Текст книги "Газета Завтра 294 (29 1999)"

Александр Лебедев ЦВЕТЫ ЗАПОЗДАЛЫЕ (К 70-летию Василия Макаровича ШУКШИНА)

ГОРОД ПУГАЛ МЕНЯ

В городе Бийске Алтайского края живет Федор Иванович Клиндухов, бывший главный режиссер Бийской студии телевидения; а километрах в 70 от Бийска, в Белокурихе, живет Виктор Иванович Ащеулов очень активно собирает материалы о Шукшине. Записал он и воспоминания Клиндухова. С Ащеуловым я встретился в Ленинграде в 1984 году.

В 1967 году Клиндухов снимал фильм о Бийске. А тут как раз в Сростки в отпуск приехал Шукшин. Одним словом, уговорили Василия Макаровича помочь им с этим фильмом.

Клиндухов сделал доброе дело – записал интервью с Шукшиным на магнитофон. Здесь мне хочется воспроизвести только один ответ Шукшина.

Клиндухов: “Василий Макарович, вы сказали, что город Бийск сыграл в вашей жизни большую роль. Какую именно?”

Шукшин: “Нелегко сразу сказать, какую роль сыграл в моей жизни этот город. Поначалу он напугал меня. Очень уж много людей! И все куда-то спешат. И никто друг друга не знает. А у нас в селе все друг друга знали. А это был большой, новый мир. Вот прошел я в первый раз по скрипучему, качающемуся, с легким провесом наплавному мосту... Это было первое чудо, какое я видел. Понемногу я стал открывать еще другие чудеса. Например, пожарку. Каланча в конце заворожила меня. Я поклялся, что стану пожарником. Потом мне хотелось быть матросом на пароходе «Анатолий», еще шофером, чтоб заехать на мост, а он бы так и осел под машиной. А когда побывал на базаре, то окончательно решил стать жуликом – мне показалось, что в таком скопище людей и при таком обилии всякого добра гораздо легче своровать арбуз, чем у нас в селе у тетки Семенихи на огороде (уголовного кодекса я тогда не знал). Потом все-таки пожарный одолел – очень нравилась сияющая каска. Потом началась война, и мы уехали опять в село. Отец (отчим. – А. Л.) ушел на фронт.

Лет через пять я снова попал в город как студент автомобильного техникума. Я был взрослее и немножко смелее, но и тогда он пугал меня. Слишком много надо было понимать заново. Слишком далеко раздвигался горизонт, и жизнь оказывалась большая, сложная...

Я написал Клиндухову письмо. В своем ответе он мне сообщил: "...Бережно храню фотографию, подписанную Шукшиным: «Федору от „Федора“ на добрую память. Стростки 67. Шукшин».

В фильме «Два Федора» Шукшин сыграл старшего тезку.

ШУКШИНА МОГЛИ ЗАГРЫЗТЬ...

В мой домашний архив за 14 лет прилетело более восьмисот весточек «по Шукшину». В день его 60-летия получил ценную бандероль из Свердловска от незнакомого человека – Виталия Васильевича Шитова. Он писал: «...Зная о вашем большом деле – собирании и сохранении автографов Шукшина, имею некоторые материалы по интересующей вас теме. Высылаю вам копию редкого снимка с автографом Василия Макаровича, снятого в Севастополе в 1950 году. Это фото было подарено Шукшиным в 1967 году Александру Павловичу Борзенкову, его троюродному брату по линии отца, ныне проживает он в Бийске, и он любезно предоставил кое-какие документальные материалы о Шукшине... если это вас заинтересует, могу выслать копии...» (А. П. Борзенков – друг Шукшина, вместе учились в автомобильном техникуме в Бийске, из которого Василия Макаровича выгнали... – А. Л.).

В большом конверте было две фотографии. Фотокопия автографа: «Другу детства Саше Борзенкову и его семейству. В. Шукшин. Стростки, май 1967 г.»

На другом фото – Шукшин в матросской форме, треугольник тельняшки виднеется из-под бушлата, на бескозырке надпись «Черноморский флот». Глаза хранят тайну, в них застыла печаль. Брови срослись (в народе говорят, «на счастье»). Красивый, молодой, по лицу даже не подумаешь, что он уже в то время страдал язвой желудка...

Узнать побольше о Борзенкове мне помогла Анастасия Сергеевна Пряхина, о которой я уже писал. Пряхина встретилась с Борзенковым, который, в частности, рассказал ей и такой случай: "Домой, в Сростки (из техникума в Бийске. – А. Л.), нашли прямую дорогу через Мало-Угренево, Светлоозерск, Енисейское. Вышли, небо вроде чистое. Ветерок чуть-чуть подувает. Оставили лес позади. Вышли на поле, а здесь завихрение. Пока было светло, по дороге шли, хоть ее и перемело почти. Стало темнеть. Вскоре поняли – заблудились. Упорно шагаем вперед. Вдруг я увидел огоньки, обрадовался, загорланил: «Ребята, живем! Деревня близко!» Показываю на эти огоньки. Вася (Шукшин. – А. Л.) как обухом по голове: «Волки!» Я тоже понял – огоньки передвигались, приближались к нам.

Перетрусили здорово, но спас здравый расчет. В карманах были спички – мы все тогда курили. Стали пучки сена скручивать, поджигать и – вперед. А волки все ближе и ближе. Да много их, штук двенадцать. От нас бы лоскута не осталось – голод и для них не тетка. Мне сейчас кажется, что они от нас были метрах в тридцати, когда услышали мы лай собак – хутор. Ввалились в избу, бабушка запричитала: «Да милы вы мои, господи, да как же вы ушли-то от них, окаянных! Вчера телку и овцу задушили, оглоеды».

Позже Шукшин напишет рассказ «Волки». Но в том рассказе писатель рассказал не о том, как когда-то его чуть не растерзали волки, а совсем другую историю. Но возможно, толчком к написанию рассказа «Волки» для Шукшина послужил эпизод из его жизни.

НАРОДНЫЙ ПАМЯТНИК

Над Севастополем шли свинцовые тучи, готовые вот-вот обрушить на землю грозу и ливень. Но собравшиеся на концерт хора черноморцев расходиться не собирались. Сильные, басистые голоса звучали так, что у слушателей захватывало дыхание.

Товарищ, я вахты не в силах стоять, –

Сказал кочегар кочегару, –

Огни в моих топках совсем прогорят;

В котлах не сдержать мне уж пару...

На палубу вышел – сознанья уж нет.

В глазах его все помутилось,

Увидел на миг ослепительный свет,

Упал... Сердце больше не билось...

Прислонившись к одинокому тополю, стоял, потрясенный песней, двадцатилетний юноша. Смоляные, сросшиеся брови, молодое лицо. Песня острой болью вошла в его сердце... Комок подступил к горлу... Он смахнул непрошеную слезу. Закурил. Вспомнил мать из далекого сибирского села... Как во сне, перед ним дорогой облик отца, которого в 1933 году по ложному обвинению арестовали как «врага народа». А он даже не знал, что отец расстрелян... Юноша задумался, затоптал недокуренную папиросу, про себя повторил: «Сердце больше не билось...»

Сердцу этого матроса предстояло поддерживать огонь в своей топке еще двадцать пять лет. Это был Василий Шукшин.

... На нашем вечере музыка не играла. Мы собрались, чтобы помянуть Шукшина, в 1980 году был день его смерти. Сходили на кладбище. Об этих поминках сообщил мне заранее режиссер киностудии имени М.Горького Юрий Григорьев. Среди других оказался москвич Василий Матвеевич Ермилов, который в свое время служил на Черноморском флоте. Так вышло, что в его подчинении побывал и Шукшин. Отношения между ними сложились добрые. Такими они и остались.

Ермилов старше Шукшина на год. А родились в один и тот же день – 25 июля.

– Последний раз встретились мы с Макарычем, – вспоминает Ермилов, – 28 апреля 1974 года в Москве. Шукшин уезжал на съемки фильма «Они сражались за Родину». Собирался он туда без всякой охоты. Может, предчувствовал... Сказал мне на прощание, что снимается в последнем фильме, после чего уедет в Сростки к матери и будет писать, писать, писать... А задумки и планы в отношении литературы у него были обширные. Мы договорились увидеться 2 октября. (В тот день Шукшина не стало. – А. Л.). Не довелось... Утрата была слишком тяжелой и невосполнимой. Если у вас нет фотографий похорон Шукшина, то я вам дам пленку. Мне одному из немногих удалось снять редкие моменты в часы похорон. Не могу без волнения, без слез слушать песню «Калина красная грустит о Шукшине» в исполнении Людмилы Зыкиной... Ермилов закурил и вышел на кухню... А я тем временем подошел к стеллажу с книгами. Мое внимание привлек роман Шукшина «Любавины». Осмелился взять в руки. На титуле написано: «Васе Ермилову, другу, человеку, в память о прошлом и в надежде на будущее – автор. Москва. 1965 г. Шукшин».

– А Шукшин не предлагал вам с ним поработать как художнику?

– Да, ставя фильм «Ваш сын и брат», он решил дать мне возможность подзаработать творческим трудом, заказав несколько портретов для фильма, что и было сделано. Однажды вдруг говорит мне: «Сделай мне три портрета: деда, бабки и моей матери». Я охотно согласился. Фотографии были очень старые – дореволюционные. Но я сделал все три портрета за один, как говорится, присест. Работал с утра до вечера. Ему они понравились, и он подарил их матери в Сростки. Я уже получил от Макарыча по 75 рублей за портрет. Деньги, конечно, мы тут же пустили в расход, одним словом, пропили. Эти портреты были у матери Шукшина. Когда похоронили Макарыча, то музей его имени в Сростках стал просить у Марии Сергеевны эти портреты в качестве экспонатов. Я уже узнал об этом позже, когда в 1978 году получил от нее письмо, в котором она очень просила повторить все три портрета, потому что ей не хотелось отдавать в музей подарок сына. Завязалась переписка. Она прислала фотографии, и я горячо взялся за дело. Когда узнал, что Мария Сергеевна совершенно не имеет средств для покупки этих портретов, я через актера Леонида Куравлева переложил все хлопоты на музей. Портреты долго не получались. Я спешил, будто предчувствовал недоброе... Мария Сергеевна их так и не увидела: умерла она в январе 1979 года. Через кинооператора А. Заболоцкого эти портреты были переданы музею в качестве моего дара.

– Каким вам запомнился Шукшин?

– По флоту помню его замкнутым, неразговорчивым, много читал, редко ходил на берег, был хорошим специалистом-радистом. О службе говорить много не имею права, ибо наша часть считалась секретной. Никто из сослуживцев, в том числе и я, не предполагали, что Шукшин вдруг появится в кино и станет таким популярным. Меня злит, что многие его «друзья» (слишком много стало у Шукшина «друзей» после смерти) пишут, будто бы Вася на флоте был весельчаком и участвовал в художественной самодеятельности. Ложь это! Не был он таким!

Работая над сценарием фильма «Живет такой парень», Шукшин сразу «принял» типаж главного героя. Это был Ермилов. И как бы в доказательство своих наблюдений он подарил другу свою книгу «Земляки», сделав надпись: «Василию Ермилову, прообразу Пашки Колокольникова, на память. 22 мая 1971 г. Москва. В. Шукшин». Тут же Ермилов показал мне репродукцию художника В. Поленова, на которой Шукшин написал: «Ст. 1 статьи Ермилову от ст. матроса на добрую память. Шукшин».

– Он очень гордился званием старшего матроса и даже на гражданке козырял им. И хотя я был в звании старшего лейтенанта запаса, случалось, что старший матрос приказывал мне бежать в магазин за «подкреплением». Конечно, все это делалось с юмором.

Однажды был трогательный случай. С одним художником мы поехали на базар, чтобы продать свои этюды. Ходили, ходили, так и не продали. Говорю другу: «Едем!», – и через полчаса мы были у дверей Макарыча. Тот спрашивает

– Что такие хмурые?

Мы все рассказали.

– Ну-ну, покажите свои шедевры.

Он смотрит на наши этюды и говорит:

– Ну просто Левитан, Рафаэль! Сколько за все?

Мы назвали цену, и он щедро расплатился. Мой друг даже не подозревал, что купил Шукшин картины не потому, что они ему понравились или были нужны, а лишь для того, чтобы хоть чем-то помочь бедным художникам.

Не могу не рассказать читателям об этом благородном деле Василия Матвеевича. А дело вот такое. После смерти Шукшина у Ермилова зародилась мечта – поставить на могиле друга народный памятник, на сооружение которого будут собраны пожертвования от любителей творчества Шукшина. Ермилов открыл в Дзержинском отделении Госбанка г. Москвы счет на свое имя, сообщил многим его номер, и начали поступать вклады. Но все это в те годы (1979–1982) делалось как-то украдкой, с опаской, оглядкой, без должной рекламы и пропаганды (нигде ни строчки не было напечатано), вот поэтому удалось набрать всего около четырех тысяч. Конечно, этого оказалось мало, так как за памятник запросили 10 тысяч рублей. И пришлось Ермилову возвращать те деньги добрым людям, вкладывая свои кровные рубли на почтовые переводы. Вот такая непростая история. Обидно. Но правда такова. Позже на могиле Василия Макаровича встанет другой памятник, но уже не народный.

«ГОСПОДИ! ПРОСТИ МЕНЯ...»

Вечером 25 июля 1979 года, в день 50-летия со дня рождения Шукшина, в Сростках состоялось мое знакомство с режиссером Григорьевым. После встречались мы с ним в Москве не раз, ходили поклониться могиле Василия Макаровича. Однажды я спросил:

– Юрий Валентинович, когда и при каких обстоятельствах произошло ваше знакомство с Шукшиным?

– Мы подружились еще во ВГИКе. Учились в одно время. Он – в мастерской Михаила Ромма, мы с Ренитой – в мастерской Сергея Герасимова и Тамары Макаровой. Казалось, мы неплохо знали друг друга... Но вот когда впервые мы приехали в Сростки вместе с Василием в начале марта 1963 года и окунулись в подлинный мир его детства и юности, стала нам понятна основа его поэтического взгляда на этот мир. Та, по словам Твардовского, основа, которую «невозможно заменить ничем, как невозможно заменить в своей памяти родную мать другой, хотя бы и самой прекрасной женщиной...» Нельзя понять Шукшина без его кровной связи с родным селом, родным домом, с матерью, которую он любил какой-то невероятной любовью. Живя в Москве, он все время рвался душой на родину, использовал малейшую возможность, чтобы слетать в Сростки хотя бы на несколько дней. Вспомните: «И какая-то огромная мощь чудится мне там, на родине, – писал он, – какая-то животворная сила, которой надо коснуться, чтобы обрести утраченный напор крови... И не зря верится, что родной воздух, родная речь, песня, знакомая с детства, ласковое слово матери врачует душу».

– Шукшин делал фотопробу на роль Достоевского. Вы с Ренитой Андреевной сняли по Достоевскому художественный фильм «Мальчики» («Братья Карамазовы», часть четвертая, книга десятая). Судя по вашему творчеству, вам близок внутренний мир Достоевского. Что бы вы могли сказать о том, какую роль сыграл этот писатель в творческой судьбе самого Шукшина? И смог бы Василий Макарович на экране со всей полнотой и трагизмом раскрыть потрясающий внутренний мир великого русского пророка?

– Шукшин был человеком образованным, прошел трудные университеты жизни. Он прекрасно понимал: чтобы узнать, что такое Россия и православная вера, без гения Достоевского не обойтись. Я думаю, творчество Шукшина без Достоевского вряд ли бы состоялось... Помню, были сделаны фотопробы Шукшина в гриме Достоевского. Схожесть как внешняя, так и внутренняя с Федором Михайловичем потрясающая. Большой портрет Шукшина в гриме Достоевского висел у него в квартире в Свиблово. Возможно, ему это было необходимо, помогало в трудную минуту. Возможно, он с писателем советовался. Полагаю, что Шукшину удалось бы воплотить Достоевского на экране, передать его сложный, наполненный трагизмом внутренний мир...

– Шукшин стал коммунистом, но вступить в партию ему было крайне трудно – сын «врага народа». Но все же в партию он, на мой взгляд, вступил не из карьеризма, а по убеждению. А отсюда следует, что он – атеист. Но по его творчеству и жизненному пути этого не скажешь. А каково ваше мнение?

– Василий родился в семье верующих людей. У его матери в передней всегда были иконы. В сталинское время это, мягко говоря, не поощрялось. Стал вопрос: убрать иконы или оставить? Шукшин настоял оставить эти святыни. Он был изначально верующим. Но верил в Бога не тупо, а старался понять, где он, Господь Бог, как нам жить по его святым заповедям. Шукшин был чрезвычайно раним. Чувствовал каждого человека, но свою душу не распахивал ни перед кем...

В период работы над романом о Степане Разине он встречался с высокими чинами Православной Церкви...

Однажды на Пасху Василий пошел в церковь. Надо было войти в святой Храм. Но перед самыми вратами упал на колени и заплакал... «Я не могу войти... Я грешен... Грешен я... Господи! Прости меня...» В чем каялся? В чем считал себя грешным? Вот вопрос вопросов. Вы внимательно перечитайте рассказы Макарыча «Верую», «Мастер», «Крепкий мужик», его роман «Я пришел дать вам волю», публицистику... и сами решите, был он атеистом или нет. Одно вам скажу – богохульником никогда не был... А в одном из писем сестре просил, чтобы его похоронили в Сростках – по-русски, с отпеванием, с причитаниями...

– Когда он сдавал свою дипломную работу «Из Лебяжьего сообщают», где впервые, но не в последний раз сам тянул сразу три воза – и как сценарист, и как режиссер, и как актер в главной роли, – на экзамене его ехидно спросили: «Может, вы и музыку писать будете?» На что последовал решительный ответ: «А что, и буду!» Вы можете что-то сказать о музыкальном даре Шукшина? Смог бы он писать музыку к своим фильмам?

– О том, как пел Василий, нужно говорить особо. Мне не раз доводилось слышать его и в Сростках, и в Москве. Природный артистизм, абсолютный слух, своеобразие интонации, глубина проникновения в смысл песни были настолько велики, что за столом сразу наступала тишина. А как неравнодушен был к неповторимой, берущей за душу музе Есенина! Любил поэта какой-то особой любовью, наполненной той трогательностью, которая дана людям талантливым от Бога и совестливым перед всем, что совершается... Да, скажу вам, Шукшин в юности писал стихи. Есть у него рассказ «И разыгрались же кони в поле», который начинался двенадцатистишием:

И разыгрались же кони в поле,

Поископытили всю зарю.

Что они делают?

Чью они долю

Мыкают по полю?

Уж не мою ль?

Тихо в поле.

Устали кони...

Тихо в поле –

Зови не зови.

В сонном озере, как в иконе, –

Красный оклад зари.

– Юрий Валентинович, вы вместе с Ренитой Андреевной сняли художественный фильм «Праздник детства» – по автобиографическим рассказам Шукшина. Картина была удостоена Государственной премии СССР... Позже вы сняли фильм «Мальчики» по Достоевскому. Можно ли провести параллели между этими лентами, найти точки соприкосновения?

– Вначале мы написали сценарий «Мальчиков». Но когда мы пришли в Госкино, главный редактор сказал, что на экране много Достоевского. Хватит, мол, Достоевского. Снимать, что ли, больше нечего? А когда, спрашиваю я, можно будет снимать Достоевского? И слышу: «Лет через десять приходите, а что у вас еще есть?» Есть, говорю, Шукшин... «Вот это хорошо». И папка с нашим сценарием захлопнулась.

Мы начали работу над «Праздниками детства», которые снимали на родине Шукшина – в Сростках. Места эти я знал хорошо, в свое время исходил вдоль и поперек. И как ни странно, но мы были на Алтае больше, чем сам Шукшин. И вот что еще хочу сказать: если бы не было снятых нами «Праздников детства», где показаны крестьянские мальчики времен детства Шукшина, то, наверное, не было бы и «Мальчиков» Достоевского, – фильма о городских мальчиках-гимназистах. Мы ведь поняли, что эти темы соприкасаются: Шукшин в Достоевском увидел то, чем сам занимался, а Достоевский занимался природой человека, исходя из заповедей Христа.

– Юрий Валентинович, предчувствовал ли Шукшин свою смерть?

– Вопрос сложный. После смерти Шукшина вышла книга «Нравственность есть правда», где приведены рабочие записи Василия Макаровича. Он откровенно пишет: «Ничего, болезнь не так уж и страшит: какое-то время можно будет еще идти на карачках». Но после этого он не только не щадит, а, наоборот, изматывает себя работой, спешит, как будто заранее знает – жить остается не так уж и много, совсем мало. Или такая рабочая запись: «Когда буду помирать...» – и здесь думает о смерти. И к спиртному не прикасался. Но все же порой эмоциональное перенапряжение пытался заглушить стаканом вина. Наутро же он чувствовал себя виноватым. Тихо ходил по комнате. Босиком. Домашние спрашивали: «Ты что так ходишь?» И тогда начинались необъяснимые минуты: он начинал работать. Писал втайне. Мы мало знали, о чем он пишет.

Да, было время, когда Василий пил. Но предчувствуя, что жизнь кончается, а он не успел сделать что-то важное, значительное, и к тому же нервы на исходе, он бросил пить... В своих рабочих тетрадях писал: «Сердце мясом приросло к жизни. Тяжко, больно уходить...» Видно, предчувствовал, что стоит на краю могилы...

– Юрий Валентинович, вашу бывшую квартиру на Комсомольском проспекте называли кто в шутку, кто всерьез гостиницей «Алтай», так как там побывало много родных, знакомых, земляков Шукшина, и все они получили радушный прием хозяев. Жил у вас и Шукшин в особо тяжкую годину своей нелегкой жизни. И он нашел теплый приют для своей исстрадавшейся души. Знаю, что были у вас домашние «Огоньки», на которые спешили Кира Муратова, Людмила Гурченко, Николай Губенко, Геннадий Шпаликов, Андрей Тарковский, а Владимир Высоцкий у вас даже гитару оставил. Каждый же, кто побывал в вашем «Алтае», оставил, думаю, частицу своего сердца гостеприимным хозяевам. А что оставил вам Шукшин?

Самая дорогая для нас с Ренитой Андреевной реликвия – его книги с автографами. К сожалению, у нас осталась только одна, вторую кто-то «зачитал». Остался сборник «Земляки». На книге сделана надпись: «Рените и Юре Григорьевым – на память о всем добром, хорошем. Март. 1971 год. В. Шукшин. Москва»... По-моему, очень интересные автографы Шукшина сохранились у его сродного брата – художника из Новосибирска Ивана Петровича Попова и у старшей дочери Макарыча – Кати Шукшиной. Попробуй их раздобыть, в них много личного, шукшинского...

У ШОЛОХОВА

Пребывание в Сростках, встречи, беседы, споры с земляками писателя натолкнули меня на мысль – поехать в Вешенскую и попытаться встретиться с Шолоховым. И вот я с моим другом А. Шкуратовым на исконной земле донского казачества в Вешках (так любил говорить автор «Тихого Дона»). Люди, близко знавшие Шукшина, рассказывали, что Василий Макарович ехал к Шолохову с мечтой поговорить с автором «Тихого Дона» один на один. Шукшин как бы искал у Шолохова отцовского благословения и поддержки. У Василия Макаровича не все ладилось с фильмом «Степан Разин». Запустить его в производство мешали чиновничьи преграды, и Шолохов мог помочь Шукшину, но, к сожалению, на разговор один на один Шолохов не пошел. И вновь неразгаданный вопрос: почему?

Съемочная группа фильма «Они сражались за Родину» приехала в Вешенскую вечером и остановилась в местной гостинице. Проснулись утром, а Сергея Бондарчука нет. Как потом выяснилось, он раненько поспешил к Шолохову. А поговорить им был о чем. Хорошие отношения установились у них, когда Бондарчук сыграл главную роль в фильме «Судьба человека» по рассказу Шолохова.

– Я сопровождал Шукшина, Никулина, Буркова и директора картины В. Лазаренко от гостиницы «Вешенская» к дому Шолохова. За чашкой крепчайшего кофе, уже поздно ночью, в своем недостроенном доме вел неторопливое, волнующее нас и казавшееся нам таинственным повествование местный журналист Петр Ганжин. – Если мне не изменяет память, Шукшин нес в подарок писателю свою книгу, кажется, «Беседы при ясной луне». По дороге нас снял один из фотолюбителей.

Позже Петр Ганжин в своем домашнем архиве нашел эту фотографию, на которой запечатлены Г. Бурков, В. Шукшин, Н. Ганжин, Ю. Никулин и директор картины В. Лазаренко. Шукшин в темном костюме, без галстука, волосы взъерошены, руки заложены за спину. Ю. Никулин шел на встречу с писателем в солдатской форме, как снимался в фильме. А. Бурков на фотографии совсем молодой, поджарый.

Петр Ганжин подарил мне эту бесценную фотографию (правда, она в одном месте была порвана и пожелтела).

Но вернемся к рассказу Ганжина.

– Прошли возле церкви, в которой шла служба. Шукшин взглянул на крест на куполе храма, и лицо его на миг просветлело.

«Зря подрубаем вековые корни нашей славной и трудной истории, мутим нравственность, обрядность – все то, чем крепка, сильна, прекрасна была Русь изначальная...» – тихо и как-то мучительно вымолвил Шукшин. Помолчал и весомо произнес проникновенные, наполненные глубокой философией слова Н. Гоголя: «... не полюбивши России, не полюбить вам своих братьев, а не полюбивши своих братьев, не разгореться вам любовью к Богу, а не возгоревшись любовью к Богу, не спастись вам». (Выбранные места из переписки с друзьями. – А. Л.).

Эти слова всегда жили в душе Шукшина, и я думаю, они были заветной, спасительной Молитвой – как Сростки. Слова Гоголя можно, на мой взгляд, применить и к жизненному пути Шукшина. Недаром автор «Мертвых душ» был любимым вдохновителем Василия Макаровича. Да и рассказы, публицистика, фильмы Шукшина говорят о том, что богохульником он не был.

В редакции вешенской районной газеты «Советский Дон» долгие годы работал фотокорреспондентом Василий Ильич Чумаков. Он подарил мне и Шкуратову ряд редких фотографий. Чумакову и выпала честь фотографировать встречу Шолохова с актерами съемочной группы «Они сражались за Родину». Чумаков сделал на этой встрече 18 снимков, и все они к тому времени (август 1980 г.) еще нигде не публиковались. На пяти из них участники встречи за гостеприимным столом, уставленным разносолами и бутылками вина. За праздничным столом уместилась большая съемочная группа фильма «Они сражались за Родину» – Бондарчук, Никулин, Лапиков, Лазаренко, работники аппарата Ростовского обкома партии. Рядом с Шолоховым по левую руку сидит Шукшин. На фото он какой-то усталый, ушедший мыслями глубоко в себя.

... Когда Шолохов на террасе прощался с гостями, он с любовью окинул их всех своим взглядом и по-отцовски напутствовал: – Вы только не умирайте... Вам надо многое успеть...

Слова Шолохова оказались пророческими. Не прошло и трех месяцев, как не стало Шукшина... а через 16 лет и друга Макарыча – Георгия Буркова...

ПОСЛЕДНИЙ ПРИЮТ

Теплоход «Климент Ворошилов» отошел от причала московского речного вокзала и взял курс на Астрахань.

Эта поездка представляла для меня особый интерес. Хотелось собрать материал о пребывании на Волге режиссера Василия Шукшина, где он со съемочной группой «Степан Разин» подыскивал места для съемки будущего фильма, к которому шел всю жизнь. Путь его был тернист, порой неудачен, но чаще ему ставили всевозможные преграды, одолеть которые можно было, лишь тратя здоровье, силы, природную смекалку, умея идти на компромисс...

Хотелось мне побеседовать с людьми, с которыми режиссер встречался на Волге, и разыскать в Волгограде врачей, которые поставили диагноз – острая сердечная недостаточность... И еще знал я, что где-то бороздит волжские воды теплоход «Дунай», тот самый, на котором в хмурую осеннюю ночь на 2 октября 1974 года, в разгар съемок фильма «Они сражались за Родину», случилось непоправимое...

Из редакции газеты «Волгоградская правда» звоню на квартиру писателя И. Гуммера. Договариваемся встретиться с ним в Доме литераторов.

– Иосиф Самуилович, как вы познакомились с Шукшиным? – задал я традиционный вопрос.

– Первый раз я беседовал с Василием Макаровичем осенью 1970 года, – начал свой рассказ Гуммер. – В то время я получил задание от «Литературной газеты» подготовить материал о том, как продвигаются у режиссера дела в постановке картины «Степан Разин». Наш разговор состоялся в гостинице «Волгоград».

– Почему вы хотите снимать фильм о Разине?

Он ответил не сразу, задумался.

– У меня такое мнение, что Разин современен, – ответил Шукшин. – Это то же крестьянство, но только триста с лишним лет назад. Для меня он прежде всего крестьянский заступник. Но дороже всего мне этот человек именно как человек, искавший народу волю...

– Это была ваша единственная встреча с Шукшиным?

– Нет, почему же? Второй раз я встречался с Шукшиным на Дону, во время съемок «Они сражались за Родину». Стояло знойное лето 1974 года. Шукшин пригласил зайти в каюту. Присел я. На секунду осмотрелся. Видно было, что он занят, но все же я осмелился и поинтересовался: «Василий Макарович, как идут ваши дела с картиной „Степан Разин“? Не остыли еще?» Шукшин глубоко затянулся сигаретой. Помолчал. «Да нет, не остыл... самый накал сейчас... самое пекло и в душе, и в степи, где идут съемки по роману Шолохова. Дела со „Степаном“ продвигаются... медленно, но идут потихоньку... актеров начал подыскивать...»

Когда я начал работать над темой «Автографы Шукшина», вспомнил встречу с Гуммером, написал ему письмо с просьбой рассказать об автографах Шукшина, если они у него есть.

В своем ответе Иосиф Самуилович сообщил: "... у меня две книги Шукшина. Одна – «Земляки», на которой актер сделал надпись: «Иосифу Гуммеру и Ирме Родионовой (заочно, с удовольствием) на добрую память. Дай Бог здоровья и удачи! Окт. 70. Волгоград». (Ирма Аркадьевна – жена И. Гуммера, журналистка. – А. Л.).