Текст книги "Я - Даго (ЛП)"

Автор книги: Збигнев Ненацкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

В это время, только лишь случалась возможность, приманивали к себе юношу женщины и девушки, живущие на дворище спалов. Они подымали платья, чтобы показать естество свое и привлечь к себе, рвали рубахи, обнажая груди. Только Зелы не разрешала связываться ни с какой из них. «Они заразят тебя скифской хворью. Я же хочу, чтобы ты создал новую державу спалов,» так говорила она. Когда же по ночам напрягался его член, Зелы сосала его, пока не ощущала в устах вкуса семени. Он же и не думал о других женщинах, поскольку тела их казались ему грязными и мелкими. Тело же великанши Зелы было прекрасным, чистым и громадным. Он не мог представить, чтобы существовала другая женщина, прекраснее Зелы, чтобы у нее были волосы гуще, а зубы белее, губы же нежнее и теплее. Великанши не пачкались каждый месяц как обычные женщины и не старели так быстро. Лишь спустя много лет понял сын Бозы. что с нею у него было двойное наслаждение, ибо была для него Зелы матерью и в то же время любовницей.

Глава пятая
ЩЕК

Херим проснулся на рассвете и с удивлением убедился, что Даго давно уже не спит. Несмотря на утреннюю прохладу, он плавал по озеру и, по-видимому, уже довольно давно. Херим видал многих купающихся мужчин обычно при этом они громко плескались, радостно и призывно кричали. Этот же человек плыл в воде так тихо, как плавает речная выдра или бобер; лишь тонкая полоска воды, похожая на стрелу, отходила от его едва выглядывающей над поверхностью головы.

Потом Даго нагишом вышел на берег и стал обтираться льняным полотенцем. Лишь теперь увидал Херим, как широки плечи у этого человека, насколько выпукла его грудная клетка, как дрожат под золотистой кожей бугры его мышц. И почувствовал Херим зависть, что сам он такой худой, слабый и хилый, поскольку всю свою жизнь потратил он на чтение и переписывание ученых книг. Он мечтал стать аббатом или даже епископом, только сгубила его страсть к женщинам. И как все люди, физически слабые, но обладающие знаниями, подумал он, что если Бог создал настолько сильного, как Даго, мужчину, то, наверняка, не отпустил ему ума, и что он, Херим, вчера вечером просто сошел с ума, поддавшись влиянию этого мужлана, вбившего себе в башку, будто способен он построить свою державу.

После еды Херим с легкой ехидцей обратился к Даго:

– Как долго будем мы путешествовать, прежде чем попадем в то место, где пожелается тебе создать свою державу? Будет это день, неделя или же годы?

– Не знаю, Херим. Это зависит от тебя и меня. А так же от тех, кто пожелает жить под моею властью. Возможно, что для этого понадобится мгновенье, но может – и целые годы.

– Да разве есть люди, господин, что добровольно захотят отдаться под твою власть? Люди рождаются свободными, а повелитель делает их рабами. Неоднократно слыхал я, что на востоке живут свободные народы. Они не выбирают себе правителей и не знают, что такое подати.

– Свободным не рождается никто. С самого начала каждый – раб своих родителей, своего рода, своего языка, своей веры, а так же, своего пола, разума и силы, данных ему при рождении. Я не знаю, что означает, быть свободным человеком, равно как не знаю, что есть свобода. Если бы ты жил на свете один, то, возможно, и мог бы думать о себе, что свободен. Но если ты повстречаешь другого человека, то либо сам подчинишь его своей власти, либо он подчинит тебя себе.

– Странным учился ты наукам, господин. Никогда я не слыхал о подобных.

– Это плохо, Херим. Потому, ответь мне на такой вопрос: Что объединяет людей, что сближает их друг с другом?

– Люди объединяются для того, чтобы вместе совершить то, чего один человек, самостоятельно, совершить не может. К тому же люди объединяются, чтобы вместе молиться.

– Нет, Херим. Людей объединяет страх или ненависть. Они сближаются, когда им угрожает опасность, либо когда они сами хотят на кого-нибудь напасть, ограбить, убить. Поначалу имеется род, выбирающий для себя старосту или жупана, чтобы тот каждого члена рода защищал от других, придерживался родовых законов, чтобы стерег он возделанные поля и скотину. Так что род объединен страхом того, чтобы другой род не отобрал их жизни или имения.

– Так, господин.

– Если несколько родов объединены одним говором или языком, мы говорим, что существует племя. Племя объединяется, когда ему угрожает опасность, или же когда оно само намеревается напасть на другое племя. тогда главы родов выбирают племенного вождя – правителя, и так образуется держава.

– И ты, господин, желаешь создать подобную?

– Нет, Херим. В мире я видал и не такие. Ведь что объединяет государство ромеев? Неужели воля народа, родовых вождей или предводителей племен? Истинная держава может быть объединена лишь волею ее государя.

– Ничего не понимаю, господин. У меня в голове все перемешалось, простонал бывший монах.

Улыбнулся Даго и сказал:

– Это хорошо, Херим. Правитель должен окружать себя людьми умными. Только запомни, никто не должен быть умнее правителя. Если бы ты понимал мои мысли полностью, мне следовало бы отрубить тебе голову, в противном случае это ты, а не я, мог стать государем. – А потом такое сказал Даго: Херим, ты говорил мне, что умеешь молиться по-латыни и владеешь искусством исцелять людей. Твои молитвы мне не нужны. Но скажи, каким образом следует лечить людей?

– Similia similibus curantur. Подобное подобным излечивается, отвечал тот.

Даго согласно кивнул. Тому же самому учила его и Зелы. Желтуху учила она лечить морковью или какими другими травами с желтыми цветками, рожу красными ягодами земляники или цветущим алыми цветками колючим кровавником. Головную боль следовало лечить листьями grazeli, ибо у той были круглые, похожие на человеческую голову, плоды.

– А как ты станешь изгонять проникшего в человека зверя: ящерку, змею или рака?

– Изгнать его сможет что-нибудь остро-колючее и неприятное: крапива, настой из чертополоха или горькая полынь. Можно еще окуривать больного неприятными запахами и пугать болезнь именами дьяволов.

– Ты не обманывал меня, – подтвердил Даго. – Но вспомни, что и прикосновение к одеждам повелителя тоже имеет оздоровляющую силу. Ибо повелитель – это все, Херим.

Наконец-то Даго удалось укротить Виндоса. Видимо, белый жеребец понял, что не станет он предметом восхищения в священном храме ранов, но будет носить на себе человека. Он уступил силе Даго, позволил надеть на себя узду, натягивать поводья и вскакивать в седло. Но только одному человеку, поскольку Даго не сломил гордости белого жеребца, а лишь доказал свою власть. Если Херим подходил к Виндосу достаточно близко, тот немедленно дыбился на задних ногах, пытаясь ударить передними. И как часто бывает с гордыми животными или людьми, конь сразу же полюбил существо, оказавшееся сильнее его самого. С тех пор, даже спокойно пасясь, все время высматривал он Даго, а увидев6 тихонько ржал. Когда же Даго ласкал его, жеребец застывал на месте или легонько подрагивал от наслаждения.

Херим сел на коня, на котором Даго ехал раньше, и оба, уже в седлах, с одной лишь вьючной запасной, направились прямо на восток. Они до сих пор продирались сквозь густой лес, и в этот день им не случалось повстречать человека. Но на следующий день лес уступил место полям. Издали увидали они городище и построенные вокруг него деревянные дома. Даго и Херим ехали по лугам, где люди с полукосами в руках заготавливали сено на зиму. Так вступили они в край земледельческий, полный малых речек и ручьев, небольших лесков и полей, с клиньями, засеянными озимой рожью и просом. Повсюду земля была хорошо возделана, скорее всего, с помощью железных орал. На сенокосе работали свободные люди – этих сразу же можно было узнать по длинным волосам, и коротко остриженные рабы. Увидав двух всадников и вьючную лошадь, они не бросались бежать. Вольные брали в руки копья или мечи и глядели на чужаков. Когда же те скрывались с глаз, они спокойно возвращались к прерванной работе, и это говорило о том, что край этот давно уже не знал войны. Впрочем, Даго весьма осторожно избирал направление их похода. Иногда приходилось им делать большой крюк, когда, увидав перед собою группу деревьев или даже рощу, обещавшую прохладу в летний зной, Даго внезапно заворачивал Виндоса, чтобы объехать такое место. «Это священные рощи, – объяснял он Хериму. – Если мы хотим выжить, следует уважать обычаи. Никто чужой не имеет права вступать туда. Пырысяне многочисленны и сильны, так что будем поосторожней. Впрочем, когда-нибудь они могут стать и моим народом.»

Он говорил об этом с такой уверенностью в голосе, что Херим ему верил, хотя ничего – кроме самих этих слов – не давало подтверждения, будто все так и случится. Но разве строится держава в один день? У Даго имелась какая-то цель, куда-то он стремился. Херим не спрашивал, в особенности же с того момента, когда увидал он, как покорился хозяину белый жеребец. Впрочем, он до сих пор чувствовал себя слабым и, никогда не умея владеть мечом, неосторожным вопросом боялся вызвать гнев Даго. И если даже раз, а то и два мелькала у него мыслишка сбежать ночью с места постоя, то потом до него дошло, что без Даго он снова станет кем-то вроде животного и закончит свою жизнь в новой клетке из прутьев. Слабый и болезненный, он бессознательно стремился под опеку чужой силы и могущества. Восприняв знания и развив свой разум, он до сих пор во всем сомневался, даже в Боге. Простые и ясные ответы этого человека восхищали его потому, ибо те уничтожали в нем муки сомнений. вот почему так много слабых людей стремится к сильному повелителю, и многие мудрецы отдают свой разум для его потребностей.

Тем временем они ехали все дальше и дальше. Случалось им видеть и спешащие куда-то группки оружных всадников. Херим, все еще чувствуя себя слабым, боялся встреч с ними и радовался, когда Даго в подобных случаях и сам скрывался с лошадями в зарослях деревьев или за каким-нибудь холмом.

– Боюсь я пырысян, господин, – признался Херим в конце концов. – Когда же, наконец, попадем мы на земли Свободных Людей, где ты желаешь основать державу?

Даго пожал плечами.

– Ты сам узнаешь землю Свободных, или же любоман, когда увидишь разрушенные поселки, плохо возделанные поля и прячущихся от нас людей. Вот это и будет тот край. Там никто не чувствует себя в безопасности.

Очень скоро эти слова исполнились. В тот день они Даго с Херимом обогнули с юга сильно укрепленный городок пырысян и к вечеру очутились на берегу какой-то речки. У брода, по одной и другой стороне, на двух холмах со специально выкопанными рвами и деревянными палисадами стояли две крепостцы с прижавшимися к ним домами. У Даго как раз закончилась еда, и следовало пополнить запасы, так что нужно было встречаться с местными и покупать у них нужные продукты. А на то, чтобы сделать это именно здесь, Даго подвиг вид заброшенных полей и разрушенных защитных валов. Оба проживавших здесь рода не могли быть многочисленными и сильными, так что встреча столкновением не грозила.

Они переночевали на берегу реки и только лишь утром приблизились к первому из городков. Как и всегда в подобных случаях, вид вооруженных всадников вызвал панику и бегство из домов за убогие валы, в границах которых находился деревянный сарай, где, по-видимому, жил глава рода или староста; здешним жителям казалось что старость связана со знаниями и мудростью.

В крепостцу Даго с Херимом не въезжали, а только лишь остановились перед илистым рвом, ожидая, когда кто-нибудь приблизится и начнет разговор с ними. Через некоторое время в сопровождении двух мужчин, вооруженных железными мечами и прямыми деревянными щитами, появился седой старик.

– Я Даго, Господин. Со своим слугой, Херимом, еду я в край спалов, заявил юноша на языке склавинов. – Мы хотим купить у вас хлеба и поесть мяса. У нас нет враждебных намерений.

– Меня зовут Хоривой, – по-склавински же ответил старец. – Я владычествую над родом Лисиц. Хлеба у нас мало, и еда плохая. Но голодными никого не оставим.

– А в том городке? – Даго показал на другой берег реки.

– А там, господин, проживает род Нелисиц, с которыми мы в ссоре.

Хорива указал им на полуразрушеную хибару, чтобы им было где отдохнуть, но Даго терпеть не мог населявших подобные места насекомых. Он решил, что они станут лагерем близко к городку, так как лошадям следовало хорошенько попастись. Он показал денар и попросил принести хлеб и мясо.

– Хорошо, – согласился Хорива.

Коровы – всего лишь несколько штук – и стадо овец и коз паслись на лесной опушке. Зарезали козленка и разожгли огонь, на котором стали его жарить. Жизнь в городке шла своим чередом, Склавины были людьми ненавязчивыми, они делали вид, будто чужих не замечают, и старались к ним не приставать. Разве что движение по домам стало живее. До путешественников донесся стук маслобойки; задымили хлебные печи, из кислого молока для приезжих делали творог.

Из городка на другой стороне реки приплелся очень древний старик, одетый в белые порты и длинную рубаху. Он долго глядел на чужих.

– Жаль, что вы не купцы. У меня есть много воску на продажу, только давно уже не приходили к нам покупатели воска.

Вечером разожгли костер, у которого сели Даго, Херим и два старца из родов Лисиц и Нелисиц. Остальные люди, как приказывал обычай, спрятались за кругом света от огня и прислушивались к разговору с чужими.

Через несколько лет Херим записал в своей хронике:

«Когда же Даго Господин и я прибыли на Землю Вольных Людей, к градам Лисиц и Нелисиц, за один денар накормили нас обильно: дали молочную похлебку, ячменные лепешки с маслом, творог и козлятину. Но больше ничего не смогли они нам дать или продать на дорогу, ибо голодали сами, угнетаемые ужасным Змеем. В обычае склавинов было, что если человек одного рода убивал или обижал человека из другого рода, то мести не искали, но назначали оплату за кривду, и бремя это называли вярой или вирой, а саму плату покорой. И вот мужчина Лисиц убил мужчину из Нелисиц и лишил женщину мужчины ее. Тогда принял вяру род Нелисиц и назначил покору – раз женщина потеряла мужчину, пускай род Лисиц отдаст ей этого. Поскольку те не захотели лишаться мужа сильного, способного к войне и работе, отдали этой женщине четырнадцатилетнего парня по имени Щек, названный так потому, что, будучи малолетним, не говорил он, но щекал, лаял, теперь же, несмотря на свои четырнадцать лет, до сих пор еще игрался будто семилетнее дитя. Взяла Щека в свои сладострастные объятия эта женщина, но тот так перепугался, что задушил ее и удрал в лес. Три года не давал он знать о себе, как вдруг то тут, то там стали находить задушенных женщин, старых и молодых. Творил это Щек, превратившийся в Змея и ищущий мести. По всем градам и весям стали прятать женщин от этого Щека и устраивать походы, чтобы убить его. Но тот был таким диким и сильным, таким увертливым и хитроумным, что в семи норах жил, и никогда не было ведомо, из которой выскочит и добытым неизвестно где топором мужчину убьет, а женщину задушит руками. Когда же и этого стало ему мало, начал он на купцов нападать и грабить их. Потому-то купцы другого пути искать стали, а восемь градов на реке в беду попали. И сказал тогда Змей: «С этой поры ежегодно каждый из родов пускай приводит мне девушку, я же стану ее душить ради удовольствия своего. Тогда будете иметь от меня спокойствие». И спросил их Даго Господин: «вас столько, а он один. Как же это так?» И отвечали они: «Ведь не обыкновенный же человек это, но Щек.» Спросил после того Даго Господин: «Если сами справиться не умеете, почему не попросите какого-нибудь повелителя, чтобы тот освободил вас от Щека?» Ответили они: «Щек лишь одну девицу раз в год забирает, а любой властелин-повелитель забирает свободу, вот в чем дело.» И сказал тогда Даго Господин: «Есть такой закон в мире, что слабый отдается во власть более сильного, а тот – во власть еще более сильного, наисильнейший же отдается во власть князя или короля. Почему же не хотите иметь вы своего короля?» И ответили ему: «На земле нашей проклято имя княжье и имя королевское, ибо везде, где правят они, народ плачет в неволе. Не князь, не король нужен нам, но Пестователь, который бы взял нас в пестование свое, как мать пестует дитя собственное.» И спросил тогда Даго Господин: «А хотите ли вы, чтобы освободил я вас от Щека?» И отвечали они: «Да, Господин. Только чего потребуешь ты взамен? Сколько женщин, сколько детей, сколько коров и овец?» Но сказал на это Даго Господин: «Ничего от вас я не требую, лишь того, чтобы поклялись вы на моем щите, что даете мне титул Пестователя. Много титулов носил я за жизнь свою, но этот кажется мне наикрасивейшим.»

А потом – чего Херим уже не записал – все вокруг видели, как Даго спрятал лицо в руках и долго ничего не говорил. Пламя костра, казалось, касалось его рук, но не обжигало их. По волосам Даго попеременно прыгали пятна света и тени, и волосы его становились то черными, то золотыми. И хоть никто сразу не мог выразить своих чувств, люди поняли, что перед ними повелитель.

Неожиданно Даго отнял ладони от лица и спросил у старцев:

– Вы уже платили дань Щеку в этом году?

– Имеется у нас девица, десятилетняя. Она все время болеет и наверняка умрет. Осенью, чтобы казалась постарше, мы отдадим ее Щеку.

– А как узнает он, что вы доставили ему новую жертву? Ведь он шастает по всему лесу и целых семь укрытий имеет?

– Мы убиваем петуха и вешаем на дереве, называемом Деревом Щека. Это старая липа, растущая над речным обрывом. Когда петуха забирают, для нас это знак, что на следующий день можно привязывать жертву. Только не думай, господин, будто он позволит загнать себя в ловушку. Спрятавшись в лесной чаще, видит он, сколько людей приближается к дереву, не собирается ли кто подкрасться к нему сбоку или сзади. Опять же, его защищает речной обрыв. Многие пробовали устроить на него засаду там, только никому не удавалось.

– Принесите мне большую и частую сеть. Завтра утром вешайте на Дереве Щека петуха. А потом выполняйте все приказы человека, сидящего рядом со мною, которого зовут Херим. Теперь же уходите, чтобы я мог помолиться своим богам.

Они ушли, а потом один из них принес для Даго большую и крепкую сеть. Перепугался Херим и припал к руке Даго.

– Что ты делаешь, господин? Ведь обещал ты создать державу, большую и крепкую. Разве не понимаешь ты, что обычная случайность, твоя смерть или даже нанесенная тебе Щеком рана могут свести на нет все твои планы?

Даго подбросил веток в огонь и ответил Хериму:

– Я не знаю, что такое случайность. Расскажи мне, если можешь.

Херим отчаянно начал копаться в памяти и наконец вспомнил:

– Был великий вождь гуннов, называемый Атиллой. Еще называли его Бичом Божьим, и одно имя его пробуждало страх. Он взял себе в жены молодую женщину и устроил великий пир, на котором так объелся, что от обжорства помер. А после того напали на гуннов все народы и разгромили их на реке Надео, поскольку Атиллы не стало.

– Расскажи еще что-нибудь, Херим, – попросил Даго.

– Папа Григорий I стал Великим, ибо над Мавзолеем Адриана всему народу показался Архангел Гавриил. И как раз тогда от стен Священного Города отступили могучие лангобарды, ибо замучал их кровавый понос. Из-за случайности победили гуннов, по той же случайности – поноса и Архангела, папа Григорий стал Великим.

– Рассказывай дальше, Херим.

– Король лангобардов, Альбуин, был убит своею женой. То же самое содеяла и жена следующего короля, Клефа. Из-за этой глупой случайности в течение тринадцати лет лангобарды не выбрали для себя короля, хотя могли за это время ввести в Священном Городе арианство, и тогда история всего мира пошла бы иным путем. Истори направили ножи двух женщин. Ведь нет у истории никаких законов, и никто не ведает, почему это одни народы возрастают в силе и блистают будто солнце на небе, а потом, так же неожиданно, уходят за горизонт. Величайшее дело могут погубить: отрава, выигранная или проигранная битва. История – это что-то вроде игры в кости. Не иди, господин, к Щеку, ибо случайность может решить нашу судьбу.

Улыбнулся Даго Хериму и сказал ему:

– Понял я, что имеются два вида случайностей: хороший и плохой. Почему же ты считаешь, будто меня ожидает случайность плохая?

– Но ведь я уже говорил, что это игра в кости. Неужели ты хочешь поставить на кон свою державу?

Задумался Даго, и Хериму вроде даже показалось, что убедил он его. Но тот, ложась спать и закутываясь в суконный плащ, сказал ему:

– Я ценю твой разум, Херим. Я не люблю играть в кости, не люблю вина и пива, от женщины не приму даже воды, если перед тем она не испробует ее. Я сделаю так, как ты хочешь, если вначале ты отгадаешь мою загадку.

– Слушаю, господин.

– Скажи мне, Григорий I стал Великим только лишь потому, что ему показался Архангел, или же Гавриил показался народу затем, что Григорий должен был стать Великим?

– Как это понимать, господин?

– Можно ли преодолеть тысячи трудностей и поставить на колени сотни человек, если не можешь одержать победу над одним? А теперь спи, Херим. И больше не указывай мне, раз не смог разгадать мою загадку.

Но еще раз осмелился Херим спросить у Даго:

– Скажи мне откровенно, господин: ты христианин?

– Меня помазали освещенным елеем и я прочел символ веры. Мой меч тоже был благословлен священником. В своих вьюках я везу золотую цепь с крестом. Так что помни о том, что правление мое будет освящено.

– Но ни разу не видал я тебя молящимся или осеняющим себя знамением креста, зато много раз давал ты пищу лесным и речным богам.

– Государь должен иметь множество слуг, и служить многим богам. Поэтому, никогда больше не спрашивай, христианин ли я. Я тот, кем хочу быть. Один лишь я знаю, кто я такой.

– Но можно ли мне будет молиться за тебя, когда пойдешь ты драться со Змеем?

Долго не отвечал Даго. Лишь через некоторое время смог признаться он:

– Я родился в роду карликов, но отцом моим был великан Боза. Многие люди видели, как я родился, но никто не видел, как меня зачали. Так как же мне быть уверенным, что мой отец великан, если не стану я свершать деяния, пугающие огромностью своей не только карликов, но и людей обычных? Херим, если ты дашь мне уверенность, что меня зачал великан6 я не пойду драться со Щеком. Только если ни ты, ни кто-либо иной во всем мире не можете дать мне такой уверенности, лишь мои сверхчеловеческие деяния станут бесспорным доказательством. – А чуть позже он добавил: – Если я погибну, похорони меня как человека маленького. если же я вернусь, забудь о всем том, что я сейчас рассказал тебе, ибо умрешь ты, если замечу я в тебе хоть каплю сомнений в том, течет ли во мне кровь великанов. Я могу простить многое, все, кроме этого вот сомнения.

И Даго заснул или же притворился, что спит, поскольку Херим никогда так и не был уверен, что происходит с господином его на самом деле. Сам же Херим не мог заснуть потому, что вновь в голове его был хаос.

Костер догорал, на небе заблестели звезды. Херим поглядел на усеянное звездами небо и впервые за долгое время задумался о Боге, едином и всемогущем. Это было правдой, что еще в Фульде, в монастыре, перестал он верить в замученного на кресте Бога, ибо тот превратился в личную собственность пап и епископов и даже некоторых правителей. С именем Бога на устах заводили они собственные порядки, объясняли, что, по мнению этого Бога, хорошо, а что плохо; с именем этого Бога одевали себе на головы короны, создавали государства, убивали, делали людей рабами, приказывали отказаться от всяческих желаний, но сами были переполнены собственными желаниями и стремлениями. Даже Священный Город стал местом наивеличайшего разврата. И он сам, Херим, поддался желанию поиметь женщину, но его – пусть даже перед тем и отпустив грехи – выгнали из монастыря, а потом еще и предали анафеме. Так разве существовал Бог, единый и всемогущий, если то, что совершали владыки всегда было хорошим и получало Его одобрение, сделанное человеком малым – становилось плохим и тут же осуждалось? Но, раз не существовало Бога, не имелось, следовательно, и законов Его, историей же народов и повелителей правил хаос и случай.

И подумал Херим, что, может быть, ближайшее будущее позволит ему разрешить загадку Даго. После того он либо снова очутится в клетке из прутьев, либо добъется высших должностей, Вот почему, несмотря на теплую ночь, затрясся он под накидкой из волчьей шкуры, ибо и то и другое показалось ему страшным.

Даго встал до рассвета и шепотом отдал Хериму несколько приказаний, от которых монаха опять затрясло. Молча глядел он, как его господин, нагруженный сетью и вооруженный всего лишь коротким мечом, исчез в темноте, когда же растворился он во мраке, почувствовал Херим бремя одиночества. Понял он, что нет на всем свете у него ближе, кроме ушедшего человека. Без него мир превратился в хаос, а сам он, Херим, ничтожным прахом, несущимся по ветру случая. И понял Херим, что полюбил он Даго Господина любовью, похожей более на любовь животного, чем человека.

Утром Хорива принес зарезанного петуха. Старец был обеспокоен отсутствием Даго, но Херим показал ему на пасущегося Виндоса.

– Даго Господин пошел за Щеком, ты же выполняй все его приказания.

Старик появился через пару часов. Петух уже повис на Дереве Щека. Херим не проявлял перед людьми ни страха, ни какого-либо смущения, ибо так приказал ему Даго.

Наступил вечер, а после него пришла и ночь. На небе вновь ярко светили звезды. Одиночество тяжким камнем повисло на Хериме, и был он переполнен страхом. Он думал о том, что ждет его, если Даго погибнет. Тогда у Херима останутся три лошади, в том числе и белый жеребец; наполненные добром вьюки и франконские мечи. Только вот куда идти с этим всем Хериму – монаху, переставшему верить в Бога? Что должен делать человек, осознавший хаос мира? Ему не хотелось возвращаться на запад, к франкам. Но и варваров-склавинов на востоке он тоже опасался. Был ли безумен Даго со своим замыслом сотворения сильной державы? Был ли безумен он, идя на бой со Щеком? Только, ведь даже если история народов была собранием случайностей, и Даго мог погибнуть от руки Щека, точно так же могло оказаться, что он победит и создаст свое государство. Надежда и тревоги попеременно мучили Херима.

Утром появился Хорива и сказал, что петух на Дереве Щека исчез.

– Приведи ко мне девочку, – властно приказал ему Херим. – Прежде, чем привяжешь ее, от имени Даго и по его приказу, должен я взять ее в пестование его. Она знает, что ждет ее?

– Нет, господин. Кабы знала, то умерла бы от страха или же бросилась бы в реку.

Для своего возраста девочка была хиленькой, слабо развитой. Может она болела легкими, потому что ее мучил кашель. Но может сердце ее билось слишком медленно, так как губы ее были слишком бледными.

Херим погладил девочку по реденьким, длинным и светлым волосам, взял пальцами под подбородок и взглянул в голубые, перепуганные глаза. Много дорог прошел Херим, нагляделся на жестокости, начитался о насилиях и смертоубийствах. А сколько жестокостей познало его собственное тело? Только дитя это, идущее на смерть, пробудило в нем огромную жалость и сомнения. Почему это именно ему доверил Даго такое жестокое задание – послать на смерть малое дитя? Чувствовал он – еще мгновение, и прикажет он Хориве отослать девочку домой.

Но он пересилил себя. С яростью пнул недогоревшую колоду в костре. Затем наклонился над девочкой и сделал на лбу ее знак креста, бормоча какие-то непонятные даже самому себе слова.

– Идите, – приказал он старцу, показывая на дальнюю опушку леса.

Херим повернулся к ним спиной и сел у погасшего костра, будто у него разболелся живот. Он даже и не заметил, что этим утром никто даже не вышел из своих домов, все селение выглядело вымершим, хотя смерть ребенка была здесь делом обыденным.

Хорива привязал девочку к стволу громадной липы над оврагом. Он не сказал ни слова, поскольку с ребенком, тем более с девочкой, нечего было разговаривать. Та тоже ни о чем не спрашивала, зная, что не услышит от старика ни слова. Она начала плакать лишь тогда, когда старец исчез из виду. Сначала тихонько, а потом все громче.

Даго слыхал этот плач. Он лежал сразу же над девочкой, прижавшись к толстой липовой ветви, спрятавшись среди листьев и закутавшись в серый, будто ствол дерева, плащ. У него болели все кости, слабость охватывала тело. Как долго можно недвижно лежать на толстой ветви, высматривая врага? Ни единый член его тела не имел права дрогнуть, чтобы не вызвать шелеста листьев. Щек был чем-то вроде Лесного Человека, которого Даго встретил в молодости и с которым провел свой первый смертный бой. Для Щека лес стал родной стихией, как для рыбы такой стихией было море. Всякий шелест листьев, всяческое движение среди ветвей должны были что-то говорить ему на лесном языке. По-своему шумели для Щека лесной козел, птица в ветвях, и совсем по-иному – человек.

Вот почему весь жаркий день Даго неподвижно лежал на ветке и ожидал, когда Щек явится за петухом. В ветвях липы жужжали пчелы, листья дарили тень, но горячий воздух сушил уста. У Даго был закрытый сосуд с водою, но он боялся сейчас взять его. Старая липа росла на поляне над обрывом, с шумящей внизу рекою, но казалось, будто отовсюду за этим местом следили таящиеся в чащобе глаза. Время тянулось медленно, а Щек все не появлялся, хотя Даго довольно часто слыхал в кустах какие-то шорохи. Иногда такая осторожность казалась Даго излишней, так как не было у него уверенности, находится ли Щек где-то рядом, заметит ли он петуха, придет ли за ним. Но Даго знал, что если в жизни его что-то и должно получиться, то лишь ценою терпения и омертвевшего от неподвижности тела. Ведь что такое была случайность, о которой рассказывал Херим? Случайное шевеление на ветке, случайно услышанный Щеком непривычный шелест в кроне дерева, а значит неосторожность, недостаток терпения. Случайностью следовало управлять, имея ее на своей стороне, а не против себя. Успеха можно было достичь лишь болезненной недвижностью на ветви, полопавшимися от жажды губами, умением победить время, тянувшееся ужасно медленно, тогда как тело его слабело.

Щек так и не появился, хотя много раз глазам Даго чудилась какая-то заросшая голова над краем обрыва, или слышался шорох в кустах, и видел он нечто вроде мчащейся меж деревьями людской тени.

Наступила звездная ночь. Даго привязался к ветке, чтобы не упасть, если не удастся перебороть охватывающую его сонливость. С наступлением темноты веки его становились все тяжелее и, наконец, медленно опустились. Как долго он спал? Вроде бы, самое мгновение. И все-таки, ночью петух исчез. Какой-нибудь зверь похитить его не мог, так как петух висел высоко. Это не могла быть и птица, ведь не было такой птицы, чтобы бесшумно утащить тяжелого петуха. Такое мог сделать лишь человек с легкими будто у привидения ногами. Случай помог Щеку. То есть, ему помогло то мгновение, когда Даго спал. «Случай способствует тому, кто бодрствует, – подумал Даго. – Не может стать повелителем человек, доверяющийся ночи. Сколько государей погибло во сне?» И почувствовал он бешенство из-за того, что не станет повелителем, так как тело его не было железным.