилу, с проникновенным пониманием.

Ногу вправили и наложили шину, и когда Эли проснулся после четырнадцатичасового сна, то с изумлением увидел, как отец и доктор Браун увлеклись дискуссией о европейской политике – они действительно спорили, но не враждебно.

Азраил собирался, принимая все меры предосторожности, перевезти сына в Ньюпорт, а доктор Браун предложил оставить Эли у него.

Азраил посмотрел на врача со вновь возникшим подозрением – с чего бы этот враг, пруссак, захотел сделать добро случайно встреченному еврейскому мальчику?

– У вашей жены будет много хлопот с ним, – возразил он осторожно.

– У меня нет жены, – спокойно ответил доктор Браун. – Только экономка, святая душа, которая считает, что дьявол поджидает всех бездельников, чтобы забрать их в ад. Она с удовольствием будет ухаживать за вашим сыном. И мне он доставит радость. Ты играешь в шахматы, мальчик?

– Нет, только в шашки.

– Хорошая игра, но шахматы лучше. Я научу тебя.

Азраил озадаченно посмотрел на сына. В такие моменты Эли чувствовал себя так, будто он – отец, а Азраил – его ребенок.

Он успокоил отца на смеси немецкого и иврита.

– Не изводи себя, папа. Мы должны поступить так, как велит герр[19]19
  Господин (нем.).


[Закрыть] доктор. Это разумно.

Азраил отложил решение до утра, подумал, хотя и без особого энтузиазма, что доктор и сын, возможно, правы.

– Я заплачу за услуги, пока Эли будет у вас, – объявил он доктору непреклонно и вместе с тем гордо, – и, конечно, за дневное содержание.

Проявив мудрость, доктор не стал возражать и отказываться, а просто вежливо согласился, и Азраил отбыл в своем фургоне, напомнив сыну про ежедневные молитвы. Сначала Эли немного побаивался, однако его пребывание у доктора Брауна оказалось приятным и полезным.

В доме было прекрасное собрание книг на английском и на немецком, не только по религии и философии, как у Азраила, но и романы, очерки, поэзия, исторические произведения, а также книги по естественным наукам и медицине.

Многие из них Эли совсем не понимал, но они все равно привлекали его – он погружался то в одну, то в другую… и как только доктор Браун возвращался домой, набрасывался на него с дюжиной вопросов.

Что означает это? Может ли быть правильной такая точка зрения? Доктор со смехом просил разрешения умыться и переодеться, прежде чем отвечать на вопросы или читать лекцию, но часто пододвигал свой стол ближе к кровати Эли, чтобы поболтать во время ужина.

Он научил Эли играть в шахматы, и к концу месяца мальчик уже демонстрировал неплохую игру. Доктор играл быстро и рассеянно, со вспышками озарения, а Эли медленно и целеустремленно, в результате через несколько недель иногда выигрывал, благодаря своему исключительному терпению.

Экономка, вдова Вильямс, большую часть дня воевала с пылью и беспорядком, находя время и для приготовления еды, от которой текли слюнки, а после того, как допустила на первых порах промах, смешав молочные и мясные продукты, решила никогда больше не нарушать диетических законов, которых придерживался Эли.

Когда Эли застенчиво извинялся за причиняемое беспокойство, она хлопала его по плечу.

– Каждый человек ищет собственную дорогу к Богу, – сказала она. – Христос в таком возрасте был таким же мальчиком, как и ты.

– Неужели? – удивился Эли. Ему и в голову не приходило связывать иудейство с неевреем Иисусом Христом, чьим именем творилось его народу такое большое зло. – Вы думаете, ему тоже делали обрезание?

– А что это такое?

– Обряд, совершаемый на восьмой день жизни каждого мальчика. После этого устраивается праздник с пирожными и вином… Очень счастливое время.

– Однако скажу я вам! – воскликнула пораженная вдова Вильямс. – Это уж чересчур. Каждый день узнаешь что-то новое. Никогда раньше не знала, что Иисусу делали обрезание.

– А вы уверены, – пролепетал Эли, все еще потрясенный, – что Иисусу его делали?

– Если это обрезание делают каждому еврейскому младенцу, значит, делали и Иисусу.

В этот день Эли с трудом дождался, пока доктор Браун вернется домой.

– Не понимаю, герр доктор, – услышал тот, как только открыл дверь. – Отец рассказывал, что, когда устраивается резня в Европе, с мужчин стаскивают штаны, и если оказывается, что они подвергались обрезанию, их убивают именем Иисуса, но это не имеет смысла, если Иисусу тоже делали обрезание.

– Большая часть ненависти и предрассудков не имеет смысла, – ответил герр доктор с такой грустью, что Азраил понял бы сразу то, что не мог понять сын, который был слишком молод и слишком погружен в себя, – за словами доктора крылась его собственная трагедия. – Никогда не пытайся понять нетерпимость глупых людей, просто не будь похожим на них.

Двенадцатилетний подросток покачал головой, не в состоянии постичь природу человеческого поведения. Если бы он прожил восемьдесят лет, смог бы понять это?

ГЛАВА 22

Ровно через месяц Азраил вернулся со своим фургоном, чтобы забрать Эли в Бостон.

Пока Эли складывал скромные пожитки в кусок оберточной бумаги, которую вручила ему проливающая слезы вдова Вильямс, Азраил оплачивал еще более скромный счет, вытребованный им у врача. Покончив с этим, он внимательно осмотрел полки с книгами.

– Какое благо! – воскликнул он тихо. – Такая прекрасная библиотека!

Доктор Браун наблюдал, как Азраил тянулся или наклонялся, рассматривая названия книг, нежно и любовно касаясь кожаных переплетов, и, собрав, наконец, всю храбрость, внезапно спросил:

– Мистер бен-Ашер, вы уже обдумали будущее Эли? Ему больше двенадцати. Пора начинать обучение…

– Дата его рождения крепко сидит у меня в голове, это самый счастливый день в моей жизни, кроме, конечно, того дня, когда взял Рейчел в жены. Через десять месяцев, даже немного меньше, ему будет тринадцать. Когда станет мужчиной, я и подумаю о его будущем.

– Дорогой сэр, вы, конечно, желаете ему только добра, но нельзя же ждать, когда мальчик станет мужчиной, и только тогда начать думать о его обучении.

– Герр доктор. – Эли вошел в комнату так тихо, что ни один из них не услышал. – Мне кажется, вы не понимаете. – Он говорил по-немецки, чтобы дать возможность отцу тоже участвовать в разговоре. – По нашим обычаям, каждый еврейский мальчик становится мужчиной после обряда посвящения, совершаемого в день его тринадцатилетия.

Лицо доктора прояснилось.

– Понимаю. Тринадцать, да, хороший возраст, чтобы… – он прервал себя, предложив Эли: – Вдова Вильямс сейчас на кухне, очень печалится, что ты покидаешь нас, – ей будет приятно, если попрощаешься с ней сам.

Эли тотчас же удалился, а доктор Браун повернулся к отцу мальчика.

– Хочу, чтобы вы знали, сэр – а решать вам, – если Эли вздумается стать доктором – сам-то я считаю, что у него есть склонность и способность к этому, – с удовольствием обучу его.

– Еврей – и доктор! – Азраил выглядел ошеломленным. – Это всегда было запрещено законом.

– Но мы живем в Новом Свете, – мягко пояснил доктор Браун. – Его возможности здесь неограниченны. Не сочтите непочтительным, сэр, но для мальчика такого интеллекта, как у Эли… Вы не всегда будете рядом с ним, мистер бен-Ашер. Подумайте, какую одинокую жизнь ему придется вести, разъезжая по дорогам, если вас не станет.

Азраил кивнул головой в знак признательности. Вид у него был, печально отметил доктор, как у основателя Ветхого завета: такой же великодушный, праведный и непреклонный. Браун сомневался, узнает ли Эли о той возможности, которая ему представляется.

В этом доктор оказался несправедливым к Азраилу. Несмотря на желание, чтобы сын отказался от такого предложения, отец в то же время оставался верен себе: нельзя скрывать от мальчика ничего. Во время дальнейшего путешествия, деловито обмениваясь новостями прошедшего месяца, когда они непривычно жили врозь, Азраил передал детали разговора между ним и доктором Брауном.

– Это правда, Эли? Ты действительно склонен стать врачевателем?

– Да, папа.

– Это разобьет мне сердце, если ты станешь не евреем, мой мальчик.

– Ах, папа, став врачом, я не перестану быть евреем.

– Но ты будешь жить среди них. Это…

– Папа, – смеясь, прервал его Эли. – Уехав из Европы, мы больше живем с не евреями, чем с нашим собственным народом. Сделало это тебя или меня меньше евреем?

– Подумаю об этом – надо решать серьезно: помолиться Господу Богу, пусть он наставит меня на путь истинный.

– Как скажешь, папа, – весело согласился Эли и начал насвистывать, затем прервал себя, показывая на появившийся вдали фермерский дом. – Остановимся там?

– Нет, – ответ отца прозвучал очень решительно. – У нас мало товаров, и зима на носу – поедем прямо в Бостон.

Очень хорошо понимая, что отцу хочется скорее вернуться к собратьям, где ему приятно чувствовать себя в безопасности, Эли не стал возражать.

Следующую весну они, как обычно, встретили с нагруженным товарами фургоном и впряженной молодой лошадью, направляясь на этот раз в Коннектикут. В разговорах никогда не упоминалось о том, что отец специально избегал посещения Новой Англии – пока не готов, а может, и никогда не вернется к доктору.

Однажды в середине августа, не останавливаясь у ручья, как было раньше, чтобы поесть у разожженного костра, коробейники в ближайшей таверне заказали роскошный обед в честь тринадцатилетия Эли. В ближайшую субботу уединились, тщательно выбрав для этого место стоянки – поляну недалеко от озера, окруженную деревьями и с виднеющимися вдали горами. Какой прекрасный, тихий и спокойный достойный храм, подумали они оба, надевая обшитые золотом кафтаны и покрывая себя шелковыми молитвенными шалями.

С такой же торжественностью и радостью, как если бы церемония проходила в одной из больших синагог, со священными манускриптами Торы,[20]20
  Древнееврейское название Пятикнижия – первых пяти книг Библии: Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие.


[Закрыть] они вместе прочитали на иврите сначала субботнюю службу, а затем полный ритуал посвящения.

Когда ритуал закончился, Азраил громко сообщил: – Рейчел, наш сын стал мужчиной. Начиная с этого дня, сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее, Азраил начал сдавать, – будто теперь, когда исполнено обещание и достигнута единственная цель, ради которой жил, внезапно исчезла жизненная сила, – источник ее угас.

Теперь лошадью управлял один Эли – отец все больше и больше времени проводил в фургоне, но не спал, хотя глаза его были закрыты и губы все время шевелились в безмолвной молитве.

Однажды днем, разбив лагерь, Эли заставил отца выйти из фургона, предлагая отдохнуть у костра и хоть немного поесть. Азраил посмотрел на заходящее солнце.

– Итак, – шепотом произнес он со слабой улыбкой. – Отец превратился в ребенка, а ребенок стал отцом, указывая дорогу.

– Хочу увезти тебя домой, папа, и показать врачу.

– Поеду домой скоро, Эли, но мой дом не в Бостоне. А для врачей, мой сын, слишком поздно.

– Нет, папа. Пожалуйста, не говори так.

– Эли, если хочешь стать мужчиной, должен научиться не избегать правды. Я готов, мой сын. Поверь мне, я не испытываю печали, покидая этот мир, мне горько покидать только тебя. Скажи, Эли, ты все еще хочешь стать доктором? Скажи правду.

– Больше всего на свете хотел бы этого, папа, но только в том случае, если ты не возражаешь.

– Человек имеет право выбирать собственный путь в жизни. Я эгоистично думал, что, привязав тебя к себе, уберегу от потери веры, но твоя мать пришла ко мне во сне – три раза приходила – и сказала: «Вера только в сердце человека. Освободи его, мой муж». Поэтому освобождаю тебя, Эли, мой сын. Твоя мама – пусть покоится в мире – и я освобождаем тебя, чтобы ты мог устроить свою жизнь так, как хочешь. А теперь быстрее поедем к доктору Брауну. Времени, очевидно, у нас осталось в обрез.

Эли отказывался верить этому: вот доставит отца к доктору, и тот чудесным образом вылечит его!

День за днем они отправлялись в путь на восходе солнца и останавливались, когда оно заходило. Азраил уже не выходил из задней части фургона, его лицо приобрело цвет пергаментной бумаги и стало впалым, как у человека, прожившего семьдесят, а не сорок лет.

– Приедем завтра, – пообещал Эли отцу однажды вечером, пытаясь накормить его с ложки мясным бульоном.

Отец пробормотал на иврите:

– Благословен будешь, наш всемогущий Боже, властитель Вселенной, очистивший нас от порока и защитивший от греха.

Выражение боли и печали внезапно исчезло с его лица, которое теперь, казалось, освещается каким-то внутренним светом.

– Прощай, Эли, мой сын, – произнес он чистым, сильным голосом, и, повторяя древние вечные молитвы, Азраил бен-Ашер ушел в тот мир, где уже давно было его сердце, надеясь воссоединиться со своей Рейчел.

ГЛАВА 23

Эли привыкал к образу жизни, мало похожему на прежний. Прошло десять лет, прежде чем ему стало ясно, что для еврейского мальчика из Лейпцига проходить курс обучения в маленькой деревушке в Новой Англии так же обычно, как для врача, получившего образование в Гейдельберге, жить и работать здесь же. Возможно, изгнание доктора Брауна связано со шрамом, проходившим по его левой щеке и напоминавшим верхнюю половинку буквы Z; остальная его часть укрывалась бородой. Но Фридрих Браун никогда не обсуждал две темы: полученный им шрам и жизнь до приезда в Уитли, в штат Род-Айленд.

Что касается остального, то Эли и герр доктор обожали общество друг друга как учитель и ученик – в дневное время, и как друзья и равноправные собеседники – вечером, когда ужинали вместе или сидели, углубившись в книги, в кабинете доктора.

Чтобы позволить Эли соблюдать диетические законы его религии и облегчить участь вдовы Вильямс, доктор тоже отказался есть смешанную пищу, приготовленную из молока и мяса.

– Считаю это более полезным для здоровья, – философски заметил он, а когда Эли заявил, что доставляет слишком много хлопот, вдова возразила:

– Совсем нет.

В течение положенных одиннадцати месяцев после похорон Азраила каждый день Эли вставал на час раньше – в жару, дождь или снег – и в погребальной молитве скорбел о дорогом усопшем. Когда официальное время оплакивания закончилось, каждую субботу он ходил на холм, расположенный среди необработанных земель доктора читать на могиле отца субботние молитвы и уверять его, что продолжает оставаться евреем.

Вне дома Эли и доктор Браун говорили, конечно, только по-английски; дома же по большей части пользовались немецким, чтобы не забыть язык. Эли также старался найти время, хотя бы полчаса каждый день, и почитать молитвенники Азраила и Библию, не столько по большому желанию, сколько для того, чтобы сохранить разговорные навыки на иврите. Доктор также настойчиво заставлял его, хотя Эли казалось это пустой тратой времени, изучать греческий и латынь.

К двадцати годам Эли пробыл учеником у доктора Брауна в два раза больше времени, чем большинство других начинающих врачей, желающих получить от своих наставников квалификационное свидетельство, дающее право на частную врачебную практику.

С соответствующей торжественностью доктор Браун выписал такое свидетельство по своей дисциплине на самой лучшей пергаментной бумаге и самым изящным почерком. Затем, скатав его, перевязал черной лентой.

– Держи, Эли. Ученичество закончено: ты знаешь анатомию и остеологию человеческого тела, соблюдаешь клятву Гиппократа, говоришь и пишешь на пяти языках и овладел искусством аптекаря в составлении лекарств; как прекрасный хирург, умеешь вправлять кости, рвать зубы, обрабатывать и бинтовать порезы и раны, а также удалять пули. Кроме того, на тебя не действует вид крови и, в отличие от меня, ты, кажется, овладел умением лечить нервных и страдающих ипохондрией пациентов. Короче говоря, сэр, – получи законную лицензию исцелителя и право работать самостоятельно и успешно бороться с болезнями.

Эли еле сдерживал смех, хотя и спросил немного удрученно:

– Вы хотите сказать, что пришло время покинуть ваш дом, герр доктор? А я собирался продолжать практику здесь вместе, так же, как и все это время, пока учился, и таким образом, когда вы, конечно, постареете, переложить часть вашей ноши на свои плечи.

Доктор Браун растроганно обнял Эли.

– Мальчик… мальчик мой, – сказал он с нежностью в голосе. – Нет ничего более желанного для меня, но не хочу, чтобы твой талант пропадал в этой маленькой деревеньке, где сельские жители убивают себя лекарствами, приготовленными в домашних условиях, и обычно вызывают нас, когда уже слишком поздно. Был бы счастлив увидеть тебя работающим в городской больнице. Такое место позволит не только совершенствовать твое мастерство, но и даст возможность обслужить больше пациентов за месяц, чем здесь за год. Кроме того, принимая во внимание все обстоятельства, думаю, тебе необходимо получить университетскую степень. Эли пожал плечами.

– Равносильно тому, чтобы заставить меня собирать маргаритки на луне.

– Вот и нет. Все эти семь лет я откладывал деньги на твое обучение.

– Какие деньги?

– Твои собственные. Помнишь аукцион, где мы продали фургон и все содержимое?

– Помню, – ответил Эли охрипшим голосом. Это был мучительно тяжелый день, подумал Эли, окидывая мысленным взором всю свою сознательную жизнь и последние восемь лет после смерти отца. Доктор предлагал сохранить все, что ему хотелось, но, кроме книг и одного медного подсвечника, принадлежавшего еще матери, он не оставил ничего.

С большим трудом Эли вернулся к действительности.

– Ты отдал все вырученные от продажи и оставшиеся от отца деньги мне, – продолжал доктор. – Это была плата, как ты вполне серьезно объяснял, за твое обучение. – Он искренне засмеялся. – Я взял тогда эти деньги, Эли, чтобы не пострадала твоя гордость, но всегда считал их твоими. Мало того, вложил их в одно из предприятий в Ньюпорте, торгующее кораблями. Выросла кругленькая сумма, вполне достаточная, чтобы покрыть расходы на морское путешествие и трехлетнее обучение в любой европейской медицинской школе.

– Герр доктор, ваша забота обо мне в течение всех этих лет… – пробормотал Эли первую часть своего заявления, затем твердо закончил: – Не могу ни взять деньги, ни уехать так далеко от вас – вы не всегда будете таким здоровым и крепким, как сейчас, может возникнуть необходимость в деньгах и во мне.

Снова доктор Браун положил свои тяжелые руки на крепкие плечи Эли.

– Сын мой, – сказал он, впервые называя Эли так, – благодарю тебя. Что касается моего здоровья, то никогда не чувствовал себя лучше, и я выходец, – его лицо слегка омрачилось, – из семьи долгожителей. Ну а что касается денег, то ты, конечно, не думаешь, что я живу за счет продуктов и цыплят из моего хозяйства и на те случайные заработки, которые имею в Уитли. У меня есть, пусть не слишком большое, богатство, и по сравнению с моими собственными средствами сумма, сохраненная для тебя, представляется совершенно незначительной. Три года пролетят быстро, и когда вернешься, откроем практику в Ньюпорте или Бостоне, возможно, даже в Филадельфии, где сложилась своя медицинская школа с шестьдесят пятого года. Кроме того, – закончил он, – потребуется помотаться по городам и найти тебе еврейскую невесту, возможно, даже в Европе.

– У меня впереди еще много времени, чтобы обзавестись невестой, – сказал, посмеиваясь, Эли. Его красновато-золотистые волосы, выразительные глаза и престиж профессии толкали не одну отважную девушку в его объятия за стогом сена или в амбаре, и даже в собственной гостиной, пока родители находились в спальне. С таким же легким добродушным юмором, который сопровождал лечение их порезов и ушибов, кашлей и простуд, он оказывал услугу каждой девушке, и она на собственном опыте убеждалась, что та ужасная вещь, которая проделывалась с каждым еврейским мальчиком в младенчестве, никаким образом не уменьшила силы этого еврея-мужчины.

Доктор Браун предпочел бы, чтобы Эли поступил в университет в Гейдельберге, но Эли счел это невозможным.

– Не могу вернуться на землю, где отец разрушил свою жизнь, чтобы спасти мою, и сомневаюсь, что она тоже примет меня.

Видя его решительность, герр доктор не стал настаивать, а предложил на выбор Эдинбург. Через несколько недель Эли находился в пути. Его наставник знал, что от него по прибытии только и потребуется сдать экзамен по классическим языкам и предъявить счет в банке, достаточный для того, чтобы закончить образование.

Эдинбург привел Эли в восторг. К концу первого года в его английском появился шотландский акцент. Немного смущало то, что первые три года придется изучать только теорию. Его диссертация для получения ученой степени в конце третьего курса должна быть написана на латыни, и если бы не семь лет обучения у герра доктора, он вернулся бы в Америку с дипломом доктора медицины, даже ни разу не осмотрев живого или мертвого человеческого тела!

После первого года обучения, посоветовавшись с доктором Брауном и руководствуясь собственным здравым смыслом, он открыл маленькую бесплатную амбулаторию, чтобы не потерять навыки лечения пациентов. Вскоре к нему присоединились и другие студенты-медики с просьбой взять их в помощники, практикуясь у него. В последующие восемнадцать месяцев, в тайне от университетских властей, медицинская бригада, состоящая из четырех человек и возглавляемая Эли, действовала как небольшая амбулатория скорой помощи для бедных.

Однажды его пациентом оказался рослый мужчина около тридцати лет, сильно изрезанный накануне в ножевой драке заклятым врагом его клана.

Пациент пел, время от времени отпивая большими глотками из бутылки с дешевым ромом, и, будучи слишком пьяным, явно не чувствовал боли. Многие порезы были незначительными, и их было легко обработать, но глубокий разрез на правой руке оказался инфицирован и воспалился. Когда мужчина потянулся за бутылкой снова, Эли тоже протянул к ней руку, чтобы убрать со стола инструменты. Она упала, и ром вылился на глубокий разрез, заставив жертву взвыть от боли.

Обработав и забинтовав рану, Эли предложил мужчине прийти на следующий день. Если инфекция вызовет гангрену, его придется направить в соответствующую больницу для ампутации.

Когда больной пришел на следующий день, Эли с удивлением обнаружил, что краснота, воспаление и гной исчезли.

Пораженный, Эли уставился на это чудо, затем вспомнил о разлитом роме.

В его амбулатории его не было, нашлась только бутылка с дешевым виски на дне, оставшаяся после последней проведенной здесь студенческой вечеринки. Эли обработал все порезы на правой руке с помощью виски, выливая его на раны, отчего пациент рычал, не столько от боли, сколько от гнева:

– Пропала такая хорошая выпивка!

Остальные порезы на левой руке и один на шее Эли обработал обычным способом, без спирта. Несколько дней спустя, когда пациент появился в амбулатории снова, чудо подтвердилось – порезы, продезинфицированные при помощи виски, зажили быстрее и аккуратнее, чем те, которые обрабатывались обычным способом.

«Мой дорогой Эли, – писал ему доктор Браун по-немецки четыре месяца спустя. – Следуя твоему совету, я использовал любые спиртные напитки для обработки всех открытых ран и порезов, испробовав их сначала на себе, а потом уже на инфицированных пациентах. Результаты оказались такими же, как и у тебя. Даже из-за одного случайного открытия тебе стоило провести эти годы в Эдинбурге».