Текст книги "Газета Завтра 839 (103 2009)"

Автор книги: "Завтра" Газета

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Алексей Касмынин МИКРОХИРУРГИЯ

Посвящается моей маме, Касмыниной Татьяне Алексеевне.

Она прибывает в нужное время. Не рано и не поздно, но и не тогда, когда пик внимания ожидающих был максимален.

Быстро пройдя мимо сидящих людей, которые ждут её с самого рассвета, Она открывает дверь. С ней пытаются заговорить, пытаются всучить свои карты, рассказать свою историю, но Она остаётся безмолвной, старается никого не выделять. Время работы с пациентами настанет чуть позже.

Люди просачиваются через открытую дверь. Перед ними – длинный коридор с креслами по бокам. На полу – обычный линолеум. Стены – просто белые. На потолке – лампы дневного света. Ничего сверхъестественного, ничего дающего внешнюю гарантию чуда. У кого-то резко падает настроение. Похоже, они попали в обычную больницу. Лишь только дверь с ярко-жёлтым знаком «Опасность! Лазерная радиация» намекает на присутствие здесь технических элементов, граничащих с нереальным, но этот знак мало кто замечает.

У Неё есть несколько минут, чтобы перевоплотиться. Важен настрой, состояние ума. Без этого не получиться успешно работать, производя чудодейственные манипуляции. Часть образа – это белый халат. Но это лишь внешняя составляющая. Остались так же отстранённость и сострадание. Как эти два качества могут сочетаться? Весьма эффективно. Они действуют на разные области восприятия. Отстранённость направлена на происхождение пациента, его социальный статус, внешность, голос, в целом на личность человека. Сострадание действует на проблему пациента, его горе. Мало кто догадывается, но сострадание является одним из важнейших факторов, влияющих на успех. Временами может показаться, что это состояние чуть ли не напрямую управляет реальностью, смещая вероятности к положительному исходу.

В лазерный кабинет попадает первый пациент. Это нервный мужчина средних лет, который задаёт слишком много вопросов и постоянно ёрзает на стуле, сбивает положение смотровой линзы. В мире он – то ли частный предприниматель, то ли перекупщик валюты, но для Неё это человек, который пережил разрыв сетчатки и каждый день ходит с тяжёлым силиконом, заполняющим правый глаз.

Свет из щелевой лампы едва проходит сквозь сквозь силикон. В окуляр лазерной установки видны лишь какие-то трепещущие, постоянно меняющиеся всполохи. Проходит пять минут, семь. На лбу пациента выступает испарина. Ему кажется, что линза исцарапала всю поверхность глаза, он нервно спрашивает:

– Доктор, что там?

– Спокойно. Сидите смирно, – отвечает Она. В голосе нет ничего, ни злости не доброты. Это как команда без командного тона. Что-то, что проникает сквозь уши и усмиряет тремор в конечностях.

Она старается сконцентрироваться. Линза в Её пальцах, прильнув к глазу пациента, вращается, меняет углы. Этому человеку нужно помочь. Внезапно, кажется, что туман расступился, вот он – очаг проблемы. Если бы кто-то другой смотрел в окуляр – перед ним был бы всё тот же глаз, заполненный силиконом, но Она увидела.

Наводка лазера. Поправки с учётом преломления луча силиконом. Никто не скажет, как их рассчитывать и производить. Подсказать может лишь интуиция. И сострадание, которое вступает в тот момент, когда хочется отказаться, когда кажется, что решения нет, ситуация слишком сложна, что тут человеку не справится, оно заставляет идти наперекор логике, говорящей «нет».

Вспышка лазерного луча, ещё одна. Десять, двадцать прижиганий. Многие пытаются доказать, что тут стирается роль врача как лечащей силы. Основное доверено сложнейшим аппаратам…

Пациент говорит, говорит, затем уходит. Он пока ещё этого не знает, но впереди его ждёт осложнение, несколько процедур, месяцы напряжённого ожидания и лишь потом облегчение. Заставит ли пережитое взглянуть на мир иначе? Пока что неизвестно.

Один человек пережил этот день, он встретился с Ней, прошёл через влияние техносферы, находящейся под Её управлением. Для него этот день завершился. Но для Неё это был лишь первый пациент. Впереди ещё множество людей, их историй, их проблем. Многим из них уже было отказано практически везде.

Поэтому они смиренно ждут. Публичные деятели, политики, учёные, актёры, писатели сидят в одной очереди с пенсионерами и не произносят ни звука.

Уходит последний на сегодня пациент. День завершается. Впереди Её ждёт ещё одно превращение. Теперь Она становится женой, мамой…

Гарик Осипов О, ПЕСНЯ ЗВОНКАЯ!

Жизнь и судьба артиста прошлых лет со временем сжимается до скупой справки – когда и где жил, что пел, сохранились ли записи для ознакомления. Как правило, поверхностно восторженного или прохладного. Вымыслы и сплетни о гонениях и пороках остаются за рамками сухих биографических данных. Это лакомство для гурманов, подглядывающих за призраками былых кумиров в замочную скважину нездорового интереса. Свежий пример тому – трагедия «мальчика из Индианы» Майкла Джексона. Безупречная и полнокровная карьера героя нашего очерка больше связана с беззаботной песенкой «Мальчик из Карабаха», которая сегодня звучит несколько по-другому…

Возможно, это тоже вымысел и легенда. Но – все прекрасное на этом свете окрашено в сказочные тона. Начало 50-х. Поезд с делегацией советских артистов движется по ночной Индии. Во время остановки с площадки вагона доносится песня и, узнав поющего по голосу, тысячи индусов скандируют, провожая состав, имя певца: «Рашид Бейбутов! Рашид Бейбутов!»

Рашид Маджид Оглы Бейбутов родился 14 декабря 1915 года в Тифлисе. Отец мальчика Маджид был родом из карабахского района Шуши. А это самый песенный край в Азербайджане, славный своими ханенде – исполнителями виртуозных мугамов. Мать звали Фируза Векилова, она преподавала русский язык и руководила драмкружком. Подобно многим артистам советской эпохи, Рашид – певец-самоучка, начинал в армейской самодеятельности. И вскоре по Кавказу пронеслась молва о молодом обладателе замечательно высокого и выразительного голоса. Надо отметить, что на довоенной эстраде преобладали певцы с высоким тембром, достаточно вспомнить француза Тино Росси или кумира столичной богемы Вадима Козина. Однако до всемирной славы было еще далеко.

Композитор Узейр Гаджибеков (1885-1948) написал оперетту «Аршин Мал Алан» еще в 1913 году. Первому «мусульманскому мюзиклу» было суждено стать мировой классикой. Плутовская и остроумная история о том, как молодой купец Аскер по совету Сулеймана проникает к дочери бека под видом продавца тканей (аршин малчы), очаровывала с первых сцен. Было предпринято несколько попыток перенести ее на киноэкран. Все они были восприняты композитором скептически. Наконец, в 1937 году Гаджибеков с негодованием узнает, что его детище экранизировал голливудский режиссер Сетраг Вартан (по другим сведениям это был Рубен Мамулян, начинавший в театре Вахтангова) без указания автора и зачем-то по-армянски. В ту пору в Америке было нормой изготовление низкобюджетных киноподелок (подчас небездарных) по заказу диаспор – еврейской, украинской, афроамериканской и т.д.

Разгневанный маэстро обратился лично к И.В. Сталину. И «Отец Иосиф» – человек колоссальной интуиции, поддержал идею кинопостановки «Аршин Мал Алан» на родной азербайджанской земле. Для съемок двух версий – русской и национальной, были выделены почти шесть миллионов рублей, сумма для военного времени весьма значительная. Но Сталин явно предвидел, насколько укрепится мощь и престиж державы в глазах народов мира в случае успеха картины. Несмотря на сюжет, где с симпатией изображены явно не пролетарские представители купечества и аристократии, показаны дореволюционный быт и нравы…

Чтобы поточней воспроизвести колорит эпохи, понадобились антикварные вещи, и бакинцы с энтузиазмом откликнулись на призыв. Люди сдавали свои «винтажные», как сейчас принято говорить, реликвии: золотой портсигар, домашнюю утварь, посуду и украшения ручной работы. Не каждому с первого взгляда при просмотре фильма бросается в глаза достоверность атмосферы, но, тем не менее, она погружает зрителя в упоительный сон наяву, даже если он не подозревает, какой ценою все это добыто.

Поиски актера на главную роль не давали результатов. А в Баку как раз гастролировал Бейбутов. Услышав, как он, выступая в Доме офицеров, поет арию Аскера, молодого певцы буквально «похитили» для киносъемки. Возможно, это тоже сказка бакинского шоубизнеса тех лет. Но в истории каждого шедевра есть нечто неправдоподобное.

Каждый песенный номер в этой картине блистает совершенством. Шутки и остроты запоминаются с первого раза. Среди людей старшего поколения реплики персонажей «Аршин Мал Алан» были популярны не менее, чем афоризмы Остапа Бендера.

В 1946 году за блестящее сыгранную роль Аскера Рашид Бейбутов был удостоен Сталинской премии. В одном только СССР фильм посмотрели 16 миллионов зрителей. Картина с успехом прошла по экранам 136 стран мира. Допустим, не все они принадлежали к «белой цивилизации», тем не менее, это – большая часть населения планеты, с мнением которого нельзя не считаться, ибо этим народам принадлежит будущее.

«Аршин Мал Алан» так понравился Председателю Мао, что Великий Кормчий велел изготовить китайскую версию оперетты, ее назвали «Любовь под одеялом». Что ж, «спасибо Сулейману».

Репертуар певца поражает своим разнообразием. В случае с Рашидом Бейбутовым это не штамп, а объективное признание. Ему одинаково удавались как экзотические «песни народов мира» (например, эфиопская народная «Алмас»), так и новинки «зарубежной эстрады» (итальянская «Quarda Che Luna»). «Русский снег» – дуэт с индийским актером Радж Капуром, чьего «Бродягу» («Песня Раджа») Бейбутов исполняет в своей неподражаемой манере. Остается позавидовать тем, кому довелось застать концертные выступления певца, где звучали песни из репертуара ведущих зарубежных исполнителей, в частности – испанца Рафаэля. В качестве интерпретатора Рашид Бейбутов сохранял индивидуальность и узнаваемость, нередко превосходя оригинал богатством находок и приемов. Важно отметить, что при отсутствии нарочитого акцента певец в совершенстве владел всеми оттенками «восточного стиля». И слушая старые записи, мы всегда с восторгом узнаем: Это же Бейбутов! Великий азербайджанский певец!

Особым очарованием обладают песенки-притчи с незатейливым сюжетом («Зулейха-Ханум», «Насретдин и Тень»), в котором заложен глубокий философский смысл. В известной степени Рашида Бейбутова можно считать продолжателем традиции средневекового ордена Суфиев. Родовая память подсказывает потомственному певцу точные интонации.

И в то же время Бейбутов – ровесник Фрэнка Синатры. Они даже родились в один год. Может ли артист с полувековой карьерой оставить яркий след в поп-музыке, считавшейся к моменту его творческой зрелости ультрасовременной? Оказывается – может. Пример тому – исполнение Бейбутовым композиции «Севгилим» (Рауф Гаджиев – Энвер Алибейли). Трудно поверить, что эту пьесу, где наилучшим образом народный мугам сочетается с рафинированным «фанком», поет человек, впервые вышедший на сцену в конце 20-х годов XX века. Благодаря яркой аранжировке и гипнотическому аккомпанементу то, что выплескивается у других робкими дозами, буквально фонтанирует из золотого горла Рашида Бейбутова. Песни такого уровня называют «стандартами», ими как бы определяется предел певческих возможностей исполнителя, и «Севгилим», безусловно, из их числа.

Меня не покидает ощущение, что Бейбутов с высот своего мастерства предвидел и опередил ряд новаций мировой эстрады и даже рок-музыки. По крайней мере, это было явно ему под силу.

Одна песня в репертуаре певца особенно поразила автора этих строк, и о ней хотелось бы рассказать отдельно. Она того стоит.

В 20-х годах автор популярных романсов Борис Фомин вместе с Константином Падеревским написал песню «Дорогой длинною» («Ехали на тройке с бубенцами» и т.д.), которая в «угаре НЭПа» стала шлягером как в СССР, так и в эмигрантской среде. Сохранилась дюжина ее исполнений ведущими певцами той эпохи. Когда же сверху прозвучал призыв к борьбе с «цыганщиной», песня перестала звучать с подмостков, и вскоре о ней забыли.

Второе, неприметное рождение «Дорогой длинною» пришло в Америке, где некто Джин Рашкин сочинил на её мелодию ностальгический текст по-английски. Пол Маккартни, подобно Сталину, чувствовал, какой потенциал заложен в «застольной» песенке с заразительным припевом. Он предложил её для дебюта своей юной протеже Мэри Хопкин. Интуиция не подвела ливерпульца, и 30 августа 1968 года вспыхнула звезда-однодневка, когда с телеэкрана девичье сопрано пропело:

Были времена – была таверна,

В ней мы выпивали, и не раз…

Причем Маккартни предусмотрительно записал с девушкой четыре варианта песни на четырех европейских языках. Собственно, сама песня затмила имя юной обладательницы трепетного голоса. На Западе возник небольшой бум (у нас он несколько затянулся) вокруг экзотики «а ля рюс».

Иван Ребров и Борис Рубашкин – оперные певцы-профессионалы, призывали мощью своих голосов сплясать «казачок» и пить водку «эх раз, еще раз!» С другого берега им отвечал «Чёртовым колесом» и «Сердцем на снегу» Муслим Магомаев…

Тогда-то и перепел по-своему Рашид Бейбутов воскрешенный на Западе НЭПовский шлягер. Эликсир из нового текста, пропетого доисторическим голосом, и подчеркнуто «ресторанного» аккомпанемента, оказался стишком силен. Кто-то отнесся к результату слишком серьезно, кто-то с пренебрежением. Наше мнение неразрушимо: «О, песня звонкая» – важнейшая веха в творчестве великого стилизатора.

В 1980-м Народному артисту СССР Рашиду Бейбутову была вручена Звезда Героя Социалистического Труда. О чем он думал в минуту награждения? Возможно, вспоминал ту давнюю ночь в Индии, поезд и голоса, повторяющие его имя?

Рашид Бейбутов скончался 9 июня 1989 в столице Азербайджана. Певец похоронен на аллее почетных захоронений Баку, где покоятся Гейдар Алиев, Кайсын Кулиев, Магомаев…

В силу законов природы не так уж много осталось людей, которых с песнями Рашида Бейбутова связывают личные романтические воспоминания. По времени – это певец прошлого века. Голос из прошлого. Но он заслуживает самого тщательного и любовного изучения.

Поэтому, услышав за окном странный напев «Аршин Мал Алан», не удивляйтесь, откуда он возник, даже если живете на последнем этаже. Это – зов Высокого Искусства. Голос вне времени и пространства. Голос Рашида Бейбутова.

Евгений Ликов НИ СОВЕСТИ, НИ РИСКА...

Деятели отечественного сontemporary art'a любят панибратски назвать область своей материальной заинтересованности словечком «совриск», как бы подчеркивая этим личную преемственность и акторам русского авангарда, и комиссарам, затянутым в черную кожу перверсий bdsm, и сексуально раскрепощенным пролеткультовкам, вынужденным прибегать к сокращениям чуждого и слишком сложного для них русского языка в повседневном «колхозном» общении бытового свального греха.

Однако лингвистическая нечувствительность нынешних «комиссаров современного искусства» играет с ними те еще шутки. Например: термин «совриск» вполне комфортно допускает содержание в себе понятий «совесть» и «риск».

Так вот: ни совести, ни риска нынешнее жюри национальной премии в области современного искусства не продемонстрировало! Премия Кандинского за этот год не ознаменовалась скандалом, но зато и не обрела статус эстетически значимого события

Что скрывать? – интрига в «ПК-2009» была. И весьма нешуточная. Прошлогоднее вручении Премии Алексею Беляеву-Гинтовту, как все мы помним, вызвало протяжный вой биомассы дегтярно-осмоловского разлива и смрадный выхлоп арт-зомби Андрея Ерофеева, которого даже деградировавшая до уровня теплотрассы Третьяковка не смогла с некоторых пор держать из гигиенических соображений.

Была надежда, что в этом году мы сможем стать свидетелями того, как жюри Премии прислушается к тайным эманациям сложносокращенного слова «совриск». Повод для этого был: проект арт-группы Tanatos Banionis «Божественный ветер», посвященный не столько «воспеванию подвига камикадзе» в узком смысле, сколько утверждению традиционных сверхличных ценностей интернационального воинского мужского братства, нес в себе такой заряд положительной энергии, что он мог смести всё заботливо выстраиваемое здание современного искусства Эрефии.

Напомним вкратце, в чем была суть мультимедийной инсталляции «Камикадзе» (а именно так по-японски звучит русское «Божественный ветер»). Пятерых девушек в течение двух месяцев татуировали пять мастеров, избрав темой картинок японский воинский дух конца Второй мировой войны, помноженный на средневековый аристократический обычай самурайского презрения к смерти.

Но не только девушки и их изображения стали экспонатами скандальной выставки «Танатосов». Экспозиционное пространство органично включило в себя фильм, повествующий о процессе работы над моделями и побудительных причинах данного радикально-милитаристского высказывания, усиленного анимационным шедевром, поэтически осмысляющим превращение всадника-самурая в летчика-камикадзе. Авторы проекта заставили умирать сюжет «муви» в «печати» на коже добровольных «смертниц ради правого дела», а их прощание с прошлой жизнью иллюстрировалось разбитыми чашечками для сакэ и каллиграфическими «валентинками» богине Аматэрасу.

Увы! Ультраправое заявление Tanatos Banionis осталось чуждым женственному уху «кружков» жюри. Сыграла ли тут роль обычная трусость и нежелание вновь «подставиться» перед либеральной общественностью, или было что-то более глубокое? Присущее, так сказать, имманентно процессу формирования высказываний в «современном искусстве»?

Когда прошлогодний защитник Гинтовта Александр Боровский говорит о том, что сontemporary art допускает радикализм только левого толка, он опирается на знакомство с предметом. Но он не объясняет, почему праворадикальное высказывание в принципе не легитимируется контекстом «совриска».

А дело ведь вовсе плохо: левый дискурс способен придать значение любому высказыванию, кроме мужского. Левому дискурсу чужда идея иерархичности; плебея воротит от аристократии; холуй не любит насилия, ибо хорошо понимает: сила – единственное, что может заставить принять некое человекоподобие представителя той среды, где термин «бастард» бессмыслен.

Частичкой этой среды себя чувствует каждый, кто способен вслед за Андреем Ерофеевым повторить сентенцию о равнозначной неприличности мифологического (а потому, действительно, внеморального) высказывания Беляева-Гинтовта, «воспевания подвига камикадзе», антисемитизма и педофилии. Внимательный читатель заметит, что, встраивая правую идею в ряд пороков, А. Ерофеев пользуется методом аналогии. Которая в данном случае допускает пусть и маргинальную, но уверенную законность антисемитизма и педофилии в рамках левого дискурса. Боец с религиозностью А. Ерофеев чувствует страх. Он хорошо понимает, что такое педофилия; ему приходилось бороться с антисемитами; но вот что говорят «Банионисы»? В рамках левого дискурса высказывание арт-группы бессмысленно (доказывать не стану, сошлюсь на «Археологию знания» Мишеля Фуко), но Ерофееву ясно одно: будут бить. И он прав. Хотя спина и истосковалась по палке, содержимое позвоночника сигнализирует: это больно. Допусти жюри второй раз подряд маскулинный жест в современное искусство, третьим мужским шагом среды на пути самоочищения можно было бы ожидать высылку обоих Куликов, Екатерины Дёготь, Осмоловского, Андрея Ковалёва, даже любимых мною «Синих Носов» на Колыму. Суровый северный край заждался своих певцов и художников!

Могли ли активисты «совриска» допустить это? Нет! Поэтому «Божественный ветер» не вошел ни в один шорт-лист из трёх «премиальных». И я еще раз прошу отметить не столько страх побоев, сколько абсолютную непонятность аристократического жеста для бордюрной путаны. Брутальность в терминах «поколотит» такому сознанию понятна, приятна, перед ней бы жюри склонилось. Но вот как быть с высокомерным: «Гусары денег не берут»? Только проигнорировать, сделать вид, что не услышала.

Зато хорошо было услышано льстивое арт-заявление обладателя Премии этого года Вадима Захарова. Я не собираюсь хулить художника: мне его проект «Гарнитур Святой Себастьян» понравился. Сильный ход, нетривиальный.

Поясняю: в основе меблированного интерьера Захарова лежит материальное воссоздание сакрального пространства русских икон. Ограничься художник этим, получилось бы традиционалистское, правое по сути, сильнейшее по смыслу, но абсолютно непонятное для «совриска» высказывание.

Что делает дальше Вадим Захаров? Он помещает икону в контекст русского авангарда, вонзая в тело св. Себастьяна супрематистские треугольники Лисицкого, расширяя поле формирования смыслов до общеевропейского географически и семивекового темпорально.

Никто не способен увидеть кровь и муку христианской культуры под воздействием авангарда, но ведь об этом вопиет «Гарнитур»!

Зато жюри оказалось способным увидеть специально для него наваленную Захаровым на пол овсянку в проекции не иначе как кипящего котла мультикультурализма. Высказывание потеряло силу, зато автор стал лауреатом Премии Кандинского!

Овсянка рядом с муками – разве это не равнозначно? Разве это не торжество левого дискурса? Разве это не борьба женщин за свои права, права варить кашу на крови? Естественно, на чужой. Чтобы не было риска. Разве кухонный стол не Голгофа?

Вадим Захаров обманул жюри. Хочется думать, что он не обманывает себя и воспринимает «овсянку» в качестве военной хитрости на пути утверждения вечных ценностей мужского мира. Что он в слове «совриск» слышит императив: «Живи опасно!»; однако есть у совести такое свойство: её торжество утверждают лишь прямыми путями, а не бабскими «околичностями».