Текст книги "Газета Завтра 832 (96 2009)"

Автор книги: "Завтра" Газета

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Пётр Краснов ЛЕВ ТОЛСТОЙ О ГОСУДАРСТВЕ

Статья «О государстве» в две с половиной страницы была написана Львом Николаевичем Толстым в конце февраля 1909 года. Суть её проста, и на эту простоту упирает сам Лев Николаевич. Он спросил стражника (очевидно, тюремного или вообще «человека с ружьём»): "...зачем он служит в своей гадкой должности. Он очень просто сказал мне, что чувствует и знает, что должность скверная, да где же он получит те 35 рублей в месяц, которые он получает.

И вдруг мне всё стало ясно. Ведь всё в этом. Всё это великое устройство государства основано только на том, что стражник получает 35 рублей, тогда как не будь он стражником, цена ему 8.

И я в первый раз ясно понял всё дело. А как, кажется, просто и легко было бы понять…"

И далее он гневно разъясняет себе и другим, что вся иерархия насильственного и грабящего государства, устроенного на лжи и обмане, держится на этих пресловутых «35 рублях» (в иерархическом, разумеется, нарастании), и ради этого только созданы хитрыми и хищными «избранными» все на свете королевства, царства, республики и пр.

Тут стоит процитировать концовку статьи: "Но что же будет, если люди не будут поддаваться обману и не будет государства?

Никто не может знать того, что будет, и как сложится жизнь после того, как люди избавятся от того обмана, в котором живут теперь. Одно можно наверное сказать – это то, что как бы ни сложилась жизнь людей,.. жизнь эта не может не быть лучше жизни людей, подчинённых обману и развращению и не понимающих своего положения…"

Замечательно, не правда ли?!

Не знаю, насколько полно знаком был граф Лев Николаевич с трудами князя Кропоткина, а также Прудона, Бакунина, Штирнера и прочих поборников анархизма; во всяком случае, определение Прудона – «собственность есть воровство» – пользовалось его несомненной и политической именно симпатией и не раз им употреблялось, вопиющее социальное, имущественное неравенство вокруг не давало забыть об этом.

Статья была вроде бы написана, но не получила от автора никакого дальнейшего движения; и опубликована была лишь в 1928 году в юбилейном сборнике «Лев Николаевич Толстой». Обо что «обопнулся» Лев Николаевич, оставив её, по сути, лежать в бумагах? От неуверенности в её логической, да и моральной обоснованности, убедительности для читателей? Ведь в вариантах статьи он написал-таки, наконец, ключевое слово «защита»: государство существует, цитирую, «под предлогом упорядочения жизни, т.е. защиты трудолюбивых и безобидных людей как от ближайших беспокойных и недобрых людей, так и от соседей, устроенных или неустроенных в государстве насильников, разбойников…»

Вернее некуда, казалось бы, выразил здесь Толстой злую необходимость государства, обречённость человека как такового, народов на социализацию в той или иной форме государственности, в каких бы отдалённых, часто изолированных друг от друга ойкуменах земного мира это не происходило: у египтян, инков ли, китайцев… Но в окончательную редакцию статьи эти слова, этот смысл допущены не были, в ней остались одни лишь филиппики этой самоорганизации жизнеобеспечения народов и наций.

Уже в вариантах своей следующей статьи «Неизбежный переворот» (вполне революционной, кстати, одно из черновых заглавий её – «Революция неизбежная, необходимая и всеобщая») Толстой пытается найти ответ на «смежный» с этим вопрос о страдании как социальном именно факторе. Но злободневность насилия («годы реакции», столыпинский антитеррор) жгла его, в какой-то мере застила глаза: "Скажут, что страдания свойственны жизни людей. Свойственны, да, но не те страдания, которые люди сами наносят себе, мало того, что наносят, но знают это, знают, что они сами (являются. – П.К. ) причиной своих страданий и не могут не производить их. Этого (т.е. социального. – П.К. ) сознания своей вины и безвыходности из неё никогда не было… Это положение исключительное и свойственное только нашему времени, и только самому последнему времени… Исключительность положения, в котором находится всё человечество нашего времени… состоит в том, что человечество в сознании своём пережило ту форму внешнего устройства жизни, которая когда-то соответствовала сознанию человечества, но теперь перестала уже ему соответствовать…".

Но так ли это? Нет, конечно, тут Лев Николаевич, с одной стороны, идеализирует нравственные возможности и способности человека как такового, (на чём, в сущности, и построено «толстовство» как доктрина), а с другой, невольно, эмоционально умаляет понимание этого умнейшими мыслителями прошлого. Ещё как понимали неразрывность и личной, и общей вины и ответственности за царящее в человеческом мире страдание и Сервантес, скажем, или Шекспир, или Достоевский, здесь лишь одни из ярких граней этого многогранного понимания. А глубже и трезвеннее всех иных, наверное, проникли в причины неискоренимого зла, неизбывного страдания в мире многие наши старцы, Отцы Православия, уходя из него в пустыни и молясь «за человеков», ни на что и ни на кого уж не надеясь, кроме как на Бога.

Но и непониманья хватало, ибо чему предшествует, к примеру, мажорная, созидательно-торжественная, можно сказать – социоделическая концовка гётевского «Фауста», как не многократно большему злу, осознанному и целенаправленному, объединившемуся теперь в мировом масштабе? Или, скажем, все оптимистические потуги ура-советской литературы и искусства? К чему пришли?

Толстой всё-таки сказал о защите безобидных людей; но когда один и тот же человек безобиден, а когда «обиден»? Вопрос, как говорится среди студентов, «на засыпку».

И сейчас, с высоты, а вернее – из ямы нравственного и всяческого падения прошедшего с той поры столетья, суммируя свой трагический опыт, мы вынуждены констатировать: государство как нужда, как безличная социализирующая сила возникло из необходимости защиты человека от самого себя, прежде всего, от самопожиранья, от жалкого родоплеменного прозябанья. От себя, монструозного, фатально наделённого тремя крайне противоречащими друг другу сущностями: телом и инстинктами животного, разумом-душою Homo sapiens и сверхразумным духом. Адская смесь – иначе, кажется, и не назовёшь…

Об это слово – «защита» – и «обопнулся», похоже, Толстой, не дав статье ходу; да и цензурная судьба её, судя по всему, была бы не из лёгких...

Полностью – в газете «День литературы», №10, 2009

Юрий Павлов ЕДИНОЖДЫ ПРИСЯГНУВШИЙ

Статья Сергея Куняева «Трагедия стихии и стихия трагедии» («Литературная учёба», 1982, № 1) о поэме С. Есенина «Пугачёв» – первая серьёзная публикация литературоведа. Закономерно, что именно эта статья открывает его книгу «Жертвенная чаша» (М., 2007), куда вошли его избранные работы, написанные на протяжении двадцати пяти лет. Данная статья Куняева – своеобразная завязка в его творческой судьбе, в которой тема Есенина станет сквозной, главной.

В одном из интервью Сергей Куняев назвал себя «многолетней „архивной крысой“» («День литературы», 2007, № 5) и уточнил, что впервые есенинские подлинники взял в руки в двадцатилетнем возрасте, то есть в 1977 году. Затем последовали многолетняя работа с архивами А.Блока, С.Есенина, Н.Клюева, встречи с оставшимися в живых их современниками: Сергеем Марковым, Анатолием Яр-Кравченко и другими. Прорывным же для Куняева, думаю, стал период лета-начала осени 1991 года, когда он трудился в архивах КГБ. Здесь критику через «дела» Сергея Есенина и так называемых новокрестьянских поэтов открылось то, о чём он только догадывался или даже не подозревал раньше.

И этими своими открытиями – «делами» С.Есенина, Н.Клюева, А.Ганина, П.Васильева, В.Наседкина, И.Приблудного, статьями и художественными произведениями уничтоженных русских писателей – Сергей Куняев вместе с отцом спешат поделиться с читателями. Публикуется целая серия сенсационных статей, часть из которых я назову: «Растерзанные тени» («Наш современник», 1992, № 1), «„Дело“ Ивана Приблудного» («Наш современник», 1992, № 3), «Пасынок России» («Наш современник», 1992, № 4), «Мы, русские, потеряли Родину и отечество» («Наш современник», 1992, № 10), «Ты, жгучий отпрыск Аввакума…» («Наш современник», 1993, № 1)...

На протяжении последних десятилетий либеральные авторы твердят о себе и о своих учителях, единомышленниках: искренне верили…, не знали…, заблуждались и т.д. Но почему «заблуждавшиеся» в 20-30-е годы пастернаки, воспевавшие преступления и отдельных личностей, и власти, говорившие неправду о времени, процветавшие, вдруг стали жертвами «тоталитарного режима», героями сопротивления, правдовещателями, провидцами… Жертвы и герои – совсем другие люди, другие писатели, и Алексей Ганин в их числе.

Поэтов и прозаиков, попавших в поле зрения С.Куняева, можно условно разделить на три группы. Первая – это авторы, чьё творчество частично или полностью выпало из истории отечественной словесности (о них достаточно много уже говорилось). Вторая группа – писатели, которых можно назвать «трудными классиками», к коим я отношу авторов, чьё значение признано многими исследователями и читателями, а творчество вызывает непрекращающиеся бурные споры, взаимоисключающие оценки. Юрий Кузнецов из этой группы писателей, и не случайно о его поэзии появилось две статьи Куняева (уверен, будут ещё). Третья группа – «пока не классики», то есть авторы явно первого ряда, чьё творчество по разным причинам не стало общепризнанной классикой, но таковой, безусловно, является. Среди данной группы писателей у Куняева есть очевидные фавориты – Николай Тряпкин, Леонид Бородин, Вера Галактионова. Произведения двух последних прозаиков анализируются в статьях «„Дон Кихоты“ и „третья правда“» (1990), «Беззаконная комета» (2001), «Умрёт Толстой. Что тогда?» (2003).

Сергей Куняев, с его редкой для нашего времени верой в Слово и Человека, представляется мне однолюбом, человеком чести, единожды присягнувшим на верность русской литературе, России, и эту клятву не нарушившим ни разу. Несмотря ни на что, вопреки всему.

А всходы от его слов – есть и будут.

Полностью – в газете «День литературы», №10, 2009

АНОНС «ДЛ» №10

Вышел из печати, поступает к подписчикам и в продажу октябрьский выпуск газеты «ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ» (№10, 2009). В номере: беседа на Тайване Владимира БОНДАРЕНКО и Владимира МАЛЯВИНА; публицистика Петра КРАСНОВА, Валентина КУРБАТОВА, Светланы МАКАРОВОЙ и Александра САМОВАРОВА; проза Николая МОРОЗОВА и Романа СЕНЧИНА; стихи Ивана БОЧКАРЁВА, Алины ВИТУХНОВСКОЙ, Сергея МЕДВЕДЕВА; литературно-политический диалог Андрея РУДАЛЁВА и Сергея ШАРГУНОВА; эссе Бориса ВИЛЕНСКОГО. Юрий ПАВЛОВ пишет о творчестве Сергея КУНЯЕВА, Илья КИРИЛЛОВ – о романе «Елтышевы» Романа СЕНЧИНА, Дмиррий КОЛЕСНИКОВ – о поэме Ирины СЕМЁНОВОЙ. Как всегда, читатели могут ознакомиться с хроникой писательской жизни и традиционной поэтической пародией Евгения НЕФЁДОВА.

«ДЕНЬ ЛИТЕРАТУРЫ», ведущую литературную газету России, можно выписать во всех отделениях связи по объединённому каталогу «Газеты и Журналы России», индекс 26260. В Москве газету можно приобрести в редакции газет «День литературы» и «Завтра», а также в книжных лавках СП России (Комсомольский пр., 13), Литинститута (Тверской бульвар, 25), ЦДЛ (Б.Никитская, 53) и в редакции «Нашего современника» (Цветной бульвар, 32).

Наш телефон: (499) 246-00-54; e-mail: [email protected]; электронная версия: http://zavtra.ru/. Главный редактор – Владимир БОНДАРЕНКО.

Анастасия Белокурова СЛЁЗЫ КАПАЛИ...

«Ласковый май» (Россия, 2009, режиссёр – Владимир Виноградов, в ролях – Вячеслав Манучаров, Дмитрий Блохин, Виктор Вержбицкий, Людмила Зайцева, Раиса Конюхова, Максим Костромыкин, Максим Литовченко, Инга Оболдина, Марина Орел, Раиса Рязанова).

«Клетки Годзиллы прошли сквозь чёрную дыру, вышли через белую, впитывая в себя по пути все кристаллические структуры. Так появился величайший монстр в истории человечества».

«Годзилла против космического монстра», японский фильм.

В новогоднюю ночь маленький детдомовец Андрей Разин смотрел в щёлочку «Новогодний огонёк», мечтал спеть вместо Льва Лещенко, чокался с приятелем под кроватью холодной котлетой. Безрадостное детство кончилось, когда мальчик встретил добрую фею – тётеньку из Ставрополья (Людмила Зайцева). Она привезла будущего авантюриста в село Привольное – каникулы Андрюша провёл в доме Михаила Сергеича, большого человека, делающего политическую карьеру в Москве. А вскоре пожаловал и сам Михаил Сергеич, по доброте душевной позволивший запечатлеть себя на фото с детдомовским сиротой.

Повзрослев, Разин прибыл в ставропольский колхоз имени Свердлова, где, пользуясь связями – «Такие люди за тебя просят!» – захватил в местечке нехилую культурную власть. Затем была поездка в Москву: артистический талант к подражанию голосовых модуляций и «случайно» выпавшая фотография с лидером страны принесли молодому человеку возможность записаться на телевидении с певицей Катей, без пяти минут звездой. Счастливый билет на поверку оказался обычным фантиком: на стадионе Разина освистала толпа поклонников вероломной Кати. Возвращаясь домой в подвешенном состоянии, Андрей услыхал голос, которому было суждено перевернуть мир.

Лёд тронулся, господа присяжные! С этого момента история выходит на новый виток и занимает одно из главных мест в пантеоне великих авантюр перестроечного времени.

Разин «подхватил» «Ласковый май» к тому моменту, как в городе Оренбурге усилиями автора песен Сергея Кузнецова и тринадцатилетнего солиста Юры Шатунова уже был записан альбом «Белые розы». Но наш ответ американской мечте смог обрести ясность только с приходом предприимчивого Разина. К творчеству, правда, это не имело отношения. За считанные месяцы ребятишки из сиротских домов превратились в миллионеров и в прямом смысле слова купались в деньгах. При этом Разин умудрялся платить налоги и жертвовать интернатам солидные суммы. А родному «Привольному» и вовсе подарил мельницу с пекарней и подъемный кран, за что и попал в книгу Славы села. Неудивительно, что сделал это человек, козырявший корочкой, в которой чёрным по белому было написано: «Министерство культуры СССР. Разин Андрей Александрович – организатор массовых затей Союза ССР».

Шалость удалась. Оглядываясь назад, становится понятно, что «Ласковый май» наравне с «чудесами на виражах» Кашпировского способствовал снижению социального напряжения. В незамысловатых мелодичных песенках народ обретал гармонию, а детдомовский привкус обретенного счастья усиливал доминанту сопереживания новоявленным кумирам. Визуально недалеко ушедший от группы «Дюран Дюран» «Ласковый май» дал истерзанному перестройкой обществу пропуск в «те дивные страны, где нимбы не гаснут, где краски не блекнут». Пока поколение молчало по углам, о нём можно было только петь. Когда на концерты «Ласкового мая» было продано 47 миллионов билетов, этот феномен можно было только осуждать. Все действующие на тот момент исполнители (от Аллы Пугачевой до Юрия Шевчука) отпускали в адрес интернатских звёзд завистливое и презрительное «фи». Один лишь Виктор Цой (к слову, большой фанат «Дюран Дюран») глядел в корень и живо интересовался продюсерской «кухней» явления, подчинившего себе всю страну. Трагедия на шоссе под Тукумсом помешала рок-музыканту пройти этот путь до конца. Несмотря на бешеную популярность группы «Кино», ни одному музыкальному проекту так и не удалось составить «Ласковому маю» достойную конкуренцию.

Пермский режиссёр-документалист Владимир Виноградов (явно ведомый чуткой разинской рукой) делает главный акцент на личности Андрея Разина (по недоказанным данным, настоящее имя авантюриста – Вадим Криворотов). Актёр Вячеслав Манучаров справляется с ролью даже слишком хорошо – остальная «маёвка» выглядит на его фоне несколько блекло. Шатунов – в фильме Виноградова – малорослый шкет с наглой ухмылкой – проявляет себя тем, что в одном из эпизодов цитирует Раневскую («Идите в ж..у»), в другом – Гребенщикова («Я просто хотел петь!»). Остаётся за кадром одержимость хоккеем и компьютерными играми; увлечение мотоциклами показано фрагментарно. В этом ребёнке, поющем с экрана про «Розовый вечер», сложно увидеть незаконнорожденного сына Элвиса Пресли – отличную байку о Шатунове и одну из самых изящных разинских афер. Сергей Кузнецов, из-за разногласий с Разиным покинувший группу очень быстро, показан рослым алкоголиком, вряд ли способным по возвращении в Оренбург дать жизнь таким, по-своему выдающимся проектам, как «Стекловата» и «Чернила для 5-го класса». Самый загадочный персонаж этой истории Кузнецов впоследствии утверждал, что только он знает правду о «Ласковом мае», и у него на компьютере есть тайный файл, который он рассекретит только перед смертью. Загадочно? Провокативно? Но ничего подобного в фильме нет. Есть другое.

Все те, кто сейчас не пропускают «Дискотеку 80-х», а в своё время лили слёзы на концертах, вряд ли хотели бы видеть на экране подлинную историю супергруппы, в которой достаточно и грязи, и боли, и слёз. Им нужен праздник, государство-детство, ностальгический трип. Недаром даже те, кто от и до знает все перипетии отношений «маёвки», приняли фильм весьма благосклонно. Очаровательная бесстыдность в реконструкции реальных событий, оставляющая Оливера Стоуна со своим «Дорз» нервно курить в сторонке, как никогда уместна. В данном случае байопик должен выглядеть именно так – мифотворчество должно играть свою игру до конца. В конце концов идеальное кино про «Ласковый май» возможно лишь при бюджете какого-нибудь скорсезевского «Авиатора» и нести в себе отнюдь не простое желание порадовать зрителя. Тем более, что Разин и Хьюз – фигуры одного масштаба. Не из тех динозавров, что нехотя припечатывают к денежному конвейеру попытки жениться на супермодели или «лишить девственности» футбольный клуб.

Только истинным поклонникам такой подход к делу совершенно не нужен. Им куда милей – как написали про Разина на одном из форумов – «правдивая исповедь мальчика, который не умел петь, но так этого хотел, что, проявляя самые негативные стороны своей натуры, принес много блага огромному количеству людей». И с этим фактом сложно поспорить.

Дмитрий Борисов ПЫЛАЮЩИЙ ЭРОС СЕВЕРА

Когда говорят, что в 1917 году на Россию обрушились силы хаоса, говорят неправду. Умеющий читать знаки Истории знает, что наша революция была восстанием Олимпийских богов. Которые просто решили вернуться туда, откуда прибыли некогда в Средиземноморье: на северо-восток, на земли Русской Гипербореи.

По России в зловещем танце комоса и трагедии шагал новорожденный Дионис. В вечном утверждении неиссякаемой жизни он разрушал старый мир, провозглашая рождение новой вселенной. Его голос не только слышали – ему внимали. С радостной жестокостью строители СССР спешили конструировать этап за этапом возникающей на глазах планеты. Мир был новым, но следовал неизбежным законам развития универсума, планам неумолимой Ананке, чьей воле подчиняются даже боги.

Время сжималось, его гнали вперед, кляча истории рвалась из последних сил по сложной трассе русского стипль-чеза, но не падала, не сдавалась – на то, на что античная Греция затратила тысячелетия, ей в современности был отпущен гораздо меньший срок. Всадник в буденновке, пришпоривавший ее, добрался до финиша. Упал. Но на дорожке космического ипподрома остались следы копыт обессилившего Пегаса, будто снегом, покрыта она перьями из его крыл.

Когда говорят, что русское искусство копировало Европу, говорят неправду. Оно следовало теми путями, которые были прочерчены мифологией. Которые нашли отражение в искусстве Древней Греции. Которые с той же периодичностью возникали и исчезали в искусстве Советской России.

Планета корчилась в судорогах, а на ее обломках в который раз расцветало искусство архаики. На смену ему приходила геометрика. Его сметала классика. Восходил неярким северным солнцем величественный сталинский ампир. И вновь всё погружалось в пучину вторичного упрощения, гуманистической мелочности, внимания к прыщику на теле натурщицы.

Но прыщи будут позже. Свежая Страна Советов не признавала ничего личного – в ее объектив попадало только типическое. Сверхчеловечески прекрасное. Рожденное здесь и сейчас, богоравное по своим свойствам. Отсчет истории начался в октябре 17-го. Религиозный порыв замирал в религиозном экстазе «Общего дела» Николая Фёдорова. Уже задумывались космические корабли, способные перенести воскрешенных предков на пмж в иноземные колонии.

Страна, смутно ощущающая эманации космизма, не ждала Второго Пришествия. Она справедливо полагала, что Иисус, вочеловечившись, предначертал нам стать богами. Мы сами должны были воскресить наших мертвых, но до того занять опустевшие олимпийские троны.

Обнаженный Дионис поднимался к нам из царства Аида. Он нес оргиастичность, он жаждал плотской любви. Придворные условности были отринуты, над страной разносился мощный рев быка, Загрея и Зевса в одном лице. Телесная красота становилась синонимом душевного благополучия. Строительство тела шло параллельно воссозданию пространства.

Физкультура и спорт несли литургические функции. В основе этих таинств тоже лежала жертва. Ритуал предписывал убить старое тело. Отделить от него лучшую часть. Он космизировал антропологию.

Казимир Малевич в «Физкультурниках» предлагал схему, лишенную сентиментальности. Она была хороша, но безлика. Черты новой личности еще предстояло определить, прорисовать на супремумах Казимира Севериновича.

Самохвалов, Дейнека, Пахомов, Луппов... Полотна этих мастеров диктовали новую эстетику. Их модели взывали к новому эротизму. Уже осталась позади песнь абстрактного плодородия основателей русского футуризма. Эрос полыхал нестерпимым сиянием полярного льда. Ничего мещанского, ноль буржуазной расслабленности, капиталистическая деловитость переместилась в чисто мнимую область.

С полотен на нас смотрели Лупповские физкультурные парады, на нас мчались бегуны Александра Дейнеки, нас завлекала спортсменка Александра Самохвалова, растирающая разгоряченное после кросса невыносимо роскошное тело. Плакаты требовали стать физкультурниками, выстреливали в нас трофейным оружием Лени Рифеншталь. Восторг, смешанный со священным ужасом, – сам Дионис Загреос, охотник за живой дичью, преследовал нас.

Догонял и руками менад раздирал на куски. Окровавленная плоть жаждала чудесного воссоединения, но тщетно. История такова, какова есть. Поэтому тела наши реконструировались по полузабытым чертежам.

Незабвенный период с 20-х по 50-е годы умер, раздавленный и смытый потоками взбесившейся биомассы. Уже она, а не олимпийцы, диктовала условия жизни. Бронза 60-х и 70-х иронично переосмысливала марафон, чтобы утвердиться в анатомических деформациях малых пластических форм следующей эпохи. Еще не состарилась Девушка с веслом, а ее благосклонности домогались уродливые старцы. Кривобокие юноши и помыслить не могли о внимании к ним со стороны советской Пенелопы, но вместе с тем жаждали обладать ею. Не как богиней границы, живущей на поверхности воды, но принадлежащей небу, а как символом абстрактного плодородия.

Немудрено, что вокруг нее, незыблемо поддерживающей высокий градус эротического огня, они будут пресмыкаться до окончания цикла. Эта Девушка будет вечной! Ее тиражность не помешает ее подлинности, тогда как уникальность инвалидов пластики не спасет их от разложения. Не от славной смерти, нет: Дионис разрывает на части лишь красивое, ибо сам не только убивающий бог, но и убиваемая жертва.

Советское искусство за 70 лет прошло все этапы развития подобных себе институций. Его творящий субъект прошел все стадии взаимоотношений с богами. Он был их любимцем. Потом бунтарем. Божественный смех отметил растущую неприязнь к нему со стороны олимпийцев. Теперь он прозябает в богооставленности. Унылый, искалеченный, он так часто обращался к уродливому, что невольно принял на себя черты своего объекта.

Однако древний чин мистерий Диониса имел двухгодичный цикл. Один год мы прожили. Второй проживаем. Он ознаменован реваншем истинного хаоса. Нами правят кентавры. Впрочем, это не смерть. «Спорт в искусстве», кроме эстетического измерения, имеет и мобилизационное. Старые мастера призывают нас к новой кентавромахии. Мы будем упорно тренироваться. Рядом с нами будут мчаться вперед наши боевые подруги – валькирии Дейнеки, северные сестры вакханок. Мы взорвем этот мир и бросим его к ногам «Девушки в футболке» Самохвалова.

И та одарит нас благосклонностью, родив нам юную «Всадницу», чей скульптурный портрет предложила миру уже в третьем тысячелетии Екатерина Казанская.

Эта всадница станет провозвестницей рождающегося нового. Она – разделенный кентавр, побежденный хаос. И у нее есть союзники.