Текст книги "Газета Завтра 815 (79 2009)"

Автор книги: "Завтра" Газета

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Анна Серафимова ЖИЛИ-БЫЛИ

Достоинства Петра Михайловича не остались незамеченными, как зачастую несправедливо случается в жизни, и ему была вручена медаль. От самой судьбы. Награждён и отмечен. Куда как хорошо. Да только получил наш вознаграждённый ту самую медаль, у которой две стороны.

Поначалу-то он очень обрадовано смотрел на лицевую, так сказать, парадную и приятную сторону. Этой стороной была купленная у него, художника, картина. За 30 тысяч долларов. Один иностранный гражданин так высоко, собственно, по достоинству, оценил мастерство, которое как ни пил Пётр Михайлович, так и не пропил (на то оно и мастерство), оценил и светотени на полотне, и вообще чувство цвета и света, оригинальный подход к решению темы… Пил, гулял и веселился высокооценённый художник на славу, будучи уверенным, что отныне и навсегда он – высокоценимый. Так тому и быть! Дождался, в чём не сомневался!

Радовался он, радовались друзья. За коллег по цеху говорить не буду, не знакома с ними, реакции не знаю. Друзья не просто радовались, но испытывали некоторое чувство гордости и сопричастности, поскольку они не раз и не два выручали друга Петю в его бедственном положении: заказывали ему портреты, пейзажи, покупали у него картины, которые он не мог реализовать, давая за них даже чуть больше, чем в художественных салонах. Побольше, но не 30 тысяч долларов, конечно.

Знаковая покупка картины стала подтверждением высокой самооценки художника, никогда, собственно, не сомневавшегося, что он – гений.

Но вот гордость, чувство удовлетворения материальным преуспеянием и радость от этого вдруг сменились совсем другими чувствами. Медаль была перевёрнута другой стороной. И видение этой реальности не просто повергло Петра Михайловича в глубокое уныние, но испортило жизнь в части наслаждения.

Пётр Михайлович, получив эти самые долгожданные 30 тысяч, вдруг осознал, как был недооценён в прямом и переносном смыслах. Особенно его угнетал прямой смысл слова "недооценённый". Более того, он ощутил себя обобранным. И в том числе не только чужими людьми да бесчеловечным советским государством, но и друзьями так называемыми!

Пётр Михайлович пересчитал все свои реализованные, подаренные (таких было немного) картины на 30 тысяч. В долларах. Полученная (только на бумаге, что и угнетало художника) цифра убивала наповал. Миллионер! Долларовый! И что этому мешает? Только отсутствие этих самых долларов, недодаденных приобретателями картин. Грабители! И государство, и так называемые друзья!

Восстановить справедливость в такой ситуации просто необходимо! И акция по этому действию началась. С государства, купившего в своё время картины для оформления Домов культуры, для провинциальных художественных галерей, не стребуешь: оно даже по долгам сберкасс не отвечает. С чужих людей, купивших в свое время картины у Петра, тоже не возьмёшь долг разницу с 30 тысячами долларов. А вот с друзей… Петр Михайлович под предлогом организации выставки собрал свои картины у знакомых, которые в свое время купили их у него. Даже у бывшей любовницы подаренный её портрет выманил. Выставку не устроил, а разместил картины в Интернете на аукционе. Покупателей, правда, не нашлось. Нашлись пара идиотов, предложивших унизительно невысокие суммы: краски и холст на эти деньги не купишь. Никто не спешил расставаться не то, что с тридцатью, но даже с тысячей долларов. Это злило художника (ничего не понимают в искусстве в отличие от единственного покупателя за 30 тысяч!), но не поколебало в уверенности, что его шедевры стоят именно таких денег. По прошествии времени, когда друзья, не дождавшиеся вставки, стали заикаться о своих картинах, Пётр Михайлович прямо заявил, какая им настоящая цена и потребовал выплатить ему недодаденную некогда разницу. Ошарашенные друзья сделать этого не смогли или не захотели, и Пётр Михайлович оставил картины у себя, предложив друзьям получить за них то, что они ему в своё время платили: 200, 300, 350, 500 рублей. Те отказались брать вместо картин эти деньги. Ну и чёрт с ними! Было бы предложено. Не понимают благородного поведения, поскольку сами – скоты, обобравшие в своё время творца. Хоть бы сейчас, когда истина вскрылась, постыдились! А не подать ли в них в суд и не стребовать ли компенсации морального ущерба за такую низкую оценку ими его таланта?

Каждый день П.М. думает о том, как бы он сейчас процветал, плати ему в своё время за каждую картину по 30 тысяч долларов! Сколько бы он смог, подгоняемый таким существенным стимулом, нарисовать и соответственно денег получить! Разве были бы сейчас у него, миллионера, проблемы с высокими платежами за мастерскую, за квартиру? Разве пришлось бы продать машину, содержать и ремонтировать которую не стало невмоготу? Да при таких деньжищах он бы свой салон купил. Ездил бы по миру да рисовал в своё удовольствие. То и дело Пётр Михайлович, пребывая в себе, словно что-то уме считает, и сам, судя по мимике, этим цифрам ужасается.

Картины он прекратил продавать, потому что меньше, чем за 30 тысяч, продавать не желает (научен на всю жизнь!). То есть доходов нет никаких! Пусть лучше никаких, чем прежние!

Однажды проданная за 30 тысяч долларов картина стала обратной стороной медали, перевернула всю жизнь Петра Михайловича, лишив покоя, сна, друзей, счастья.

Геннадий Сазонов СТАРЕЦ

На тихой окраине областного центра синий дом за невысоким забором стоит прямо у дороги. Здесь все, как в деревне. Калитка открыта, прохожу; четвероногий страж с лаем и на дыбы – не пускал. Дожидаюсь кого-нибудь. Наконец, на собачий гам вышла невысокая старушка и, узнав о просьбе, проводила в одну из комнат.

В чисто убранной светелке у окна за столом сидел старец, отец Николай. Он пребывал в глубоком размышлении (едва шевелил губами, держал в пальцах просфору), отчего лицо хранило отрешенность. Но тут же оживилось, когда увидел гостя, охотно согласился поговорить.

Большие выразительные глаза, церковная одежда, шутки-прибаутки, неунывающий вид, добрый смех – все свидетельствовало о его незаурядности. Да, так! Протоиерей отец Николай (в миру Кулаков Николай Алексеевич) более 60 лет посвятил служению в храмах Божиих в разных селах и городах центральной России. Ему выпала непростая миссия сохранять традиции православия.

Родился в деревушке на реке Кубене Харовского района Вологодской области. В семье священнослужители были в нескольких поколениях. Он показал мне старинное фото, где запечатлен дедушка отца Николая – священнослужитель в окружении родных. На другом фото – портрет начала прошлого века священника Анатолий, тоже родственника; до революции – духовника Вологодской духовной семинарии. После закрытия семинарии отец Анатолий ушел служить в отдаленный приход, позже его убили…

Отец Николай прервал на минуту беседу, достал большой крест, украшенный цветными камнями.

– Это мне досталось наследие от папы, – пояснил. – А ему, наверное, от дедушки. Крест хранится в нашей семье как главная реликвия.

Мать Екатерина Анатольевна, отец Алексей Иванович – верующие. Алексей Иванович, продолжая семейное дело, был рукоположен в сан священника и служил в одном из харовских приходов, позже – в храме деревни Шалоты в Вельском краю. Оттуда в 1945 году его перевели в Грязовец.

Младший Кулаков как-то шел в сторону собора и увидел картинку. Молодые ребята окружили отца Алексея (он узнал родителя по длинным волосам), не пускали проводить службу. Что такое, понимаешь ли? Видимо, активисты-атеисты старались. Николай с друзьями выручил папу. В те годы отец Алексей проводил службы в соборе, а в Крестовоздвиженской церкви тогда сани колхозные ремонтировали…

Как и большинство сверстников, Николай вступил в комсомол. Но больше его тянуло в храм. В 1946 году на Рождество Христово организовал с товарищами, приехавшими из округи, даже со станции Бакланка, Крестный ход. Родитель, отец Алексей, перепугался: все-таки комсомольцу нельзя показывать себя верующим.

"Нельзя" уже не действовало, сын хотел продолжить семейную стезю. Вместе с будущей женой Анной стал ходить в село Чернецкое, недалеко от города. Там проходили службы в Успенской церкви.

– Ее не закрывали в самые страшные годы гонений, – говорила Анна Михайловна. – Когда приезжали закрывать, какая-то добрая женщина из сельсовета брала ключи от храма и уходила в лес пережидать. Когда открывали храм для богослужения, ничего не было взято, все сохранялось: облачение, даже кагор старый был! Все было, все!

В ту пору в Чернецком служил священник отец Семен, земляк Кулаковых. В прежние годы он был игуменом Семигороднего монастыря. Когда обитель в Семигородней разорили, отца Семена упекли в тюрьму, он долго сидел. Во время Великой Отечественной войны вновь открывали храмы, о нем вспомнили и направили служить в Чернецкое. Общение с игуменом, отцом Семеном, укрепило Николая в выборе жизненного пути. Но в Грязовце осуществить задуманное было сложно, и он уехал на север, на берег Белого моря.

5 июля 1951 года Николай Кулаков решением архиерея был назначен дьяконом в Соломбальскую Святого Мартиниана церковь города Архангельска.

Отсюда начался его путь служения Богу.

Через полгода Николая рукоположили в сан священника в той же церкви. А в 1953 году направили настоятелем Никольской церкви Красноборского района Архангельской области.

Чтобы представить условия, в которых приходилось служить, приведу воспоминания матушки Анны Михайловны:

– У нас уже были дети, одной девочке два годика, другой – девять месяцев. Как добирались – целая история. Ехали на поезде, летели на самолете, ехали на лошадях. Вошли в нежилой дом в феврале месяце. Женщины топят печь, изба полна дыму, мама сидит на пороге и плачет: "Куда вы меня привезли?" "Ты, бабушка, не плачь, – говорят ей женщины, – у нас хорошо, вот попривыкните…"

Устроились на ночлег, легли, а к утру волосы примерзли к стенке – такой холод был…

Хлопоты сельского священника не ограничивались храмом, к нему приходили домой и по делу, и за советом. И никому отец Николай не отказывал. Из Наволока, местечка на Северной Двине, где была Никольская церковь, перевели в Вельск, а вскоре Кулаков оказался в Тверской (тогда Калининской) епархии. Здесь он служил в разных приходах: в селах Суходол, Сутуки, в городах Бежецке и Кувшинове. Два с половиной года отец Николай был священником в старинном городе Торопце. Как-то тамошний председатель райисполкома зашел и говорит отцу Николаю: "Что-то у вас иконы расположены не так!" Священник едва сдержался. Как это иконы должны быть расположены так, как того желает председатель райисполкома? Абсурд! "Не расслышал, что вы сказали?" – ответил священник представителю власти. Тот покраснел и промолчал.

Из тверских краев Кулаков приехал на родину. Служил в Успенской церкви села Чернецкое, куда приходил в молодости. Общительный по характеру, отец Николай сдружился с земляками, которые жили на Крайнем Севере, неплохо зарабатывали, летом наведывались в отеческие пенаты. Они охотно жертвовали для православия, и священник многое сделал по обновлению храма: покрыл железом крышу, провел ремонт внутри. Вскоре его перевели в город.

– Вообще мы переезжали восемнадцать раз, – отметила матушка Анна Михайловна. – На то, видно, была воля Божья…

С мирянами в новых местах у него складывались обычно добрые отношения. А с власть имущими – порой на особинку. Как-то отец Николай стоял в магазине в очереди за хлебом, а незнакомец говорит: "Вас там приглашают в милицию". Пошел. Сидит начальник в форме. На столе пистолет. "Знаешь, кто я такой?" – спросил отца Николая. "Уберите пушку!" – попросил священник. Начальник пистолет со стола убрал. Опять спрашивает: "Знаешь, кто я такой?" "Знаю, – ответил, – из КГБ…" "Правильно, – сказал начальник, – а для тебя пуля давно отлита…"

И так относились порою у нас когда-то к тем, кто служил Богу. В послужном списке протоиерея есть и храмы Костромской епархии. Оттуда он вернулся опять в Грязовец. В общей сложности отец Николай прослужил в Крестовоздвиженской церкви почти двадцать лет. Его хорошо знали и до сих пор помнят жители района.

– Я служил по 25 обеден в месяц, почти каждый день, – вспомнил отец Николай. – Тогда люди все крепкие ходили в храм, молились. Молиться надо!

Пастырская деятельность отца Николая не раз была отмечена. На Пасху 1991 года ему вручили грамоту Патриарха Московского и всея Руси Алексия II о награждении Орденом Преподобного Сергия Радонежского. На Пасху 2001 года – грамоту Патриарха Московского и всея Руси Алексия II о награждении протоиерея Орденом Святого князя Даниила Московского. Это самые высокие награды Русской Православной церкви

Я спросил отца Николая, что нужно для укрепления православия на вологодской земле, во всей России.

– Надо батюшкам лучше служить, как хотелось бы нам, старым. Читать больше. Я скажу случай, который был еще при царе. Поставили священника на приход , служитель женился, ребёнок будет. А приход бедный. Пошел к архиерею, просит перевести, а то мало народу ходит. Тот в ответ: "Надо служить каждый день, и всё у тебя будет". Стал служить, как посоветовали, народу стало ходить столько, что потребовался еще один священник…

И рассмеялся отец Николай. Глядя на него, я вспомнил одно место из беседы Преподобного Серафима Саровского с Мотовиловым о цели христианской жизни, когда великий старец говорил, что Дух Святой действует едино с Христом "всегда торжественно, радорастворяя сердца наши…"

Это состояние "радорастворения сердца" и излучал отец Николай в то краткое время, когда я беседовал с ним. Он то и дело смеялся, вспоминая какой-либо эпизод из своего прошлого. И теплая доброта перетекала ко мне в душу.

– Мне 82 года, – сказал с улыбкой старец, – а если цифры поставить наоборот, то – 28. Я еще молодой!

У отца Николая и Анны Михайловны было четверо детей, теперь пять внуков и пять правнуков.

Несмотря на почтенный возраст, в воскресенье отец Николай в храме Покрова Богородицы на Козлене в Вологде занимается просфорами, поминает усопших, участвует в службах. У него записано более десяти тысяч имен, и о каждом нужно помолиться.

г. Вологда

Михаил Смышляев ПОГОДА В ДОМЕ

Старая Ляля – некогда большой многолюдный поселок лесозаготовителей с клубом, где так весело шумели новогодние карнавалы-маскарады. С общественной баней, где, как в большом городе, можно было заказать отдельный номер, обязательной рабочей столовой, хлебопекарней, больницей, современной школой.

Теперь всё в прошлом. Поселок развалился, скособочился, состарился, опустел. Из 2500 жителей осталось каких-то 300. Тлеет неперспективная русская жизнь XXI века: сокращения на производстве, большая смертность, а вот рождаемость…. Никто не родился здесь в 2004 году.

Тут бы отчаяться, схватиться за голову, завернуть за "горьким" лекарством в магазинчик. Но, как известно, не стоит село без праведника. Вот и в Старой Ляле есть такой – Иван Михайлович Ананьев. Философ, наблюдатель погоды и природы. С ним можно и за политику, и за жизнь поговорить. Но о погоде и природе интереснее.

Иван Михайлович ведет наблюдения еще с конца 60-х, когда работал дорожным мастером. Тогда это нужно было для работы: знать глубину снежного покрова, температуру воздуха.

С годами служебные обязанности стали увлечением. Вместо простеньких рабочих тетрадок появились солидные фолианты, журналы-хроники провинциальной жизни. Отмечена здесь утренняя и вечерняя температура воздуха, пасмурность или ясность дня, осадки. А на другой странице описываются бытовые, хозяйственные и общественные дела.

"10 июля. Небывалая жара – плюс 31 градус в тени. Варили варенье из земляники".

"Минус 1, заморозки в июле ночью. Такого не было. Всю картошку побило холодом. Люба (это жена, Любовь Афанасьевна. – М.С.) пекла вкусные пироги".

"Обновил березовый сок". Березовый сок Иван Михайлович заготавливает весной на весь год, хранит в леднике, получается приятный терпкий на вкус березовый квас.

"Щука живет в бочке". Ананьев привозит с озера живую рыбу, запускает ее в 300-литровую бочку, что во дворе. Когда захочется свежей рыбки, хозяйка вылавливает дуршлагом – и сразу на сковородку.

"Снег стал ложиться значительно позже. Уже не диво, что Покров (14 октября) без снега. И колебания температуры стали значительно резче".

"Топили баню, полоскали белье на речке".

Земное и небесное. Обыденность быта и бытие – все вместе на этих тетрадных листках.

О чем думается Ивану Михайловичу, когда сон не идет вечерами? Когда прохаживается он по поскрипывающим половицам большого деревенского дома, построенного своими руками? А думается о многом. Трещали 50-градусные морозы. Лют был декабрь на Северном Урале. Он, мальчишка в 15 лет, уже добытчик для семьи. За беличью шкурку на заготовительном пункте выдавали 200 граммов муки. У него есть своё ружье, собака, и потому он, Ваня Ананьев, – серьёзный человек.

Отец умер, а старший брат погиб на фронте, – ему, значит, за семью нести ответственность. Он бегает в тайгу и в морозы: чай, не южный человек….

1954 год. Вот он, шофер ОРСа, первым в районе покупает легковой автомобиль "Москвич-401". Работал в две смены, по 16-17 часов в сутки, чтобы скопить деньги на машину. И купил. Любопытствующие глазенки соседских ребятишек в щелях деревянного забора. Деревенские пацаны даже и не видели такого чуда – легковой автомобиль. На этом "москвиче" в любую погоду и непогоду, по дорогам и бездорожью он будет ездить 48 лет до 2002 года. Так ему полюбилась эта машина.

Что еще приходит в голову? Да, климат меняется, несомненно. Зимы стали более мягкими, но из-за вырубки лесов холодные ветры дуют в любое время года. В последние полвека в природе явно нарушена связь вещей и явлений. Если раньше надо было ожидать урожай кедровых орехов через два года на третий-четвертый, то теперь он непредсказуем. Если весна не была холодной и затяжной, ожидали урожаев ягод. Сейчас независимо от погодных факторов брусника исчезает, потому что повырублены сосновые леса.

А какие были сосновые боры! Купец Воробьев отправлял отсюда в начале XX века лес в Британию на корабельное строительство и на зарождающееся авиастроение. Миллионы кубометров дала эта северная тайга советскому XX веку.

И вот вынужден Иван Михайлович отмечать в своих дневниках, что ягодники почти совсем переключились на чернику и клюкву.

Нет, жить всё-таки интересно. Иван Ананьев с шоферов вырос до начальника ОРСа, потом трудился дорожным мастером. Две дочки закончили медицинский институт, уехали в Казахстан, еще две и сын Саша выбрали местом жительства Днепропетровск. (Саша после окончания горного института строил там метро). А сейчас одна дочь переехала в Германию. Старший Ананьев однажды даже побывал там у своих детей и внуков.

Но ему больше вспоминается другое. Были времена, Иван Михайлович Ананьев летал к детям на выходные на самолете. Билет на самолет до Днепропетровска стоил 40 рублей, и зарплата дорожного мастера, а потом – советская пенсия (120 рублей) позволяла совершать такие вояжи.

Но он любил не цветущую Украину, роскошные южные ночи, а эти уральские места, где в молодости ходил за лосями. Где стряпали пельмени из рябчиков, медвежатины, где у него лодки на озерах, и по осеням Ананьев живет в избушках. Там он чувствует дыхание ветра. Подует северный ветер – значит, летят утки. А весной наоборот: утки – это южный ветер. С ним они торопятся в Россию.

"Ваня привез с озера 16 уток. Ходили на похороны к старым знакомым. Что-то народу много умирает. Снега долго нет. Снежной зимы много лет как не было, а ведь на поле для растений нужен снег", – это уже записи, сделанные рукой жены Любови Афанасьевны. Он ее тоже приохотил к ведению дневника.

"Раньше иногда, бывало, навалит столько снегу, что мы, деревенские ребятишки, ходили по нему через ворота, а ведь деревенские ворота – немаленькие".

Однажды, как-то под Новый год, температура была ноль градусов, несколько дней в декабре стояла плюсовая температура. Зато половина лета, когда должно радовать солнышко, была холодной и дождливой, овощи не уродились. Неладно в природе что-то, как и в жизни людей. Всякий здоровый русский человек любит климат снежный и суровый! Хорошо, когда мороз на улице, а в доме добрая печка и жаркие дрова. Но сейчас две тысячи по льготным ценам стоит для пенсионера привезти лесовоз березы, еще тысяча – распилка, еще тысячу надо отдать за колку дров.

А природа все-таки упрямо самовозобновляема. Стабильна численность лосей, несмотря на браконьерство, потому что животные хорошо кормятся – молодыми побегами березы и ивы, растущими на вырубках. Продолжают свой род глухари, косачи, рябчики, питающиеся в зимнюю стужу хвоей, калиной-рябиной, березовыми почками. Много в лесу заячьих следов.

…Будет ли глобальное потепление, Иван Михайлович все-таки не уверен, хотя за последние десятилетия произошло изменение климата в эту сторону. Общественные катаклизмы не меньше занимают моего героя. Волнует его, что новое поколение мало знает об истории страны, он противник легкомысленного отношения к семье.

Вспоминаю декабрьский вечер с острым морозцем. Зимними сумерками идем мы с Иваном Михайловичем на остановку: он провожает меня из гостей.

– Я ведь до 80 лет возраста своего не чувствовал, – сообщает вдруг. – Народ-то покрепче в наше время был. Природа не была еще испорчена. Никаких тебе кислотных дождей, реки проточные, воздух чистый, пища простая, но здоровая. И время было интересное. А вообще-то я всем желаю, чтобы тоже не чувствовали своего возраста.

Он прощается, исчезая где-то в сумерках. У меня остается его подарок – бутылка с берёзовым соком.

"Лишь только подснежник распустится в срок…"

Я знаю, что появление первых подснежников будет отмечено в его дневниках. Это так же верно, как-то, что после зимы придёт весна.

г. Верхотурье, Свердловская область