Текст книги "A.D. 999"

Автор книги: Жадриен Белл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Жадриен Белл
A.D. 999

ПРОЛОГ

Замок Корф

Дорсет

18 марта 978 года

Этельред наблюдал, как снежинки, лениво кружа, опускаются на землю; каждая пушистая крупинка добавляла свою особую искорку к белому одеялу, уже покрывшему внутренний двор. Снег выпал внезапно несколько часов назад и теперь белым саваном лежал на нежных зеленых ростках и побегах, которые проклюнулись совсем недавно.

Мальчик прижал личико к отверстию в окне и схватился руками за холодный каменный подоконники; мороз румянил щеки и превращал дыхание в туман. Ребенок знал, что скоро ему станет холодно и придется вновь обратить внимание на комнату, куда мама, королева Эльфтрит, привела его нынешним утром. Она дала сыну наказ оставаться здесь и размышлять обо всех прегрешениях, которые ее десятилетний отпрыск умудрился совершить за один-единственный день.

Этельред находился в верхней части наблюдательной часовни замка. Первый этаж предназначался для семейных служб – именно там краснощекий деревенский священник, отец Одо, проводил ежеутренние молитвы. Второй этаж – для слуг, а посему обстановка здесь была непритязательной: грубо сколоченные скамьи и совсем мало украшений. С аскетизмом обстановки резко контрастировало огромное, во всех деталях выполненное изображение окровавленного Христа, висящего на распятии – такого же размера, как и то, что располагалось в семейной часовне. Большие восковые свечи, в два фута высотой и толщиной с руку взрослого мужчины, обеспечивали освещение и обогрев комнаты.

Губы у Этельреда замерзли, и он задрожал. Мальчик неохотно оторвался от окна, закрыл ставни, отгораживая себя от снежного вечера, и торопливо вернулся в самый дальний от мерцающего света свечей угол. Там он присел на пол и съежился, все еще дрожа от холода, цепко вцепившегося в одежду и кожу, глядя на крошечные язычки пламени и чувствуя, как быстро бьется сердце в его маленькой груди.

Этельред ненавидел свечи.

Обучавший его монах никак не мог взять в толк, почему Этельред, ребенок с живым умом и достойным поведением, разительно меняется, если занятия затягиваются до вечерних часов. Однажды брат Вулфред попробовал объяснить мальчику назначение отметок на свечах: мол, предок принца, король Альфред Великий, разработал их так, чтобы они сгорали на определенную длину за определенное время.

Этельред же тупо смотрел на него в страхе, не желая, да и будучи не в состоянии открыть наставнику причину своего ужаса. Даже в столь нежном возрасте Этельред сознавал, что брат Вулфред не поймет его. Для монаха-бенедиктинца свечи представлялись возможностью привнести собственный свет Бога в обиталище человека и разумным способом отметить прохождение времени. Этельред никогда не мог заставить себя произнести, что они означали для него.

Но когда-нибудь, утешал себя мальчик, он станет взрослым. При этой мысли нежные губы мальчика как бы затвердевали, а голубые глаза уже более не фокусировались на свечах, видя вместо них сцены из идиллического будущего. Да, он станет взрослым мужчиной, и в его замке никогда-никогда не будет никаких свечей, как не будет и матери, которая хватает длинные толстые штуковины, орудуя ими, будто дубинами, и зажигает их…

Мальчик вздрогнул и рывком поднялся на ноги. Воздух. Нужен воздух, свечи сжигают воздух и…

Он распахнул ставни и хватанул ртом ледяного воздуху. Вот, теперь лучше. По-зимнему холодный вечер, облагороженный снегом, имел чистый, непорочный запах.

Биение его сердца несколько замедлилось, и Этельред, стараясь не думать о ненавистных свечах, обратил свои мысли на приближающийся приятный вечер. Еще днем оруженосец короля Эдуарда, прискакавший впереди свиты своего сеньора, сообщил приятнейшую новость: «Его величество желает лично засвидетельствовать почтение своему единокровному брату, принцу Этельреду». Столь благая весть вызвала в замке Корф лихорадочную деятельность.

Эльфтрит, казалось, гораздо больше обрадовала сия новость, чем того ожидал Этельред, и это несколько удивило мальчика. Он хорошо знал, что между двумя женщинами, делившими, каждая в свой черед, супружеское ложе с покойным королем Эдгаром, отношения были очень напряженными, хотя мать Эдуарда умерла при родах задолго до того, как родился Этельред.

Ненависть Эльфтрит не умерла вместе с ее соперницей. Когда Витан, королевский совет, провозгласил совереном Эдуарда, а не Этельреда, Эльфтрит пришла в бешенство. Этельред, в ту пору семилетний ребенок, помнил многие ночи, когда он лежал, свернувшись калачиком, под одеялами и слышал, как мать в бессильной ярости клянет Эдуарда и «эту суку, которая породила его». В те дни Эльфтрит нередко изливала свой гнев на сына, пуская в ход то розги, то руки с острыми ногтями или, что хуже всего, ужасные свечи.

Между Эдуардом и Эльфтрит частенько случались шумные перепалки, поскольку и Эдуард отличался вспыльчивым и необузданным нравом. Однако сам Этельред никогда не становился мишенью для нападок со стороны царственного родственника. Темноволосый, стройный молодой король смягчался при виде младшего брата и при встречах часто дарил ему игрушки или угощал чем-то вкусненьким.

Уже почти стемнело, но снег по-прежнему мерцал, будто сумев ухватить и удержать дневной свет. Этельред увидел, что по узкой дороге, пролегающей меж гор и соединяющей замок с городом, движутся маленькие фигурки.

Глаза мальчика радостно загорелись, и он моментально забыл о зловеще пылающих позади него свечах. Носки башмаков заскребли по стене, когда он попытался взобраться повыше. Несмотря на холод, Этельред высунул голову и плечи в окно, чтобы лучше разглядеть происходящее во дворе.

А там, внизу, слуги вынесли несколько факелов и начали разжигать их. Как по волшебству, огни подпрыгивали от факела к факелу, и здоровое красное тепло рассеяло обреченное белое сияние снега.

Губы Этельреда растянулись в широкой улыбке, когда он услышал голос короля Эдуарда, взывающего об оказании ему приема. Большие ворота со скрипом отворились, и молодой король верхом на прекрасном коне, сияющем почти такой же белизной, что и снег, гордо въехал во двор. Всего два оруженосца сопровождали его, и это показалось Этельреду странным. Обычно свита короля Эдуарда состояла из нескольких десятков человек. Эльфтрит частенько жаловалась насчет того, какие большие расходы она несет, принимая своего пасынка в качестве гостя.

– Эдуард! – громко крикнул Этельред, но ветер унес его зов прочь.

Мальчик, ухватившись одной рукой за подоконник, неистово замахал другой. Эдуард и теперь не заметил его.

Люди Эльфтрит встали по стойке «смирно» у ворот, однако и не думали закрыть их от вторгающейся ночи. Сама королева уже шествовала по двору, чтобы встретить своего пасынка и сеньора; в руках она держала приветственный кубок, от которого исходил пар. Скромный шарф покрывал густые, темные распущенные волосы, а изгибы ее тела скрывались под складками широкой мантии. Она присела в глубоком реверансе.

– Добрый вечер, ваше величество! Мы рады приветствовать вас в Корфе. Прошу вас, испейте нашего гостеприимства.

Эдуард приподнял бровь, и на его разрумянившемся лице промелькнула усмешка, которую так любил Этельред…

– Как вы любезны, дорогая мачеха. Ну что же, горячий напиток сейчас действительно не помешает.

Эдуард протянул руку в перчатке, чтобы взять кубок с горячим вином, и клубы пара окутали его лицо. Поднимая кубок, король наконец-то увидел своего единокровного брата, неистово жестикулирующего из окна второго этажа, и радостно улыбнулся.

– Этельред! – крикнул он потеплевшим голосом. – Осторожно, братишка, оттуда долго падать!

Салютуя мальчику кубком, Эдуард не заметил легкого кивка королевы одному из слуг, который приблизился к коню короля.

Этельред взвизгнул от удовольствия, купаясь в волнах благодарности к своему величественному брату, который публично приветствовал его и выказал заботу о нем.

Эдуард поднес кубок к губам. Королева отступила на пару шагов назад, тогда как слуга шагнул вперед и протянул руку, чтобы взять поводья королевского белого коня. Хотя в этом не было ничего необычного, Этельред нахмурился. Ему был незнаком этот человек, а ведь он хорошо знал всех слуг в Корфе.

При движении капюшон упал с лица незнакомца, являя Этельреду такой светлый лик, коего ему никогда прежде не доводилось видеть. Светлоликий протянул к королю руку, будто намереваясь помочь тому слезть с лошади… и в ней оказался кинжал. Лезвие зловеще сверкнуло в факельном свете. Страх овладел Этельредом, и мальчик попытался подать королю какой-то знак, предупредить криком, сделать хоть что-нибудь, но он словно окаменел.

Нож изменника нашел свои ножны. С ловкостью фокусника слуга взметнул кинжал вверх. Лезвие глубоко погрузилось в живот короля. Тело Эдуарда пронзила судорога, кубок выпал из его руки, расплескав дымящееся содержимое по снегу. Рот короля открылся, глаза широко распахнулись, и Эдуард вперил взгляд этих глаз в свою мачеху, которая улыбалась, словно кошка, только что поймавшая мышь.

Второй быстрый, искусный удар пронзил жизненно важные органы. Беззвучно, медленно король всея Англии поник в седле. Черты его еще минуту назад пышущего здоровьем, румяного лица вмиг стали недвижимы и холодны как снег; мертвы, как зеленые ростки ранней весны, погибшие под неожиданным снегопадом.

Убийца резко и сильно ударил лошадь по крестцу. Животное содрогнулось, мотнуло головой и галопом понеслось, взбивая копытами окровавленный снег, обратно по дороге в сторону города. Тело Эдуарда вывалилось из седла, одна нога осталась в стремени. Прошло лишь несколько секунд, и темнота поглотила ужасное зрелище – король, мертвый и холодеющий, которого тащит вслед за собой, будто мешок с зерном, охваченный паникой конь.

Теперь слуги закрыли ворота, и каждому из них Эльфтрит собственноручно вручила по несколько монет. Никто не выглядел испуганным, даже двое оруженосцев, прибывших вместе с Эдуардом. Слуга же, свершивший злодеяние, опустился на колени и снегом спокойно очистил от крови лезвие.

И тут к Этельреду вернулось дыхание. Глубоко вдохнув ледяного воздуху, мальчик истошно закричал. Тело его задрожало, но не от холода. Взоры всех присутствующих во дворе обратились к нему, и он увидел знакомый холодный гнев, заливший прекрасные черты лица матери. И впервые в жизни Этельред проигнорировал ее ярость.

– Эдуард! – возопил он, надрывая легкие, будто его страстные причитания могли вернуть короля.

Конечно же, промелькнула в мозгу ребенка отчаянная надежда, это всего лишь сон. Он просто задремал, и ему приснился кошмар, вызванный страхом перед свечами, горящими так близко. Сейчас, вот прямо сейчас, Эдуард проскачет на своем белом коне во двор, а завтра утром они отправятся на охоту, потому что выпал снег и…

– Этельред?

Испуганный Этельред разжал руки и рухнул на деревянный пол. Он с трудом поднялся на ноги, ощущая спиной холод каменной стены, и с ужасом воззрился на человека, стоящего в дверном проеме. Каким образом он добрался сюда так быстро?

В дверях стоял убийца Эдуарда. Лик его, обрамленный короткими вьющимися золотистыми волосами, был таким же совершенным, каким показался Этельреду, когда он впервые увидел его. Голубые, как летнее небо, глаза. Чисто выбритое лицо. Голос ласковый, сладостно-приятный и полный заботы.

На безупречной формы лбу пролегла морщина, и незнакомец произнес слова, которых Этельред никак не ожидал услышать.

– Мне жаль, Этельред. – Человек шагнул вперед, опустился на колени и по-отцовски нежно обнял охваченного ужасом мальчика. – Мне так жаль.

Оказавшись лицом к лицу с хладнокровным убийцей брата, Этельред попытался вызвать в себе ненависть к нему, но не смог найти ее, чувствуя, насколько умиротворяюще прикосновение незнакомца. Ребенок задрожал, и заботливые руки теснее сомкнули объятия вокруг него. Наконец дрожь прекратилась. Этельред положил голову на плечо светлоликого, бессознательно потерся мокрыми от слез щеками о мягкие желтые кудри.

– Это нужно было сделать, – продолжал незнакомец. – Это ваша судьба, ваше величество. Вы рождены, чтобы быть королем. Вы, а не ваш брат. Так предначертано свыше. Вы, конечно, помните мрачное предзнаменование – комету, которая вторглась в ночные небеса, когда короновали Эдуарда? Прежде всего виноват недальновидный Витан, совершивший трагическую ошибку, выбрав его вместо вас. Он мог бы остаться в живых, ваш любимый брат, и преданно служил бы вам, помогая во всем. Вот как должны были развиваться события.

Этельред кивнул. Да. Да, теперь он и сам понимал это. Мальчик убрал голову с плеча чужака и вытер лицо рукой, когда тот поднялся на ноги.

– Кто ты? – заинтересованно спросил Этельред.

– Я – друг. Ваш и вашей матери, – ответил златокудрый проникновенным голосом. – Лучший из друзей. Я недавно прибыл из Рима. Вы можете называть меня Анджело. Я пришел, дабы помочь вам получить то, что ваше по праву, и вести вас через тернии, которые придется преодолеть, ваше величество. Я буду вашим советником, если пожелаете принять мои услуги.

Этельред не мог отвести глаз от незнакомца. Он не незнакомец, он – Анджело, поправил себя мальчик. Воспоминание о трупе Эдуарда, уносимом в ночь белым конем, которое, как думал Этельред всего несколько минут назад, будет преследовать его вечно, уже начинало блекнуть. Благодаря лучезарному присутствию Анджело оно рассеивалось, будто тень под лучами солнца.

– Конечно, – выдохнул мальчик. – Несомненно, ты послан самим Богом, чтобы помочь мне.

– Так оно и есть, – согласился Анджело. – Но давайте сохраним это в тайне, хорошо? Для всех остальных я просто ваш советник. Ваше имя – Этельред, и, насколько я понимаю ваш родной язык, оно означает «хорошо воспринимающий советы». Обещаю приложить все усилия, чтобы вы жили в соответствии с вашим именем. Идемте. – Он протянул руку. – Давайте поклонимся вашей матушке и отпразднуем начало вашего царствования.

* * *

978 год. Король Эдуард был убит вечером 18 марта близ замка Корф; его похоронили в Бархэме без королевских почестей. Этельреда провозгласили королем в воскресенье, две недели спустя после Пасхи, в Кингстоне.

В тот же год многократно наблюдали огненное, кроваво-красное облако, чаще всего появлявшееся в полночь. Ближе к утру оно формировалось в лучи света различных цветов и при первых проблесках рассвета исчезало.

Из «Англо-саксонских хроник»

ЧАСТЬ I
ВЫЗОВ СВИДЕТЕЛЕЙ

И дам двум свидетелям моим.

Откровение 11:3

ГЛАВА 1

Волк обернулся при звуке приближающихся непрошеных гостей – уши торчком, хвост высоко поднят. Любопытство наполнило его, но не опасение. Кто или что может причинить ему вред? Могущественные существа, которые окружают его сейчас, – кто они для него? Он способен сокрушить любого из них одним-единственным щелчком могучих челюстей. Они об этом знают и обычно держатся в отдалении – все, кроме Воителя. Лишь он достаточно храбр, чтобы подносить Волку пищу. Зачем же сейчас они идут сюда? Какую игру затевают? И какова его роль в ней?

Огромные глаза зверя сузились, когда он увидел, что они принесли с собой мощную цепь. Звенья ее лязгали и звенели, и тащили цепь двое из пришедших; вдвоем, несмотря на то что каждый из них – могущественное божество.

– Игра! – крикнул один. – Как те игры, в которые мы играем с Прекраснейшей; ей невозможно причинить вред. Посмотрим, сможет ли Волк порвать эту цепь!

– Мне не нравится мысль о цепи на моей шее, – прорычал Волк.

– Ерунда, пустяковая вещица – не ровня твоей силе, – отвечали они. – Давай же, поиграй с нами. Мы уверены, что ты порвешь цепь Лидинг, словно нитку!

Волк снова взглянул на цепь. В конце концов, она не такая уж и толстая – звенья едва ли шириной с мужскую ладонь.

– Хорошо, – согласился он, трусцой подбежав к ним. – Свяжите меня цепью Лидинг и посмотрим, как долго она выдержит, прежде чем я разорву ее на кусочки!

Обрадованные, но с оттенком чего-то схожего с облегчением, они ринулись к Волку и обвязали Лидинг вокруг его толстенной серой шеи. Другой конец цепи они обернули вокруг ствола одного из странных железных деревьев, растущих в этом лесу. Волк сделал глубокий вдох и одним быстрым рывком порвал Лидинг.

– Ха! – вскричал Волк, ужасно довольный собой. – Совсем недолго!

Они выглядели ошеломленными.

– Неужели вы думали, что столь слабая цепь удержит меня? Приходите завтра и принесите что-нибудь более прочное!

Так они и сделали на следующий день, и на сей раз цепь была толщиной с голову взрослого мужчины, с тяжелыми и внушительными звеньями.

– Эта цепь называется Дроми, – сказали они.

Волк соблаговолил позволить им дважды обернуть вокруг его шеи огромной длины кусок цепи и снова закрепить второй ее конец на железном дереве. Он изогнул шею, но Цепь держала крепко. Тревога начала овладевать Волком. Он зарылся лапами в почву и стал тянуть и тащить изо всех своих сил…

…и, как предыдущая, цепь разорвалась с громким треском. Волк запрыгал вокруг, восхищенный своей силой и доблестью.

– Не выкована еще та цепь, что способна удержать меня! – ликовал он.

– Возможно, так оно и есть, – спокойно согласился Воитель. – Но я полагаю, мой добрый друг, ты продолжишь играть с нами?

– Я буду играть, – заносчиво ответил Волк, – пока вы сами не устанете от этой игры. Потому что вам нипочем ее не выиграть.

Он стал ждать их, уже и сам предвкушая наслаждение от игры, и глаза его горели янтарным огнем в ожидании очередной победы. Но в последующие два дня соперники не появились. Они пришли снова только на третий день, лучезарно улыбаясь, и уверенность Волка начала ослабевать. Потому что на сей раз они принесли не мощную цепь вроде Лидинг или Дроми, а шелковую ленту, трепыхающуюся на ветру. Волк заподозрил подвох, и в глубине его широкой груди зародилось злобное рычание.

– Ты оскорбляешь меня, Воитель! – взлаял он осуждающе. – Либо эта лента порвется при малейшем натяжении, либо она гораздо прочнее, чем выглядит. И если так, я не позволю тебе завязать ее на моей шее!

– Что? – издевательски засмеялся Воитель. – Могучий Волк испугался маленькой ленточки Глейпнир? Ну же, давай поиграем!

Волк сузил глаза и вскинул голову, хитро глядя на Воителя.

– Если она настолько невинна, не откажитесь дать мне гарантию этого. Итак, пусть кто-нибудь сунет свою руку мне в пасть, дабы я удостоверился, что это не уловка.

Он подумал, что перехитрил их всех. Все как один подались назад и опустили глаза. Никто не желал рисковать рукой ради тоненькой ленточки. И только Волк вознамерился было броситься на них в гневе, заговорил Воитель…

– Можешь взять мою руку в качестве залога, – спокойно произнес он, протягивая Волку правую длань.

Волк испугался. Несомненно, Воитель не стал бы рисковать своей правой рукой, будь это уловкой. Зверь услужливо раскрыл громадную пасть. Воитель вложил сжатую в кулак кисть между челюстями, и Волк ощутил своим красным языком вкус пота и плоти. Один из спутников Воителя завязал Глейпнир на волчьей шее, а другой конец ленты обвернул вокруг огромного валуна.

Держа руку Воителя в своей пасти, Волк потянул ленту. Ничего не произошло. Он потянул снова. Опять ничего. Тогда Волк дернул ленту, чтобы порвать ее; сильно напрягся, пытаясь оторвать ее от валуна. Страх поднялся в звере, и, крепко сжав руку Воителя острыми зубами, Волк прыгнул и неистово дернул ленту. Безрезультатно.

Глаза его встретились с глазами Воителя, и в их глубине Волк увидел триумф. Рыча, он сомкнул челюсти. Острые зубы прокусили кожу, перерезали сухожилие, сокрушили кость, и Волк могучим поворотом головы оторвал кисть руки Воителя и заглотил ее целиком. Невысокая, конечно, цена за утрату свободы, но зверь отомстил так, как мог.

В толпе раздались ликующие восклицания, однако лицо Воителя побледнело, когда он отшатнулся назад, вперив взгляд в желтые глаза Волка и не обращая внимания на хлещущую из обрубка руки кровь. Одна из женщин метнулась к Воителю, чтобы перевязать искалеченную конечность, но Воителя это мало интересовало. Он продолжал пристально смотреть на Волка.

– Сын Обманщика, ты сам попался на обман. Утрата руки – малая цена за то, что творимое тобой зло не сможет изливаться на ничего не подозревающий мир. Глейпнир – не простая лента. Она выкована темными эльфами посредством сильной магии и изготовлена из шести удивительных элементов: звука кошки при движении, бороды женщины, корня горы, сухожилия медведя, дыхания рыбы и плевка птицы. Она будет держать тебя здесь до конца света!

Так и случилось: как ни выл или рычал Волк, как ни дергал или грыз он слабую на вид ленту Глейпнир, та крепко держала, его на привязи.

Вплоть до наступления конца света.

Аббатство святого Эйдана

Чесбери

30 апреля 999 года

Перо Элвина тихо скрипело по листу тонкого пергамента. Под испачканными чернилами пальцами оживала фигурка волка, в безмолвном рычании изготовившегося к прыжку над изгибом заглавной буквы. Элвин трудился сосредоточенно, едва дыша и не видя ничего, кроме своей работы.

Наконец он вздохнул. Все, дело сделано. Молодой монах критически осмотрел свое творение. Кто-нибудь из его товарищей мог бы приподнять бровь, удивляясь выбору зверя, но Элвин имел на сей счет свои соображения. В конце концов, разве святой Эйлби не достиг святости, будучи добрым по отношению к приемной матери, кроткой волчице? Всякая тварь земная создана Богом, а посему священна каждая по-своему.

Элвин сильно, до треска в затекших суставах, потянулся и вдруг осознал, что солнечный свет, заливающий скрипторий11
  Скрипторий – помещение для переписи рукописей в средневековых монастырях. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть], слишком уж ярок. Юноша недоуменно огляделся вокруг. Что, уже далеко за полдень? Но ведь он только что вернулся с утренней службы… или по крайней мере у него было такое ощущение. Как обычно, время пролетело незаметно. Лучше поторопиться, сказал себе Элвин, не то опоздаю к вечерне. Он соскользнул со скамьи и начал собирать вещи – задача, как всегда, нелегкая, с единственной-то здоровой рукой.

– Спешка ни к чему, – весело произнес мягкий и низкий голос позади него. – Вечерня еще не скоро.

Элвин от испуга даже подпрыгнул, едва не уронив драгоценный лист пергамента.

– Епископ Вульфстан! – обрадовано вскричал он, обернувшись.

Потом мгновенно упал на колени, пристроил пергамент в сгибе левой руки, а правой взял кисть епископа и почтительно прижался губами к кольцу Вульфстана. Рука епископа мягко похлопала молодого человека по плечу, предлагая подняться.

– Что привело вас из Лондона? – поинтересовался Элвин.

Улыбка Вульфстана угасла.

– Моя мать сильно хворает. Я хотел бы лично провести с ней последний обряд… Но не будем о печальном. Дай-ка мне посмотреть на тебя, – сказал епископ, снова улыбнувшись. – Те же ясные глаза, те же непокорные кудри, то же серьезное выражение лица. Ты похудел, мой мальчик. Прикинься на денек-другой больным, тогда получишь для поправки здоровья немного знаменитого говяжьего бульона «от святого Эйдана».

– Епископ! – возмущенно вскинулся Элвин, но, увидев веселые искорки в глазах Вульфстана, понял, что тот шутит.

– Ты всегда был самым серьезным из моих учеников. Я помню, как ты пришел к нам пятнадцать лет назад. Такое мрачновато-сосредоточенное лицо, выглядывающее из копны темных волос. Может, орден святого Бенедикта и не одобряет неуемный смех, но все же это дар Божий, как, скажем, солнце или цветы. Отложи свою работу, мальчик мой, и… слушай, Элвин, весьма недурно.

Епископ разглядывал рисунок монаха.

– Волк, да? У всех нас, кто служит Богу, случаются озарения, и здесь вдохновение явно посетило тебя. А проповеди ты сам писать не пробовал?

Элвин залился румянцем.

– Нет, ваша светлость. У меня нет такого таланта, как у вас.

Проповеди Вульфстана в аббатстве святого Эйдана отличались мощью и лиризмом, и Элвин подозревал, что бывший аббат и на новом посту продолжает писательскую деятельность.

– Не уверен, – ответил Вульфстан. – Но, как я уже сказал, давай пока что это отложим. Выйдем-ка в сад.

Элвин покорно последовал за бывшим аббатом, спрятав свою бесполезную левую руку в складках рясы. Он сжал ее кисть здоровой правой рукой, рассеянно потирая большим пальцем. Левая рука не была мертвой – на ней росли ногти, которые нужно было остригать, она чувствовала тепло, как любая живая плоть. Впрочем, уже в который раз с горечью подумал юноша, она все равно что мертвая, толку-то от нее никакого. Хорошо, что он живет в аббатстве и мало кто видит его уродство; хорошо, что у монашеской рясы такие широкие рукава.

Давно наступившая весна не принесла с собой зеленеющего цветения прошлых лет. Иссушенная солнцем земля потрескалась и, изогнутая подобно черепице, ломалась в тех местах, куда ступали ноги Элвина и Вульфстана в кожаной обувке; жухлые редкие травинки рассыпались в прах. Горячий ветер, касающийся чисто выбритых щек Элвина, нес в себе угрозу грядущего парящего лета.

– Вижу, и здесь то же самое, – мрачно проговорил Вульфстан, нагнувшись и осторожно прикасаясь сильными пальцами к хрупким листкам зверобоя.

Элвин кивнул, не спуская глаз с бывшего аббата. Выглядит постаревшим, решил юноша. Видимо, нелегко пришлось аббату за полтора года, с тех пор как он уехал, чтобы получить сан епископа Лондонского. Элвин помнил Вульфстана высоким, стройным мужчиной. Сейчас, значительно сбросив вес, он казался еще выше. Монашеская ряса, такое же темно-коричневое одеяние с вшитым капюшоном, какое носили все бенедиктинцы, висело на нем, как если бы было на несколько размеров больше, чем полагалось. Волосы вокруг тонзуры стали совсем седыми. Взгляд голубых глаз, однако, оставался таким же пронзительным, как и прежде, и, хотя черты лица заострились, губы не забыли, как улыбаться.

Чувствуя на себе взгляд молодого монаха, Вульфстан скривил рот в знакомой усмешке, и в его глазах замерцали озорные огоньки.

– Полагаешь, сан епископа – слишком тяжелая ноша для меня? – подмигнул он Элвину.

Тот, смутившись, энергично покачал головой, и щеки его стали пунцовыми.

– Нет, ваша светлость, я…

– Не добавляй еще одну ложь к твоим сегодняшним прегрешениям, – с напускной строгостью перебил Элвина епископ. – Вполне вероятно, что за каждую написанную в скриптории строчку тебе прощается один грех, но лучше, по возможности, их вообще не совершать. Впрочем, ты прав. Трудное у меня было время…

Вульфстан вдруг умолк, а голубые глаза словно заледенели, когда он оглядел сад. Его взгляд остановился на маленьком домике под соломенной крышей, где обычно ухаживали за больными.

– Брат Эдвиг здесь?

– Нет, отправился в деревню. Там много больных.

Элвин не смог сдержать дрожи. За последнее время среди жителей Чесбери разразилась эпидемия болезни, известной как огонь святого Антония. Таинственное заболевание распространялось едва ли не со скоростью огня, вполне соответствуя своему названию. Всего за одну ночь вполне здоровый человек мог превратиться в несчастное вопящее существо, с ужасом созерцающее, как пальцы его рук и ног чернеют и отгнивают прямо на глазах. Что еще хуже, физический недуг зачастую сопровождался сумасшествием. Элвин отчаянно надеялся, что на жизнь матери Вульфстана предъявляет права просто груз прожитых лет, а не страшная болезнь.

– Думаю, это то, о чем я слышал. – Вульфстан сотворил крестное знамение для охваченных эпидемией жителей Чесбери, и Элвин сделал то же самое. – Хорошо, что брат Эдвиг не услышит нашего разговора. То, что я скажу, предназначено только для твоих ушей.

Элвин недоуменно воззрился на епископа.

– Ваша светлость? Я не понимаю… Если что-то не в порядке, может, вам следует поговорить с аббатом Беда?

– Нет уж, – возразил Вульфстан. – Беда вполне удовлетворен рутинными, повседневными делами: во всем следовать уставу, читать свои молитвы и улаживать мелкие конфликты. Неплохой человек – ничего не имею против него, но он не сообразит, что делать с информацией, которую я намерен изложить.

Элвин невесело улыбнулся.

– А я соображу?

– Весьма вероятно, – ответил Вульфстан наисерьезнейшим тоном, от которого у монаха по спине прошелся холодок. – Лучше, чтобы ты был информирован… так, на всякий случай.

– Тогда, – медленно произнес юноша, – я слушаю.

Вульфстан присел на большой камень и, повернув голову, задумчиво вгляделся в горизонт. Элвину его профиль с крючковатым большим носом напомнил ястреба. Епископ молчал довольно долго, а Элвин ждал. Чему-чему, а терпению монахов учили основательно.

– Тревожные нынче времена, – заговорил наконец Вульфстан. – Даже здесь, в мирном аббатстве, вдали от больших городов, истинная безопасность – всего лишь иллюзия. Что это за болезнь, о которой ты говорил?

– Огонь святого Антония, ваша светлость.

– Да-да. Страшная чума… А как долго на эти земли не проливалось с небес благословенного дождя?

Элвин пожал плечами:

– Я мало что знаю, кроме работы в скриптории. Я непригоден для труда в саду или в полях.

Юноша прикусил губу, услышав в своем голосе горечь. Среди монахов считалось честью быть избранными для работы в скриптории… но что толку в такой чести, когда это единственное, на что ты способен.

Вульфстан искоса взглянул на Элвина и не стал углубляться в болезненную для юноши тему.

– Тогда ответь мне: как много дней за последнее время ты не мог работать над манускриптами?

Элвин задумался.

– Я… я не помню, – признался он, и тут до него дошел смысл заданного епископом вопроса.

Во избежание пожара в скриптории не разрешалось пользоваться никаким освещением, кроме солнечного света. В дождливые же дни ставни обязательно закрывались, дабы противостоять влажности.

Элвин действительно не мог припомнить ни одного пасмурного дня на протяжении нескольких месяцев.

Вульфстан кивнул, видя отразившееся на открытом лице юноши понимание.

– Засуха. Последние два года в разных местах. Когда гибнут посевы, начинается голод. Вам еще повезло, что Чесбери стоит на оживленном торговом пути, иначе вы затянули бы пояса гораздо туже. В некоторых областях тучи саранчи пожрали то, что осталось от растительности. – Вульфстан воздел глаза к небу, прищурившись от яркого солнечного света. – Ночные небеса полны знамениями. Многие видели волосатую звезду, проносящуюся по небосводу. Из отдаленных районов королевства поступают сообщения о случаях людоедства. Ну и, само собой, дают о себе знать скандинавы.

– Я не слыхал, что викинги возобновили нападения.

– Мягко сказано – «возобновили».

Вульфстан тяжело вздохнул, потирая пальцами глаза, уже начинающие слезиться от солнечного сияния.

– Бедный юный Этельред не просидел на троне и трех лет, когда они начали наступать. С тех пор они и не прекращали. Саутгемптон, Чешир, Фолкстон, Ипсвич, и еще одному Богу известно, сколько менее укрепленных городов и деревень подверглись атакам, о которых не знает даже Витан. Только в этом году они ударили в Уэльсе, Девоне и Корнуолле. Церковь в аббатстве Тавистока разрушена до основания. Книги, святые реликвии… все прекрасные вещи дома Господня разграблены и увезены на проклятую варварскую родину на борту драконовых кораблей22
  Корабли викингов, дракары, представляли собой усовершенствованные баркасы с изогнутым носом в виде головы дракона


[Закрыть].