Текст книги "Раз год в Скиролавках"

Автор книги: Збигнев Ненацкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 51 страниц)

О деревне,которая называется Весь Мир, и о том, что произошло

В июне, сразу после проливного дождя, Юстына Васильчук нашла в кустах сирени за своим домом мокрую курицу с золотистыми крыльями и розовым гребешком. Может быть, это была ее собственная курица (у нее их было так много, что она не помнила, как которая выглядит), но эта сразу показалась ей Клобуком, потому что очень ей хотелось иметь Клобука. Поскорее она схватила мокрую курицу и отнесла на чердак, где давно приготовила бочку с соломой и пером. Посадила Клобука в теплое перо, накормила его яичницей с корейкой, и птица сразу сладко заснула. На всякий случай, чтобы Клобук не передумал и не пошел к кому-нибудь другому, она привязала его к балке на очень длинную веревку. Потом, страшно счастливая, что у нее уже есть Клобук, она принесла снизу зеркальце, придвинула к бочке старый ящик, и, усевшись на него, стала разглядывать себя в зеркальце.

На чердаке было серо, потому что окошко, маленькое и запыленное, не пропускало много света. Однако Юстына видела свое лицо очень четко и еще раз убедилась в том, что она – красивая женщина. Но, будто бы ей было мало этого знания, она расстегнула белую блузочку, вынула свои белые груди и, взвешивая каждую из них на ладони, ласкала пальцами кораллики сосков, рассматривала их в зеркальце, улыбаясь себе припухшими губами. А когда Клобук пошевелился в бочке, она склонила к нему лицо и прошептала: «Я буду тебя поить и кормить, буду тебя гладить. А ты мне дашь за это доктора, чтобы он прикасался ко мне своими пальцами». Шептала она долго, страстно, то громче, то снова тише, почти неслышно, пока ей не сделалось жарко от этого шепота и не закружилась голова; сладость и упоительное бессилие слетели на нее, она не могла встать и так, возле бочки с Клобуком, пробыла до сумерек.

В это время доктор возвращался из далекой поездки, из города, где в паспортном бюро сдал документы на выезд в дальние страны. Неглович увидел погруженный в темноту дом Юстыны, и, словно дошли до него ее заклятья, он подумал о ней с болезненной спазмой в сердце, с тоской, сильной, как запах скошенного луга. Не знал доктор, что он оказался во власти женских чар, проехал на машине мимо дома Юстыны, свернул на дорогу к полуострову, а эту тоску счел тем самым чувством, которое всегда посещало его в это время года. Ведь везде было известно, даже в паспортном бюро, что в июне в докторе Негловиче оживало желание что-то изменить в своей жизни, уехать в далекие края или полететь самолетом, посмотреть на чужие лица и на чужие дела. Сам шеф паспортного бюро, подполковник Крупа, открывал по этому случаю обитые кожей двери своего кабинета и приглашал его к себе для разговора. Оба они – Крупа и Неглович – много лет назад год служили водном полку: Крупа – поручиком, командиром взвода, Неглович – врачом.

– И куда на этот раз вы собрались, доктор? – вежливо спрашивал подполковник Крупа, усаживая Негловича в мягкое кресло перед своим столом. – В Америку или в Африку? В Австралию или в Австрию?

– В Копенгаген, – сообщил Неглович. – Сын мой, Иоахим, будет там давать концерты в сентябре или октябре. Я бы хотел оформить паспорт немного раньше, чтобы получить визу, купить билет на самолет. Не люблю ничего делать в последний момент. Заполненный бланк у меня с собой.

Похвалил подполковник Крупа предусмотрительность доктора, который, не желая обрекать себя на горячечную спешку, уже в июне сдает документы, хоть только в сентябре, а то и в октябре собирается поехать к сыну. Потом он в деликатной форме напомнил доктору, что уже десять лет, с тех пор, как подполковник Крупа руководит паспортным бюро, Неглович каждый год в это время приносит заполненный бланк, потом получает паспорт с красивым орлом на обложке, штемпелюет его визами разных стран – и никуда не едет.

– Вы подумайте, доктор, – в конце концов немного рассердился подполковник Крупа, – что было бы, если бы каждый гражданин обращался к нам за паспортом, проштамповывал его визами, а потом возвращал нам, никуда не выезжая? Наша ответственная работа потеряла бы тогда всякий смысл. Я понимаю, что вам наплевать на паспортное бюро, но вы проявляете и отсутствие уважения к доверию, которое вам оказало правительство его королевского величества короля Швеции, ее королевского величества королевы Великобритании и так далее, и так далее.

– На этот раз выеду, это уж точно, – пообещал доктор. – Правда, ненадолго, но выеду.

– Хотя бы на один день, – умоляюще проговорил подполковник Крупа, принимая от доктора его документы.

На обратной дороге, ведя свой старый автомобиль, доктор задумался над словами подполковника Крупы и пытался объяснить себе, почему он столько раз хотел выехать, а в конце концов никуда не ехал. Была ли причина в нем самом или вне его? Какая внутренняя сила приказывала ему каждый год заполнять длинный бланк, даже брать в руки паспорт, и какая сила запрещала ему выезжать или попросту возвращала его с дороги? Конечно, всегда находились какие-нибудь реальные причины, которые делали поездку невозможной – чья-нибудь болезнь, отзыв из отпуска потому, что некем было заменить его в Трумейках, наконец, внезапное отвращение к особе, с которой он должен был где-то в далеком свете встретиться. Но это скорее были предлоги, он хватался за них неожиданно, чтобы в последнюю минуту отказаться от поездки. Может быть, здесь скрывался род невроза, страх перед новыми пейзажами, перед знакомством с новыми городами и новыми людьми. Или вообще равнодушие к тому, что происходило где-то далеко и касалось совершенно незнакомых ему особ, полное отсутствие любопытства к тому, как они живут, в каких квартирах, что чувствуют другие люди в далеком мире. Он прочитал в какой-то книжке, что благодаря телевидению весь мир стал похож на маленькую деревню, где все между собой знакомы, заглядывают друг к другу через забор, принюхиваются к запахам из кухни соседа, сплетничают друг о друге, ходят в гости, все время на что-то обижаются и вечно ходят надутые один на другого. А раз так, то зачем покидать маленькую деревню по имени Скиролавки, чтобы очутиться в другой маленькой деревне по имени Весь Мир?

«На этот раз наверняка поеду, чтобы услышать первый заграничный концерт Иоахима», – твердо решил доктор.

И он так убежденно сообщил об этом Гертруде Макух, что она сразу начала собирать ему чемодан, а о предстоящей поездке доктора рассказала пани Басеньке, Порвашу и другим. Тотчас же пани Басенька размечталась, какой замечательный подарок привезет ей доктор из-за границы. Порваш советовал доктору, чтобы из Копенгагена он заскочил в Париж, потому что это близко, и там навестил бы барона Абендтойера, заверив его, что художник Порваш рисует для него все новые картины. И даже писатель Непомуцен Мария Любиньски почти поверил, что на этот раз доктор наверняка выедет.

Но в Скиролавках случилась вещь страшная, и на лавочке перед магазином старый Крыщак сказал своим приятелям:

– Доктор поедет. Но к нам уже не вернется.

После того, что случилось, каждому было ясно, что человек справедливый имел право навсегда покинуть Скиролавки, пешком или на машине, или улететь куда-нибудь на самолете. А летя в вышине, он должен отвернуться от оконца, чтобы даже сверху не взглянуть на маленькую деревню. И это не только потому, что таких маленьких деревень с самолета не увидишь, но и потому, что смотреть на нее не стоит.

В лесу возле Скиролавок снова нашли убитую девушку.

ТОМ 2

В маленькой польской деревушке Скиролавки, затерянной среди озер, лесов и болот, убили девочку, тринадцатилетнюю Ханечку. Убийство было совершено на сексуальной почве, поэтому следователи капитан Шледзик и майор Куна стараются изучить именно эту сторону жизни людей из деревни. То, что убил кто-то свой, всем понятно: с чужим Ханечка не пошла бы в лес.

О Скиролавках ходят разные слухи – например, что здесь существует древний обычай раз в году совершать обряд кровосмешения на старой мельнице. Правда это или нет – неизвестно, потому что в деревне об этом говорить не принято. Люди здесь живут разные.

Юстына Васильчук, молодая вдова. Плотник Севрук и его конкурент в копании могил на кладбище, Шчепан Жарын. Лесничий Турлей и его жена, учительница Халинка. Зофья Пасемко, ее муж и сыновья, один из которых, Антек, провинился и теперь платит алименты хромой Марыне. Прекрасная ветеринарша Брыгида, которая родила дочку и никому не сказала от кого... Но ближе всего те, кто прочитал первый том, познакомились с доктором Негловичем, писателем Любиньским и художником Порвашем. Доктор одинок, его жена много лет назад погибла в авиакатастрофе, оставив ему сына, Иоахима. У сына обнаружились музыкальные способности, и его забрал к себе дед, чешский дирижер. Доктор, как когда-то его отец, считается самым справедливым и авторитетным человеком в деревне. Убийство маленькой Ханечки он счел вызовом себе и начал самостоятельно искать преступника.

Писатель одержим мыслью написать правдивую повесть о прекрасной Луизе – сельской учительнице, которая полюбила лесника-стажера. Кроме того, по примеру старых писателей ему хочется быть духовным лидером среди сельчан, но все его попытки сблизиться с народом пока заканчиваются неудачно.

Художник – самый бедный человек в деревне. Он пытается прожить, продавая свои картины (а рисует он исключительно тростники над озером), и от голодной смерти его иногда спасает только ужин у писателя или доктора.

В романе есть еще один персонаж – Клобук, древняя сказочная птица. Мазурская легенда говорит о том, что если кто поймает Клобука, устроит ему гнездо в бочке с пером и накормит яичницей, тому он будет верно служить.

Много раз речь шла и об истории северных польских земель. Наверное, стоит знать, что описанные в романе племена бартов и баудов, которые когда-то заселяли окрестности озера Бауды, на самом деле – мазуры и вармяры, ставшие впоследствии одни – католиками, другие – протестантами. Поэтому одни люди. в Скиролавках ходят в костел, к ксендзу Мизерере, а другие молятся в доме богатого крестьянина Шульца, когда в деревню приезжает пастор Давид Кнотхе.

Заканчивается первый том тем, что неподалеку от дома доктора в лесу снова нашли убитую девушку.

О том,что человек раздвоен и сам себе противоречит

В трехстах метрах от болота, на котором зимовала кабаниха с поросятами и засел в трясине старый танк, в полукилометре от дома доктора и в двадцати шагах от шоссе была продолговатая яма, откуда много лет назад выкапывали саженцы. Вокруг рос буковый лес с густым подлеском, мало кто заглядывал в это место, потому что тут не было ни черники, ни малины. Именно в этом месте спрятался лесоруб Павел Ярош, когда увидел на лесной дороге машину старшего лесничего Кочубы. Минувшей ночью Ярош слишком много выпил, в голове у него все еще крутило, и поэтому он опоздал на работу на вырубках. Если бы Кочуба заметил его в таком состоянии – не видать бы Ярошу премии. Вот он и метнулся в лес и спрятался в яме, оставшейся после саженцев.

Налитые кровью глаза Павла Яроша высматривали между деревьев старшего лесничего, во рту у него был тошнотворный вкус выпитой вчера водки, лес пропах алкоголем, но еще сильнее был запах, который шел из ямы, оставшейся после саженцев. Осмотрелся Павел Ярош и увидел, что из-под слоя земли и засохших листьев высовываются две истлевшие человеческие ноги. Со страшным криком он выскочил из ямы и, забыв про опасность потерять премию, отдался в руки старшего лесничего Кочубы. А тот, собственными глазами увидев то ужасное, что заметил Ярош, забыл сделать разнос лесорубу и из лесничества Блесы тотчас же позвонил коменданту отделения милиции, старшему сержанту Корейво.

Часом позже яма, оставшаяся после саженцев, уже была оцеплена милиционерами из Трумеек, через два часа приехали майор Куна и капитан Шледзик, а вместе с ними группа с врачом, фотографом и другими специалистами из области криминалистики. И хоть никого из деревни к яме не допустили, в Скиролавках стало известно, что лисы выкопали из земли останки обнаженной девушки, у которой на шее был затянут бюстгальтер. Под слоем листьев нашли ее зимние сапоги, шерстяное платье, толстые колготки, свитер, болоньевую куртку, сумочку с документами и немного денег. Зимняя одежда, а также далеко зашедшее разложение трупа говорили о том, что девушку убили поздней осенью или зимой, а документы сообщали, что она родом из маленькой деревни в далеких краях, откуда в конце ноября в милицию заявили о ее исчезновении. Почему девушка с другого конца страны оказалась возле Скиролавок и к тому же вблизи полянки, где таким же способом убили маленькую Ханечку – никто в деревне объяснить не мог, ответ на это должны были найти два офицера криминальной службы.

Труп девушки уехал в пластиковом мешке. Покинули деревню и работники следственной группы, и только майор Куна и капитан Шледзик ходили от избы к избе расспрашивая, не видел ли кто-нибудь из деревни эту девушку живой в ноябре прошлого года, или, может быть, раньше. Не знал ли ее кто, не приглашал ли к себе, не слышал ли, что она гостила у кого-нибудь другого. Навестили они и доктора Негловича, который жил ближе всех к этой страшной яме, но он заявил, что девушку, показанную ему на фотографии с удостоверения личности, он никогда в жизни не встречал.

На следующий день доктор был в таком плохом настроении, что несколько пациентов предпочли тихонько сбежать из поликлиники, чтобы прийти за советом по поводу своих недомоганий в другой раз. Некоторые должны были, к сожалению, остаться – например, один тракторист из деревеньки возле Трумеек, который по пьянке наехал на тракторе на стену своего хлева и поломал себе ребра; однако, боясь потерять права, он два дня просидел дома, пока алкоголь у него из тела не выветрился. Этому трактористу доктор чуть было не дал по морде, не глядя на то, что тот из-за страшной боли то и дело чуть ли не терял сознание перед кабинетом. Так же он принял молодую женщину из Ликсайнов, которая спустя неделю после родов взялась за стирку, десять швов у нее разошлось, а она вместо того, чтобы идти к врачу, еще неделю тянула, пока у нее вся промежность не нагноилась. Мать этой молодой женщины доктор назвал курвой, что соответствовало, правда, действительности, потому что многие ее таковой считали, но подобных слов нельзя произносить в поликлинике. Люди понимали, что это из-за убитой девушки доктор так сердится на всех.

Вечером, перед ужином, явился к нему капитан Шледзик и начал так:

– Вы знаете здесь всех людей, доктор...

Неглович оборвал его и, нервно расхаживая по салону, громко заговорил:

– Никого я не знаю, капитан. Здесь прошла моя молодость. Здесь я живу и лечу тех, кому уже исполнилось четырнадцать. Мы говорим друг другу «Добрый день», говорим друг другу «До свидания», беседуем о том и о сем, шутим, смотрим в глаза. Но если по правде, то мы друг друга не знаем.

– Да, да, абсолютно с вами согласен, – вежливо поддакивал Шледзик. – Никогда нельзя говорить, что какого-то человека ты знаешь вполне, потому что можно совершить большую ошибку. Но для таких людей, как я, это значит – для милиционеров, имеет значение и то, что один человек немного знает другого человека. Этого «немного» иногда бывает вполне достаточно, чтобы указать на преступника, а также доказать его вину. Человек – это большая загадка, об этом часто пишет пан Любиньски в своих повестях. Я и с ним согласен, хоть и не совсем. Человек бывает загадкой, пока мы не соберем о нем необходимого количества сведений. Для меня каждый человек – это существо неоднозначное, но в то же время в определенном смысле так оно и есть. Поскольку он неоднозначен, в нем уживаются различные противоречия, и он не раз может проявить их в озадачивающих нас поступках. Но как существо однозначное, то есть сформировавшееся определенным образом, он совершает свои противоречивые поступки только в определенных рамках. Выражаясь яснее, человек является загадкой до определенной степени, и озадачить нас он может тоже до определенной степени. Если бы мне кто-то сказал, что вы вчера с помощью шеста перепрыгнули через забор высотой пять метров, чтобы ограбить банк, я бы не поверил. Я был бы склонен искать грабителя скорее среди олимпийских чемпионов по прыжкам с шестом. Весь мир, пане доктор, это одна большая загадка, но я все же знаю, что у вас я получу ужин, и даже догадываюсь, чем вы меня угостите. Я не знаю вас так уж глубоко и полно, но я успел познакомиться с вашим гостеприимством. Вы не выбрасываете милиционеров за двери в пору ужина. А опрашивая рыбаков, я наткнулся на Гертруду Макух, которая покупала у них линя. Она мне сказала, что доктор любит на ужин свежего линя. Вот я и думаю, что жареный линь будет на ужин сегодня, а не завтра, потому что доктор любит свежего линя.

– Через минутку мы съедим этого линя, – улыбнулся Неглович. – А в свою очередь, мне интересно, читаете ли вы философов? У Паскаля я встретил фразу: «Человек раздвоен и противоречит сам себе».

– Я не читаю философов, – вежливо ответил Шледзик. – Но я знаю, что каждую вещь можно поделить различными способами: вдоль и поперек и даже наискосок. Однако как бы ни делить и как бы эти поделенные части ни были противоречивы, всегда можно на основании одного кусочка представить себе второй кусочек и восстановить целое.

– Правильно, – согласился доктор. – Достаточно одного кусочка жареного линя, и сразу видно, как выглядел целый линь.

– Понятно, доктор, что если бы я не встретил у рыбаков Гертруду Макух и не узнал от нее, что вы любите на ужин, это блюдо было бы сюрпризом для меня. Удивил бы меня и факт, что вы сами подаете на стол этого линя, я ведь мог предполагать, что это сделает Макухова. Но когда я к вам ехал, то видел, как она шла к своей избе, а немного представляя себе обычаи этого дома, я знаю, что она только готовит ужин, а вы сами его потом берете. Я говорю это с той целью, чтобы выразить мысль, что человек до тех пор является загадкой, пока у нас нет о нем достаточного количества информации. Говорят, доктор, что добро и зло бывают в человеке перемешаны не правдоподобным образом. Это верно. Зло и добро перемешаны в человеке, но только до определенной степени. Комендант Освенцима Гесс, который погубил несколько миллионов людей, ни одного узника не убил лично, ни одного даже не ударил, а у себя дома был просто предупредительно вежлив с прислугой, состоящей из заключенных. Этот человек не составляет, вопреки тому, что о нем говорят, никакой загадки. Если бы он любил убивать собственноручно, он годился бы только в лагерные надсмотрщики, а не в коменданты фабрики смерти. Там требовался менеджер смерти, хороший организатор, а не садист. Обычному садисту хватает одной, двух, даже десяти жертв для издевательств. Перед миллионами он был бы растерян и беспомощен.

– У нас убили двух девушек, – перебил его доктор.

– Я знаю. И пришел к вам, чтобы вы помогли мне найти убийцу. Неглович пожал плечами и вышел в кухню. Вернулся он с тарелками и блюдом, на котором лежали кусочки жареного линя.

Какое-то время они ели в молчании, осторожно, чтобы не подавиться костью. За чаем Шледзик сказал:

– Так ведь не бывает, доктор, что идет по дороге через лес человек, в котором добро и зло перемешаны в равных дозах, видит маленькую девочку или девушку-подростка, внезапно хватает ее за горло и убивает. По лесам и по дорогам ходят на свете тысячи девушек, они минуют тысячи мужчин, существуют сотни оказий, чтобы совершить убийство по сексуальным мотивам, а однако только в относительно редких случаях доходит до чего-либо подобного. Тот, кто сделает это, человек не обычный, а некто по-своему выдающийся. Он может быть обычным для своего окружения, где никогда не пытались глубже его узнать, где не обладают достаточной информацией об этом человеке или не умеют воспользоваться той информацией, которую имеют. Но для внимательного наблюдателя некий род необычайности должен быть заметен. Добро и зло не так перемешаны в таком человеке, как во многих других. В этом типе зла больше, чем добра, и оно должно каким-то способом проявляться. У человека, который убил двух девушек, моральные тормоза не могут быть в порядке. Вы ведь не думаете, что моральные тормоза могут быть исправными в одной области человеческой деятельности, а в другой области подводят? Когда мы находим тело убитой девочки, мы иногда слышим голоса: «Это мог сделать каждый». Не правда, доктор. Милиция начинает кропотливую работу с изучения преступной среды, притонов, жилищ людей развращенных и опустившихся и только потом охватывает своими подозрениями все более широкие круги, обращая внимание на людей честных и порядочных. Кто честен и порядочен по представлениям людей из Скиролавок? Порядочен ли и честен тот, кто лишь время от времени напивается до беспамятства, скандалит на всех публичных гуляньях, колотит жену раз в неделю, а не четыре раза? Может быть, тут считают негодяем человека, у которого, кроме жены, масса любовниц, а примерным – того добряка, которого бьет и которому изменяет жена, но на другую он даже не взглянет. Вы понимаете, доктор, что нас интересует не тот негодяй, а этот добряк. В человеке, который убил тех двух девушек, скрываются огромные запасы ненависти к женщинам. Он их не только душит, он топчет их, ломает им ребра, выламывает пальцы. Но в нормальное сношение с ними не вступает, его удовлетворяет само жестокое убийство. Доктор, нас интересует свежий взгляд на людей из Скиролавок: взгляд, который выходил бы за рамки принятых здесь понятий добра и зла, порядочности и греховности.

– Слушаю вас, – поощрил его доктор.

Он пересел в кресло возле торшера и закурил сигарету. Шледзик вынул из кармана толстый блокнот, открыл, но, не заглядывая в него, говорил с прикрытыми глазами, будто бы хотел вызвать в воображении образ убийцы.

– Девушке, которую нашли в яме, оставшейся после саженцев, было девятнадцать лет, она была маленькая и худенькая. Двадцать второго ноября прошлого года она поехала на свадьбу своей двоюродной сестры в деревню, которая находится далеко на севере страны. Только один день она была на свадьбе, потом, обидевшись на кого-то – кажется, на ту свою двоюродную сестру, – она решила вернуться домой. Исчезла она внезапно. Она не садилась ни на поезд, ни в автобус, может быть, решила вернуться попуткой, которую случайно встретила на шоссе. Когда в конце ноября родители заявили в милицию о ее исчезновении, следствие сконцентрировалось на той деревне, но это не дало никакого результата. Сейчас мы знаем, что она убита в месте, которое находится в ста пятидесяти километрах от дома, – где была свадьба. Девушка, по-видимому, была в дороге к своему дому, ехала на юг страны. Даты ее убийства мы не знаем. Это случилось после двадцать второго ноября. Ее труп в таком состоянии, что никто не сможет определить дату смерти.

– Слушаю вас, – снова поощрил его доктор.

– Можно предположить, что это убийца уговорил ее уехать со свадьбы. Он посадил ее в свою машину или сел с ней на поезд, пересел на автобус и привез сюда. Но дело в том, как утверждает следствие, что никто из Скиролавок ни в то время, ни в какое-либо другое не был в той деревне, ни у кого там нет родных или знакомых, и вообще, никто из здешних даже не знал о ее существовании. Значит, нужно скорее предположить, что она просто вышла на шоссе, остановила случайную машину и поехала на встречу со смертью. Может быть, машиной управлял убийца, который случайно проезжал дорогой с севера на юг? Зачем же он свернул с главного шоссе, остановился в лесу за Скиролавками и убил девушку почти в том самом месте, где таким же способом, только несколькими месяцами раньше, была убита другая девушка? А может быть, она пересаживалась из одной машины в другую? Или только в автобусе познакомилась с убийцей? Только никто не видел ее в автобусе, который останавливается в Скиролавках, а ведь выйти они должны были бы здесь.

Шледзик заглянул в свой блокнот, вспомнил какую-то подробность и снова прикрыл глаза:

– Не может быть случайностью, доктор, что более-менее в том самом месте, в короткий промежуток времени, одним и тем же способом, задушив бюстгальтером, ломая ребра и выламывая пальцы, кто-то убил двух девушек. Это говорит нам, что убийцей в обоих случаях является одна и та же особа. Наука о таких случаях говорит, что убийства на сексуальной почве не совершаются в чужих и случайных местах, так как там преступник чувствует себя неуверенно. Убивают чаще всего ночью, под прикрытием темноты. Так было с Ханечкой, так было и с той, другой девушкой. Слишком близко к дороге он совершал убийство, чтобы мог без опаски делать это среди бела дня. В темноте, во мрак; в гуще деревьев он сумел найти яму, оставшуюся после саженцев, там убил и там закопал. Значит, он знал об этой яме, а закопал потому, что, когда оставил первую жертву на полянке, дело тут же вышло на явь и повлекло за собой приезд милиции, следствие, допросы. Он хотел затянуть выявление убийства или считал, что о нем никогда никто не узнает, потому что девушка была из очень отдаленного места. Убийца, стало быть, или местный, или такой, который отсюда родом. Может быть, он приезжает сюда только в отпуск, навестить родственников.

– Тут много таких, – отозвался доктор.

– Мы составили большой список таких лиц. Проверяем, что каждый из них делал в ночь, когда погибла Ханечка, и в третьей декаде ноября прошлого года. Это кропотливая и длительная работа. Может быть, и ненужная. Я думаю, что убийца живет здесь, на месте. Убеждает меня в этом дело старой Ястшембской. Если бы ее стоны не услышал солтыс Вонтрух, и ее нашли бы мертвой.

– Это старая пьяница. Просто отвратительная.

– Но она не склонна к игре воображения, – парировал Шледзик. – Для убийцы возраст жертвы, ее внешний вид, красота, по-видимому, не имеют никакого значения. Он ведь не вступает с ними в нормальное сношение. Он убивает их потому, что они – женщины. Интересовались ли вы новой наукой, которая называется виктимологией?

– Нет. Но сделаю это, – пообещал доктор.

– Эта наука утверждает, доктор, что некоторые люди как бы уже рождаются жертвами. Существуют люди, которые предрасположены к тому, чтобы постоянно становиться жертвами обманщиков, и такие, которых будут постоянно обворовывать. Бывают женщины, на которых неоднократно нападают, такие, которые пробуждают в мужчинах садизм и жестокость. Вы ведь не думаете, что хороший карманник решается обокрасть любого человека с толстым кошельком? Нет. Для того чтобы стать хорошим карманником, надо быть и немного психологом. Хороший вор старательно выискивает себе жертву, которая должна представлять собой некий определенный психический тип, в противном случае его сразу же поймают. Это касается и насилий. Какой тип девушек становится их жертвой, и иногда неоднократно? Или слишком наивные, или слишком смелые. Такая, которая дает уговорить себя пойти на квартиру, где она пьет алкоголь с несколькими мужчинами; которая смело возвращается в сумерках через парк, через лес, дальней безлюдной дорогой. Не станет жертвой насилия женщина пугливая и недоверчивая. Если девушка на сельской гулянке пьет много водки, то можно предположите, что ее отведут за сарай и изнасилуют, разве не так, доктор?

– Жертва почти всегда немного виновата в том, что случилось. К сожалению, хоть это и жестоко, это – правда, – поддакнул Неглович.

– Убийца ненавидит женщин. Убивает их из ненависти. Чтобы разрядиться, он ищет подходящий случай, гарантирующий ему безнаказанность. Но он ищет и подходящую жертву, да, скорее всего подбирает ее себе старательно. Думаю, что у него было много оказий, чтобы совершить массу подобных поступков. Но ему нужен не только удобный случай. В подходящей ситуации должна найтись подходящая особа.

– Ханечка могла быть примером расцветающей женственности, – задумчиво сказал доктор. – Да, она сама это сознавала. Хвалилась своей пробуждающейся женственностью, вела себя провокационно. Помню, как месяца за два перед смертью ни с того ни с сего она пришла на мою пристань, уселась на борту яхты. Она была в коротеньком платьице и села так, чтобы я мог видеть полосочку ее трусиков. Расстегнула блузочку, чтобы я мог видеть ее набухшие груди. Спросила, не хотел бы я немного поплавать с ней по озеру. Я велел ей идти домой. Если он ненавидит женственность, то прежде всего должен был возненавидеть ее.

– А какой была та, которую мы нашли сейчас? Потаскушкой. На свадьбе она поссорилась со своей двоюродной сестрой именно из-за того, что стала соблазнять ее молодого мужа. Обиделась на сестру и ушла со свадьбы. Наверное, она очень охотно пошла в лес с убийцей, не знала ведь, что идет за своей смертью. Что же касается старой Ястшембской, то она без конца рассказывает, как она еще совсем недавно таскалась со всеми, как к ней, к вдове, каждый приходил, чтобы получить удовольствие. Жалеет о тех временах и тех моментах, жалуется на свою старость, что теперь этого делать уже не может.

– Это правда, – согласился Неглович, вспомнив, о чем говорила Ястшембска Иоахиму возле доски объявлений.

– И еще есть между ними одно сходство, – продолжал Шледзик. – Все три были физически слабы. Убийца, доктор, никакой не атлет. Он выбирает жертвы, которые будут слабо обороняться. Не нападает на женщин сильных и рослых. Это какой-то замухрышка.

– Или старик, – заметил Неглович.

– Нет, доктор. Он издевался над жертвами, давил их коленями, ломал ребра, выламывал пальцы. Это проявление молодой мужской ненависти, задетой молодой мужской гордости. Убийца – это мужчина относительно молодой, но замухрышка. Доктор, умоляю вас, подумайте, кто в этой деревне так сильно ненавидит женщин!

Неглович спрятал лицо в ладонях. Его голос теперь звучал глухо и неотчетливо.

– Со дня убийства Ханечки я почти каждую ночь вставал с постели и с ружьем в руках прокрадывался на ту полянку, думая, что я его там встречу, когда он попробует напасть на новую жертву или попросту придет на место преступления, чтобы восстановить его в своей памяти и еще раз пережить наслаждение. Ведь именно так бывает с такими типами. Почти каждую ночь, капитан, я выходил с оружием в руках, чтобы его выследить и убить. Да, я признаю, что собирался его убить. Теперь я знаю, что он, видимо, меня заметил и начал со мной какую-то страшную игру. Следующую жертву он замучил еще ближе к моему дому, в яме, оставшейся после саженцев. Разве это не похоже на вызов мне? Разве вы не слышите, как он насмехается надо мной, как издевательски хохочет? Вторую девушку он задушил в конце ноября, наверное, именно в ту ночь, когда я не пошел в сторону полянки. А может, он сделал это, прежде чем я вышел из дому, или тогда, когда я уже вернулся? Может, он видел, как я, проходя мимо ямы, миную и останки убитой им девушки, и испытывал двойную радость: что он снова убил и что я об этом не знаю? Думаю, что он из-за этого растет в собственных глазах, его распирает гордость и чувство безнаказанности.