Текст книги "Газета Завтра 810 (74 2009)"

Автор книги: "Завтра" Газета

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Андрей Фурсов – историк, социолог, публицист, автор программной работы «Колокола истории», где общество рассматривается как единый системно-исторический субъект. В последние годы активно разрабатывает проблематику больших и малых исторических циклов с позиций «мир-системного» анализа.

"Я прочёл этот роман очень быстро. Впечатления до конца ещё не устоялись, но некоторые моменты совершенно чётко можно выделить уже сейчас. В романе три очень явственных пласта. Первый пласт – политический, а точнее – кратический. Потому что в сегодняшней России политики нет, она – для неудачников, а для удачливых людей существует власть. Второй пласт – исторический, и третий – метаисторический. Мне интересно было сопоставить, как сопрягаются власть и история в деятельности Виртуоза. И вот что меня поразило. В России двоевластие – это всегда характеристика смутного времени. Лжедмитрий-Василий Шуйский, Петросовет-Временное Правительство, красные-белые, Ельцин-Горбачёв и Ельцин-Верховный Совет. А что делает Виртуоз в романе? Он пытается смуту институционализировать через отношения Ромул-Рем, он пытается её заморозить "сверху". И это – очень интересный ход.

Можно сказать, что "Виртуоз" – всего лишь роман, что найденный Прохановым ход или код не имеет отношения к реальности, но литература и жизнь очень тесно связаны между собой. Напомню вам про старый, 1975 года, американский фильм "Три дня Кондора", который сочетает традиции сразу трёх жанров: французского полицейского романа, английского детектива и американского криминального романа. Главная сюжетная линия фильма такова. Есть некое подразделение ЦРУ, которое работает с открытыми источниками: читает детективы, триллеры и политические романы – и на основе найденных там сюжетов рекомендует руководству некие ходы. Кончается всё очень плачевно – приходит команда киллеров, и их всех уничтожает, потому что они, анализируя реальность сквозь призму художественной литературы, вышли на интересы неких очень высокопоставленных людей.

Итак, Виртуоз применяет ход совершенно не слыханный в русской исторической традиции и русской борьбе за власть. Он пытается заморозить смуту. Дальнейший ход романа показывает, как ломается эта попытка. Историю, в том числе и русскую, обмануть нельзя. То есть можно это сделать на короткий промежуток времени – сжать пружину… но потом пружина обязательно распрямится и влепит в лоб. Напрямую от этого в романе страдает один из тандема Ромул-Рем. Но, в конечном счёте, во всех трёх пластах проигрывает и Виртуоз: и политически – "заморозить" смуту у него не получается, и исторически, и метаисторически.

Не надо пытаться обмануть историю, власть и метаисторию. За это приходится дорого платить. Безусловно, сказанным не исчерпываются все или даже главные смыслы романа "Виртуоз", но эта линия показалась мне очень важной, я так её прочитал."

Владимир Бондаренко – видный литературный критик и общественный деятель, главный редактор газеты «День литературы», исследователь русского зарубежья. В своих статьях и книгах постоянно подчеркивает мировое значение современной русской литературы как целостного социально-культурного феномена, в связи с катастрофами последнего столетия благодаря массовой русской и русскоязычной эмиграции охватившего буквально всю планету.

"Я, наверное, был одним из первых читателей романа "Виртуоз". Главное ощущение, которое вынес, – насколько же этот роман горький! Горький прежде всего для самого Проханова. На "Виртуоз" можно взглянуть как на личностную трагедию самого писателя, который переживает период надежд и который постепенно осознаёт крах того, что он делал последние годы. Я вижу за Лже-царевичем (кстати, в первой версии роман назывался именно так) судьбу самого Проханова. Здесь я сужу не как человек, даже не как друг – скорее, как литературный критик.

Проханов-редактор – это одна личность. Как руководитель общественно-политического издания, он лишён безбрежной свободы, имеются определённые рамки, которые по разным причинам нельзя перешагивать. То же самое – Проханов-журналист. Какими бы смелыми и резкими ни были его передовые статьи в газете "Завтра" – всё равно это работа политика, а в политике тоже есть свои границы.

Но как писатель Проханов отпускает себя на свободу. Когда художник приступает к работе над своим произведением, он часто сам не знает, к чему придёт. Общие контуры может нарисовать, но как некогда удивился своим героям Пушкин: "Надо же, Татьяна вышла замуж!.."

И я не уверен, что сам Проханов ожидал того сюжета, который в результате возник. Лже-царевича везут на ракетные объекты и показывают взлёт новой ракеты – это мы читали в одном из очерков самого Проханова; героя везут на новый завод, откуда вот-вот завтра пойдёт новая энергетика новой России, – и это мы тоже читали в репортажах Проханова о его поездках на уральские, сибирские заводы, где зарождается неЧто. И вдруг в результате оказывается, что это нечто – виртуально, мнимо, что всё это – ложь, прикрывающая самую неприглядную реальность.

Можно говорить о глюках, о природном прохановском метафоризме, который отмечал ещё Александр Солженицын, можно погрузиться в "карнавал масок" и забыть о реальности.

Но ведь все жадно читают и вычитывают, "кто есть кто". Почти все фигуры романа "Виртуоз" – а их десятки! – близки и узнаваемы для нас. Тем и страшны. Ведь дальше начинается пласт острой социальности романа.

Почему в своё время наши правители задвинули литературу на самые задворки общества? Потому что все революции, все глубинные изменения начинались не с обороны, не с экономики, а с культуры. Сначала пришла энергия разрушения диссидентской и перестроечной литературы, потом рухнул Советский Союз со всеми своими дивизиями, ракетами, суперзаводами. Потому, боясь культуры как огня, до сих пор массового читателя не подпускают к серьёзной литературе. Но, кстати, и в фэнтези, в детективной нашей прозе 80% авторов стоят на державно-патриотических позициях. И такая литература тоже воздействует на общество. Но в большой литературе прорыв к массовой аудитории сделал только Проханов.

Когда Астафьев писал свой "Печальный детектив", а Рыбаков – "Детей Арбата", не думаю, что они просчитывали ситуацию 91-го или 93-го годов. Но энергия их неприятия брежневского застоя, их ненависти к нему достигла такого предела, что застой прекратил своё существование. Но очень печально, что вместе с государством. И я спрашиваю себя, во что может вылиться переполняющая этот роман энергия ненависти? Художник, как он ни наслаждается своими творениями, становится большим художником, только когда воздействие его произведений на людей, на общество становится непосредственным.

Перед нами трагедия личности писателя. "Виртуоз" во многом отрицает то, что было написано за последнее время этим же художником, это отрицание самого себя. Но во имя чего? Я знаю, что Проханов не может жить вне своего державного сознания. Это, надеюсь, окажется сильнее всего и победит."

Юрий Бялый – политолог, вице-президент Центра Кургиняна.

"Владимир Григорьевич Бондаренко точно определил, что Проханов на протяжении последних лет дополнял нашу реальность некими государственническими мифами, намечавшими позитивные контуры неких "Больших проектов" для будущего величия России.

В романе "Виртуоз", как мне кажется, Александр Андреевич впервые очень жестко ставит под сомнение то, что такая мифология вообще может быть состоятельной. Проханов как бы тестирует своих персонажей. Сначала он примеряет на них маски и одежды культурных героев. А затем они, ведомые то ли внутренней логикой сюжета, то ли авторской волей (скорее и тем, и другим в разной мере), – практически все превращаются в трикстеров, в шутов. Которые, играя на натуральной исторической сцене совсем даже не шуточную трагедию, буквально оттаптываются на своих героических масках и одеяниях. Сюжетом каждый из них измерен, взвешен и найден слишком легким.

И это саморазоблачение всех героев, как мне кажется, – новое и очень страшное, в том числе для самого автора, слово, сказанное Александром Андреевичем Прохановым.

Далее, мне, как читателю предвзятому, – поскольку приходится много работать с политическими текстами, и выработанного этим опытом ракурса зрения я избыть не могу, – всё время бросалась в глаза подчеркнутая персонализация героев романа. Они сделаны максимально, неотменяемо узнаваемыми. А это для большинства читателей превращает художественный текст – в текст публицистический и политический.

И тогда у меня, естественно, возникает вопрос о характере реакций адресатов, читателей. Особенно читателей, наделенных острыми внутренними социально-политическими "вибрациями".

Первая, и, наверное, самая безобидная из возможных реакций – восприятие романа как художественного вымысла, не имеющего никакого отношения к действительности. Ну, мол, выдумал автор, ерунда, можно не обращать внимания.

Вторая реакция, противоположная первой, – что это, в силу публицистической и политической узнаваемости персонажей, всё правда. И тогда роман из антиутопии превращается в нечто вроде футурологии, а его полная безысходность, пафос тотальной пессимистической трагедии, грозит превратить ужас авторской метафоры в реальность, в самосбывающийся прогноз.

И, наконец, третий тип реакции – в котором персонифицированное и "объективированное" по событийным рядам описание реальности воспринимается как вызов, требующий ответа. Здесь, как мне представляется, возникает своего рода "развилка" реакций.

Неискушенный читатель вполне может воспринять мир, описанный Александром Андреевичем, как художественный слепок с реальности. И тогда такой читатель начнет борьбу не с той реальностью, в которой мы живем, а с ее авторской метафорой, с трикстерами и их шутовством.

Я же очень желаю Проханову (и всем нам) такого массового читателя, который сумеет, пройдя через метафорическое пространство авторского замысла, прийти сначала к самопониманию и самосознанию, а затем к внятному пониманию той – всё более страшной – реальности, с которой ему предстоит воевать."

Мария Мамиконян.

"Александр Андреевич, у меня после прочтения вашего романа возник такой вопрос. Там присутствует некий метафизический театр, внешние признаки которого позволяют отождествить его и с "Экспериментальным творческим центром", и с нашим театром "На досках". Но руководитель этого метафизического театра у вас говорит и делает такие вещи, которые прямо противоречат тому, что говорит и делает Кургинян. Чем вы объясните такое странное несоответствие художественного образа своему прототипу?"

Александр Проханов.

"Каждый автор сталкивается с таким понятием, как бунт прототипов. Как бы он их ни камуфлировал, всё равно через все белила и румяна просматриваются узнаваемые черты. И он всегда рискует стать жертвой атак прототипов. Более того, когда художник умирает, на выходе из тоннеля между мирами его встречают прототипы и устраивают ему страшную разборку.

Теперь по существу. Когда я тысячу лет назад познакомился с Сергеем Ервандовичем Кургиняном и до сих пор продолжаю с ним знакомиться: с каждой его статьей, с каждой его книгой, с каждым его выступлением, – я всё больше убеждаюсь, что метод его работы лишь отчасти является политологическим, что в этом методе присутствуют технологии, которые можно назвать магическими. Эти технологии – не причинно-следственные, они апеллируют к другим мотивациям, они привлекают для доказательства или опровержения тезисов совершенно иные энергии. Эта мистериальность существует, и она может быть направлена в принципе на что угодно.

Для меня эта мистериальность, связанная с фигурой Сергея Ервандовича, эта методология, которой он располагает, – очень важны, потому что позволяют говорить о возможности магического преображения, трансмутации человека. А реальное мировоззрение Кургиняна для романа не имело никакого значения – это ведь совсем иное измерение действительности.

Для меня неразрывность русской истории очевидна. Я иногда не могу её доказать логически – и тогда пытаюсь навязывать эту мысль. Я вижу, что сейчас в сознании людей волновод нашей истории разорван, по нему не идет свет из прошлого в будущее и из будущего в прошлое. Поэтому, например, соединить фигуру Николая II как последнего государственника своей эпохи и Сталина как первого государственника советской эпохи – задача метаисторическая, которую я доступными мне средствами пытаюсь решить.

Художник состоит со своими прототипами в очень сложной связи. Даже если прототипом является любимая женщина, даже если это мать. Там нет никакого линейного отношения, это абсолютно загадочный мир.

Но самые мучительные отношения автора этого романа связывают с прототипом, имя которому – Проханов. Бондаренко прав, когда говорит, что "Виртуоз" можно назвать не романом-триллером, а романом-самоубийством. Те неточности, даже небрежности, а может, отчасти и злые умыслы, которые руководили художником в изображении героев, за которыми стоят реальные прототипы, – ничто в сравнении с той беспощадностью, с которой автор поступил со своим главным прототипом. Надеюсь, это его извиняет…"

Сергей Кургинян.

"У Проханова есть смелость договаривать до конца. Это связано и с его генезисом, с тем, что он пришёл в литературу из техники, и с его любовью к развитию. Что значит "договаривать до конца" сегодня? Это значит – вести разговор об ужасе реальности. Сила Проханова, который в этом смысле для меня абсолютно выбивается из рядов патриотического бомонда, в том, что он достаточно смел для того, чтобы вести такой разговор. Остальные же… Сколько ни разговаривай с этим патриотическим бомондом, рано или поздно услышишь невротическое: "Бог спасёт"… Почему спасет? Содом и Гоморру, между прочим, не спас. Или скажут: "Не из таких ситуаций выбирались". Из каких "не из таких"? Докажите, что были ситуации хуже нынешней!

К чему на протяжении многих лет наш "Экспериментальный творческий центр" призывает прислушаться? К нашему диагнозу: в России происходит регресс. Регресс не сопрягаем с устойчивой государственностью. В условиях регресса невозможна реальная политическая борьба: нет классов, нет упругости социальной ткани.

Такая констатация не означает, что мы обречены. Но какова болезнь – таково лекарство. Если болезнь – регресс, то лекарство – контррегресс. В условиях регресса возможно только катакомбное сопротивление регрессу. Что это такое? Не люблю по понятным причинам слово "kulturkampf". Но катакомбное сопротивление – это, прежде всего, культурная борьба, борьба за право вместе жить не по законам навязываемого регрессом мейнстрима.

Как осуществить подобное? Тут ужасно важно – научимся ли мы говорить друг с другом, понимать друг друга, длинно и неторопливо обсуждать что-то друг с другом. Если научимся – тогда ячейка за ячейкой должна сформироваться контррегрессивная социокультурная ткань. Не надо ждать, что кто-то это сделает за нас.

Повторяю, регресс – это не смертный приговор. Да, часто регрессирующие цивилизации умирали. Но не всегда. Регресс начался в Римской империи. И если бы не было катакомбного христианства, Рим бы сгнил до конца вместе со всей античной цивилизацией. А значит, и всем Западом. Но христианство возникло, оно еще надолго удержало Рим западный. И оно создало (и тысячу лет продержало) Рим восточный – Константинополь. Но и не удержав античный западный Рим, христианство, в конце концов, создало новую Европу. Не было бы новой Европы без Папы Римского. Была бы истребительная резня европейских князьков.

Итак, христианские катакомбы спасли Рим и западный мир от регресса. А регресс был чудовищный. Почему чего-то сходного не может снова произойти?

Для начала нужно просто сказать правду про регресс – самим себе и другим. Я вижу роль Проханова-писателя в том, что он этот регресс обнажает беспощадно. Причём на уровне нового художественного метода, метода N3, о котором я уже говорил. Каждый, у кого хватит смелости посмотреть в глаза регрессу, будет против него бороться, а трусливые в подобных ситуациях не в счет. Поэтому можно сказать Проханову за роман "Виртуоз" – большое спасибо."

Александр Проханов.

"Я бы назвал "Виртуоз" романом безысходности. В нём положительный герой исчезает ужасным образом. Если бы там не было ещё одного положительного анонимного героя. Имя этому герою, если говорить старомодным языком, – святость. Святость, чудо историками не рассматриваются. С их точки зрения, это сентиментальные, асимметричные категории. Но для художника, для метафизика, просто для верующего человека – это не абстракции, это вполне исторические категории.

В этом романе человек, которого интрига выдвинула на роль ловушки, шута, – загадочным, может быть, даже для меня самого образом, становится проводником, по которому энергия, к позволяющая существовать народам, начинает просачиваться и подбирается очень близко к престолу. Эта энергия, исключенная из сегодняшней русской политической и государственной жизни, нашла себе капилляр в виде этого человека-фарса. Она выбрала самого неподходящего персонажа, чтобы реализоваться. И реализовалась достаточно сильно – она преобразила его и создала из него святоносца. С ним потому и расправились, что углядели зарождающийся над его головой нимб. Когда его положили на операционный стол и вырубили из него святость путем лоботомии, то она никуда не исчезла, не аннигилировалась.

Мой роман – о том, что русская святость даже в самые страшные, кромешные периоды русской истории присутствует, проникает в наше бездуховное умирающее общество – и она является той праной, той энергией, которая будет реализована в следующем историческом периоде. Как известно, в Ветхий Завет включены четыре Книги Царств. Я пытался создать своего рода пятую Книгу Царств – о грядущем русском Царстве, которое одновременно будет и Пятой Империей русских."

После того, как обсуждение завершилось, мы поинтересовались у людей, бравших автографы Проханова на романе «Виртуоз», их впечатлениями от услышанного.

Александр Иванов, журналист: "Конечно, столкновение художественных образов с реальной политикой дало очень неожиданные результаты. В чисто художественной или в чисто политической среде такая реакция оказалась бы просто невозможной. Если благодаря нашумевшему "Господину Гексогену" Проханов триумфально встроился в ряд реальной большой политики, то благодаря "Виртуозу" он, похоже, выламывается из неё куда-то дальше, в какую-то неизвестность. Это – очень большой риск со стороны писателя. Я бы на его месте, наверное, на такой шаг просто не решился…"

Алексей Сидоров, политолог: "Знаете, когда у тебя неожиданно и сразу изменяется угол зрения на всё происходящее – пусть даже не полностью, а самую малость – это ни с чем не сравнимые ощущения. Мне показалось, что сегодня из множества рассыпанных на поверхности слов и фактов на мгновение сложился, мелькнул фрагмент какой-то удивительной мозаики, которую еще предстоит найти и разглядеть уже поподробнее…"

Мария Карпова, журналистка: "Мы привыкли к тому, что научная картина мира – единственно правильная, поэтому поезда ходят по расписанию, телевизоры работают, а пули всегда летят в цель. Что религия – не более чем удобный инструмент для решения каких-то обычных земных проблем. Поверить в существование какой-то иной реальности, в то, что она влияет на нас, мне пока сложно…"

Сергей Ушаков, студент: "В действительности всё не так, как на самом деле. И это, наверное, везде, сверху донизу. И не только в России – во всём мире. То, что наша страна попала в очень жёсткий исторический переплёт, никому объяснять уже не надо – надо понять, как отсюда выбираться. Думаю, что новый роман Проханова никаких исчерпывающих и окончательных ответов на этот вопрос не даёт, зато показывает, куда идти точно не надо…"

Приобрести новый роман Александра Проханова «Виртуоз» можно наложенным платежом по почте, заказав его по адресу: 119590, Москва, ул. Довженко д.6, «Русская книга». Также заказы принимаются по телефонам (495) 972-65-87 (10-21 ежедневно), 8-499-246-11-87 (11-19, в субботу с 12-16) и на e-mail:[email protected]. Книга также продаётся в магазине, расположенном по адресу: Комсомольский проспект, д. 13 (здание Союза писателей России). Магазин работает в будни с 11 до 19, в субботу с 12 до 16. Телефон для справок 8-499-246-11-87.

Материал подготовили Василий Александров (фото), Владимир Винников, Екатерина Глушик и Андрей Смирнов.