Текст книги "Газета Завтра 297 (32 1999)"
Автор книги: "Завтра" Газета
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)
ТИТ МАРЬИНА РОЩА (мистический реализм художника Ефимочкина)
СТРАННЫЙ, МЕРКНУЩИЙ, уходящий (вернее давно ушедший, но через магическое заклинание вернувшийся) мир. Так являются умершие родственники во сне. Действительно, в «Марьиной роще» Геннадия Ефимочкина есть что-то от привидения. Родного призрака – нежданного, но желанного гостя.
Оказывается, неутомимый путешественник Ефимочкин, рисовавший суда, пингвинов и промышленные ландшафты, все эти годы тайно занимался спиритизмом – вызывал духов прошлого. Заклинал бесконечность, день за днем вел мучительную торговлю с бездной, отдавал месяцы за одну лишь крупицу любимого образа, вырванную из пасти Хроноса. Время, с методичностью и скоростью ткацкого станка пожирающее целые галактики, вдруг отступало, обнажая родные до слез туманные улицы, заборы, крыши, мокрые тротуары и покосившиеся стены хибар уже нетленной, вечной, не подверженной стихиям Марьиной рощи...
И вот мы видим наяву эти таинственные дворы; золотые в ночи пивные, окруженные темными живыми силуэтами; закатные ландшафты – с трубами и облаками; сугробы, поделенные синими вечерними тенями.
Речь идет даже не о поиске чего-то безвозвратно утраченного, а потому привлекательного и манящего. Тут в пору говорить об остром чувстве реальности, подлинности – «первая производная», от которой и есть такая странная вещь, как искусство. Собственно, об этом рассказывает и сам автор.
– Первые тридцать лет моей жизни прошли в Марьиной роще. Почти столько же я прожил в других районах Москвы. Но та первая половина, мне кажется настоящей, подлинно моей, а последующая как будто уже и не моя. Она прошла как бы и не в Москве. Не осталось знакомых людей, домов и переулков. Как-то случайно встретил свою бывшую соседку Иру, и она мне призналась, что часто ездит на то место, где стоял наш деревянный дом, и плачет, плачет, вспоминая прежнюю жизнь. Но если трезво взглянуть на ту прошедшую жизнь, хорошего в ней было не так уж и много. Комната с покосившимся полом, в которой я жил последние годы, зимой не отапливалась. Стены промерзали насквозь. Казалось бы, одно это должно было вытравить добрые воспоминания о прежней жизни. Но нет. Мне кажется, что самой лучшей частью Москвы были трущобы Марьиной рощи. Посмотрев мои картинки на выставке, одна пожилая женщина сказала, что всегда стыдилась того, что жила в Марьиной роще, а теперь будет этим гордиться. Стало быть, моя любовь к деревянным развалинам как-то ей передалось.
Инициация Марьиной рощи произошла... И на первый взгляд не ясно, что подмешивал в краски Ефимочкин, производя акт заговаривания времени? Говорят же, что реализм как стиль восходит к алхимии. Искусство нашептывает утихшие, но недосказанные фразы, пробуждая дремлющие в толще времен мелодии. Это тонкое обращение с реальностью напоминает действия опытного мага, умеющего заклинать духов времени, не желающего плясать в бесовских хороводах. Последнее – удел жадных постмодернистов.
– Глядя на мои первые картинки этой серии, старшие коллеги-учителя иной раз удивлялись: «Неужели в Москве нет ничего приличнее? Где ты увидел такие развалюхи?» Им казалось, что эта рухлядь специально мною выискивалась из чувства протеста тому розовому оптимистическому идеалу, который продолжало еще воспевать советское искусство 50-60-х годов. Я же стремился к правде. Так жили миллионы, и не только в Москве. Уже тогда стало понятно, что пришел конец деревянным кварталам Москвы, а с их исчезновением уходила целая эпоха. Как прошлое ни оценивай, но это наша жизнь – другой не было, и потому я стремился в меру сил запечатлеть ее. Я видел, как начинается новая жизнь, растут новые блочные дома. Будут ли в них более счастливы люди, расскажут уже другие.
Мистический компонент особенно отчетливо явлен в ночных картинах. Сумеречный мир теней и световых духов поражает тем сильнее, чем обыденнее и привычнее кажется скромный антураж.
– Я часто писал ночные мотивы. Что-то загадочное и настороженное есть в вечерних картинах. Возможно, что темнота и душевная смута, неверный свет тусклых фонарей вызывают атавистическое чувство древнего страха.
Именно этой вот «мистики» и «магии» убоялись академики, когда выдвинутая в этом году на Госпремию «Марьина роща» Ефимочкина была выставлена в Третьяковке. Магия запрещена законом, она противна и неподвластна ему. В этом смысле абстракция все-таки более воспитуема. А дальнейший уход в математику и текст делает искусство просто программируемым. В конце концов «заурядный» черный квадрат превращается в «гениальный» компьютер, куда в любой момент можно засунуть дискету с нужной программой.
Кстати, один незадачливый посетитель Третьяковки назвал серию Ефимочкина прообразом модной компьютерной игры.
«Марьина роща», по его мнению, должна быть мультиплицирована и раскрыта в трехмерном виртуальном пространстве, куда можно было бы водить экскурсии заинтересованных пользователей. Смешная, но бесплодная идея.
– В 1962 году меня переселили из «Рощи». Наши дома сломали, сожгли, но на этом месте ничего путного не построили. В последующие годы я неизменно возвращался к сюжетам моей Родины. Сначала сделал несколько цветных линогравюр, затем начал писать маслом. Вся эта работа растянулась на долгие годы. В перерывах между работой над другими темами, между поездками по стране я возвращался к своим Марьинским картинкам. Денег за них не получал – напротив, они сами требовали все больше новых вложений. На этом примере могу утверждать, что коммерция в искусстве не является двигателем. Есть нечто такое, что не поддается рациональному объяснению, что побуждает художника упорно работать, несмотря на убытки и сомнительный успех в будущем. Как большинство родителей, я вожусь со своими «детьми», показываю их, пытаюсь возбудить к ним симпатии других людей. Некоторые проявляют к ним сочувствие, но вместе с тем говорят, что искренности для искусства мало. Нужен блеск живописи, виртуозное владение техникой, а этого в моих картинах и нет... Блестящего виртуоза Рубенса знают все, а его современник Броувер не столь знаменит. Однако они жили в одно время, и оба вдохновлялись жизнью. Но как эта жизнь несхоже выглядит на полотнах двух живописцев! Один изображает пышных красавиц, подвиги королей, блеск придворной жизни. Другой кабачки, драки, жизнь низов. Один пишет большие пестрые холсты, другой монохромные маленькие картинки. Казалось бы, между ними ничего общего, а по сути дела оба мастера представляют обе стороны одной и той же медали – жизни. Вот я и думаю: наши успехи в освоении космоса и трущобы Марьиной Рощи, банкеты руководителей страны и уличные пивные тесно взаимосвязаны между собой. Это звенья одной цепи.
Около двадцати работ, созданных Ефимочкиным по юношеским зарисовкам, составили единую уникальную серию. Геннадий Федорович скромничает, говоря, что в его «картинках» нет техники и владения живописью. Коллеги по Союзу художников знают Ефимочкина как строгого профессионала. Но тайна «Марьиной рощи» – не в «профессионализме», а «химическая женитьба» не состоялась бы без одного странного компонента, имя которому – любовь.
Теперь «Марьина роща» – наше достояние. Художник Ефимочкин спустился за ней во тьму и вытащил на свет... Может быть, не совсем на свет, но в сумеречную область полусна, полувоспоминания (история с Орфеем). Впрочем, Ефимочкин не страшится оглядываться назад.
– Еще несколько лет после моего переселения у Рижской железной дороги сохранялись кварталы старого города. Тут вовсю гоняли голубей, сушили белье во дворах. Прищепленные к веревкам простыни, кальсоны, рубашки, как Гуси-Лебеди, размахивали, бились крыльями по ветру...
ТИТ
слушайте на волнах Народного Радио
Слушайте:
на волнах Народного Радио (612 и 1233 кГц)
информационно-аналитическая программа
“ПЕРСПЕКТИВА”
Политика, война, культура, мировые новости
ежедневно с 18 до 19 часов.
Телефон: 950-69-17.
Александр Дугин РУССКИЙ МАРШРУТ (национал-экзистенционализм)
Хаос интернешнл Однажды я листал материалы «Ордена Иллюминатов Танатероса» («Хаос Интернешнл», Кэролл и т.д.), и мое внимание привлекло описание «пилигримажа хаоса». В нем излагалась техника существования хаота-иллюмината, который проводит дни в шатаниях по знакомым, выпиваниях спиртного и (если удастся) в неприличных контактах с дамами, принадлежащими к «ордену». Все это описывалось в нарочитых «готических» тонах, было снабжено подробными инструкциями, что надо действовать как можно более спонтанно, иногда выходить не на той станции, останавливаться по дороге, чтобы выпить из горла, и вести себя как подобает «настоящему сатанисту» – т.е. не считать деньги, не выискивать самого короткого пути, не звонить перед визитом к товарищам, а валиться как снег на голову, опаздывать на работу, кривляться и делать глупости. Это называлось «черной инициацией». "Если это «черная инициация», – подумал я, – то все население СССР и даже сегодняшние россияне, кроме менеджеров, поголовно «посвященные». «Черные иллюминаты», чье становление, шокирующее воображение западного человека, было описано в руководстве по пилигримажу хаоса, на самом деле воспроизводили простое и совершенно профаническое существование обычного советско-российского евроазиата. Вот, оказывается, кто мы. Мы – хаос интернешнл.
Открытые и закрытые храмы
(парентезис) На Западе меня заинтересовало странное ощущение, что внутри священных мест – соборов, церквей и т.д. – возникает то же чувство, что и в самых открытых и несакральных местах России. В московском метро или на пригородной помойке царит та же атмосфера, что под торжественными сводами Кельнского собора. Это очень сходные пространства. С чем же тогда сравнить пребывание на французском лугу или среди камней Пиреней? Я думаю, с могилой. А русские храмы, святыни? Возможно, с какой-то еще более тонкой и возвышенной сакральностью... Но, возможно, и нет. Беспоповская или клюевско-хлыстовская оптика предложила бы парадоксальное соотнесение святынь Европы с русской природой, а ложных псевдосвятынь России с чем-то еще. Но уж, конечно, не с французской поляной. Гроб гробу рознь. Наши гробы живее ихних младенцев.
Между странами могут существовать онтологи-ческие различия. Евразия живет в одном про-странстве и законы физики здесь одни, в Европе и в США – другие. Это знает история религий. Когда-то шаманы путешествовали на небо в теле. Позднее стали оставлять его на земле, поднимаясь в духе. Но в определенных местах и у определенных племен золотая нить не перерезана, и тело таких «беловодских» шаманов совершенней духа шаманов простых и унылых. Тело России духовнее духа Запада. Русское тело. Для современного европейского схоласта, будь он честен (вы встречали когда-то честного схоласта? – вообще, вы встречали когда-то честного и полноценного западного человека?), российский мусор должен был бы быть поставлен выше ватиканских реликвий. Один дебил-кюре показывал мне, что рядом с алтарем у него хранится пакетик с камешками из Берлинской стены. Сволочь. Истинный алтарь Европы, если она хотела бы действительно встать на путь спасения, должен был бы быть увенчан пустой бутылкой от Бадаевского пива и окурком «Явы». К этому, кстати, постепенно приходит Гийом Фай, антипапа «новых правых».
Задача из мирового учебника Из пункта А в пункт Б можно добраться по-разному. Рука атлантиста хватает линейку и чертит прямую, далее, послав все (т.е. нас) ко всем чертям, методично следует начертанию. И плевать атлантисту, что прочерчено по живому, что пространство между А и Б волнится, вихрится, бушует, плачет, хохочет и страдает. Плевать ему – нечерному и неиллюминату – что одно и то же существо, пребывающее в А и в Б – это два разных существа, и между ними не только количественное, но и качественное различие, поскольку за плечами у одного магическая ткань пути, а у другого – лишь ее предвкушение.
Технология связи и транспорта основана на этом атлантистском принципе – пройти как можно больше и измениться как можно меньше. Нет ничего более закрытого, чем базовые предпосылки «открытого общества». Оно «открыто» в какую угодно сторону, только не внутрь. А то, что не движется внутрь, остается на месте. Точнее, становится декорацией для чего-то иного, что движется сквозь или посредством его.
Евгений Головин приводит в таких случаях хрестоматийный пример: «Будоевицкий анабазис Швейка». «Черный иллюминат» Швейк уверен, что в город Будоевицы можно попасть, двигаясь в любом направлении. Он совершенно прав. Есть не одни Будоевицы, но множество. Реальное пространство имеет более сложную конфигурацию, нежели иллюзорные вселенные Минковского атлантистов. Рассудок – не более, чем скверный анекдот. Он столь же плосок, как шутки студентов технических вузов.
Из пункта А в пункт Б вышел человек. Какой класс! Пункт А. Смазанная буфетчица на зеленом вокзале, облупленная стена дома, бывшего когда-то оранжевым, но выцветшего до невообразимого сочетания солнца и грязи, синкопический ритм двигающихся ломаных веток под порывами душного ветерка, баба средних лет с сумкой и эрото-летальным недоумением в глазах, идущая «по де-лу» (как интересно было бы узнать подробнее о ее делах...), мальчик на велосипеде с легкой восьмеркой и судьбой непреднаме-ренного убийцы за ухом (через пять лет он пырнет вилкой своего товарища, надвигавшись бензином) и небо, такое разное в каждой точке живого мира, небо пункта А. Из всего этого изобилия, роскоши, чрезмерности фигур и смыслов, ускользающих намеков и засасывающих страстей плоти выходит человек. В принципе, он мог бы не выходить. Он мог бы сесть здесь на лавочке на центральной площади и сидеть так до вечера, пока не стемнеет и пьяные подростки не начнут угрожающе и возбужден-но (полные веснушчатого, бродящего семени) собираться по углам и конспиративно переговариваться с молодым ментом, и тогда уколы ночи заставили бы его отправиться куда-то, например, в тот же пункт Б (но совсем не обязательно) или искать укрытия в загаженной гостинице (гостиницы всего мира – в том числе и 5-ти звездочные – имеют характерный запах, это – запах тления материального существования, напоминающего туристу о финитности его тура) или у вороватой бабки, продающей на станции порченные огурцы. Но он не стал дожидаться, а как гласит задачка, взял и вышел. Заранее избрав иную долю, иное страдание, иное наслаждение, иной вид смерти. Ах, если бы только он остался....
Пункт Б. Теперь пункт Б. Возможно это лишь магическая редубликация пункта А. То же самое, но на велосипеде едет девчонка, которая только что чуть не упала, засмотревшись на распахнутого алкаша в канаве, около вокзальной буфетчицы отирается зоркий добродушный армянин, и в ветерке угадываются какие-то стальные очень тонкие иголки, отсутствовавшие в пункте А, и АБСОЛЮТНО ИНОЕ НЕБО.
Без человека (вне человека, до человека), вышедшего из пункта А (и пока не дошедшего до цели), пункта Б не существует. Не то чтобы вообще. Нет, он есть в мерцающем замысле. Он тяжело рвется к существованию, пытаясь продавить сгущенную пелену возможного, выпростаться острым углом плоти из тумана предположительности; его завязь, зародыши его взрослых обитателей и мягкие скелеты малышей уже шевелятся, но это процесс... Это будущее. Это полурукотворный, полупредестинированный объект, кото-рый еще может отклониться, сместиться, а то и вовсе обрушиться внутрь себя, так и не став твердой лавой фиксируемого атлантистской картографией присутствия. Пункт Б. Проект Омега. Что мы знаем об этом, в конце концов? Много было предчувствий и пророчеств. Лучшие сердца человечества описывали архитектонику этого небесного пункта Б. Но то, что отделяет нас от него (весь этот иллюминизм пути), столь насыщенно отвлекающими моментами, сбивает и приближает, уводит в сторону и открывает, обнажает и насылает чары гипноза, что не может не влиять на окончательную иерофанию пункта Б. Пункт Б. Пункт прибытия человека. Finis gloria mundi. Последний (не существующий) трактат Фулканелли.
Путь по обочине Он находится в пути. И на каждом шагу окутывает его магия бифуркаций. Пейзажи меняют свои очертания так причудливо, что порой человеку кажется, будто определенный ритм движений и траектория взгляда могут остановить шевеления знойной влажной плоти окружающего, превратить непроницаемую ткань вещества в хрустальное море. Найди поворот головы... Схвати ускользающее чувство едва заметное на фоне потеющей работы сухожилий и мышц... Сверни в сторону – там на поляне сидит шофер и трет масляную крыльчатку... Может быть, это и есть тот самый, который едет в правильном направлении, а совсем не в этот идиотский пункт Б.
Пары рассудка утверждают: не может быть – это просто шофер. Пары контррассудка – капилляры великого евроазиатского мыслительного органа, смущающие чары Большой Души – опровергают, точнее, сбивают с толка: а ты уверен?.. Хрен с ним, с шофером. По обочине идет девица. Специально не смотрит на человека. Не смотрит столь нарочито, столь исполненно скрытым значением, что теплая подушечная волна зреет в животе, под ребрами. Когда-то человеку, идущему из пункта А в пункт Б, было 13 лет. И в эти 13 лет любой женский образ – страшный, косой, полураздетый, усохший, с обтянутыми бедрами или морщинистым локтем вызывал возбуждающую и унизительную дрожь. Так бьется карась, которого суют глазами в мутную стеклянную банку. Сейчас ему, в целом, все равно, все прохладно и отсрочено, но 13 лет – принадлежащие иному пункту и иному пейзажу – никуда не делись. Как никуда не делось вообще ничто. Все есть, и все в нас. Все в нем. Так и этот шофер и девица – раз попавшись на глаза – никуда не денутся больше. Им некуда деваться, чья-то сила выкинула их на берег внимания, и нет пасти, способной заглотить эту роскошь назад. У бытия есть предбытийная матричная причина, но у него нет послебытийного могильного вместилища. Нет успокоения раз изрыгнутому из небытия. К бытию примешана Большая Мысль, оживляющая Большую Душу. И девать Ее некуда. Человек сворачивает (или не сворачивает), бредет в лес, подходит к ларьку, тыкается ликом в землю, подставляя затылок небесам.
НАТО «Слишком хорошо вы, ребята, живете, – скажет тот проницательный натовский тип, который способен схватить содержание русского маршрута. – Для этого мы вас (вместе с такими же, как вы, балканскими путниками из пункта А в пункт Б по картам Милорада Павича или Милоча Мачванского) и будем бомбить».
Ясно, что если так двигаться всегда и во всех ситуациях, то нас завоюют. Поэтому на русском маршруте периодически возникают тени с линейкой и угольником, а также с циркулем, чертящим не про-извольные овалы (как мы и солнце), а корректные картезианские кружки. И гонят нас из пункта А в пункт Б без бифуркаций, девиц и шоферов, без армян и буфетчиц, без велосипедистов и ветерка. Строем, унылой нерусской колонной, по гадким ненавистным рельсам, которые, увы, тщетно пытаются покорежить и разъесть наши национальные почвы, расовые зубастые травы и соки Евразии...
Что делать?
Что же делать?
Вы ещё не купили мебель от Столплит 5
[Закрыть] ? Заходите к нам, мы предложим Вам лучшие модели.
Михаил Вербитский __
На вопросы Вторжения отвечает легенда русского Интернета, главный редактор электронного журнала LENIN (htth://imperium.lenin.ru/LENIN/) Михаил Вербитский
СМЕРТЬ НЕОБХОДИМА
поскольку без смерти
нельзя почувствовать цену жизни
Вы провели несколько лет в Америке.
Чем был вызван ваш отъезд?
– Я прожил в Америке около 6 лет. Учился в Гарварде, работал в Принстоне и MIT. Жизнь наша (моя и моей семьи) была лег-че, чем у Лимонова, хотя мы были беднее официальных ни-щих. После окончания аспирантуры пришлось еще год отрабатывать долги... В Гарвард я попал по совокупности научных работ как математик. К 1990-у году почти все русские математики уехали – в Москве учиться было не у кого. Задним числом, кстати, можно сказать, что нигде на Западе не было такой богатой математической жизни, как в Москве 80-х. Распад СССР разрушил лучшую в мире школу математики... В Штатах я (помимо профессиональной деятельности) много рисовал, писал, участвовал в Юзнете (интерактивный, текстовой предшественник WWW). В 1991-95, мною было написано около 3-5 мегабайт полемических статей (в основном о политике, музыке и литературе), это было прекрасной школой дискуссий... Уже через год для меня стало очевидным, западный либеральный строй абсолютно тоталитарен, проникнут тупой пропагандой, которую население, тем не менее, воспринимает всерьез. В брежневском СССР свобод было куда больше. Примерно через два года после нашего прибытия в Америку мы с женой моей прочли американские книги Лимонова и поразились, насколько похожи наши ощущения на то, что он описывает.
А каковы по вашему мнению перспективы Запада?
– Запад нежизнеспособен. Особенно Европа – общество победившей геронтократии. Молодежь во Франции, Германии, Испании игнорируется, ее ролевые модели (в TV, рекламе, и пр.) подчеркнуто инфантильны. Общество ориентировано исключительно на богатого старика. Рождаемость у европейцев давно не перекрывает смертность, то есть Европа подвергает сама себя планомерному геноциду. И слава Богу! Франция, бывшая в 1960-х центром мысли, страшно деградировала. Лучшие французские математики давно в Америке. Там несколько иная (но не менее безнадежная) ситуация. Американское общество ориентировано на подростка. Причем подросток предлагается в качестве ролевой модели ДЛЯ ВСЕХ. Например, командующий силами НАТО генерал Уэсли Кларк – очевидный безумец, надрывно имитирующий подростка. В его моложавости кроется нечто зловещее, извращенное, какие-то страшные комплексы. В Америке нет места человеку старше 25-ти. Наверное, это все таки лучше «культа старика». Хотя, с другой стороны, такая ориентация ведет к дикому уровню психических заболеваний (до трети белого населения страдает шизофренией, психопатией и тяжелейшими неврозами). Живут на таблетках. А рождаемось та же, что и в Европе. С другой стороны, негры и «латинос» плодятся великолепно. Плюс иммиграция (легальная и нелегальная). Причем цветные в Америке не ассимилируются, напротив: ненавидят белое население, занимаются в основном проституцией и наркоторговлей. В Америке доля населения, находящегося в тюрьмах, больше, чем в любой другой стране мира, и в основном это негры и «латинос». Не менее 80% черных мужчин от 18 до 25 лет сидели или сидят. Среди черных все большее влияние завоевывают эсхатологические религиозные течения, которые утверждают, что негры суть истинные (библейские) евреи, а белые – дети Каина (у американских англосаксов, кстати, популярна аналогичная теория, только они считают, что германцы и англосаксы – это библейские евреи, а современные евреи произошли от Каина). Демонстрации негров, убежденных в том, что они евреи, происходят еженедельно по всей Америке. Например в Нью-Йорке и в Бостоне я видел такие демонстрации сотни раз. Доля цветного населения Америки неуклонно растет, и очень скоро (5-10 лет) цветные будут составлять в Америке большинство. Тогда массы безработного, агрессивного и прошедшего тюрьмы цветного населения набросятся на белую Америку и ее уничтожат. А ведь негры и «латинос», с геополи-тической точки зрения – типичные евразийцы. То есть с падением Америки мир резко накренится в нашу сторону. То же само ожидается и в Европе, только там место негров занимают арабы (во Франции), турки (в Германии) и пр.
А есть что-нибудь в современной Америке позитивное, обнадеживающее?
– Есть. Буквально в последние год-два Америка столкнулась с очень любопытным явлением: дети вдруг ни с того ни с сего, становятся стихийными евразийцами – добывают оружие (в Америке это просто), идут в школу и там убивают всех подряд, а потом себя. Это – пассионарный, здоровый элемент Америки. Эти дети – наши люди. Но шизофрения нации переносится и на ее пассионарный элемент... Кстати, красный террор, ЧК, ГПУ и т.д., на мой взгляд, – значительно менее здоровое явление, чем работа серийных и массовых убийц. ЧК убивало людей по бумажке, с холодностью чиновника, ни-чем не рискуя, чем тривиализировала Жертвоприношение. Убивать же следует со страстью. Убивать случайно. Убивать силами сердца. Убийца обязательно должен быть убит. Смерть необходима, поскольку без смерти нельзя почувствовать цену жизни. Чиновничье убийство по списку обесценивает смерть, тем самым обесценивая жизнь. С другой стороны, конечно, работа ЧК была необходима революции. Но эта работа – грязная, ею нельзя гордиться. Чекист – ассенизатор, в крайнем случае мясник, но никак не Жрец. Роль комиссара, политрука в большевистском государстве была эквивалентна роли брахмана в классической иерархии. Чисткой должен руководить Жрец Смерти, внося в действие элементы теургии. Грех, ответственность на руководителе, а не на рядовых мясниках. Председатель ЧК – Махагала, питающийся кровью врагов Чевенгура. На практике же, чекисты в основном были людьми действия – кшатриями, а зачастую – просто одуревшими от кокаина чандалами. Единственный правильный кровавый революционер-брахман – это Троцкий. Дзержинский же (неутомимый трудоголик, покровитель беспризорников и пр.) – типичный кшатрий. А на смену ему пришли чандалы. Ягода, например, из провинциальных вороватых торгашей. Явный чандал и дегенерат. Про Ежова известно только, что был маленького роста, неумен и свиреп. Видимо, жертва неудачной мутации, ненавидящая нормальных людей за свою неполноценность. Другое дело – Берия. Пересажал все ягодо-ежовского ГПУ и освободил большую часть их жертв. Очень симпатичный персонаж. Жаль, что о нем сохранилось так мало достоверной информации...
Фотоцентр АльтТелеком – распечатать фото через интернет 6
[Закрыть] в Москве.
