Текст книги "Очень бешеным зомби простреливают мозг(СИ)"

Автор книги: Зайцев Вова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Вова Зайцев
Очень бешеным зомби простреливают мозг

Очень бешеным зомби простреливают мозг

Пьеса

Верблюд – 21-23 года

Жираф – 21-23 года

Кэт – 20-21 год

Зомби

Сцена раз.

Темно. Разве что в заду бывает темнее. Еще музыка такая... ммм.. неприятная, жуткая такая музыка. Что едва не обделаешься от страха. И еще, фиг поймешь, где все происходит. Вдруг раз – и свет.

Вот ниоткуда, просто зажегся, прямо вспыхнул, и все тут. Взял и осветил кого-то. А этот кто-то тоже жуткий какой-то непривычный. И не сразу поймешь, что не так. А дело в том, что он стоит: голову опустил, и не двигается. Будто стоя спит. И совсем не шевелится. Вдруг замечаешь, что руки-то у него в крови и ноги как-то вывернуты и сам хрипит жутко. А как замечаешь? Свет, наверное, направляется на эти самые окровавленные руки. Оп! Голова поднимается. Но глаза отказываются верить. Неужели? Да не может быть, не бывает такого!

Теперь совершенно точно понимаешь, что не так. Не человек это вовсе, а настоящий "живой труп" или зомби – если в одно слово. Хотя Зомби – тоже люди, только мертвые.

Он медленно поднимает руки, завывает, как сильный ветер, и шагает. Шагает, шагает, шагает, прямо на тебя! Страшно? А музыка-то не смолкает, напротив – только обороты набирает. Тут еще и свет мигать начинает. Блямц. Блямц. Блямц, блямц... Будто вот-вот лампа перегорит. Расстояние уменьшается, уменьшается, уменьшается, и...

Музыка смолкает. Только зомби похрипывает себе, будто "Металлику" насвистывает.

За спиной возникает ВЕРРБЛЮД, в руках ружьишко. В мгновение оценивает ситуацию, вскидывает ружьишко и окликает Зомби.

Верблюд: Эй, красавчик!

Зомби оборачивается и с удивлением смотрит на Верблюда. Тот широко улыбается и манит Зомби, как ребенка, пальцем.

Верблюд: Иди сюда, родной, сказку расскажу!

Зомби послушно ковыляет к Верблюду. Тот дожидается, когда Зомби подходит практически вплотную, наклоняется, пробегает под его руками и, оказавшись за спиной противника, отвешивает ему смачный пинок. Зомби летит вперед и падает на землю. Вслед за этим следует выстрел, простреливающий дряблый мозг Зомби.

Зомби трясется в конвульсиях, явно не желая покидать эту грешную землю. Верблюд делает еще один выстрел, усмиряющий Зомби. Тишина. Только свет по-прежнему мигает.

Верблюд перезаряжает ружье.

Верблюд: Вот такая вот сказочка! Спи спокойно, красавчик!

Верблюд прислушивается. Не хрипит ли еще кто поблизости, вскидывает ружье, осторожно обходит территорию, останавливается.

Верблюд: Когда в город пришли зомби, я понял три вещи: жизнь стоит того, чтобы жить; нужно постоянно оглядываться, ибо враг довольно подлый и не прочь напасть на тебя сзади; и третье – Зомби, они как, кролики, мать их, плодятся со скоростью света!

Слышен какой-то шорох, хрипы и прочие неприятные звуки. Будто ты в туберкулезном центре оказался, ну или в любом доме престарелых. Еще и ветерок такой легкий пробежал, словно чье-то ледяное дыхание. Тут свет вновь засиял, монтер что ли пришел или то Божественное сияние.

Верблюд оборачивается и видит – епты этих Зомби, как собак не резанных. И все руки тянут, спешат-ковыляют, так и норовят оторвать голову и сожрать твой уникальный мозг.

Фиг вам, гребанные Зомби! Русские не сдаются. Верблюд вскидывает ружьишко.

Верблюд (поет): Дорогие мои, Зомбаки,

Дайте я вас сейчас расцелую,

Дорогие мои Зомбаки,

Мы еще, мы еще повоюем.

Зомби останавливаются, прислушиваются к песне. Даже хрипы потише становятся.

Верблюд: Все зомби обожают народное творчество. Тупые, как боты. (Зомби) Ну, че, смотрите, придурки, пойдемте убиваться!

Верблюд уходит, постоянно оглядываясь. Зомби послушно ковыляют за ним. Словно он укротитель с дудочкой, а Зомби – послушные змеи.

Верблюд: Ручная граната – для сына, для брата! Для папы, для мамы – семейства Абамы! Шикарная вещь и работает безотказно!

Верблюд исчезает из виду, увел подальше бешенных Зомби, кто знает, что за сюрприз он им приготовил. Секунда, вторая, третья!

Ба-бах! – гремит где-то неподалеку. Вот и сюрприз – нет больше Зомби. Ручная граната – работает безотказно.

И снова звучит музыка. Но другая уже более приятная. Откуда взялась? Непонятно. Но раз появилась, значит, есть откуда.

И вот Верблюд тяжелым шагом выходит из темноты. Проходит немного вперед, садится. Лицо такое спокойное, такое умиротворенное, словно ангелов видел.

Верблюд: Детство. (пауза) Был слабым болезненным ребенком и до 7 лет воспитывали бабка с дедом. Потом родители забрали к себе, пошел в школу, но уже через два месяца попал в больницу, где пролежал долгое время с ужасно звучащим диагнозом: «хронический двусторонний необструктивный пиелонифрит». Что это такое – не знал, но судя по названию, понимал, что штука серьезная.

Мать считала, что достался ей в наказание за ее бурную бесбашенную молодость. Отец постоянно пропадал на работе, казалось, что в тот день, когда родился, для него было важнее то, что в его конторе пропали все дыроколы. Что за бред, как могут пропасть 24 дырокола одновременно?

Короче не любили меня. Такое бывает. Ну, и я соответственно, к миру относился по-особенному: любил скакалку – прыгал, как заведенный, и ни с кем не общался. В десять и вовсе замолчал и промолчал ровно три года, потом стало скучно.

В детстве вообще все было скучным, кроме двустволки деда.

Верблюд с нежностью гладит двустволку.

Верблюд: В этой жизни дед любил всего две вещи: смотреть хоккей и свою верную двустволку. Когда заканчивался чемпионат, он брал ружье, уходил в лес и отстреливал лосей и зайцев. Дед не любил ни тех ни других. Возвращался он через несколько дней уставший, но счастливый, клал двустволку рядом с собой и засыпал крепким десятичасовым сном.

Лоси затоптали прадеда, а зайцы невольно помогали немцам не умереть от голода в период великой отечественной. Немцев дед ненавидел. Он дошел до самого Берлина и прославился, как самый рьяный и безжалостный истребитель фашисткой армии. Его так и прозвали "истребитель".

9 мая 1945 года был для него печальным днем. Дед сел напротив Рейхстага и заплакал, он больше не знал, куда себя деть.

Дед вернулся домой со своей двустволкой и целым мешком патронов. "Трофейных", как он всегда говорил.

Бабка изменила Деду, в чем ему и призналась. Дед не стал ее наказывать, сам не раз грешил за долгие 4 года. Они жили вместе до самой смерти.

Осторожно выходит ЖИРАФ. Тихо-тихо, чтобы не беспокоить Верблюда. Садится неподалеку, слушает.

Верблюд: Позже дед учил меня стрелять.

– Запомни главное правило; не ссы, и все получится.

Раза с тридцатого получилось. Увидев это, Дед растрогался.

– Когда я умру, пацан, двустволку заберешь себе! Храни ее, как "Капитал" Маркса. Я мог бы оставить тебе дом, но на черта тебе дом, когда у тебя есть ружье? С ним у тебя будет и дом, и все, что пожелаешь. Живи, пацан, и помни деда.

После чего он вытолкнул меня на улицу с ружьем и порядком опустевшим мешком патронов, облил дом бензином и поджог.

Пауза. Верблюд молчит, обдумывая свои слова.

Верблюд: Больше я не видел деда. Даже не был на его могиле.

Жираф: Какая трогательная история! Сейчас описаюсь просто от сострадания.

Верблюд резко оборачивается, видит Жирафа, вскакивает. Музыка умолкает, видимо, не нужна больше.

Верблюд: Жираф!

Жираф: Верблюд! (Пауза) Хорош, тоску нагонять.

Верблюд: Вы не знаете Жирафа. Ну, конечно, откуда вам знать Жирафа. Он же тоже с закидонами. Долбанный кинофрик.

Жираф: Да пошел ты!

Верблюд: Я раньше тоже его не знал, пока...

Жираф: Ну, давай, расскажи в сотый раз, как мы с тобой познакомились! Это ведь жуть, как интересно.

Верблюд: И расскажу, пусть потомки знают своих героев, мы, в конце концов, одни на этой планете в Зомбаков не превратились.

Жираф: В живых трупов! Сколько раз тебе говорить, не уподобляйся этому американскому быдлу! В живых трупов!

Верблюд: Мне Зомбаки – больше нравится.

Верблюд отходит в сторону, оглядывается назад.

Верблюд: А познакомились мы в магазине. Я как обычно сидел без дела, слушал Гайдна и читал Стивена Кинга.

Играет музыка. Гайдн. Кто же еще? Не «Максим» же.

Верблюд: И тут зашел он, огляделся, подмигнул мне, и, подойдя к дискам с фильмами Ларса Фон Триера, расстегнул ширинку и начал поливать их толстой убойной струей. Я, естественно, впал в ступор.

Жираф показывает пантомиму, как он заходит в магазин, подмигивает Верблюду и т.д.

Верблюд: Эй, парень, ты шизанулся? Какова хрена ты делаешь?

Жираф: Ничего не поделаешь, терпеть не могу Ларса Фон Триера. Гребанный ботан! И все фильмы его стоят того, чтобы на них мочились.

Верблюд: Да ты ненормальный!

Жираф ухмыляется и продолжает свою пантомиму.

Верблюд: Ты ненормальный!

Жираф: Вместо жалких реплик, лучше присоединяйся! Ну, давай, парень! По глазам же вижу, что ты и сам готов порвать старика Ларса на Британский флаг.

Верблюд с трудом удерживает себя, чтобы не присоединиться к Жирафу, который, закончив свое дело, разворачивается и направляется к воображаемому выходу. Лицо Верблюда вытягивается от удивления. Жираф останавливается, поворачивается, довольно хохочет.

Жираф: Что, смотришь? Думал, я счас свалю? Ха, парень, ты бы видел свою рожу, фотошоп отдыхает!

Верблюд: Зачем... Зачем ты обо... обмочил диски?

Жираф: Ну, и тупица же ты... Я же сказал, что терпеть не могу Ларса фон Триера.

Верблюд: И что мне теперь с ними делать?

Жираф: Да ничего, высохнут – втюхаешь кому-нибудь. А еще лучше – выкинь их на помойку. Да, парень, тебе следует поступить именно так – выброси их.

Верблюд: Так они стоят, как моя зарплата.

Жираф: Ну, с этим никаких проблем! (улыбается, протягивает Верблюду две крупных купюры) Теперь выбросишь?

Верблюд: Гавно-вопрос.

Жираф: Слушай, парень, тебе не надоело тут тухнуть?

Верблюд: Ну, это же моя работа.

Жираф: Вату катать – вот твоя работа! Поперли лучше "Славных ублюдков" Тарантиныча заценим!

Верблюд: Круто! А как же магазин?

Жираф: Не смеши меня, братан. Готов поспорить, что я единственный посетитель за последние две, а то и три недели.

Верблюд: Ну, вообще-то, да. Ладно, черт с ней, с этой ватой, пойдем наслаждаться миром киноискусства!

Жираф: Вот это – правильное решение! Парень, ты начинаешь мне нравиться! Тим.

Верблюд: А я думал – Жираф!

Жираф: Ха-ха! Смешно! Тогда ты будешь Верблюд!

Жираф протягивает руку Верблюду. Тот с опаской смотрит на нее.

Жираф: Ах, да, совсем забыл, ты же небось неженка!

Жираф обтирает руку об штанину и протягивает Верблюду. Рукопожатие.

Жираф: Ну, че, доволен?

Верблюд: Угу! Теперь про Зомби!

Жираф: Живых трупов! Ты понял? Живых трупов!

И опять музыка. Жуткая, противная. И опять вылезают эти бешенные Зомби. Жираф и Верблюд расходятся в разные стороны. Идет игра в салочки, кто говорит, к тому и чешут Зомби. Епты, они же шустрые, прямо шумахеры.

Верблюд: Потом пришли они. Ну, Зомби эти.

Жираф: Живые трупы!

Верблюд: Поначалу их было двое. В городе подняли шумиху, поймали их, начали изучать. Затем пришли еще несколько. К этим отнеслись уже спокойнее. У нас же принято быть толерантным, никто не хочет, чтобы его обвинили в расизме. Тем более, что среди них были темнокожие. Вскоре уже никто не обращал внимания на то, что город кишит живыми трупами.

Жираф: Дошло даже до абсурда, люди стали с ними фотографироваться, подкармливать, предлагать работу.

Верблюд: Как и все новое, Зомби (переглядывается с Жирафом, тот явно недоволен) быстро прижились в нашем городе. Никого не беспокоило, откуда они пришли, чего хотят. Зомби пользовались нашей терпимостью. С каждым днем гостей становилось все больше.

Жираф: Да че, понятно откуда они пришли. Гребанные америкосы выслали, к нам все из запада и идет. Они же поиметь нас хотели. Думали, мы загнемся тут же. Думали, их дядюшка Сэм землю нашу русскую топтать будет! Фигушки вам! Сами загнулись, уроды звездополосатые! У них же ни в одном кино ни одного нормального русского нет, вечно дебилами нас изображают в какой-нибудь тупой шапке, да в окружении медведей. Они же реально верят, что у нас медведи по улицам разгуливают!

Верблюд: Уже считалось престижным иметь у себя в доме труп. Им ставили памятники, рисовали портреты, стали выбирать в депутаты. Казалось, что уже никто и не вспомнил бы, что были времена, когда в городе находились только живые люди.

Верблюд вытаскивает из кармана небольшой мячик, наклоняется и бросает. Мячик катится по полу. Зомби отшатываются от него в разные стороны, толкаются, падают, встают и направляются за мячиком. Кто-то хватает мячик, его тут же отнимают. Идет драка. Конечно, ведь мячик стоит того, чтобы за него дрались.

Жираф: А затем их вовсе не осталось. Ни одного! Живых людей, в смысле!

Верблюд: Но я, правда, тогда этого не знал.

Жираф: И я не знал. Проснулся утром.

Верблюд: И я проснулся у себя в кровати.

Жираф: Подошел к окну!

Верблюд: А я к телефону! Мне лень к окну идти было.

Жираф: Выглянул. А там эти твари и больше никого. Бешенные стали. Всех сожрали, гниды америкоские.

Верблюд: А я ему позвонил. Жив?

Жираф: Ха-ха, Верблюд, я живее всех живых! Думал, ты это уже выучил. Рад, что и ты дышишь и не гниешь, старина.

Верблюд: Что, хотел записать меня в мертвечатину? Я прямо через трубку чувствую это твое подленькое желание.

Жираф: Черт! Верблюд, ты меня раскусил, придется теперь тебя укокошить.

Верблюд: А иначе никак нельзя?

Жираф: Нельзя, Верблюд, ты и сам это прекрасно знаешь. По всем законам драматургии я должен тебя расфигачить.

Верблюд: Дьявол, а я только завтра собрался в прачечную и в баню. Нужно попарить мою старенькую тетушку Джен. Может, перенесем эту неприятную процедуру на недельку, а?

Жираф: Ох, уж эта старушка Джен. Она по-прежнему ссытся в постель и ест рыбные пироги по четвергам?

Верблюд: А то, целую дюжину съедает за раз и делает такую лужу, какой можно напоить целые Багамские острова.

Жираф: Ты же знаешь, как я люблю эту дряхлую каргу.

Верблюд: Конечно, до сих пор удивляюсь, как ты на ней еще не женился.

Жираф: Ладно, Верблюд, хорош гнать. Выгляни в окно.

Верблюд: И я выглянул. И то, что увидел, не обрадовало меня. Вообще не обрадовало. На моей любимой лужайке была целая куча Зомби.

Один из зомби приносит мячик Верблюду, остальные стоят чуть позади. Верблюд берет мячик и сразу же бросает его. Зомби буквально бросаются за мячиком, но тот улетает далеко. Очень далеко, фиг знает куда.

Жираф: Живых трупов!

Верблюд: Куча живых трупов обгладывали моего школьного учителя географии.

Жираф: Ты любил географию?

Верблюд: Я терпеть не мог географию. Просто географ был премилый старикан, один из немногих, кто нравился мне на этой планете!

Жираф: Розовые сопли!

Верблюд: Да нет, серьезно! Жалко старикана. Он был добродушным и помешанным на своем предмете. Помню, как он брызгался слюной и даже кидался тряпкой, когда кто-нибудь из нас говорил, что столица Франции Милан, или что Корея находится в Европе, а мы специально доводили его, пока однажды ему это не надоело, и он не написал заявление об уходе.

Жираф: Ну-ну...

Верблюд: Теперь же от бывшей его стариковской привлекательности не осталось и следа. Лицо его было окровавлено и наполовину разодрано, на таком фоне белки его глаз выделялись, как пятна снега на поляне, распустившихся маков.

Жираф: Поэт Есенин, ты уже достал свою двустволочку?

Верблюд: Так вот же она, родимая! Теперь всем придется несладко и тебе, Жираф, в том числе.

Не найдя мячика, Зомби выстраиваются в шеренгу. Верблюд по очереди снайперскими выстрелами высаживает им мозги.

Жираф: Так сказал, ха-ха, так сказал, я чуть не поперхнулся! (Смеется).

Глядя на него, Верблюд тоже смеется. Зомби смеются. Выстрел. Падают. Снова смеются. Снова выстрел.

Жираф: Ладно, хорош, напрягать диафрагму. Встречаемся через сорок пять минут у мака. Не забудь «игрушку» и памперсы – будет весело и страшно.

Верблюд: Тим, подожди. Что у тебя в арсенале? Только бита?

Жираф: Ты слишком плохо обо мне думаешь, Верблюд. У меня в арсенале старина кольт и старушка лопата.

Верблюд: Ок, тогда я за тебя не беспокоюсь. До встречи.

Жираф уходит. Верблюд стреляет в последнего Зомби.

Верблюд: Конечно, я за него беспокоился. Все-таки город кишащий живыми трупами нельзя сравнить с игрой в керлинг. Хотя мы и восприняли все, как большую, опасную, но увлекательную игру.

Верблюд уходит. Свет гаснет. Вновь эта раздолбанная лампочка подвела.

Музыка смолкает.

Сцена два.

Вот хочется понять, а не дают. Все время не дают понять, что за пространство такое. Вроде и не страшно, но как-то мрачно. Вроде и не ночь, но и солнца не видно. Небытие какое-то. Или нет. Очень похоже на ресторан быстрого питания. Как похоже? По запаху, наверное, поскольку откуда-то потянуло горячими гамбургерами и жареным картофелем.

Музыка уже другая. Грустная какая-то. Для веселья поводов– то и нет. Живых людей всего ничего осталось.

Выходит КЭТ. Задумчивая такая. Проходит из стороны в сторону.

Кэт: Вот почему-то такой момент вспомнился. Я маленькая еще. Ну, как маленькая? Не такая, как сейчас, совсем не такая, и волосы тогда еще светлее были и длинные. Длинные такие, не то, что сейчас. Мама мне косички заплетала. И платье еще такое зеленое, с рюшечками. Любимое самое. И вот я в таком виде с косичками, да в платьице иду с мамой, за руку ее держу, и тут раз – сзади откуда-то появляется девчонка какая-то и дергает меня за косичку. Ну, как дергает – больно так дергает, со всей дури прям. Заржала и убежала. А я совсем ничего не поняла тогда. И даже не разозлилась. Ну, то есть уставилась ей вслед и просто смотрела. Я тогда еще не знала, что люди такие придурочные бывают. И вообще весь мир может быть придурочным. И чем старше становилась, тем больше понимала, что мне не нравится такой мир, и люди, живущие в нем, не нравятся. Ну, как так можно, подойти и дернуть за косичку? Сразу же понятно, что она ненормальная какая-то.

Примерно тогда же я мечтать и стала. В детстве все мечтают. Да и не только в детстве. Вот мечта. А что это – мечта? Заветное желание? Надежда на чудо? Мечта – это вера в хорошее, это значит, что-то тебя не устраивает, и ты мечтаешь это изменить. Вот хочется тебе, к примеру, во дворце жить, а ты живешь в полуразваленной хрущевке. Естественно, тебя это не устраивает, кого бы такое устроило? Даже придурочные люди, и те бы не захотели в хрущевке жить, и ты начинаешь мечтать о дворце, или хотя бы о квартире в новом красивом доме. Вот это – мечта.

Ну, и все девочки мечтают быть актрисами: и придурочные, и нормальные – их не устраивает, что так мало людей восхищаются их красотой, вот они и хотят всеобщего признания. А мне не хватало прекрасного, мне хотелось танцевать. Как только слышала музыку, так и танцевать начинала.

Нелепо кружится, останавливается.

Кэт: А все смеялись только, мол, чувство ритма у меня плохое, и двигаюсь нелепо. Смешили их мои движения. Но мама все равно меня в балетную школу отдала, договорилась как-то и отдала.

Девочки там тоже все придурочные были. За косички не дергали, но обзывали меня корягой. А кому приятно, когда тебя обзывают? Но я снова не злилась. Ну, как не злилась, досадно немного было, но главное, что танцевать теперь могла, сколько захочу. И я танцевала. Здорово было. И только-только у меня получаться начало, тут раз – и мир придурочный проявил себя. Родители в аварию попали. И не стало их.

А что это значит, что их не стало? Ведь не то, что теперь некому было мне косички заплетать, это гораздо большее, чем просто косички. Это значило, что теперь я должна была чувствовать себя неполноценной, что другие девочки, те которые придурочные, могут подбежать к маме или папе, обнять их, сказать, что им страшно или игрушку попросить, а я нет. У меня одна бабка осталась, которая терпеть меня не могла. Это значило, что и о балетной школе нужно было забыть. Ну, а как? За нее платить нужно было, а бабка та еще скряга, она вообще не любила деньги тратить. Копила все на что-то, только непонятно на что. И потом меня водить туда надо было, а она жила у черта на куличках. Нашу-то квартиру она сдавала, а мы в ее были.

С бабкой мне, конечно, фигово жилось. А как еще? Она вечно ворчала, орала на меня, называла тупорылой, мол, я ей в наказание досталась, родители, свиньи такие, спихнули меня ей, чтоб им пусто было и мне заодно.

Вот такая добрая бабуля, настоящая Астрид Линдгрен.

Вместо молитвы по утрам и вечерам она произносила только одно: "Глаза б мои тебя не видели!". А через три года и, действительно, не увидели.

Бабка шла по улице, возвращалась из магазина. Шаркала, как всегда ногами, бурчала из-за высоких цен на варенец, варенец она обожала, литрами могла пить, и тут раз – и она уже лежит на асфальте придавленная тяжелым кожаным диваном. Диван летел с семнадцатого этажа, на котором жили итальянцы.

Я думала, меня в детдом отдадут, уже готовилась к худшему, но тут мир, хоть и придурочный, но проявил понимание. Ну, то есть, что значит, понимание, я же не хотела в детдом идти, вот как бы мое желание и исполнилось. Откуда ни возьмись, дядя мой появился, я ничего не знала о нем, папа не рассказывал, что у него есть брат, у них отец один, а матери разные. И вот он узнал, что тут я с двумя квартирами осталась и приехал. Нет, не скажу, что дядя плохой, расчетливый – это да, но не плохой. Он веселый был, заботился обо мне, пил, правда, по-черному, но не орал, как бабка.

В школу я не ходила, он и не настаивал. В общем, можно сказать, все хорошо стало. В 17 лет пришла, все экстерном сдала и получила аттестат. В тот же день дядю и забрали в ментовку. Он нажрался, как обычно, и в драку полез с ножом, ну его и повязали.

И я вообще мир стала ненавидеть. Придурочный этот мир. И мне снова так танцевать захотелось, так к прекрасному потянуло, что я на все забила, вышла на улицу и стала танцевать.

Танцует. Кэт танцует. Танцует Кэт. Ну, разве это не прекрасно? Вопрос риторический.

Кэт: Ну, а потом пришли Зомби. А Зомби – это что такое? Зомби – это ожившие трупы и тоже придурочные. Ничем не хуже живых людей. По мне – вообще никакой разницы.

И вот появляются Зомби. Снова руки вытянули и шагают бравым маршем в сторону Кэт.

Кэт: Вот смотрите, как раз идут, будто услышали, что про них рассказываю! По мне они даже симпатичнее, по крайней мере, точно знаешь, что им надо и что от них ожидать.

Один из Зомби подходит к Кэт, готовится схватиться за нее.

Кэт: Что, плоти моей хочешь? Мозг тебе мой нужен?

Зомби останавливается и хрипит, покачивая головой, словно согласен. А чего ему не соглашаться? Так и есть. Кэт отходит в сторону. Зомби медленно тянется за ней.

Кэт: И я не сразу даже поняла, что людей больше не осталось. Вышла из туалета, хотела сесть за столик, а тут смотрю – никого не осталось, только эти вот. И как-то грустно мне стало. Что, я думаю, теперь одна делать-то буду? Мир и так придурочный, а тут... Пусть, думаю, жрут меня, раз так!

Кэт делает решительный шаг, Зомби широко распахивает пасть, готовясь разорвать и съесть ее плоть. Еще секунда, и он осуществит свое намерение. Но нет, не суждено.

Звучит выстрел, и Зомби падает на пол. Кэт испуганно вздрагивает, оглядывается по сторонам в поисках неожиданного спасителя.

Им оказывается (кто бы вы думали?), разумеется, Верблюд.

Он стоит позади Кэт со вскинутым ружьем.

Верблюд: Были Зомби увлеченные

Кровушкой Абамы.

А теперь лежат моченные

Кровушкой той самой,

И мозгами, и мозгами,

Нарвалися зомби сами.

Кэт: Ой, вы поэт?

Верблюд: Угу, поэт-песенник! Ценитель фольклора и друг Есенина! (наводит ружье на Кэт.) А ты кто такая?

Кэт: Я Кэт. Я не люблю стихов. Пожалуйста, выстрелите и в меня тоже!

Верблюд: Ты что, ненормальная? Делать мне нечего – стрелять в тебя, я хотел опорожниться.

Кэт: Но Зомби вы уже убили. Не нужно было этого делать. Он бы справился со мной в два счета.

Верблюд: Зомби должны гореть в аду!

Кэт: Они сожрали моего дядю!

Верблюд: Сочувствую!

Верблюд направился к выходу. Он же опорожниться хотел.

Кэт: Подождите!

Верблюд (обернувшись): Что еще?

Кэт: У меня больше никого не осталось. Дядюшка был единственным мне родным человеком.

Верблюд: Я же сказал – сочувствую.

И тут, словно в фильмах пробежала искра, или как в «Любовь и голуби» «желтая вода в башку ударила», Кэт сорвалась с места, подбежала к Верблюду, обняла.

Кэт: Я хочу тебя!

Верблюд: Ты точно двинутая!

Кэт жадно целует Верблюда. Тот не сопротивляется. А вы бы сопротивлялись? Девушка симпатичная.

Верблюд (вспомнив): У меня там товарищ.

Кэт: Плевать на твоего товарища!

Откуда-то сзади слышится рев, и из темноты выходит Зомби.

Кэт: Вот этот?

Зомби хрипит и падает. Выходит Жираф, сразивший Живого трупа лопатой.

Верблюд: Вот этот!

Жираф вопросительно смотрит на Верблюда и Кэт.

Жираф: А это что за дюймовочка?

Верблюд: Это Кэт.

Кэт: Здрасти!

Жираф, молча, разглядывает Кэт, обходит ее и Верблюда со всех сторон. Ну, в шоке Жираф, чего тут непонятного?

Жираф (Верблюду): Я, конечно, подозревал, что ты шустрый малый, но не настолько же! Минуту назад мы оба были на равных, а теперь ты король, а я в ряду неудачников.

Верблюд: Ну, извини, что мне первому захотелось пописать.

Кэт: О, черт, молчи, я еще больше тебя хочу.

Кэт целует Верблюда, и снова страстно (так что челюсти едва не хрустят). И снова Верблюд не сопротивляется, а даже наоборот.

Жираф: Вау! Какой порыв чувств! Тристан и Изольда, и все такое!

Кэт и Верблюд целуются, не обращая на Жирафа никакого внимания. Ему становится неловко, завидно и тоскливо.

Жираф: Я, конечно, не верю в Гарри Поттера, но от чуда не отказался бы. Дюймовочка, у тебя, случайно, подружки нет? Может, прячется где? Ау! Подружка, я тут! И я не против размять челюсти. (пауза) Дюймовочка, что за подстава, куда ты ее спрятала?

Поцелуй прерывается. Верблюд неловко смотрит на товарища.

Кэт: Нет у меня никакой подружки. Они все придурочные.

Жираф: Весомый аргумент. Больше вопросов не имею.

Слышны шорохи и хрипы приближающегося Зомби. Верблюд вскидывает ружье.

Жираф: Успокойся, Отелло, я справлюсь с твоим соперником.

Появляется Зомби. Когда-то он был девушкой, может даже симпатичной.

Жираф: Тем более, что это ко мне. Как говорится, молитвы были услышаны. Привет, подружка Дюймовочки!

Кэт: Я не дюймовочка, я – Кэт!

Жираф идет навстречу Зомби. Кэт и Верблюд наблюдают за ним. Жираф останавливается и поворачивается к ним.

Жираф (обиженно): Ну, и чего вы уставились? У вас свои развлечения, у меня свои. Может, мы наконец-то нашли друг друга, а вы всю романтику портите.

В это время Зомби накидывается на Жирафа.

Верблюд: Сзади!

Верблюд бросается на выручку. Но Жираф справляется и сам. Он наклоняется и отталкивает от себя Зомби.

Жираф: Спокойно! Это у нас такие прелюдии! (Зомби) Любимая, иди ко мне!

Жираф уходит. Зомби послушно плетется за ним.

Кэт (обеспокоенно): Он справится один?

Верблюд: Это ведь Жираф. С ним все будет хорошо.

Слышны громкие хрипы. Много хрипов. Вбегает Жираф.

Жираф (испуганно): Аллах Акбар! Валим отсюда!

Жираф убегает.

Кэт: Что это с ним?

Верблюд пожимает плечами. В комнату вваливается целая армия Зомби. Злобно хрипят. Ну, не мяукать же им, окаянным.

Верблюд: О, черт, бежим!

Верблюд хватает Кэт за руку, и они убегают. Зомби медленно тянутся за ними. Гремит музыка (что за оркестр опять возник?) и гаснет свет. И правильно, нечего такие страсти людям показывать, они же набожные все, или почти все.

Сцена три.

Явно уже где-то в другом месте, хоть зуб давай. Хотя и так понятно, они же убежали, так что зуб лучше приберечь. Кто они? Кэт, Верблюд и Жираф.

Сначала темно. Потом играет индийская веселая музыка и включается свет. Троица танцует, как заправские индусы. С чего вдруг? Можно было бы сказать, что это нужно для сюжета или это – такое решение сцены, помогающее раскрыть характеры наших персонажей, но врать нехорошо. Просто автору так захотелось. Ему это кажется забавным. И потом, в "Симпсонах" было, в "Сестрах" Бодрова было, в индийском кино было, значит, тоже можно использовать.

Потом музыка смолкает. Кэт, Верблюд и Жираф останавливаются и удивленно переглядываются.

Кэт: Кажется, оторвались.

Жираф: Ага! Прямо, как у Фрэнка Судола.

Кэт: У кого?

Жираф: У Судола. Ну, в "Мясорубке". Не смотрела что ли?

Кэт вопросительно смотрит на Верблюда. Тот улыбается.

Верблюд: Жираф кинофрик. Видел столько треша, сколько снять не успели.

Жираф (воодушевленно): Короче, там тоже все превратились в живых трупов и гонялись за стариком. А он ваще шизанутый какой-то, то с собой, то с ботинками разговаривал и передвигался с помощью бодяги, не помню, как она называется.

Кэт: Что за бодяга такая?

Жираф: Ну, у нас деды с палочками и бадиками ходят, а у них с этими штуками. Там фиговина такая по типу стремянки с ножками, они на нее опираются и ходят. (Верблюду) Не помнишь, как она называется?

Верблюд: Неа.

Кэт: Да я поняла, что это за штуковина.

Жираф: Не суть. В общем, он поперся за новыми ботами, а сам еле ноги передвигает. Ну, за ним, естественно, живые трупы, целый город прям, и не могут догнать. Дед чуть ли не покурить успевает, чуть кто приблизится, он бодягу в них свою по самые гланды впихнет и дальше чешет. А эти ну такие медленные, прям как Петров в формуле 1.

Верблюд: Да им только с карманными собачками соревноваться в скорости.

Кэт: Странное кино какое-то.

Жираф: Обыкновенный гавнотреш, но жизненный, на нашу ситуацию похоже.

Кэт (с интересом): И чем все закончилось?

Жираф: Не помню.

Верблюд: Да он пол фильма продрых, как обычно.

Жираф: Иди ты! Когда скучно, меня всегда в сон тянет. Рефлекс.

Верблюд: Похуже отмазки не придумал?

Жираф: Ты вообще в кино не сечешь!

Кэт (примирительно): Мальчики, не ссорьтесь! Ситуация немного не та. Нас, как бы, преследуют.

Верблюд: Угу, пойду как раз обстановку проверю.

И, действительно, уходит, вот неожиданно– то! Верблюд смотрит, что да и как, ружье, конечно же, наготове.

Жираф (Кэт): А ты плясать что ли любишь?

Кэт: Я обожаю танцевать. В детстве балериной хотела быть. Ну, как хотела, даже в балетной школе занималась.

Жираф: Незаметно.

Кэт: Да я недолго. А ты тоже любишь танцевать?

Жираф: Терпеть не могу.

Кэт: Зачем тогда плясал?

Жираф: Ну, вы дрыгались, и я с вами. Не хотел выделяться.

Кэт не знает, что сказать. Не очень ей ответ Жирафа понравился. Может, решила, что он тоже придурочный. Возникает неловкая пауза, благодаря которой, Кэт и Жираф вспоминают про Верблюда и смотрят в его сторону.

Жираф: Старик, ну че там?

Верблюд: Да че-то непонятно. Тихо все.

Кэт: Тихо – это хорошо. Я люблю, когда тихо.

Жираф: Я бы сказал, что это скорее подозрительно.

Верблюд: Вот именно. Тихо, как перед бурей. Может, они затаились просто?

Жираф: Ага! Или ушли на тихий час.

Кэт: Они, че, в детском саду? Нет, мне кажется, что они умерли уже. Поняли, что есть больше некого, расстроились и умерли.