Текст книги "Цивилизация средневекового Запада"

Автор книги: Жак ле Гофф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Франция в начале XIV в. тем не менее не испытывала недостатка темпов развития. Ее продвижение при капетингской монархии было более медленным, но, возможно, более верным Во времена между избранием Гуго Капета (987) и восшествием на престол Людовика VII (1137) силы слабых капетингских монархов поглощались тяжкой, постоянно возобновляющейся борьбой с мелкими сеньорами-грабителями, засевшими в своих донжонах в Иль-де-Франсе. Эти короли жалко выглядели в сравнении со своими крупными вассалами, наиболее могущественный из которых, герцог Нормандский, в 1066 г. присоединил к своему герцогству английское королевство, а затем в середине XII в. – обширные владения Плантагенетов. Однако в 1124 г. Франция проявила свою привязанность к королю перед лицом угрозы со стороны германского императора, который вынужден был отступить Свое растущее могущество Капетинги строили за счет увеличения королевского домена, очищаемого от феодальных смутьянов Прогресс, очевидный уже при Людовике VII (1137 – 1180) и ошеломляющий при Филиппе-Августе (1180 – 1223), пошел вширь и стал устойчивым при Людовике VIII (1223 – 1226), Людовике Святом (1226-1270). Филиппе Храбром (1270 – 1285) и Филиппе IV Красивом (1285 – 1314). Финансовая база французской королевской власти оставалась слабой, король продолжал получать основную часть доходов с домена, «жил за счет своего», но в его руках была администрация, после того как при Филиппе-Августе были учреждены должности бальи, сенешалей и прево, был расширен Совет и из него выделились палаты, специализирующиеся на финансах и особенно на правосудии, которое с организацией Филиппом Красивым в 1303 г. парламента стало привлекать растущее по мере успешного развития королевского апелляционного суда количество дел. Генеральные штаты, состоящие, как и в Англии, из прелатов, баронов и богатых бюргеров «добрых городов», созванных Филиппом Красивым, скорее оказывали помощь, нежели ограничивали власть короля и его советников, легистов, воспитанных в университетах и проникнутых духом римского права, поставленного на службу суверенному «императору в своем королевстве».

Феодальная реакция последовала за смертью Филиппа Красивого в 1315 г., но в 1328 г. смена династии, приход Валуа взамен рода Капетингов, прошла без затруднений. И новая династия стала, кажется, лишь более открытой феодальным влияниям, еще очень сильным при парижском дворе.

Третьим успехом монархической централизации был тот, который одержало папство. Оно было мало обязано им своей светской власти над той территорией, что предоставлял убогий патримоний св. Петра. Лишь обеспечив себе власть над епископами, взяв в свои руки кодификацию канонического права и особенно использовав финансовые источники церкви – не без сильных протестов, например в Англии и Франции, – папство в XII, но преимущественно в XIII в. стало преобразовываться в сильную наднациональную монархию. Она не только выстояла в условиях авиньонского пленения, но и укрепила при этом свою власть над церковью, так что Ив Ренуар мог справедливо утверждать, что Авиньон для этой монархии был лучшим географическим центром, чем эксцентрический Рим.

Успехи объединительной монархической политики на Пиренейском полуострове были меньшими, и там, несмотря на временные союзы, королевства оставались разобщенными. Но эти королевства – Португалия с 1140 г., Наварра, Кастилия, поглотившая Леон после 1230 г., и Арагон, если не принимать в расчет устойчивости арагоно-каталонского дуализма, существовавшего под покровом политического союза, заключенного в 1137 г., – представляли собой стабильные политические образования. В своих границах, менявшихся в зависимости от прогресса Реконкисты и династических комбинаций, каждое королевство добивалось значительных достижений в деле централизации. Царствование Альфонса X Мудрого (1252 – 1284) в Кастилии было эпохой составления обширного сборника законов «Партиды» и подъема, при королевском покровительстве, Саламанкского университета. Арагон, устремившийся под влиянием каталонцев к средиземноморским горизонтам, стал крупной державой при Якове Завоевателе (1213 – 1276), а после ее раздела (1262) расцвета достигло королевство Майорка со столицей в Перпиньяне и городами Майоркой и Монпелье, где были любимые резиденции королей. Особые же условия Реконкисты и заселения Пиренейского полуострова позволили народу через очень жизнестойкие местные собрания, кортесы, которые начали функционировать с середины XIII в. во всех королевствах, принять широкое участие в управлении.

Поражение монархической централизации наиболее явным было в Италии и в Германии. В Италии территориальной коагуляции помешали светская власть пап в центре полуострова и императорская власть на севере. Борьба между гвельфами и гибеллинами, рассыпавшаяся на тысячи эпизодов, сопровождалась игрой фракций и партий между городами и внутри городов. На юге Неаполитанское королевство, или королевство Обеих Сицилии, несмотря на усилия нормандских и германских королей (Фридрих II основал в Неаполе первый государственный университет и обуздал феодалов мельфийской конституцией 1231 г.), а также анжуйцев, стало ареной слишком частой смены иностранных владычеств, чтобы прийти к устойчивой системе управления. В Германии же императоров искушал итальянский мираж, заслонявший германские реалии. Фридрих Барбаросса как будто сумел навязать феодалам королевскую волю, особенно когда он покончил с наиболее могущественным германским сеньором Генрихом Львом, герцогом Саксонии и Баварии. Но династические распри, войны между претендентами на корону и растущий интерес к Италии, все более, однако, непокорной, привели в Великое междуцарствие (1250 – 1273) к поражению политики монархической централизации. В конце XIII в. живыми политическими силами Германии стали вдоль границ колонизации на севере и на востоке ганзейские города и старые и новые княжеские дома. В 1273 г. императорской короной был увенчан мелкий эльзасский князь Рудольф Габсбург, воспользовавшийся троном, чтобы заложить на юго-востоке, в Австрии, Штирии и Каринтии, фундамент будущего величия своей династии.

На востоке и севере Европы династические споры, феодальная раздробленность и неопределенность границ играли против авторитета центральной власти, подрываемой сверх того и германской колонизацией.

В Дании королевская власть после взлетов и падений вроде бы взяла в начале XIV в. верх над феодалами, но король был столь беден, что вынужден был в 1319 г. заложить страну своему кредитору графу Голштинскому. В Швеции короли стали в XIII в. выборными, но при короле Магнусе Ладулосе (1274 – 1290) и особенно при Магнусе Эриксене (1319 – 1332) там на время удалось закрепиться династии Фолькунгов. Наиболее удачливой была, кажется, Норвегия, где Хакон V Старый (1217 – 1263) разбил светскую и церковную аристократию и установил наследственную монархию.

В Польше после Болеслава Храброго, коронованного в Гнезно в день Рождества Христова в 1076 г., королей больше не было. Династия Пястов, однако, продолжала существовать в лице князей, кое-кого из которых не покидала забота об объединении, как Болеслава Кривоустого (1102 – 1138) и с 1173 г. Мешко Старого. Но восстания светских и церковных феодалов, которым прямую или косвенную помощь оказывали не только немцы,1 но также чехи и венгры, превратили Польшу в конгломерат независимых княжеств, число которых на протяжении XIII в. неуклонно росло. В 1295 г. Пшемысл Великопольский восстановил у себя польское королевство, однако после него титул польского короля последовательно принимали два чешских короля, так что пришлось ждать коронации в 1320 г., на сей раз в Кракове, мелкого куявского сеньора Владислава Локетка, чтобы наконец утвердилась «Corona regni Poloniae». Его сыном был Казимир Великий (1333 – 1370). Но тем временем Конрад Мазовецкий призвал для борьбы с пруссами тевтонских рыцарей, и тевтонцы, опираясь на новые епископства Торн (Торунь), Кульм (Хелмно) и Мариенвердер, основали немецкое государство. Завоевав Померанию с Гданьском, они превратили свою крепость Мариенбург в его настоящую столицу.

Случай Чехии более сложный. В конце XII в. Оттокар I (1192 – 1230) принял, в 1198 г., королевскую корону и сделал ее наследственной в роду Пшемысловичей. Но короли Чехии были также князьями империи и играли в Германии опасную роль. Оттокар II (1253 – 1278), прозванный за роскошь двора «золотым королем», будучи не удовлетворенным титулом курфюрста империи, стал домогаться императорской короны. К Чехии и Моравии он присоединил, благодаря завоеваниям, Австрию, Штирию, Каринтию и Крайну. Но он столкнулся с Рудольфом Габсбургом, который победил его на выборах императора и нанес ему поражение в битве близ Дюрнкрута в 1278 г. С мечтой о Великой Чехии было покончено, чего не скажешь о немецких мечтах, которые стал реализовывать в XIV в. король из новой, иноземной династии Карл Люксембургский, император Карл IV. Реальностью, однако, было растущее заселение Чехии иммигрантами из Германии.

В Венгрии постоянные споры из-за престола в XI – XII вв. ослабили Арпадов, потомков св. Стефана, однако они сумели в борьбе с немцами и особенно византийцами, попытавшимися аннексировать Венгрию, расширить свое королевство за счет Трансильвании, Словении и Хорватии. Бела III (1173 – 1196), женатый на сестре Филиппа-Августа, казалось, основательно укрепил монархию, но набирающий силу класс феодалов навязал его сыну Андрею II в 1222 г. Золотую буллу, которую в свое время несправедливо назвали Великой хартией Венгрии. Вместо того чтобы закрепить национальные вольности, она обеспечила супремагию знати, которая быстро ввергла страну в анархию. Смерть последнего из Арпадов в 1301 г. углубила кризис, поскольку привела к появлению в Венгрии иностранных государей.

1 августа 1291 г. жители долины Ури, вольная община из долины Швиц и объединившиеся люди из долины Унтервальден перед лицом габсбургской угрозы, поклявшись, создали вечный союз, как это часто делали члены городских и горных общин. Тогда было трудно предвидеть, что этот союз станет ядром новой своеобразной политической организации – Гельветической конфедерации. 15 ноября 1315 г. он одержал блестящую победу над Леопольдом Габсбургом у Моргартена. Военная мощь швейцарцев заявила о себе одновременно с их политическим будущим.

В тот момент, когда западный христианский мир достиг апогея своего развития, готовился бросить вызов кризису и пойти на глубокие преобразования, мог бы возникнуть вопрос, каким организующим началам и каким силам предстояло прийти на смену феодализму, еще сильному в социально-экономическом отношении, но приходящему в упадок в политическом. Можно было бы подумать о городах, все более процветавших и излучавших беспримерное культурное влияние, познавших наряду с экономическими, художественными, интеллектуальными и политическими успехами также и военные триумфы. Наиболее ранний из последних относится к 1176 г., когда города Северной Италии нанесли Фридриху Барбароссе поражение у Леньяно, ошеломившее феодальный мир. А в 1302 г. близ Куртре пехотинцы фламандских городов разбили наголову цвет французского рыцарства, собрав затем пятьсот золотых шпор, давших название битве. Именно Генуе, Флоренции, Милану, Сиене, Венеции, Барселоне, Брюгге, Генту, Ипру, Бремену, Гамбургу, Любеку должно было, казалось, принадлежать будущее. И тем не менее новая Европа созидалась вокруг не городов, а государств. Экономическая база городов была недостаточной для политической мощи первого порядка и даже для экономической деятельности широкого размаха. По мере того как крупная торговля переставала ограничиваться предметами роскоши, но стала заниматься также и такими товарами, как зерно, городские центры все менее удовлетворяли ее своими размерами. Уже с конца XIII в. города держались или за счет конфедераций, и это было ганзейское решение проблемы, или же благодаря собиранию вокруг себя сельской округи, и это было фламандское решение проблемы (Брюгге и Гент своей силой были столь же обязаны этой округе, сколь и дальней торговле), но более всего – итальянское: города Лигурии, Ломбардии, Тосканы, Венецианской области и Умбрии окружали себя насущно необходимыми для них «contado». Наиболее урбанизированный из всех город, Сиена, где банковское дело уже в XIII в. пережило свои самые славные времена, эту потребность города в деревне хорошо выразил с помощью искусства. На фресках муниципального дворца, где Амброджо Лоренцетти изобразил между 1337 и 1339 гг. во славу горожанам Доброе и Дурное Управление, город, хотя и окруженный стенами, ощетинившийся высокими башнями и постройками, не отделен от своей округи, необходимого для него «contado». Венеция продлевала себя за счет «Terra Ferma». Возможно, все это нелегко было уловить в конце XIII в. Но время островков, небольших поселений и малых социальных ячеек готово было пройти, как и время феодализма. Наступал другой тип организации пространства: территориальное государство. Проницательные люди той эпохи ощущали эту реалию в ее демографическом проявлении. Пьер Дюбуа полагал, что король Франции – наиболее могущественный государь христианского мира, поскольку у него больше всего подданных, и Марсилий Падуанский представлял народонаселение одной из главных опор новых государств. Но большое население может существовать лишь на обширном пространстве, и прогресс начал требовать объединения отнюдь не малых территорий.

ГЛАВА IV. Кризис христианского мира (XIV – XV вв.)

Если большинство христианских государств в начале XIV в. еще колебалось в подвижных границах, то христианский мир в его целостности стабилизировался. Как сказал А. Льюис, он достиг «последней границы». Средневековая экспансия закончилась. Когда она возобновилась в конце XV в., это был уже другой феномен. С другой стороны, прекратились как будто и нашествия Вторжения монголов 1241 – 1243 гг. оставили в Польше и Венгрии страшные следы, особенно в последней, где нашествие куманов, подгоняемых монголами, усилило анархию и дало венграм короля полукумана, полу язычника – Владислава IV (1272 – 1290), против которого папа Николай IV объявил крестовый поход. Но это были лишь рейды, после которых раны быстро заживали. Малая Польша и Силезия, после того как прошлись татары, пережили новую волну распашек и подъема сельского и городского хозяйства.

Но христианский мир на рубеже XIII – XIV вв. не просто остановился, но съежился. Прекратились распашки и освоение новой земли, и даже окраинные земли, возделывавшиеся под давлением роста населения и в пылу экспансии, были заброшены, поскольку их доходность была действительно слишком низкой.' Начиналось запустение полей и даже деревень, появились «Wustungen», изученные Вильгельмом Абелем и его учениками. Возведение больших соборов прервалось. Демографическая кривая склонилась и поползла вниз. Рост цен остановился, дав пищу депрессии.

Наряду с этими крупными явлениями общего характера возвестили о том, что христианский мир входит в кризис, и события, одни из которых поражали уже современников, а другие обрели свой смысл лишь в глазах грядущих исследователей.

Целая серия выступлений, городских бунтов, восстаний, особенно во Фландрии, разразившихся в последней трети XIII в (в Брюгге, Дуэ, Турне, Провене, Руане, Орлеане, Безье в 1280 г Тулузе в 1288 г., Реймсе в 1292 г., Париже в 1306 г.), завершилась в 1302 г. на землях современной Бельгии почти всеобщим восстанием, как пишет льежский хронист Хоксем: «В этот год народ почти повсюду поднялся против могущественных людей. В Брабанте это восстание было подавлено, но во Фландрии и в Льеже народ долгое время не сдавался».

В 1284 г. обрушились своды собора в Бове, вознесенные на 48 метров. Готические мечты никогда уже выше не взбирались. Постройка соборов остановилась: в Нарбонне в 1286 г., в Кельне в 1322-м, Сиена же достигла предела своих возможностей в 1366 г.

Началась девальвация монеты, ее порча. Франция при Филиппе Красивом (1285 – 1314) пережила несколько первых в средние века девальваций. Итальянские банки, особенно флорентийские, стали жертвой катастрофических банкротств. Барди, Перуцци, Аччаюоли, Бонакорси, Кокки, Антеллези, Корсики, Уццано, Перендоли и, добавляет флорентийский хронист Джованни Вил-лани, «множество других мелких компаний и отдельных ремесленников» оказались в этом потоке.

Несомненно, что симптомы кризиса проявились в наиболее хрупких секторах экономики: в текстильном производстве, развитие которого поставило его в зависимость от колебаний спроса богатой клиентуры, обслуживавшейся им; в строительстве, где использование огромных средств обходилось все дороже и дороже, по мере того как рабочая сила, первичные материалы и капиталы находили применение в других, более выгодных отраслях; в денежной экономике, где неумелое использование биметаллизма после возобновления чекана золотой монеты, а также неблагоразумие банкиров, осаждаемых просьбами все более алчных до денег и все более залезающих в долги государей, увеличили проблемы, и без того присущие этой форме экономики, с которой даже и занятые в ней люди еще мало свыклись.

 
С монетами вещь непонятная случилась.
Не ведаешь, как с ними поступить.
Бегут туда-сюда, надеешься схватить.
Ан смотришь – ничего не получилось.
 

Так писал Жиль Ли Мюизи, аббат Сен-Мартен-де-Турне, в начале XIV в. Кризис развернулся во всей своей полноте, когда поразил жизненно важную сельскую экономику, В 1315 – 1317 гг. ненастная погода повлекла за собой плохие урожаи, рост цен и всеобщий голод, почти неведомый на Западе, по крайней мере на крайнем Западе, в XIII в. В Брюгге умерло от голода две тысячи жителей из тридцати пяти.

Снижение физической сопротивляемости человеческого организма вследствие постоянного недоедания сыграло свою роль в тех опустошениях, которые, наконец, произвела Великая чума с 1348 г. Склонявшаяся демографическая кривая резко пошла вниз, и кризис превратился в катастрофу.

Но ясно, что кризис предшествовал этому бичу, чуме, которая лишь крайне обострила положение, и что причины этого следует искать в глуби самих социально-экономических структур христианского мира. Сокращение феодальной ренты и перемены, вызванные растущей ролью денег в крестьянских повинностях, пошатнули основы власти феодалов.

Сколь бы он ни был сильным, этот кризис не повлек спада во всей западной экономике, и он по-разному затронул социальные классы и отдельных людей. Если в какой-то географической или экономической области он дал о себе знать, то рядом наблюдался новый подъем, который шел на смену и компенсировал убытки в соседней области. Традиционное производство дорогих сукон, «старое сукноделие», жестоко пострадало от кризиса, и города, где оно преобладало, пришли в упадок; но по соседству поднялись новые центры, занявшиеся производством не менее дорогих тканей для менее богатой и требовательной клиентуры: это было торжество «нового сукноделия», изготовления шерстянки и бумазеи на основе хлопка. Если одно семейство разорялось, то другое, по соседству, занимало его место.

Пережив период неурядиц, класс феодалов приспособился и стал в широких масштабах заменять земледелие более доходным скотоводством, а тем самым, умножая число огороженных мест, и преобразовывать сельский пейзаж. Он изменил условия эксплуатации крестьян, характер повинностей и платежей, начав применять реальную монету и монету счетную, искусное использование которой позволяло противостоять девальвациям. Но несомненно, что только наиболее сильные, наиболее искусные и наиболее удачливые получали прибыль там, где другие разорялись.

Несомненно также, что убыль народонаселения, ускоренная чумой, сократила рабочую силу и клиентуру, но заработки поднялись, и выжившие стали, в общем, богаче. Несомненно, наконец, что пораженный кризисом феодализм прибегнул к войне как средству облегчения положения господствующих классов. Наиболее знаменательным тому примером является Столетняя война, к которой подспудно стремилась и английская, и французская знать, чтобы разрешить свои затруднения. Но, как и всегда, война ускорила ход событий и на мертвых телах и руинах разродилась новой экономикой и обществом, хотя в данном случае не следует преувеличивать.

Кризис XIV в., таким образом, быстро окупился перекройкой экономической и социальной карты христианского мира. Он создал благоприятные условия и придал выразительность прежней эволюции в сторону государственной централизации. Он подготовил французскую монархию Карла VII и Людовика XI, власть Тюдоров в английском королевстве, испанское единство при католических королях и почти повсеместно, особенно в Италии, возвышение княжеской власти. Он пробудил, главным образом среди бюргерства, новые потребности в разных изделиях, подтолкнул к поиску новых способов их изготовления и, возможно, к выходу на серийное производство (в интеллектуальной сфере это позволила сделать типография), которое отвечало, в среднем при весьма еще достойном качестве продукции, возросшему уровню жизни новых слоев населения и более широкому распространению благосостояния и хорошего вкуса. Он зачал общество эпохи Возрождения и Нового времени, более открытое и для многих более счастливое, нежели удушливое феодальное общество.