Текст книги "Газета Завтра 792 (56 2009)"

Автор книги: "Завтра" Газета

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

ПРАВОСЛАВИЕ В ЛИЦЕ Святых Отцов идёт еще дальше, делает поистине революционный вывод: мир, окружающий человека, не есть случайное и непредсказуемое смешение атомов и объектов, процессов и явлений. Этот мир, в прямом смысле слова, является оттиском, продуктом, продолжением сознания человека. Каждый из нас движениями своей души, качеством своей духовной энергии буквально созидает и рисует мир вокруг себя. Совокупным духовным «продуктом» человечества определяется не только его, человечества, текущее состояние (благоденствие или упадок), но и «самочувствие» всех нижестоящих по отношению к человеку уровней бытия: животного и растительного мира, неорганической материи и даже природных стихий и катаклизмов. Такова истинная роль человека-творца на земле! Такова безмерность свыше дарованной ему – и только ему во всей Вселенной – свободы!

Душа человеческая – это не смутная, абстрактная сущность, прилагаемая к телу и действующая, как ей заблагорассудится, а важнейший орган человека, отвечающий не только за весь комплекс психофизического здоровья (включая и тело), но и… за связь с Богом. Загрязняясь грехами и страстями, душа как бы замутняется, теряет способность поддерживать двустороннюю связь с Первоначалом; очищаясь смирением и покаянием – восстанавливает эту способность. Не Бог отворачивается от нас. Мы – от Него.

Мир незримый и все его богатства, все ресурсы и озарения – столь востребованные сегодня, когда исчерпан потенциал безбожного разума, – находятся не где-то вовне, не за горами и долами. Он – внутри нас, ибо "Царство Божие внутрь вас есть", и только от нас зависит, открыть эту дверь или оставить ее закрытой.

Атеизм – не для нашей молодежи: проповедью вечной смерти он превращается в религию мрака. Наша молодежь жаждет жизни, свет которой хранится в недрах Православия.

Россия не алчет власти над миром, и не стремится преуспеть за счет других. Святые Отцы видели ее грядущий подъем в умеренном процветании под сенью веры, общины и православной державности, в любви и терпимости к другим народам и религиям. (Не забудем, что именно благодаря православной веротерпимости в России за всю её историю не вспыхнуло ни одной религиозной войны!) Безопасность же нации, как показал недавний и, увы, печальный опыт Сербии, обеспечивает не только и даже не столько сила оружия, сколько крепость духа образующих ее людей, сплоченность их рядов и готовность бороться с агрессором до конца.

Ни одна из бесчисленных проблем атеистического мира не может быть и не будет кардинально решена в рамках эгоистической и лукавой логики этого мира. Православие четко указывает на корень индивидуального и вселенского зла – на страсти человеческие. Об этом и надо, в первую очередь, говорить с молодежью – честно, остро, без сюсюканья. Надо объяснять, что грех – это не "удовольствие, запрещаемое строптивым Богом", а вольное или невольное нарушение норм духовной жизни и духовного здоровья, и ведет он человека прямиком в погибель. Нужно наглядно показывать молодым асимметричность законов материальной (обычной, зримой) и духовной жизни, при безусловной приоритетности последних, прививать ей навыки одновременной жизни в двух мирах: зримом и незримом, строгого исполнения законов того и другого, "хождения пред Богом", что только и обеспечивает полноту, осмысленность и счастье бытия. Нужно прямо предупреждать молодых о последствиях неисполнения духовных законов: как на земле, так и в вечности.

В этом контексте саму возможность возникновения в России христианской "закваски" нового типа: людей, с полной силой и в полной мере понимающих всю пагубность отпадения от Христа, и не видящих уже себя вне Бога, – мы должны понимать как исключительную и бесценную привилегию. Это поистине "золотой шанс" спастись, значение которого, к сожалению, пока не видит и не признает остальной мир.

Взять хоть ту же коррупцию – третью по значимости после дорог и дураков национальную нашу беду (кстати, на "благословенном" Западе острота этой проблемы ничуть не меньше, а то и больше, чем в России, но вслух принято критиковать только нас). Можно ли одолеть это зло, меняя лишь внешние формы, принимая всё более жесткие законы и наказания, усиливая контроль?

Н.В. Гоголь писал: если к жуликоватому чиновнику приставить солдата с ружьем, получится два жулика, если к ним добавить еще одного – три. Суть проста. Никакие запреты, надзоры и угрозы не остановят человека, приставленного к государственному или любому другому "добру", если у него нет надлежащего нравственного устроения. Последнее состоит вовсе не в уговорах и увещеваниях, не в страхе даже перед наказанием, а в понимании самим человеком (чиновником, политиком, военным, инженером, дворником) того непоправимого вреда, который он наносит себе и своему роду актом присвоения чужого. Просто люди этого не знают: одни неосознанно боятся узнать, других губит гордыня. А ведь с некоторых людей, с того же чиновника, вообще особый спрос: он запускает руку не только в казну, но и – через неё – в карман вдовы, инвалида, пенсионера. Это страшная ответственность перед обоими мирами!

Духовно зрелый человек не просто может не красть – он не может красть. Почему? Он ЗНАЕТ, чем для него чревато нарушение заповеди "не укради", а по сути – духовного закона: такого же неумолимого и не оправдывающего невежество, как и законы нашей земной жизни.

На семинарах мы обсуждали эту тему, и вместе со слушателями пришли к выводу: если бы сознание личной ответственности за нарушение заповедей по-настоящему овладело людьми, кандидатов в министры и губернаторы пришлось бы искать днем с огнем. К слову, два года назад "Переправа" предлагала руководству Академии государственной службы при Президенте РФ провести эксперимент – прочитать курс начального духовного просвещения для будущих чиновников. Задача была двоякой: во-первых, хотя бы предупредить (но не голословно, а через знания и личный опыт) будущих чиновников о реальных размерах их личной ответственности перед Богом и людьми; во-вторых, доказать руководству страны, что духовное просвещение – единственный реальный способ борьбы с бюджетными хищениями и некомпетентностью. И что вы думаете? Не вышло!

Русская образованная молодежь готова ко "второму принятию" Христа. Она теснится у врат, ведущих к Центру мироздания и скрывающих до поры всё, что поможет ей вырваться из мнимого тупика глобального кризиса и совершить рывок в долгожданное Русское Развитие. Повторюсь: дверь в будущее не вовне, она – внутри каждого из нас. Имя ей – душа, через которую, духовными трудами и помощью Божьей, мы сможем восстановить когда-то добровольно прерванную праотцами связь с Всевышним, одолеть в себе гибельное своеволие тела, ума и души, возродить ЧЕЛОВЕКА, каким его в начале времен, по образу и подобию Cвоему, создал Господь. Не для смерти создал – для вечности. Ибо Бог есть Любовь, и только эта Любовь, соединяясь с человеком, руководя его помыслами и делами, может спасти гибнущий мир.

Владимир Семенко ПАТРИАРХ ПОСЛЕДНИХ ВРЕМЁН

НЕОЖИДАННАЯ ДЛЯ МНОГИХ смерть Патриарха Алексия – один из многочисленных в последнее время сигналов о каких-то очень существенных тектонических сдвигах, происходящих в метафизической глубине истории. Когда пришла эта весть, многие, слишком многие явственно ощутили, как что-то оборвалось; и Церковь, все последние годы жившая своей особенной (хотя и не отделенной от остального общества) жизнью, вступает в тревожное и неизведанное, быть может, в новую смуту.

Вопрос о патриаршестве – есть вопрос о власти. Вопрос о власти для людей Церкви есть вопрос служения Христу и реальной, живой и действенной, связи со Христом. Ибо никогда и нигде никакая земная, человеческая власть не воспринималась Церковью сама по себе, как самодовлеющая. Подлинная власть, власть в собственном смысле есть дело Божие и богочеловеческое, но никак не только человеческое. "Дана Мне всякая власть на небе и на земле" (Мф. 28, 18), – говорит Господь. Дело же человека, будь то "начальник, носящий меч", или, тем более, архиерей, предстоятель Церкви, воспринявший от апостолов право "вязать и решить" – есть только служение. Служение Церкви – молиться, имея предстоятеля (предстоятель – тот, кто предстоит пред престолом); служение же царства, империи – носить "меч" государственной власти, используя его по назначению там и тогда, где и когда люди начинают жить явно не по заповедям, нарушая "добрые нравы" христианского общежития. В этих двух видах и формах симфонического богослужения – вся тайна и метафизика подлинной (то есть христианской) власти, освященной духом и буквой Писания, переданной нам бесчисленными поколениями спасаемых и ведущих ко спасению наших великих предков. Государь, восхищающий священное право Церкви – право душеводительства ко спасению – узурпатор и преступник перед Богом; но и Церковь, берущая в свои руки "меч" власти внешней, будь то военная сила, нажитое не без греха материальное богатство или пиар-технологии, совершает нечестие, ибо погрешает против высшей власти – власти Духа, перед которой всякая земная "сила" – прах и тлен и всяческая суета.

Когда Христос учил в Храме "как власть имеющий", – никто ведь силой не принуждал иудейских старейшин его слушать! Когда побиваемая и унижаемая Церковь победила в итоге языческий Рим, что было признано его последним апологетом ("Ты победил, Галилеянин!"), и побудила всю доселе языческую империю служить себе – разве эта духовная победа была достигнута при помощи какой-либо внешней "силы"? Преподобный Сергий, отец древнерусского исихастского возрождения, великий святой, стоявший у истоков знаменитой колонизации Северо-Восточной Руси, один из тех, кто заложил основы древнерусского благочестия – обладал ли он какой-либо "силой"? Ушедший от мира молитвенник и пустынножитель – был ли он отделен от мира людей? Что побуждало сильных мира сего, тогдашнюю "элиту", наравне с совсем простыми людьми притекать к нему и подолгу ждать мудрого и прозорливого слова этого смиренного чернеца, когда тому угодно было молиться или нести какое-нибудь послушание?

Это была – харизма святости, власть, данная от Бога (сам Христос говорит: "дана Мне"), которая бывает невыносима тем, кто такого подвига не прошёл и потому им не даётся, власть, перед которой всё внешнее – бессмысленно и беспомощно. Сердце, раскрытое для Бога и стяжавшее благодать Святого Духа – есть вместилище такой власти, перед которой склоняется всё; и именно оно, сердце преподобного и великого сонма наших святых, стяжавшее плоды подвига, было "в начале" возрождения, а всё внешнее: и военная сила, и социально-государственное строительство, и великая культура, – всё это, безусловно, важное и "необходимое", было все-таки вторичным и производным.

Между тем модернистский напор, явственно усиливавшийся весь последний год, но особенно – после смерти святейшего Алексия, на деле игнорирует эту суть, эту духовную сердцевину Церкви. Построения наших церковных модернистов насквозь пронизаны вопиющими противоречиями. Все разговоры о "сильной Церкви", об "антикризисном менеджменте", якобы необходимом нашей Церкви на "современном этапе", полны вопиюще мирского духа и потому в конечном счёте не выдерживают серьезной критики. Оправдываясь за "антикризисного менеджера", "миссионер всея Руси" дьякон-профессор А. Кураев, получив достойную порцию критики, стал распространяться о том, что "в кризисе", де, не Церковь, а современный мир. А раз Церковь живет в мире, то… Ключевое слово здесь, однако, совсем другое. Раз Церкви требуется "менеджер", стало быть, сама она (то есть церковная институция) мыслится по образу фирмы. Здесь сразу прослеживается явная ересь – экклезиологическое несторианство. Если Церковь – фирма, то, стало быть, церковная институция как бы отделяется в этом суждении от собственно Церкви, Церкви мистической, от Тела Христова, в котором действует сила Божия. Ибо ни в каком совете директоров благодать Божия непосредственно не проявляется, во всяком случае, по православным понятиям. Это всего лишь бизнес. Здесь модернист сразу изобличает себя, сразу демонстрирует, что Бог и сила Божия, то есть благодать, всегда подаваемая открытому и любящему сердцу – лишнее в его построениях. Далее, поскольку цель грамотного менеджмента – всегда успех (а наши церковные модернисты просто зациклены на "совместимости христианства с богатством и успехом"), ясное дело, что фирма "Патриархия и К°" должна быть непременно успешной. Если фирма неуспешная, значит менеджер плохой, и наоборот. Однако, по элементарным (и общеизвестным) законам рынка, успешная фирма – значит ликвидная. Любой экономист знает, что если вы не можете успешно ликвидировать свое предприятие, то есть выгодно продать его, то оно, значит, никакое не успешное. Ведь цель бизнеса – прибыль, а какая же у вас может быть прибыль, если ваши акции никому не нужны? Ликвидность – главный признак успешности. Это азы экономики. Так кому и за сколько эти люди хотят продать нашу Церковь?

"Модернизаторам на основе традиции" видится выбор лишь из двух возможностей: либо старая, замшелая, верная традициям Церковь отвоевывает в так называемом "современном мире" свой маленький, особенный, "независимый" мирок ("гетто"), либо она становится достаточно органичной частью этого мира, говоря о Христе, о вере на понятном миру языке. Для этих людей принципиально не стоит вопрос, бывший неотделимым от жизни древней Церкви, – вопрос о том, чтобы властно навязать "миру" свой язык, чтобы стать ядром христианской альтернативы, христианского альтернативного миропроекта, дать новый толчок тому процессу, который стремятся начать лучшие люди Запада – религиозному возрождению.

В нынешнем "православном" модернизме, беспомощно повторяющем зады западной мысли и практики 60-х-70-х годов ХХ века, давно уже приведшей западное христианство к практически полному вырождению, изначально отсутствует понимание того, что внутри самого христианства, в его духовной, метафизической глубине существует альтернатива апостасийной скверне "современного мира", в свое время не использованная в истории.

Мировоззрение модернистов, столь часто излагаемое в жанре "ораторского богословия", представляет собой поистине целую систему противоречий, подтверждая сокровенную суть церковного модернизма и либерализма как "ереси всех ересей". Так, постулат о максимально широкой и действенной влиятельности в этом мире чаемой "сильной Церкви" парадоксально сочетается у них с постоянно декларируемым тезисом о "многополярности", где Церковь и, по идее, порождаемый ею уклад мыслятся вполне в духе постмодернистского "плюрализма" – лишь как один из равноправных участников общемирового "диалога культур". Таким образом, непрестанные, повторяемые как обязательная ритуальная мантра, разговоры о "миссии" (ради которой нас убеждают пожертвовать слишком многим в нашей православной традиции) в действительности изначально предполагают, что максимальная "открытость" ("миссионерская установка"), упор на количество, а не на качество обращаемых, в конечном счете, тем не менее, отнюдь не приведет к тому, что Церковь станет, как в Средние века, мировым цивилизационным лидером; иначе – какая же "многополярность" и, стало быть, равноправие "полюсов"?

ЧТО БЫ НИ ГОВОРИЛОСЬ модернистами о «нашей победе», вся логика их подхода основана на том, что апостасия мыслится ими в конечном счете как неостановимый процесс; поэтому «миссия» в их исполнении и заключается, как мы сказали, во встраивании в апостасийный мир, а не в радикальной борьбе с ним; таким образом, модернисты, хотят они того или нет, признаются они самим себе в этом или нет, реализуют фундаментальнейший историософский принцип – отождествляют апостасию и историю. Filioque и уния, великая схизма 1054 года и восстание гуманизма; замена Богочеловечества и его духовного аналога – обожения – антропоцентризмом, ренессансная «эмансипация человека от Бога» и Реформация; революция и погром Церкви, падение монархии и российский большевизм – были, значит, предопределены? А как же свобода и ответственность? Разве апостасийные процессы, какие бы ни действовали в них закономерности, изначально порождены не злой человеческой волей? Разве Бог ответственен за наше отпадение от Него? А раз свобода существует, и никакой предопределенности в том, что христианская цивилизация вступила на путь апостасии, нет, значит, в принципе всегда есть возможность для покаяния и смены пути погибели на путь спасения, и не только для отдельного человека, но и для всего народа. Но это возможно лишь в том случае, если народ видит для себя в истории и жизни не заслоняемую ничем высшую духовную перспективу. У модернистов, к сожалению, не возникает совершенно естественной мысли о возможной вариативности истории (иначе ведь придется признать в истории одну лишь сплошную закономерность и полное отсутствие фактора свободы), о том, что закономерность развития, порождаемая ложным метафизическим выбором, отнюдь не абсолютна, поскольку самый выбор может быть изменен волевым усилием народа Божия, и «прогресс» современного человечества в сторону апостасии и погибели может смениться движением ко спасению, пусть это и не принесет народу чисто земного, материального процветания. В своих последних основах это, в сущности, очень пессимистический взгляд.

В то же время агитационно-пропагандистские тексты модернистов полны совершенно неоправданным социальным оптимизмом; вопреки слову Христа, они верят (или делают вид, что верят), будто возможно "проповедать Евангелие всей твари" – и преуспеть, всех сделать христианами. Однако в силу того, что мера христианства, предлагаемая ими миру, сильно занижена, эта утопия выглядит как очень опасная и реально достижимая; вопрос только в том, насколько велика общность между этой чаемой модернистами "христианизацией" мира и реальным историческим христианством.

Пресловутая "закваска", которую христианский модернизм настойчиво предлагает миру, на поверку оказывается всего лишь сахарным сиропом или сладкой пилюлей, которой представители этого столь бурного и шумного течения пытаются подсластить апостасийный яд "современности". Всё равно ведь умрем, так хоть сладко будет… Недаром один из них сравнительно недавно так яростно защищал эвтаназию. Это мировоззрение, ощущение истории, мира и себя в истории и мире – более чем далеко от духовной трезвости. В конечном счёте, у модернистов нет серьёзного, подлинного чувства истории, всей её трагической метафизической глубины, трагичности самого факта нашего бытия, у них нет непосредственного, живого ощущения неизбежной конечности этого мира, а значит, и подлинной любви ко Христу и жажды соединения с Ним в "жизни будущего века". Всё это побуждает нас задать себе и другим очень простой и очень страшный вопрос: А ВЕРЯТ ЛИ ОНИ В БОГА?

Последнее и самое главное противоречие православного модернизма, трагикомический парадокс, в котором, как в фокусе, сходятся все внутренние противоречия этого движения, очень просто и лежит на поверхности. Когда модернисты говорят о том, что наше "вступление в глобализацию" неизбежно, и нужно, де, учиться действовать в этих новых условиях, они словно не замечают очевидного. Глобализм, как специфический, постмодернистский ответ на кризис секулярного модерна, в наши дни не просто сам испытывает серьезные трудности – он буквально рушится на наших глазах! Всё больше стран и народов, которые, вполне успешно используя современные технологии (не полит-, а просто технологии), то есть периферийные достижения модерна, решительно восстают против первого главного принципа глобализма – объединения мира на основе неолиберальных стандартов, на основе воинствующего безбожия, и мусульмане показывают в этом протесте всем остальным достойный пример.

Когда в сентябре прошлого, 2007-го, года я выпустил свой "Призрак Второго Ватикана", я попытался в этой работе спрогнозировать ближайший ход событий и описать достаточно простую технологию, при помощи которой церковные модернисты пытаются сформировать для себя новую, "современную" и (по аналогии) – "не слишком церковную" паству, старательно выталкивая в раскол церковно-консервативное большинство. Более подробно, на конкретном и общеизвестном примере эта технология описана мною в работе "Церковные качели". Тогда я отнюдь не рассматривал свою работу как что-то сверхважное. Потом был целый поток замечательных публикаций о церковном либерализме и модернизме и других авторов. Дальнейший ход событий показал, что мы затронули какой-то очень важный и до поры до времени скрытый нерв подспудных движений внутри самой Церкви. Если бы все ушаты виртуальной грязи, вылитые на нас "политправославными" апологетами церковного модернизма, собрать в какую-нибудь большую ёмкость, в ней можно было бы утопить немало народу. Тогда нам казалось, что время еще есть, ибо час "Х", которого с нетерпением дожидалось либеральное лобби – смерть Святейшего Алексия. Этот час настал значительно раньше, чем мы думали. И это, пожалуй, – единственное, в чем мы крупно ошиблись.

НА ФОНЕ ПОИСТИНЕ БЕШЕНОЙ активности модернистов – чего же мы, верящие в Церковь и ее духовную власть, можем ожидать от будущего Патриарха?

Прежде всего, разумеется, того, что он станет достойным продолжателем дела почившего Предстоятеля и не допустит в Церкви радикальных реформ, то есть, попросту говоря – твердой и неподкупной верности Традиции. Мы ждем, что новый Предстоятель будет достойным и богоугодным молитвенником за всех верных чад Церкви, за многострадальную Русскую Землю. Мы с упованием и твердой верой в Промысел ожидаем, что он будет мудрым управителем Церкви, охранителем ее устоев, догматов и канонов, её богослужебного строя, этого "неба на земле", оставленного нам в наследство нашими предками, которое связывает нас с нашей славной историей и с вечностью.

Но осмелимся высказать дерзновенную мысль, что в нынешней непростой и, скажем откровенно, переломной ситуации всего этого будет всё-таки мало. В этот судьбоносный для Родины и Церкви час не забудем, что в отсутствие монархии власть Патриарха – единственная, чья легитимность восходит не просто к воле народа, но непосредственно к воле Божией. Власть Церкви – есть власть Самого Христа. Но как быть с тем, что на протяжении многих столетий православная Церковь жила и несла людям Слово Божие, открывала им путь спасения через духовное делание и благодать таинств, будучи охраняема государственным мечом "удерживающего", живя и действуя в теле империи? Не только святые отцы и апостолы, но уже Сам Христос свидетельствует о том, что всякая подлинная власть – от Бога, даже если это власть языческого государя, не просветленного единой истинной верой. Пилат говорит Христу: "Мне ли не отвечаешь? Не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя?" (Ин. 19, 10). "Имею" – это чисто языческое понимание власти как самодовлеющей силы (власть по праву сильного во всём её первобытном ужасе). Христос отвечает: "Ты не имел бы надо Мной никакой власти, если бы не было дано тебе свыше" (Ин. 19, 11). Не просто "имеешь", но "дано". Власть – не "сила", а то, что дано от Бога. Мало кто задумывается о том, что здесь Господь, идущий на Крест, свидетельствует о богоустановленности власти отнюдь пока еще не "воцерковленной" империи (власть прокуратора производна от власти императора), и только поэтому, не оправдываясь от иудейских наветов, смиренно отдает Самого Себя в её руки! Таким образом, первым "миссионером", указавшим древнему "начальнику" на божественное (а отнюдь не самодовлеющее) происхождение его власти, был Сам Христос! Затем уже апостол Павел настойчиво требует суда у кесаря, чтобы перед лицом империи засвидетельствовать Благую Весть о Христе. Гонимая и попираемая перед лицом языческого Рима, древняя Церковь не "встраивается", но, по образу Христа, говорит как "власть имеющая" и только потому побеждает, воцерковляет империю.

"Православного царства уже никогда не будет", – вещают модернисты, ничтоже сумняшеся забывая, что православное царство – есть. Корона православного монарха не упала вместе с головой царя-мученика, но носима Самой Пречистой, что явлено в обретении иконы Божией Матери "Державная" сразу после отречения Николая Александровича. Эта корона, по вере православного народа, хранима Приснодевой для будущего государя возрожденной Святой Руси.

Клерикализм, идеология "сильной Церкви", есть путь в никуда, к историческому поражению Православия, ибо отречение от освященной многовековой традицией имперской парадигмы государственного строительства православной России неизбежно приведет к вписыванию церковной институции в качестве второстепенного и беспомощного придатка в глобальную систему безбожной мировой власти. Монархизм, чье бесспорное духовное превосходство над демократическими формами государственного устройства подтверждено и "Основами социальной концепции РПЦ", как духовный ориентир и принцип, не имеет позитивной альтернативы.

Поэтому мы ждем от нашего будущего Патриарха, который, несомненно, будет явлен нам Богом из сокровенных глубин кающейся и грешной России, что, обращаясь к нынешним носителям государственной власти (каковы бы они ни были, про них во всяком случае нельзя сказать, что они стопроцентно плохи), он напомнит им о том, что есть подлинная власть. Мы ждем, что наш новый Патриарх как духовный лидер нации обратится и к внешнему миру с властным словом предостережения и вразумления. Перед лицом полного банкротства безбожного глобализма Россия под духовным водительством нового Патриарха призвана напомнить миру о христианской, православной альтернативе. Будет ли это напоминание услышано? Бог весть! Но в том, чтобы его высказать и принести миру живое свидетельство о единой истинной вере – и заключается подлинная миссия будущего Предстоятеля нашей Церкви – Патриарха последних времен.

Публикуется в сокращении. Полный вариант статьи можно прочитать на портале православного информационного агентства «Русская линия» по адресу: http://www.rusk.ru/st.php?idar=105599