Текст книги "Библейские сказания"

Автор книги: Зенон Косидовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Надо иметь в виду также, что вторжение чужих племен на земли, заселенные ханаанеянами, должно было вызвать там глубокое экономическое потрясение. Ханаанские города процветали главным образом благодаря международной торговле. Поэтому едва захватчики отрезали караванные пути, как начался застой в торговле и неотступно за ним следующее общее снижение благосостояния. Последствия краха экономики давали себя чувствовать ещё несколько веков. Когда Соломон приступил к строительству Иерусалимского храма, он был вынужден пригласить ремесленников, художников и строителей из финикийского Тира. Только благодаря настойчивости и энергии этого царя оживилась торговля и наново расцвели города, а некоторые из них, например Иерусалим, смогли в конце концов соперничать даже с городами Сирии и Египта. Археологические раскопки разъяснили нам, какую роль сыграли израильские захватчики в Ханаане. Без ответа все же остался вопрос, почему их так легко увлекла ханаанская религия, о которой редакторы Библии всегда говорили с омерзением и осуждением.

Только в 1928 году, когда в северной Сирии были открыты руины финикийского города Угарита, произошел решительный поворот и в этом отношении. Среди развалин найдено несколько сот клинописных табличек с документами, в том числе и на угаритском языке. Когда их прочитали, оказалось, что это по преимуществу религиозные тексты, содержащие гимны, молитвы и мифологические поэмы. С точки зрения науки это было важное открытие, ибо на основе найденных табличек можно было наконец опровергнуть одностороннюю библейскую версию и реконструировать ханаанскую религию в том виде, какой она была в действительности. Что же общего между финикийской религией и ханаанеяиами? Прежде всего, установлено, что Финикия и Ханаан составляли культурное, религиозное и этническое единство. Ханаанские народы говорили по преимуществу на финикийском языке или на очень близких к нему наречиях. Кроме того, они признавали тех же богов, что и жители Тира, Библа и Угарита. И стало быть, все, что было прочитано на клинописных табличках, по логике вещей должно касаться также религии, которую исповедовали в Ханаане. Финикийцы, семитский народ мореплавателей, торговцев и путешественников, уже в третьем тысячелетии до нашей эры осели на побережье Сирии. Их портовые города Тир, Библ и Сидон вели оживленную морскую торговлю. Финикийские корабли доплывали до северо-западных берегов Африки и до Англии и, возможно, даже обогнули африканский материк. Среди колоний, основанных финикийскими купцами вдоль побережья Средиземного моря, Карфаген прославился тем, что освободился из-под власти своей метрополии и в качестве суверенной морской державы вступил в борьбу не на жизнь, а на смерть с Римской империей. За свою долгую историю финикийцы достигли очень высокого уровня культурного развития. Несмотря на месопотамские и египетские влияния, это была оригинальная культура. В финикийских городах процветало строительство, ремесло и искусство. Изделия художественного промысла путем меновой торговли попадали в отдаленные уголки тогдашнего мира. Но величайшим достижением финикийцев было изобретение письма, опирающегося на алфавитную систему. Раскопки в Угарите показали, что религия древнего Ханаана вовсе не была столь безнравственной, как пытались нам внушить редакторы Библии. Представленный в документах мир богов богат и живописен, полон поэзии и драматического напряжения. Выступающие в нем боги и богини одержимы всеми страстями, присущими обыкновенному смертному: они любят, ненавидят, борются между собой, страдают и умирают. Разумеется, религия эта не провозглашала высоких моральных принципов. Как все разновидности античного политеизма, она выражала наивные представления тогдашнего человека о таинственном смысле космоса, отражала драматичность человеческой жизни с её личными и общественными конфликтами.

Финикийский религиозный эпос иногда живо напоминает Гомера. Вот фрагмент, воспевающий Ваала:

Выпил он кубок напитка волшебного,

С ложа поднялся и радости крики издал,

Стал петь он под звуки кимвалов,

и голос его был прекрасен.

Он вслед за тем на вершину взошел

горы Запон,

Дочь увидел свою Надрию, света богиню,

И дочь свою Талию,

что была богиней дождя...

Высшим финикийским божеством был Эль, кровожадный бог, как бы одержимый страстью разрушения и одновременно благодушный и милосердный. Величайшие почести, однако, как мы знаем, воздавались Ваалу, богу урожая, дождя и покровителю скота. Его супругой была Астарта, богиня любви и плодородия, одна из популярнейших богинь древнего мира, почитаемая в Ханаане также под именем Ашеры. Ваал был богом шумеро-аккадского происхождения. У народов Востока он выступает под разными именами. Финикийцы называют его также Фаммуз (Таммуз) или Эшмун, в Египте мы его встречаем в образе Осириса, а греки чтили его под видом вечно юного Адониса.

Как мы знаем из пророчества Иезекииля, культ Фаммуза соблюдали ещё в 590 году до нашей эры во дворе Иерусалимского храма. Мы читаем в Библии дословно следующее: "И привел меня ко входу во врата дома господня, которые к северу, и вот, там сидят женщины, плачущие по Фаммузе".

О популярности Ваала (Баллы) свидетельствует прежде всего то обстоятельство, что имя его очень часто входило в основной состав финикийских, израильских и карфагенских имен. Один из судей получил прозвище Иероваал, сына царя Саула звали Иешабаал, а величайшими героями Карфагена была Гасдрубал и Ганнибал.

В Тире символами Ваала были два столпа – один из золота, другой из серебра. Народная фантазия впоследствии перенесла эти столпы далеко на запад, в Гибралтарский пролив, а греки ввели их в свои легенды в качестве Геракловых столпов. С культом Ваала были связаны великолепные празднества и религиозные процессии, драматически иллюстрирующие мифическую судьбу этого бога. В начале осени бог смерти Мот похищал Ваала в подземное царство, что влекло за собой умирание природы и наступление зимней поры. Ханаанский народ оплакивал умершего бога, выражая свое отчаяние тем, что раздирал на себе одежды, увечил свое тело и пел погребальные песни. Но весной богиня плодородия Анат вступала в победоносную борьбу с Мотом и выводила своего супруга на поверхность земли. Тогда земледельцы устраивали в честь воскресшего бога урожая радостные процессии, пели прославляющие его гимны и плясали под аккомпанемент тамбуринов.

Миф о смерти и воскресении бога урожая играл большую роль не только у финикийцев и ханаанеян. Вспомним здесь хотя бы египетский культ Осириса и богини Исиды, греческие мистерии, связанные с богиней Деметрой и её дочкой Персефоной, фригийскую богиню Кибелу и её юного супруга Аттиса, а также мистические обряды в честь Афродиты и Адониса в эллинистическую эпоху.

Наряду с Ваалом величайшим почитанием окружали в Ханаане богиню плодородия Астарту. Это была типичная богиня-мать, выступавшая во многих других религиозных культах. В Библии её сурово осуждают, поскольку в культе Астарты подчеркивается сексуальность как главный аспект жизни, что нашло выражение в освященном религией распутстве. Храмы выполняли роль домов терпимости, в которых посвященные – мужчины и женщины – занимались проституцией. Дары за их службу поступали в кассу храма, в виде пожертвований божеству. По сути дела, в такой форме культа наивно проявились чувства простых людей, которые считали отношения между полами чем-то совершенно естественным и поэтому не видели в них ничего зазорного. Культ Астарты вовсе не свидетельствовал о моральной испорченности и разнузданности ханаанеян, как это изображают в Библии суровые последователи яхвизма.

В плеяде финикийско-ханаанских божеств все-таки был один бог, который справедливо мог вызвать возмущение. Мы его знаем под именем Молоха. Это искаженная форма семитского слова "мелех", что попросту означает царь. В Уре Шумерском его называли Малькум, у аммонитян – Мильком, а в Сирии и Вавилоне Малик, в Тире же и Карфагене он выступал как Мелеккарт, что означает царь города.

Самая изуверская сторона этого культа состояла в том, что его последователи приносили в жертву своему божеству людей, и особенно младенцев. Этот омерзительный ритуал, в частности, был распространен в Карфагене. Археологические раскопки показали, что в Ханаане младенцев приносили в жертву спустя долгое время после израильского вторжения. В Гезере найдено целое кладбище новорожденных. На костях сохранились явные следы огня. Детей, принесенных в жертву, затем засовывали в большие кувшины, головой внутрь, и закапывали в землю. Ханаанская религия была тесно связана с календарем сельскохозяйственных работ и пыталась разъяснить тайну ритмического рождения и умирания природы. Именно по этой причине израильтяне так легко поддались её влиянию. Переходя от кочевой жизни к оседлой, от скотоводства к обработке земли, они должны были учиться земледелию у ханаанеян. У них они также узнали, что надо воздавать почести местным богам, чтобы обеспечить себе хороший урожай.

Израильский земледелец испытывал глубокую потребность в религии, которая поддержала бы его в повседневной жизни. Красочный, полный зрелищного великолепия обряд, связанный с культом Ваала и Астарты, живо воздействовал на его воображение и больше соответствовал его примитивной натуре, чем пуританская религия Моисея.

Экономические и психологические мотивы, лежавшие в основе этого религиозного отступничества, привели к тому, что яхвистам, по сути дела, так никогда и не удалось искоренить "идолопоклонство". В Книге судей мы читаем, что израильтяне "продолжали делать злое пред очами господа, и служили Ваалам и Астартам, и богам арамейским, и богам сидонским, и богам моавитским, и богам аммонитским, и богам филистимским; а господа оставили и не служили ему" (глава 10, стих 6). Покуда израильский хлебопашец обрабатывал землю, он не хотел и не мог отступиться от культа ханаанских богов. По временам он воздавал Яхве то, что ему причиталось, но действительно близки ему были земледельческие боги, которые с незапамятных времен хозяйничали в стране Ханаанской. В пророчестве Осии (глава 2, стих 5-8), относящемся к восьмому веку, есть отрывок, который отлично объясняет эти жизненные мотивы. Мы читаем там дословно: "...ибо говорила (мать сынов израилевых.– 3.)К.):

"пойду за любовниками моими, которые дают мне хлеб и воду, шерсть и лен, елей и напитки"... А не знала она, что я (Яхве,– 3). К.), я давал ей хлеб и вино и елей, и умножил у ней серебро и золото, из которого сделали истукана Ваала". Отрывок этот показывает, как глубоко укоренился среди израильтян культ ханаанских богов. Из Библии вытекает, что он существовал на протяжении нескольких веков и продержался даже после падения Иерусалима в 571 году до нашей эры. В Книге судей мы читаем, что у Иоаса, отца героя Гедеона, был жертвенник Ваалу. Когда Гедеон уничтожил его и на том же месте поставил жертвенник Яхве, израильтяне так возмутились, что потребовали его смерти. Но сам Гедеон, после одержанной над врагами победы, приказал отлить золотой ефод, то есть какой-то предмет ханаанского культа. Из этой же книги мы узнаем, кроме того, что на финансирование государственного переворота Авимелеха жители Сихема выдали ему семьдесят сиклей серебра из кассы дома Ваалова. В Миспа откопаны руины двух святилищ, Ваала и Яхве, которые стоят неподалеку друг от друга и оба относятся к девятому веку до нашей эры Интересная подробность: в развалинах обоих святилищ найдено множество статуэток богини Астарты. У археологов возникло подозрение: не сделали ли её жители Сихема супругой Яхве? Гипотеза эта не столь фантастична, как может показаться на первый взгляд. Более поздняя эпоха приносит нам доказательства того, что синкретизм подобного рода был возможен у израильтян. После падения Иерусалима группа иудейских беженцев осела на египетском острове Элефантине, лежавшем возле первого порога Нила у Асуана. Они построили там общее святилище для Яхве и его супруги Астарты, выступающей под ханаанским именем Анат-Яху.

Возможно, что и в Силоме, тогдашней столице яхвизма, во время правления первосвященника Илии также соблюдали культ Астарты. Ибо мы читаем в Первой книге Царств (глава 2, стих 22): "Илий же был весьма стар, и слышал все, как поступают сыновья его со всеми израильтянами, и что они спят с женщинами, собиравшимися у входа в скинию собрания". Исаия, как можно судить по его пророчеству (глава 8, стих 3), отправился в Иерусалим в один из ханаанских храмов, чтобы иметь ребенка от жрицы богини Астарты. При царе Соломоне в Иерусалимском храме наряду с Яхве чтили также Ваала и Астарту, которым поставили отдельные жертвенники. Даже при возрождении яхвизма, в царствование Иосии и после его смерти в 609 году до нашей эры, не удалось подавить культа ханаанских богов. Это подтвердил, к собственному удивлению, пророк Иеремия, когда он появился в Иерусалиме, разоренном египтянами и вавилонянами. Иеремия встречал на улицах детей, собиравших "топливо для костров", которые их отцы намеревались разжечь в честь "богини неба", в то время как женщины пекли священные лепешки с выдавленным на них изображением Астарты. В ответ на упреки Иеремии люди объясняли, что должны приносить жертвы богине, дабы она щедрее наделяла их пищей. Они жаловались, что с тех пор, как Иосия попытался подавить культ Астарты, их преследуют одни несчастья: Иерусалим опустошили халдеи, одну часть жителей увели в Месопотамию, а другая вынуждена искать приюта в Египте. Объяснение Иеремии, что эти катастрофы и несчастья являются наказанием за отступничество от религии Яхве, не нашло ни малейшего отклика у отчаявшихся иудеев. Влияние ханаанской религии, естественно, оставило свою печать на библейской литературе. Так, например, в псалме двадцать восьмом отчетливо видны следы старого угаритского гимна. На это указывают поразительные совпадения в общих идеях, в названиях упомянутых там сирийских мест-костей, а также влияние угаритского языка. Стихи двенадцатый – пятнадцатый в пятнадцатой главе Книги пророка Исаии являются дословными цитатами из мифологической угаритской поэмы, найденной в Угарите. Известно также, что некоторые библейские изречения скопированы с ханаанских образцов. Часть исследователей пришла также к выводу, что Песнь песней – это собрание обрядовых песен в честь бога Фаммуза.

В связи с этим мы вправе спросить: каким чудом в таких условиях уцелела Моисеева религия? Прежде всего надо помнить, что израильтяне, воздавая почести ханаанским богам, никогда до конца не отступали от бога своего племени. Во многих местностях святилища Яхве и Ваала находились рядом. Некоторые цари, например Ахав и Соломон, построили святилища для ханаанских богов, что, однако, не мешало им по-прежнему оставаться последователями Яхве. Таким образом, это был совершенно явный политеизм, в котором Яхве, в зависимости от обстоятельств, занимал менее или более почетное место в плеяде других богов. В тот период великого смятения, вероятно, существовали круги непримиримых последователей Яхве, которые не дали себя увлечь общей волне отступничества и даже не раз порывались активно защищать свою религию. Когда супруга царя Ахава, Иезавель, преследовала пророков яхвизма, царский слуга Авдий "взял сто пророков, и скрывал их, по пятидесяти человек, в пещерах, и питал их хлебом и водою" (3 Царств, глава 18, стих 4). Помимо жрецов и левитов старую Моисееву веру поддерживали в известной мере братства набожных людей, приносившие обеты Яхве. Мы уже знаем назореев, поскольку к ним принадлежал Самсон. Назореи не пили вина, не стригли волос, не ели блюд, считавшихся ритуально нечистыми, и не смели прикасаться к мертвым. Значительно более интересным было братство рихавитов. Это – потомки Ионадава, сына Рихава, который в царствование Ахава истреблял служителей Ваала. Рихавиты не пили вина, не обрабатывали землю и не разводили виноград, жили в шатрах и вели первобытную жизнь пастухов, осуждая урбанизм ханаанеян и вытекающие из него дурные общественные и религиозные последствия. Разумеется, стремление сохранить пастушеский строй времен Моисея было всего только анахронизмом, и поэтому братство рихавитов не добилось особой популярности среди израильтян. Позднее, в правление иудейского царя Иосии (640-609 годы до нашей эры), иерусалимские священники перешли в мощную атаку на отступников. Они стремились ввести теократический строй и фактически осуществлять власть от имени Яхве. По сути дела, они преследовали политические цели, а в религиозных поучениях настаивали на внешних формах культа и соблюдении религиозных обрядов и ритуала. Только под влиянием морального учения пророков израильтяне постепенно довели свою религию до степени чистого этического монотеизма. В их верованиях Яхве становится универсальным, единственным богом во вселенной. Таким образом, древнееврейский монотеизм является довольно поздним и конечным результатом трудного исторического пути через века скитаний, страданий и политических катастроф.

В эпоху судей Израиль пережил период гражданских войн и ослабления религиозного единства. Потрясающую картину этих внутренних отношений дают нам, в частности, три сказания: о резне потомков Ефрема у иорданского брода, об истреблении почти всего племени Вениаминова и о кровавом государственном перевороте Авимелеха.

Последнее сказание заслуживает особого внимания, так как здесь мы находим дополнительные сведения о классовой структуре израильского общества и политических течениях, которые являются провозвестниками последующего монархического строя. В Книге судей (глава 8, стих 22) мы читаем:

"И сказали израильтяне Гедеону: владей нами ты и сын твой и сын сына твоего;

ибо ты спас нас из руки мадианитян". Гедеон не принял предложенной ему царской короны, хотя фактически стал наследственным владыкой. В своей столице он управлял как самый типичный восточный деспот и содержал гарем наложниц, от которых прижил семьдесят сыновей. Почему же в таком случае он не пожелал формально принять царский титул? Не подлежит сомнению, что среди израильтян тогда существовала определенная группа лиц, видевших в монархическом строе единственный выход из анархии и спасение от гибели. По их мнению, только центральная власть могла объединить израильские племена в общий фронт против растущей угрозы со стороны враждебных им ханаанских народов. Но монархисты, видимо, были в меньшинстве. Широкие народные массы боялись деспотизма и судорожно цеплялись за племенной сепаратизм. Гедеон, вероятно, считался с этими настроениями и поэтому отверг корону. Впрочем, он мог себе это позволить, поскольку благодаря своему личному авторитету он и так обладал неограниченной властью над подчиненными ему племенами.

История Авимелеха показывает нам, как сильна была оппозиция против монархической идеи и в каких общественных слоях она укоренилась глубже всего. Авимелех, собственно говоря, был не царем, а узурпатором, захватившим власть при помощи своих родных в Сихеме. На полученные от них средства он навербовал наемников, затем вырезал своих сводных братьев и установил небывало кровавый режим. Однако он продержался на троне только три года. Сигнал к восстанию дал тот самый город Сихем, который совсем недавно так активно помогал ему совершить государственный переворот. Почему именно его родной город? Если мы внимательно прочитаем соответственные строки Библии, то получим исчерпывающий ответ на этот вопрос. В Книге судей (глава 9, стих 6) сказано;

"И собрались все жители сихемские и весь дом Милло, и пошли и поставили царем Авимелеха..."

На самом деле Милло был не домом, а аристократическим кварталом, в известной мере соответствующим греческому акрополю. Археологи открыли такие кварталы не только в Сихеме, но и в Иерусалиме, и в других палестинских городах. Это была земляная площадка, замощенная камнем и окруженная оборонительной стеной, за которой стояли дворцы вельмож и аристократических семейств.

Итак, нашелся ключ к загадке. Прежде всего, мы узнаём, до какой степени уже в ту пору было расчленено в классовом отношении израильское общество. Из этого сообщения вдобавок неукоснительно вытекает, что монархистами были главным образом представители привилегированных слоев и что именно они возвели на трон Авимелеха. Все сомнения в атом отношении устраняют стихи двадцать третий и двадцать четвертый вышеназванной главы Книги судей. Там сказано, что "не стали покоряться жители сихемские Авимелеху, дабы таким образом совершилось мщение за семьдесят сынов Иеровааловых, и кровь их обратилась на Авимелеха, брата их, который убил их, и на жителей сихемских, которые подкрепили руки его..."

Словом, бунт города Сихема был народным восстанием не только против узурпатора, но и против режима олигархии. Следовательно, он носил отчетливый характер социальной революции. Как можно судить по его описанию, народ боролся с необычайным ожесточением и презрением к смерти. О всеобщем народном характере восстания нам говорит также тот факт, что в борьбе принимали участие не только мужчины. Авимелеха смертельно ранила женщина, бросившая в него обломок жернова с вышки осажденной башни. После падения Авимелеха пройдет ещё много времени, прежде чем израильские племена вновь решатся выбрать себе царя. Они пойдут на это только перед лицом растущей опасности со стороны филистимлян. Но даже и тогда, как можно судить по истории Самуила, оппозиция монархии была по-прежнему сильной и активной.

Хотя Книга судей в дошедшей до нас редакции является произведением относительно поздним, мы находим в её тексте немало веских доказательств, что основой для него не раз служили древние исторические документы.

Для примера приведем сказание о Деборе, израильской пророчице и поэтессе. Источником этого сказания были два разных и даже противоречивых по содержанию документа:

рассказ в прозе о царе Иавине, жестоко угнетавшем израильтян, и его военачальнике Сисаре и победный гимн пророчицы Деборы. В прозаическом изложении царь асорский Иавин является главным противником Израиля, а Сисара всего лишь его подчиненный. Зато в стихах Иавин вообще не назван, а Сисара выступает как суверенный владыка. Решительно не сходятся и версии о гибели Сисары: в прозаической части он гибнет страшной смертью, во сне, а в поэме его убивают, подкравшись сзади, в тот момент, когда он безмятежно пьет молоко.

Лингвистический анализ текста установил, что приписанный Деборе мрачный гимн победы, насыщенный бряцанием оружия и все же заканчивающийся удивительно человеческой интонацией (рассказ о мучительном беспокойстве матери Сисары), является одним из самых старых памятников древнееврейской литературы. Предполагается даже, что он возник одновременно с описываемыми событиями и поэтому дает подлинную картину жизни израильтян в самый ранний период их колонизации Палестины.

Очень древние источники лежат и в основе сказания о трагедии Иеффая, в силу обета принесшего любимую дочь в жертву Яхве. Это ритуальное жертвоприношение безусловно относится к прадревней истории человечества.

Некоторые исследователи, смущенные тем обстоятельством, что библейский герой совершил столь варварский поступок, выдвинули гипотезу, будто дочку Иеффая вовсе не лишили жизни, а посвятили в весталки в одном из нелегальных храмов Яхве. По мнению этих исследователей, траурное шествие израильтянок, оплакивающих смерть девушки, на самом деле есть не более чем заимствованный у ханаанеян обряд в честь богини плодородия Астарты. Однако ортодоксальные комментаторы Библии никогда не толковали жертву Иеффая в символическом смысле. Еврейский историк Иосиф Флавий (первый век нашей эры) и так называемый Вавилонский талмуд (шестой век нашей эры) понимали жертву Иеффая буквально, как подлинный исторический факт. Хотя Библия сурово осуждает человеческие жертвы, считая их чудовищным преступлением, поступок Иеффая не был единичным. Так, пророк Самуил разрубил на части царя Агага перед жертвенником Яхве, а Давид повесил семерых сыновей Саула, чтобы отвратить голод. Разумеется, было бы нелепо подходить к этим фактам с позиций наших сегодняшних моральных представлений или этических норм пророков периода сложившегося монотеизма. Не следует забывать, о какой древней эпохе идет здесь речь. Ведь это были двенадцатый, одиннадцатый или десятый века до нашей эры, век Ифигении и Клитемнестры, Троянской войны и участника этой войны – критского царя Идомея, который принес Посейдону в жертву своего сына в знак благодарности за спасение от морской бури. Тогдашние древнееврейские племена в духовном развитии стояли не выше и не ниже других народов своей эпохи, в том числе дорийцев или ахейцев.

Очень интересным примером объединения в одном сказании старых и более новых мотивов служит прелестная легенда о верной Руфи. Многочисленные арамейские обороты в тексте говорят о том, что легенда возникла очень поздно, предположительно уже после вавилонского пленения. Некоторые исследователи Библии пришли к выводу, что история Руфи является своего рода политическим памфлетом, в аллегорических образах выражающим протест против драконовских распоряжений Ездры и Неемии, не только не признававших смешанные браки, но даже изгонявших из Иерусалима женщин чужеземного происхождения, вышедших замуж за евреев. Автор легенды хотел напомнить иудейским фанатикам, что Руфь, прабабка величайшего израильского царя Давида, была моавитянкой и, следовательно, смешанные браки осуждались несправедливо. Если так оно и было в действительности, то автору легенды все-таки пришлось воспользоваться гораздо более древней легендой на ту же самую или сходную тему, ибо в послевавилонскую эпоху описанные в сказании о Руфи обычаи уже вышли или выходили из обихода. Ещё один пример. Право на оставленные на стерне колосья было древней привилегией бедняков, вдов, сирот и путников, закрепленной ещё в Моисеевых законах. Однако после того, как израильтяне стали селиться в городах и усилилась классовая рознь, этот старинный обычай редко соблюдался. Некоторые пророки, в особенности Амос, Исаия и Михей, осуждали богачей за угнетение бедняков. "Выслушайте это, алчущие поглотить бедных и погубить нищих",восклицает Амос. Изображенные в легенде идиллические общественные отношения, при которых земледельцы живут в патриархальной гармонии со своей челядью и полны сочувствия к бедным, уже тогда были анахронизмом. Другой узаконенный обычай, описанный в сказании о Руфи, был ещё более старым. Мы имеем в виду так называемый левират, согласно которому брат умершего мужа должен был жениться на бездетной вдове. В случае его отказа вдова могла добиваться своих прав по суду. Руфь вышла замуж за Вооза в силу закона левирата, который продержался среди израильтян до первого века до нашей эры

Однако в послевавилонскую эпоху уже не существовало связанной с левиратом процедуры, предписывающей человеку, который не пожелал жениться, снять свой башмак в знак того, что он уступает права на вдову в пользу ближайшего родственника. Этот давно уже забытый формальный жест имел бытовое обоснование в те времена, когда ещё не было письменности и зафиксированных юридических актов. Кстати, в своей самой старой форме обычай этот был чреват весьма бурными последствиями. Если родственник отказывался выполнить свой долг, вдова силой снимала с него башмак, плевала ему в лицо и таким путем выставляла его на посмешище перед всем обществом. Коснувшись наиболее любопытных аспектов Книги судей, мы намеренно отодвинули на самый конец обсуждения образа Самсона, поскольку его история служит как бы введением к истории Самуила, Саула и Давида. Самсон, несомненно, фигура легендарная. Некоторыми чертами он напоминает шумерского Гильгамеша и греческого Геракла. Ученые даже подозревают, что первоначально Самсон был мифологическим божеством у племен, поклонявшихся солнцу; в Ханаане было много последователей этого культа. Имя Самсона этимологически выводится из древнееврейского слова "шемеш" и вавилонского "шамшу", что означает "солнце". Кроме того, известно, что в Бет-Шемеше, на небольшом расстоянии от родной деревни Самсона, находился храм, посвященный богу солнца. Стало быть, не исключено, что прообразом Самсона был какой-нибудь божок, популярный у ханаанеян. Все вышесказанное вовсе не означает, будто этот библейский герой не является творением древнееврейской фантазии. Отчаянный, задиристый забияка, неисчерпаемый в проделках хват-детина, детски наивный богатырь – какая же это великолепная, типичная народная фигура! В его фортелях и жизненных передрягах выявляется грубый юмор древнееврейских пастухов и характерное для Востока пристрастиe к приключенческим легендарным сказаниям.

Народ дарил Самсона симпатией, с удовольствием рассуждал о его любовных приключениях и с чувством веселого удовлетворения следил за тем, как он расправлялся с ненавистными филистимлянами. В образе Самсона по-своему отражалось тогдашнее, ещё слабое политическое самосознание израильтян. Ведь Самсон не является вождем, который, подобно другим судьям, организует сопротивление угнетателям. Его стычки с филистимлянами носят характер одиночной, партизанской борьбы фанатика, который хочет отомстить за испытанные или мнимые оскорбления. Его действия продиктованы не столько патриотизмом, сколько желанием свести личные счеты. И только в конце сказания образ Самсона отчетливо возвеличивается, становится героическим и подлинно трагическим. В этом глубоко волнующем финале как бы содержится предвестье наступающих новых времен, когда перессорившиеся израильские племена перед лицом растущей филистимской опасности поймут наконец, что им необходимо объединиться для общей борьбы за свободу. По воле своих родителей Самсон был связан обетом назорея ещё с младенчества. Однако он соблюдал только внешние требования назорейства: не стриг волос и не пил вина. Помимо этого, в своем поведении он никогда не руководствовался религиозными мотивами. Таким образом, о Самсоне не скажешь, что он был борцом за яхвизм. В любовных авантюрах с филистимлянками, в партизанских вылазках в одиночку, в кровавых приключениях, крайне сомнительных с моральной точки зрения, он ведет себя как дикарь, как язычник! Самсон не был ни мудрым судьей, ни вождем своего племени, ни религиозным человеком, отличающимся богобоязненностью.

Поэтому следует удивляться, что редакторы Библии включили его историю в канонические книги, выставляя его в известной мере как образец для подражания. И не только включили, но с грубым натурализмом изобразили вещи, которые, по совести говоря, не вполне пригодны для "писания", именуемого "священным". Мало того, в сказании о Самсоне они на редкость снисходительно трактуют многочисленные любовные похождения израильтянина с женщинами иноземного происхождения и с нескрываемым удовлетворением одобряют его дикарские проделки.