Текст книги "Сюрпризы моря"

Автор книги: Жак-Ив Кусто

Соавторы: Ив Паккале
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Эта горгонария напоминает кустарник, растущий среди камней. Можно ли предполагать, что на самом деле это настоящая колония животных, относящихся к классу коралловых полипов.

День и ночь в синхронном механическом ритме шли колонны лангустов, в которых каждый касался антеннами «хвоста» впереди идущего. За сутки они проделали около 12 км. Миграция их длится 5–6 дней. Изредка они пользовались очень коротким отдыхом. Одна колонна отдыхала, расположившись лучеобразно вокруг обширного коралла, усами наружу. Другая – заняла каркас давно затонувшего грузовика, который служил убежищем косяку рыб-ворчунов; лангусты выставили при этом часовых для оповещения отряда о появлении хищников.

Лангусты шли цепочками от 3 до 200 особей в бесконечность песчаной, покрытой камнями подводной равнины. Откуда они шли? Куда направлялись? Что побуждало их к маршу? Организованная миграция чрезвычайно редка среди крупных ракообразных. Подобные путешествия совершает лишь пальмовый вор. Но крабы этого вида изменяют местожительство, скорее всего, для того, чтобы их будущее потомство оказалось в среде, более благоприятной для пропитания. По отношению к лангустам такой вывод гипотетичен.

Основным способом изучения миграции животных – относится ли то к насекомым (бабочки), рыбам (лосось, угри, сельдь, тунцы), птицам (крачки, ласточки, аисты) или млекопитающим (антилопы, киты) – является их мечение. Лишь так можно определить маршрут данного вида и распознать причины, лежащие в основе миграции. Однако метить лангустов практически невозможно. Они линяют несколько раз в год и сбрасывают при этом свой панцирь вместе со всеми опознавательными знаками на нем (нанесенные краской цифры, надетые кольца и пр.). Поэтому проследить за их перемещением нельзя. Когда-нибудь, возможно, будут созданы более совершенные способы мечения, например с помощью радиоактивных меток, и возникнут методы их распознания. Но сегодня это еще далеко от реализации.

Миграция – атавизм эпохи оледенения?

Миграция животных, вообще говоря, может иметь двоякое происхождение и вызываться либо генетическими причинами (миграция размножения), либо поиском новых источников питания (трофическая миграция; трофеин (греч.) означает питаться).

Маловероятно, что шествия колючих лангустов обусловлены генетически. Действительно, от момента отправления в путь до кладки яиц у этих животных проходит шесть месяцев. Даже если яйца оплодотворяются намного раньше, чем откладываются, как это часто бывает у ракообразных (и именно у раков), трудно объяснить, почему спариванию должна предшествовать миграция. Напротив, естественно предположить, что скопление большого числа самцов и самок перед миграцией благоприятно для спаривания, ибо содействует перемешиванию генетического материала. Известно (вопреки расистской теории), что с ростом числа перекрестных скрещиваний популяция становится более жизнестойкой, вид лучше приспосабливается к изменениям окружающей среды. Кроме того, само по себе стадное поведение перед совокуплением привело бы к сглаживанию силы половых реакций у лангустов…

В конечном счете, эти аргументы, возможно, мало убедительны. Но, как говорил доктор Херрекинд, никто еще не встречал самку лангуста, которая откладывала бы в пути яйца.

А не предпринимается ли великое перемещение, чтобы открыть новые районы питания? Никто не может ответить и на этот вопрос до тех пор, пока не будет выяснено, куда столь целеустремленно направляются лангусты. Установлено лишь, что они всегда следуют наклону дна и, опускаясь, теряются во мраке больших глубин. Однако основные пищевые ресурсы моря расположены не там, а, наоборот, в поверхностном слое до глубины 30 м.

Оригинальную гипотезу выдвинул Бернар Делемот. «Лангусты, – говорит он, – пускаются в путь на следующий же день после штормовых порывов северного ветра. Шторм понижает температуру воды на несколько градусов. Погружаясь, мы ощущаем это. Нет ничего невероятного в предположении, что ракообразные перемещаются в глубоководную зону, чтобы обрести более устойчивую температурную среду».

Еще фантастичнее объяснение, предложенное доктором Херрекиндом. «Многие миграции, – утверждает он, – связаны с климатическими изменениями, имевшими место в древние геологические эпохи. Вид мог адаптироваться к данному климату и обеспечить себя питанием, но для размножения он может нуждаться в более жарком, либо в более холодном климате. В этом случае он должен дважды перемещаться между соответствующими районами.

Возможно, такая схема несколько подходит к колючим лангустам. В период последнего оледенения могло случиться, что лангусты, вынужденные покидать обычные места обитания с наступлением зимы, точнее с первым зимним штормом, уходили в более теплые воды.

Согласно моей гипотезе, лангусты могли предпринять стихийное путешествие и оставить свои места, чтобы выжить. Такой механизм естественного отбора в далеком прошлом мог привести к тому, что весь вид оказался запрограммированным на миграцию… Процессии, наблюдаемые сегодня, могут быть следствием смутных атавистических воспоминаний. В существующих климатических условиях лангусты, очевидно, могут спокойно пребывать в одном месте, не подвергаясь никакому риску; однако они по-прежнему мигрируют к югу с наступлением зимнего сезона, как будто шапка ледника все еще накрывает половину северного полушария…

Мне бы не хотелось, чтобы это объяснение выходило за рамки просто предположения. Но если оно даже будет доказано, не следует думать, что миграция наших ракообразных совершенно бесполезна. Представьте, что Земля подвергнется новому оледенению: лангусты окажутся естественно адаптированными к условиям, в которых погибнут многие виды».

Лангусты маршируют. В силу каких индивидуальных особенностей этот лангуст стал лидером колонны?

Каким образом это животное, отличающееся предельным индивидуализмом и обособленностью, обретает с началом миграции чувство долга?

Как только обнаружилась опасность, арьергардный лангуст повернулся, чтобы встретить ее лицом к лицу. Он будет бороться изо всех сил, прикрывая движение колонны.

Лангусты – лишь членистоногие, однако их поведение не лишено тонкости и восприимчивости.

Последний след в песчаном фарватере

Лангусты шли и шли, безостановочно опускаясь все глубже и исчезая в подводном мраке. Эти животные другой эпохи и другого мира двигались один за другим, змеевидные панцирные ленты растянулись на десятки километров. Если гипотеза доктора Херрекинда справедлива, то они отвечали сейчас не только на требования своего внутреннего жизненного цикла – они подчинялись великим пульсациям планеты. Удивительный феномен…

Сети рыбаков были тяжелыми. Мы засняли их за работой на побережье Контуа и в баркасах, наполненных ракообразными. Мы видели огромные свалки, груды из тысяч голов, брошенных на берегу… Глаза лангустов, разрезанных пополам, еще долгие минуты двигались, обе их части и конечности судорожно дергались, а антенны продолжали и продолжали извиваться…

В прошлом году за 4–5 дней было выловлено 700 000 лангустов. Даже если нынешний сезон оказался менее удачным, были умерщвлены сотни тысяч этих ракообразных. Нелепость состояла в том, что на местных рынках рыбаки с большим трудом сбывали свой улов, столь ценимый гурманами. Продукция сосредоточивалась главным образом у оптовиков, которые могли управлять ценами по своему желанию. В конечном счете лишь они и обогащались, экспортируя «хвосты» лангустов в консервированном или замороженном виде на рынки богатых стран.

Великое шествие лангустов между Юкатаном и Контуа завершилось еще внезапнее, чем началось. Рыбаки спешно покидали эти места. Скоро на песке остались лишь груды гниющих голов и ног – ошеломляющий след побоища, учиненного человеком …

– Доктор Херрекинд, – спросил я, остановившись перед одной из таких куч разрубленных полулангустов, что вы думаете обо всем этом? Контуа посетило нынче 32 рыбачьих баркаса; люди изъяли из моря без ограничений все, что могли. Не опасно ли это для существования всего вида?

– Весьма возможно, – ответил он. – Во время миграции как здесь, так и на Багамах, ракообразные представляют собой особенно легкую добычу и истребление их носит массовый характер. К сожалению, у нас нет статистических данных, чтобы реально оценить ситуацию.

– Хотелось бы думать – и это не будет абсурдным, – что, несмотря на ежегодное уничтожение сотен тысяч этих животных, многим из них все же удалось избежать сетей.

– Я надеюсь, что для этого есть основания, – ответил доктор Херрекинд. – Много лангустов недосягаемо для рыбаков: их путь проходит либо в глубоководной зоне, мористее острова, либо по очень пересеченной местности в районе рифов, где также нельзя ставить западню. Впрочем, в ближайшие годы рыбаки справятся с этими трудностями.

Я присоединяюсь к мнению доктора Херрекинда, сводящемуся к следующему: истребление, которому подвергаются лангусты, сегодня еще не грозит уничтожением их как вида. Но меня беспокоит одно обстоятельство: по свидетельству самих рыбаков, средние цены на лангустов неуклонно снижаются. Если это так, то ситуация опаснее, чем мы думаем. Действительно, это может означать, что темпы вылавливания превосходят темпы естественного воспроизводства вида. Падение средних цен всегда выступает предвестником уменьшения численности вида – как ракообразных – так и рыб, и китов …

Мы свернули лагерь на острове Контуа, и «Калипсо» двинулась к югу. Покидая эти воистину очаровательные места, я не мог не думать о животном и растительном мире, который уничтожается здесь хищнической ловлей и охотой, о гибельных – обязанных человеку – изменениях в биоценозах.

Чудесный спектакль, разыгрываемый колючими лангустами, должен повторяться. Удивительные цепочки из устремленных вперед усов и синхронно двигающихся ног, должны ежегодно дефилировать вовеки. Не только потому, что зрелище это красиво, не только потому, что оно выступает как звено в единой цепи природных взаимосвязей, а еще и для того, чтобы служить предостережением человеку, чья алчность и глупость могут оставить на планете лишь воспоминание о своем собственном марше – эфемерное, как размываемый течением след лангуста на песчаном морском дне.

Удивительными цепочками колючие лангусты идут, исчезая во мраке понижающегося морского дна. Их путь неизвестен. Возможно, их миграция является лишь воспоминанием, записью в генетическом коде, об эпохах оледенения, когда они были вынуждены ежегодно с наступлением зимы уходить в более теплые воды…

Часть третья. Рыба, проглотившая Иону

Под морское перо укрылась пестрая самка мероу в брачном розовом наряде. Под влиянием своих эмоций мероу меняют окраску; их называют морскими хамелеонами.

5. Заглатывают ли мероу людей?

Огромные глотки моря

Отрыгивающие обжоры

Гигантские губки Чинкорро

Восхищенные глаза

Странные компаньоны

Гневный вопль мероу

Усатые рыбы-кошки

Призрачный поселок

Существует загадка, навеянная библией, которую любили загадывать, сумерничая в старину:

Живой в живом гробу дрожит.

В пучине морской молитву творит.

Кто это?

Ответ таков: «Иона в чреве кита» или точнее: «Иона в чреве большой рыбы», ибо в тексте библии нигде не говорится, что речь идет о китообразном.

Иона, проповедовавший в Ассирии, получил приказ от бога отправиться в Ниневию, погрязшую в пороке, и предречь ее жителям небесную кару, если они не обратятся на путь истинной веры. Убоявшись такой миссии, он ослушался всевышнего, отправился в Иоппу и сел на корабль, чтобы отплыть в Таршиш. Ягве решил наказать его за сомнения. Он наслал на море страшную бурю. Чтобы спасти команду корабля, Иона, понявший, что буря предназначена для него, прыгнул в море. Море поглотило его, вихрь увлек его в глубину, и, чувствуя горький вкус смерти на губах, Иона воззвал к милосердию бога. И господь услышал его и приказал рыбе выйти из морской бездны и проглотить Иону. И рыба проглотила его и, проделав большой путь, изрыгнула живого на твердь. И поклялся тогда Иона в своей преданности богу.

Огромные глотки моря

Сколько времени пробыл Иона в чреве рыбы? Согласно библии, три дня и три ночи. В анонимном арабском тексте XIII столетия, воспроизводящем легенду («Книга хитростей; стратегия арабской политики», пер. Рене Кхавама, Феб, 1976 г.), по этому поводу говорится:

«У разных авторов нет согласия в том, сколько длилось заключение. Икрима говорит, что три дня, Ибн-Мас'ауд – три часа, Куатада – сорок дней, а Мутадиль – один день. Когда Иона воскликнул: „Славься, господь! Нет бога – кроме тебя. Я там, где надлежит быть всем нечестивцам“, то приказал бог рыбе изрыгнуть его на твердь. И рыба доставила его к месту, расположенному в семи парасангах ниже Моссула, на Евфрате. Это место называют Балт („Извергнутый“)».

Задаваться вопросом, сколько времени мог находиться пророк в брюхе морского животного, нет никакого смысла, если не принять во внимание символический характер приключения. Путешествие Ионы в чреве чудища является посвящением; это испытание, уход от мира, дабы возвратиться в него другим человеком, обретя в страдании и одиночестве высшее знание – религиозное либо оккультное. Что касается психоаналитика, то он может увидеть в этом образ глубокого (возможно, бессознательного) желания вернуться к состоянию зародыша.

Но все это не мешает увидеть в данной легенде, как и в любой другой, некоторую долю правдоподобия. Приняв такую игру, надо ответить на два вопроса: сколько времени способен человек выжить, попав в желудок животного и в какой желудок должен он попасть, чтобы быть оттуда невредимо исторгнутым?

На первый вопрос ответ прост: кислотность соков пищеварительных желез и вероятность удушья в этих условиях ограничивают длительность пребывания человека в желудке рыбы двумя-тремя минутами.

Второй вопрос заслуживает некоторого размышления. Несмотря на то что библейский текст и многочисленные арабские версии, относящиеся к Ионе, говорят в один голос о «рыбе», более современная и более стойкая традиция свидетельствует, что пророк оказался в чреве кита. По отношению к усатым китообразным, таким, как гладкие киты и киты-полосатики, подобная история невозможна: они питаются только планктоном и небольшими рыбами, их пищевод слишком узок, чтобы пропустить человека. Большие зубатые китообразные – кашалоты и косатки, – строго говоря, могут проделать такую штуку, но проглоченный человек был бы измельчен на пути в желудок и не выбрался бы оттуда живым.

Отрыгивающие обжоры

Лично я склонен считать, что если пророк мог в один прекрасный день попасть в чрево морского животного, а затем выйти оттуда невредимым, то животное это могло быть только рыбой, чем-то вроде гигантского мероу.

Гигантские мероу, которых иногда называют «рыбы-евреи», являются самыми крупными представителями семейства каменных окуней. Эти последние входят в отряд окунеобразных (Perciformes)и сильно различаются по размерам и массе от 3 см до 3,5 м и от нескольких граммов до полутонны. Семейство насчитывает около 30 родов и 400 видов всевозможных форм и окраски, обитающих в морях низких и умеренных широт земного шара.

Характерным для каменных окуней является захват добычи: они заглатывают ее целиком, буквально одним глотком, и при этом не наносят ей ранений зубами. Далее, в отличие от китообразных, они способны легко отрыгнуть добычу. Чего же еще? Поскольку известно, что мероу заглатывают животных почти такого же размера, как они сами, то при своих габаритах и массе в несколько сотен килограммов они способны проглотить и выплюнуть человека.

Мероу составляют подсемейство груперов, которые достигают внушительных размеров.

Вид, обитающий в Восточной Атлантике и Средиземноморье, имеет более метра в длину при массе около 30 кг. Я встречал его представителей еще во времена моих первых погружений. У них коричневая спина с разбросанными белыми пятнами и кремовое брюхо. Доверчивые и любопытные, они – увы! – становятся легкой добычей подводных охотников, и численность их заметно снизилась за последние двадцать лет.

Гигантский мероу (Epinephelus gigas), как и атлантические (Promicrops itaiara), достигает в длину 3 м и массы 350 кг. Другие представители семейства, например пурпурный каменный мероу (Epinephelus flavo– caeruleus), обитающий в Индийском океане и Красном море, имеют меньшие размеры.

Но настоящим гигантом этой группы является австралийская рыба-еврей, называемая каменным окунем Квинсленда. Она часто встречается в районе Большого Барьерного рифа и у северного побережья Австралии, реже – в некоторых районах зоны слияния Индийского и Тихого океанов. Если существует животное, которое могло «проглотить Иону», то оно – именно эта рыба. Она достигает подчас в длину 3,5 (говорят, что бывает и 4 м) и весит 500 кг. Собиратели раковин и ловцы жемчуга, занимающиеся промыслом в местах обитания этой рыбы, страшатся ее больше, чем акул. Именно ее подразумевают многочисленные австралийские, индонезийские и малайские предания, повествующие о рыбаках, заживо проглоченных чудовищной рыбой. Таким образом, если история с Ионой приключилась не в Средиземном море, как можно предположить, а, согласно арабским текстам, в Персидском заливе, то несомненно пророк имел дело с австралийским каменным окунем…

Я посетил порт Белиз – столицу государства Белиз (ранее называвшегося Британским Гондурасом). Там ежегодно бывает самый большой в Центральной Америке двухнедельный рынок мероу.

Мероу, которого мы посетили в начале января в районе Белизского рифа на самом дне Карибского моря, не рискнул проглотить никого из нас. Он имел длину около полутора метров и массу полтора центнера – маловато, чтобы проглотить аквалангиста…

Это был полосатый мероу (Epinephelus striatus), называемый иногда мероу Hacco или атлантическим каменным окунем; его окрестили морским хамелеоном благодаря замечательной способности менять окраску под влиянием эмоций.

Мероу вылавливают в коротком проливе около больших коралловых рифов Белиза. У места, называемого Пойнт-Эмили, рыбаки проводят весь сезон в свайных хижинах, крытых соломой.

Он лежал, укрывшись на три четверти в подводном гроте. Я приблизился на расстояние меньше полуметра и мог заглянуть в огромную глотку, детально рассмотреть толстые, опущенные к краям губы, выпуклые глаза, обтекаемое тело, мощные плавники и чешую цвета темной охры, уложенную в широкие темные с рыжеватым оттенком полосы. Великолепная рыба не испугалась и невозмутимо позволила созерцать себя. Нечего и говорить, я был очень корректен в столь интимной близости…

Полосатый мероу воплощает в себе двойную тайну, не говоря уже об Ионе… Прежде всего, я хотел бы узнать, как живет эта ночная рыба, любительница мрака и подводных гротов, местом обитания и размножения которой служат рифы, хотя ее часто можно видеть и среди водорослей. Затем мне хотелось бы разобраться в ее миграции. Этот вид, группируясь в районах коралловых рифов, имеет разорванный ареал, но раз в году, зимой, мероу собираются в строго определенном месте для метания икры… Как они находят это место? Какие расстояния они преодолевают? Каково их коллективное поведение? На подобные вопросы еще никто не пытался ответить.

Местных рыбаков не смущают научные проблемы. Зимнее скопление мероу для них благодать. Возбужденная рыба хватает любую приманку, и за несколько дней улов достигает поистине потрясающих размеров.

Гигантские губки Чинкорро

Распрощавшись с островом Контуа, который навсегда останется для нашей экспедиции волшебной страной шествующих лангустов, мы вновь прошли мимо узкой полоски Мюжере – зоны спящих акул и гигантских мант – и взяли курс на юг. «Калипсо» двигалась к рифу Чинкорро, где мы намеревались пробыть некоторое время, и затем отправиться прямо к порту Белиз, в обширную рифовую область, окаймляющую береговую черту государства Белиз.

Банка Чинкорро представляет удивительное, почти овальное коралловое образование. У моря здесь сине-зеленый цвет, свойственный ему лишь в этих местах. Кое-где, используя выступающие на поверхность камни, рыбаки поставили свайные хижины. Постройки обитаемы всего десять дней в году, когда рыбаки собирают раковины – одно из богатств Карибского моря. Блестящие спиралевидные раковины являются крупнейшими моллюсками класса брюхоногих; иногда их называют «слоновьи ноги», поскольку основание ноги моллюска как бы разбито на пять долей, напоминающих пальцы ног этих толстокожих хоботных животных. В период ежегодного скопления на отмели Чинкорро сотни моллюсков движутся по дну как бронированные соединения, которые ничто не может остановить.

Местные рыбаки, в маске и с трубкой, после каждого погружения поднимают 2–3 раковины, называемые здесь «караколес». За час они наполняют баркас доверху, после чего отправляются в тень своих хижин, разбивают раковины молотком выковыривают мягкое содержимое – слоновьи ноги – и засаливают. Груды расколотых раковин становятся еще одним свидетельством разрушительной деятельности человека… Справедливости ради следует сказать, что рыбаки – небогатые люди. В течение всей кампании, длящейся декаду, они питаются лишь сухой рыбой и мясом моллюсков, приправленными лимоном.

Риф Чинкорро таит в себе много чудес, и мне было жаль, что я соприкоснулся с ними только мимоходом. Мы совершили ночное погружение, и мир, драпированный мшанками и веерообразными горгонариями, показался нам сказкой. Утром в поразительно прозрачной воде мы наблюдали за «полетом» группы гигантских мант, а в полдень опустились в царство гигантских губок. Эти примитивные животные образуют колонии в виде цилиндрических бокалов и напоминают кактусы-свечки мексиканской пустыни. Отдельные выросты диаметром около полуметра достигают высоты 1,8 м. Бернар Делемот тотчас уселся на такой бокал и провалился в него целиком. Подсчитано, что каждая из этих атласных серых желтых и оранжевых губок перекачивает 2 л воды в минуту, т. е. 2,8 м3 в сутки, чтобы отфильтровать из нее питательную взвесь.

31 января. При волнении 3 балла «Калипсо» отдала якорь у Белизского рифа в заливе Гондурас. Это место, называемое Ки-Глориа, или, по неизвестным причинам более интимно-Пойнт-Эмили, где коралловые рифы выступают над поверхностью моря, знаменито ежегодной ловлей мероу.

На фоне флотилии местных рыбачьих баркасов «Калипсо» кажется гигантским судном. Рыбаки, занятые своим делом, встречают нас настороженно. Один из них, настоящий двойник Эрнста Хемингуэя, вскарабкался на борт, чтобы выяснить наши намерения. Он сообщил, что сезон только начался, мероу прибывают на свою ежегодную встречу, но улов по его мнению, в этом сезоне будет не выше среднего.

Несколько часов мы наблюдали за работой рыбаков Белиза. Сильная волна качает их баркасы разнообразной формы и конструкции – от древних пирог до современных катеров с подвесными моторами. Рыбаки в широкополых соломенных шляпах безостановочно забрасывали леску и резко подсекали ее, когда мероу хватал приманку…

Мы отправились под воду. Любым другим погружениям я предпочитаю те, которые приводят меня в сердцевину коралловых массивов, возводившихся веками непрерывной деятельностью миллиардов живых организмов, множащиеся потомки которых продолжают наращивать известковую массу. Фараоны, конструкторы собственных пирамид в море, – вот что такое кораллы.

Облачиться в подводные костюмы было делом минуты. С восхитительным ощущением мы скользнули в голубую воду, и вверх, к серебристому потолку, поплыли воздушные пузыри.

Коралловые колонии всегда великолепны, если средняя температура воды в самые холодные месяцы не опускается ниже 20 °C. Белизский риф удовлетворяет этому условию. По биологической продуктивности (биомассе) и по разнообразию видов живых существ он занимает, мне кажется, одно из первых мест в мире. Он растянулся на 280 км и по протяженности уступает лишь австралийскому Большому Барьерному рифу.

Прежде чем стать на якорь рядом с рыбачьими хижинами в Пойнт-Эмили, «Калипсо» пересекла район большого рифа Чинкорро, где обитают гигантские губки.

На Белизском рифе уже начали собираться полосатые мероу (мероу Нассо). Они приходят сюда ежегодно в одно и то же время для размножения.

Великолепные рыбы населяют коралловую отмель. Эта голубая рыба-хирург с белым серповидным хвостом ищет корм в скоплении мадрепоровых кораллов.

В прозрачной воде мы проходили над таинственными гребнями и долинами, среди скал, подобных готическим порталам, инкрустированных живыми кораллами, горгонариями, мшанками, губками, усыпанных моллюсками и иглокожими. Мы были зачарованы магией этого мира, его колоритом, формами и движением. Каждая морская звезда воспринималась как праздник, каждый голожаберникказался искрящейся радугой. Опустошение и загрязнение, которые несет человек, не коснулись еще этого места. Обилие жизни делает его сказочным уголком.

Восхищенные глаза

Созерцание тропических рыб – вот что мне никогда не надоедает. Оно действует на меня даже слегка опьяняюще. Индейцы и мексиканцы называют пейотль «растением, которое делает глаза восхищенными». Я не нуждаюсь в наркотике, чтобы узреть самые удивительные, самые причудливые, самые яркие картины. Для этого мне нужно всего лишь пофланировать меж ветвями горгонарий и в зарослях мадрепор, глядя на то, что представляется взору.

Вот рядом проходит спинорог, это краснохвостая баллиста (Xantichthys ringens). Наряду с еще двумя видами – единорогом-алютерой (Alutera monoceros) и ежом-рыбой (Diodon hystrix) – спинороги обитают на рифах всего мира. Их называют также арбалетчиками из-за мышечного механизма, позволяющего им отводить назад, подобно арбалету, свой очень острый шип спинного плавника. Белизский риф часто посещает один из спинорогов – Balistes vetula, голубоватый с серебристым отливом и коричневыми окружьями у рта и глаз. Алютеру также называют рыбой-напильником; она обязана такому прозвищу удлиненной формой и очень шероховатой чешуей. Что же касается ежа-рыбы, то сравнение вызвано ее способностью наполнять газом отходящий от желудка воздушный мешок и раздуваться, ощетиниваясь многочисленными иглами. Это, впрочем, не является эффективной защитой от всякого рода хищников, лютьянов, например; иглы ежа-рыбы не смущают их ни в малейшей степени. Для человека, однако, эта рыба чрезвычайно ядовита.

Слева я замечаю рыбу-бабочку (Chaetodon stratus) на фоне горгонарии. Она сплющена с боков настолько, что ее можно принять за листик дерева, плывущий на вертикальной кромке. У нее белое тело с несколькими вертикальными коричневыми полосами, вытянутая заостренная морда с маленьким ртом и выступающими зубами, что позволяет ей питаться коралловыми полипами, измельчая их до самого известкового основания.

Вот показалось несколько рыб-попугаев семейства скаровых (Scaridae). В процессе эволюции у них образовался большущий клюв, состоящий из сросшихся зубов; благодаря этому они способны извлекать пищу, дробя даже твердые коралловые рифы.

За поворотом каменистой гряды мы наткнулись на косяк небольших грациозных рыб-барышень (по-видимому, из рода Pomacentrus). Затем нам повстречалось несколько рыб-кардиналок (Apogon), у которых инкубатором для яиц служит их собственный рот, причем яйца вынашивают самцы. А вот ярко-красная рыба-солдат размером около 30 см; она обладает замечательной защитой, состоящей из выдвигающихся шипов и острых угольчатых плавников. Несколько позже появляется карибский лютьян. Он подходит близко, не выказывая особой робости, и мы можем полюбоваться его великолепной сине-зеленой ливреей с коричневатым крапом на спине и яркими оранжевыми линиями около глаз и хвоста.

На рифе обитает несколько видов ворчунов, именуемых карибскими ворчунами (Haemulon flavolineatum), разлинованных вдоль светлыми желтыми полосками на белом фоне; рыбы-белки (Haemulon sciurius) – их также относят к ворчунам – имеют перемежающиеся синие и желтые полосы, а у полосатых ворчунов (Haemulon striatum) окраска светлая с охряными линиями.

То там, то здесь нам встречаются мурены, торчащие из своих убежищ, рыбы-клоуны (Amphiprion), хорошо защищенные щупальцами актиний, среди которых они прячутся, губаны-чистильщики и десятки других видов рыб всевозможной формы и окраски. Риф посещают и глубоководные рыбы, привлекаемые возможностями охоты в столь богатом разными животными месте. Пока мы не сталкиваемся с акулами, но я полагаю, что это не замедлит произойти. В качестве временной компенсации появляется несколько барракуд.

С эстетической точки зрения жемчужиной этих мест несомненно являются многочисленные виды рыб-ангелов. Так, Pomacanthus arcuatus выступает в наряде из кремового бархата с четким коричневым пунктиром, Holacanthus isabelita восхищает своим лазурным облачением бледно-зеленого оттенка и светлой оторочкой около плавников. Еще более изумительна Holocanthus ciliaris, провозглашенная «карибской королевой»: она либо аквамариновая с желтым, либо вся целиком горит ярким золотом.

Странные компаньоны

Риф-это лабиринт с сотней тысяч тайников. Каждая щель, каждая трещина, каждая выемка имеет своих обитателей. Нас интересовали, однако, лишь вместительные гроты: мероу нуждаются в просторной жилплощади.

В первой же подходящих размеров скальной нише мы обнаружили затаившегося мероу. Причудливый чешуйчатый орнамент предоставлял ему прекрасные возможности для маскировки; это был образец так называемой дискретной окраски, которая как бы прерывает, скрадывает силуэтную линию тела рыбы. Такая маскировка задерживает обнаружение рыбы и увеличивает ее шансы и при охоте, и в обороне.

Тропический мероу имеет окраску, напоминающую причудливую чешуйчатую «леопардовую мозаику» – коричневого, бирюзового и лазурного цветов. Он незаметен на фоне морского пейзажа благодаря полосам, маскирующим силуэт, – образец так называемой дискретной окраски.

За исключением гигантской разновидности – австралийской рыбы-еврея, которая, возможно, и проглотила Иону, мероу – существо весьма миролюбивое. Во всяком случае, по отношению к людям он не только лишен агрессивности, но проявляет к ним нечто вроде приветливости и любопытства. Познакомившись с аквалангистом, он доверчиво ест из рук. Я сохранил самые трогательные воспоминания об одном мероу, которого мы называли Жожо. Мы очень привязались к нему и забавлялись, играя с ним несколько недель, пока какой-то слабоумный любитель подводной охоты не всадил в него в упор свой гарпун, воспользовавшись тем, что Жожо совершенно не боялся людей.

В окружении свиты карибских ворчунов этот испанский губан восхищает золотым и нежно-розовым тоном окраски. Длина его достигает 60 см.