Текст книги "Газета Завтра 267 (2 1999)"
Автор книги: "Завтра" Газета
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
– На данный момент я тоже ничего не понимаю. Но если хотите, могу назвать несколько версий, которые, – он помедлил, – которые возможны. Но сразу предупреждаю, что в действительности все может оказаться совсем не так, как я вам сейчас скажу...
– Говорите, – кивнул Апыхтин.
– Первая – грабеж. Потом мы с вами уточним, что именно пропало. Может быть, ничего не пропало, может быть, они искали какую-то вещь, какой-то документ, надеялись увидеть здесь толстую пачку долларов, не зная по своей тупости, что в домах банкиров долларов не бывает, доллары бывают только в домах пенсионеров, нищих...
– Но убивать?! Зачем убивать?!
– Этому тоже может быть несколько объяснений... Возможно, ваша жена или ваш сын узнали кого-либо из них...
– Вы хотите сказать, что это были мои знакомые, друзья, сослуживцы?
– Не знаю, сейчас об этом говорить рано. Но как бы там ни было, ваша жена открыла им дверь. Дверь у вас... своеобразная. Следов взлома нет, да ее и невозможно взломать. А если бы кто-то и решился на взлом, у нее было время позвонить и в милицию, и к вам на работу, и к соседям... Она открыла им дверь, – повторил Юферев. – Она открывает дверь незнакомым людям?
– Не знаю... Но я всегда предупреждал ее об этом, я всегда запрещал ей это делать.
– Она легкомысленна? Неосторожна? Доверчива?
– И да, и нет. Как и все мы. К одним доверчивы, к другим – подозрительны... Часто ошибаясь и там, и там.
В прихожей раздался звонок, Апыхтин вздрогнул и почему-то посмотрел на Юферева. Тот оставался невозмутимым и лишь удовлетворенно кивнул, услышав звонок.
– Наверное, пришла машина, которую я вызывал. Их надо забрать... Экспертиза, то-се... Опять же жара.
– А причем тут жара? – не понял Апыхтин.
– Жара – это плохо, – Юферев не решался сказать, чем плоха жара в таком положении. Он лишь выразительно посмотрел на Апыхтина, и тот понял, кивнул, и ему опять стало плохо. Не поддержи его Юферев, он свалился бы на кухонный пол. Наполнив водой чашку, из которой совсем недавно Апыхтин пил водку, капитан с силой плеснул воду прямо в лицо Апыхтину. Тот вздрогнул, тряхнул головой, открыл глаза.
– Простите, – сказал он. – Я хочу посмотреть...
– Надо ли?.. Зрелище... Даже наши ребята, насколько уж закаленные...
– Надо. Апыхтин с трудом поднялся, оперевшись рукой о стенку и шагнул в комнату. Юферев хотел было поддержать его, но с удивлением убедился, что в этом не было надобности. Апыхтин прошел с неожиданной твердостью.
Из прихожей уже входили какие-то люди с носилками. Апыхтин старался не смотреть на них, все они были вестниками смерти, он опасался запомнить их, запомнить их глаза, выражения лиц. Он боялся увидеть чувства, которые ему бы не понравились – любопытство, интерес к нему, к пострадавшему банкиру, интерес к квартире, к мебели.
Поэтому он смотрел только вниз.
Подошел к Кате, снова опустился перед ней на колени. Теперь он уже внимательнее всмотрелся в ее лицо, всмотрелся в рану – ему почему-то нестерпимо хотелось посмотреть на рану. Это было страшное зрелище. Нож, видимо, был чрезвычайно острым, и голова, как показалось Апыхтину, была почти отделена. Да, это сделал сильный человек, и нож у него был чрезвычайно острым. “Большой нож, – подумал Апыхтин, – это не какой-то там перочинный, нет, нож профессиональный, с массивной ручкой, с большим отточенным лезвием. И убийца был выше Кати, он был гораздо выше ее...”
Перед Апыхтиным вдруг явственно предстало все происшедшее, он не хотел видеть этого, усилием воли пытался вытолкнуть эту картину из сознания, но не удалось, и он смирился, сдался и как бы согласился увидеть заново сцену убийства...
Катя открыла дверь, увидела убийц, поняла, что это убийцы, бросилась в глубину квартиры, не на кухню, она бросилась к Вовкиной комнате, закричала, чтобы предупредить, но убийца настиг ее, левой рукой сзади обхватил ее лицо, закрыв рот большой сильной ладонью, а правой полоснул по горлу ножом. И тут же, чтобы не пачкаться в крови, бросил ее на пол, на этот вот ковер, и она умирала у него на глазах, не в силах произнести ни звука, только хрипы звучали здесь, только хрипы и клокотанье крови. Она билась здесь, на этом ковре, умирая – угол ковра под ее ногами был сдвинут, сбит в сторону.
И Вовка, потом был Вовка... И его смерть увидел Апыхтин, и уже не сопротивлялся своему воображению, не останавливал его, даже подталкивал, поощрял. Услышав крик матери, он выглянул из своей комнаты, может быть, даже выскочил из нее на крик и увидел, он увидел, как тот человек полоснул ножом по горлу матери, увидел, как хлынула кровь. Все произошло очень быстро – Катя закричала еще в прихожей, в ту же секунду из своей комнаты выбежал Вовка, а в это время тот человек уже догнал Катю, уже зажал ей рот большой сильной ладонью и в ту же секунду провел, хорошо так, сильно, с хрустом провел ножом по горлу. Вовка бросился в свою комнату, он пытался подпереть дверь спиной, остановить убийц, но что, что он мог сделать... И они воткнули ему что-то в висок, капитан говорит, глубоко воткнули.. Что это было? Штырь какой-то, отвертка, спица... Нет, не спица, там такая рана, что может войти палец... И Вовка тоже дергался в агонии, лежащая у его кровати на полу подстилка сбита в сторону...
АПЫХТИН ПОДНЯЛСЯ и прошел в маленькую комнату, где лежал Вовка. Опустился на колени, прижался губами к его окровавленной голове, провел руками по волосам...
Сзади подошел Юферев, положил руку на плечо.
– На Кипре есть гора Троодос, – каким-то смазанным голосом проговорил Апыхтин. – Там монастырь, древний православный монастырь... Троодос называется...
– Пойдем, Владимир Николаевич, – сказал Юферев. – Пойдем на кухню. У тебя будет возможность, ты его еще увидишь...
– Да, я понимаю, жара... На жаре Вовка может очень быстро разложиться, да?
– Поплыл мужик, – сказал кто-то за дверью, но Апыхтин его услышал, замер на какое-то время, не отрывая взгляда от кровавой дыры в Вовкиной голове.
– Пошли, Владимир Николаевич, – Юферев потрепал его по плечу, понимая, что надо, просто необходимо оттащить Апыхтина от мертвого сына, иначе он просто рухнет сейчас. Что-то подсказывало Юфереву, что он не должен сейчас называть Апыхтина на “вы”, неправильно это будет, плохо. И он сам даже не заметил, как перешел на “ты”. – Пошли выпьем... Там у тебя на кухне что-то осталось. Пошли.
– Это, кажется, единственное, что мне остается делать в ближайшее время, – сказал Апыхтин и, нащупав за спиной ладонь капитана, оперся на нее и встал с колен. – Ну прости, Вовка... Прости, дорогой... Не уберег. Не смог. Оплошал. И ты, Катя, прости, – сказал он проходя мимо жены – она уже лежала на носилках, задернутая какой-то грязноватой простыней. – Оплошал... Как последний. Я исправлюсь... Вот увидишь, я исправлюсь. Мы еще съездим на Кипр... Поднимемся на Троодос и выпьем монастырской самогонки... Там монахи самогонку гонят, – пояснил он, наткнувшись на сухой жесткий взгляд капитана. – Туристов угощают, – и только тогда Апыхтин увидел, что капитан протягивает ему полную чашку водки.
– Давай, – сказал Юферев. – Одним махом и до дна.
– И ты тоже? – спросил Апыхтин.
– И я тоже, – Юферев поднял такую же чашку и выпил. Апыхтин протянул было свою, чтобы чокнуться, но тут же виновато опустил ее.
– Ах да, за упокой пьем... Как там в песне поется... Хотел я выпить за здоровье, а надо ж, пью за упокой... Хорошая самогонка, – сказал Апыхтин, выпив водку до дна и вернув чашку Юфереву. Капитан, незаметно наступая на него, затолкал Апыхтина в кухню и закрыл за собой дверь, чтобы не видел тот, как носят трупы из квартиры.
– Закуси, – сказал Юферев, протягивая Апыхтину котлету. – Ты уже достаточно выпил.
Апыхтин взял котлету, поднес было ее ко рту, но тут же резко отбросил в тарелку, глядя на нее почти с ужасом.
– Не могу, – сказал он. – Такое ощущение, что эти котлеты из нее сделаны.
– Из кого? – не понял Юферев.
– Из Кати. И из Вовки.
– Надо же, – удивился капитан, но тоже не решился взять котлету и даже отодвинул тарелку подальше.
– Такое ощущение, что они из Кати сделаны, – сказал Апыхтин, и на этом его силы, похоже, кончились. Он опустил голову на руки и, склонившись над кухонным столом, заплакал, уже не сдерживаясь. Водка расслабила его и он, кажется, полностью потерял самообладание.
Капитан вылил остатки водки в свою чашку, выпил, зажевал подвернувшимся куском хлеба, потом спокойно и твердо снял с Апыхтина очки, отложил их в сторонку. Выйдя в комнату, он подошел к телефону и, свершившись с записной книжкой, набрал номер банка “Феникс”.
– Приемная Апыхтина? – спросил он.
– Да, – ответила Алла Петровна. – Но его сейчас нет. Он будет позже.
– С вами говорит капитан Юферев. Дома у Апыхтина несчастье. Вам необходимо подъехать сюда.
– Боже, что случилось?
– Вам необходимо подъехать. Захватите с собой близкого ему человека... Заместитель, помощник... Не знаю, как там у вас это называется. Жду вас через десять минут.
– Видите ли, в чем дело, у нас сейчас начинается совещание, и я боюсь, что приехать немедленно вряд ли кто... Если вы не возражаете...
– Возражаю! – перебил секретаршу Юферев.
– Тогда я хочу поговорить с Владимиром Николаевичем.
– Он не сможет.
– Почему?
– Он не с состоянии.
– Вы хотите сказать...
– Послушай, тетя! – в голосе Юферева зазвучали явно хулиганские нотки. – Ты мне надоела. Я все сказал.
И положил трубку.
Через десять минут в прихожей прозвенел звонок. Юферев подошел к двери, посмотрел в глазок – на площадке стояли три нарядных мужчины и перепуганная женщина.
Юферев открыл дверь и некоторое время с подозрением рассматривал всех четверых.
– Кто такие? – спросил он, хотя уже догадался – все руководство банка пожаловало на квартиру к председателю правления.
– Мы заместители Апыхтина.
– Очень хорошо. Проходите, – Юферев опять запер дверь. – С вами я буду говорить завтра. Познакомимся поближе, побеседуем.
– О чем? – выскочил вперед один из приехавших.
– О жизни. Проходите в комнату...
Все четверо послушно, уступая друг другу дорогу, прошли мимо кухни и остановились перед громадной лужей крови. И молча повернулись к Юфереву, ожидая пояснений.
– Здесь была убита жена Апыхтина.
– О, Боже! – и Алла Петровна, побледнев, медленно осела вдоль стены.
– В той комнате картина примерно такая же... Там был убит сын Апыхтина. Мы свою работу закончили, приступайте теперь вы... Квартиру надо вымыть, ковры сдать в химчистку или как там делается... И – похороны. Это большая работа.
– Простите, а где Владимир Николаевич?
– На кухне... Плачет.
– Боже, – простонала, приходя в себя, секретарша.
– Завтра прошу быть на своих рабочих местах и никуда не отлучаться. Никаких командировок, поездок и прочего. Вопросы есть?
– Да, нет... Вопросы, как я понимаю, будут у вас.
– Да, и очень много. До скорой встречи, – и Юферев направился к двери. – Закройте за мной. И не открывайте незнакомым. У вас в банке должна быть охрана... Человек с автоматом здесь не помешает. Закройте за мной, – повторил Юферев и вышел из квартиры.
Полностью роман “Прощай, старик!” в ближайшее время выйдет в издательстве “Вече”
ТИТ РУССКИЙ МИЛЛЕНИУМ
MILLENIUM в переводе с английского означает «тысячелетие». Сейчас это словцо особенно в ходу – человечество вползло в последний в ближайшие 8000 лет год, который начинается с единицы. Уже скоро в различных странах мира, существующих в контексте европейской цивилизации, начнется подготовка к грандиозному празднику встречи 2000 года. Собственно, такая подготовка уже ведется вовсю. Власти Великобритании, например, создали нечто вроде министерства тысячелетия: в течение трех лет на подготовку сего действа там выделяется по 1 млрд. фунтов стерлингов.
В США также весьма озабочены проблемой праздника. Только Калифорния выделила 40 млн. долларов на миллениум-фест. В целом же по стране затраты, говорят, превысят миллиард долларов.
В России все обстоит несколько по-другому. В новый, смехотворно малый государственный бюджет, с боями была внесена строчка о финансировании празднования двухсотлетия Александра Пушкина. Про двухтысячный год, похоже, просто забыли. Впрочем, может, это к лучшему, ибо в России на роль повивальной бабки нового тысячелетия претендовали личности более чем сомнительные, если не сказать подозрительные – Марат Гельман и Глеб Павловский... Именно они, подсуетившись, создали отечественный миллениум-комитет. На этом поприще проходимцы развели поначалу бешеную активность, вовлекая в орбиту своего проекта действующих госчиновников РФ и представителей национальной интеллигенции Средней Азии, и дело шло к большому позору... Однако на помощь пришел кризис 17 августа. В результате тотального обнищания нашей многострадальной державы долларов на проект Гельмана просто нет. Прилепившийся со своим проектом к федеральной казне Гельман, не почувствовав живительного запаха “зеленой крови”, потерял теперь всякий интерес к празднованию миллениума – отвалился, как пиявка от покойника...
Впрочем, это не значит, что в России вовсе не будет отмечаться эта дата. Так, Московская Патриархия и Фонд Андрея Первозванного стали инициаторами продолжительного Крестного хода, который уже выступил пешим ходом из Владивостока, миновал Новосибирск и прибудет в Москву как раз к началу 2000 года.
Мэр Москвы Лужков, например, втайне готовит программу грандиозного шоу, которое должно развернуться на Красной площади. По сценарию, от Лобного места должен быть запущен в ночное небо огромнейший (более двухсот пятидесяти метров в высоту) аэростат в форме православного креста. Этот крест, подсвеченный тысячами прожекторов, можно будет наблюдать вплоть до самых границ Московской области (автор проекта – русский художник чешского происхождения Т.Тэжик).
Власти Петербурга рассматривают планы проведения праздника на обширном плацдарме мелководья Финского залива: фантастические надувные декорации будут приводиться в движение с помощью военной техники, а фейерверк будет запускаться не вверх, а вниз – с высоты полутора километров.
Впрочем, по части аттракционов и затей, сопровождающих пышные похороны века сего, России будет трудно перещеголять, например, Англию. Ведь там к следующему году планируется завершить строительство чудовищного Купола тысячелетия (возводимого на нулевом меридиане) и Башни тысячелетия в Лондоне (высотой в 92 этажа).
На площадях Нью-Йорка в новогоднюю ночь громаднейшие мониторы при помощи шестисот телеспутников будут транслировать репортажи о встрече 2000 года одновременно из всех государств земного шара. В формате грядущих торжеств и на деньги миллениум-комитета США уже осуществился запуск космического аппарата к Марсу. А 31 декабря 1999 года в уникальном архитектурном пространстве Чикаго начнет свою работу Международная конференция футурологов..
В столице Франции, между тем, сооружается деревянное двухсотметровое строение, где каждый метр обозначает десятилетие новой эры. Также под лозунгом празднования 2000 года в пригороде Лиссабона полным ходом строится Millenium-City.
В Родезии водопад Виктория станет центром новогодней водной феерии. На 33 тихоокеанских атоллах, населенных микронезийцами, праздник начнется раньше всех, там будет устроен грандиозный банкет для западных магнатов. В Самоа, на островах Фиджи и Кука, специально к знаменательной дате строятся отели, куда богатеи всего мира съедутся, чтобы раньше других встретить первые часы нового тысячелетия.
Разговоры о специальном рейсе “Конкорда” вокруг земного шара (полет «вслед за рассветом новой эпохи») также не утихают. По слухам, билет на такой рейс будет стоить не менее 50 тыс. долларов.
В Египте эпицентр праздника развернется, куда уж денешься, среди пирамид фараонов... Как пишут в газетах, верхушки пирамид будут позолочены, а в час "0" пустыня и древние гиганты оживут при помощи особенных лазерных технологий, разработанных специально для этой ночи.
Студенты объединенной Европы жаждут совершить велопробег из Берлина в Рим под лозунгами «Даешь 2000 год!», а на берегах Рейна мощные мортиры времен Первой мировой войны возвестят тысячами салютных залпов о приходе чего-то нового...
Китайским руководством одобрен план сооружения на Великой Китайской стене своеобразных часов, измеряющих не минуты, но столетия.
Женщинами Южной Америки организовано Общество зачатия детей в праздничную ночь.
Всемирный совет церквей выступил с предложением главам мировых конфессий встретить 2000 год на «общей территории» – в Иерусалиме.
Запуск трех искусственных лун и организация Всемирного пения оды “К радости" – это лишь малая часть предлагаемых сценариев.
“При помощи чисел, – говорил Шпенглер, – человек заклинает окружающий мир”. Но эмоциональная нагрузка предстоящей даты столь велика, что ее саму впору заклинать, замазывать ее значение. Может быть, именно в этих целях и затевается описанная выше вакханалия. Вообще жить в контексте больших чисел как-то неуютно. Что-то непоправимо чужое и холодное мерещится в этой двойке с нулями.
Недаром психологи говорят о «Синдроме 2000». С наступлением 2000 года треть населения земного шара если не сойдет с ума, то во всяком случае испытает некоторый психологический шок.
Наивная вера иных в идеи прогресса заставляла воспринимать двухтысячный в виде горного перевала, за которым можно узреть если не благоуханную Темпийскую долину счастья, то во всяком случае удивительное и мощное развитие цивилизации во всех ее аспектах (здесь потрудились избыточные в своем утопизме писатели-фантасты). Впрочем, пессимистические, мрачные и ярко выраженные эсхатологические «привязки» к 2000 году – это другая сторона все той же медали. Значительная часть ныне живущих людей явно или подсознательно ждет в 2000 году светопреставления, с подозрением приглядываясь к муниципальным приготовлениям новогоднего фейерверка...
Специалисты-компьютерщики, озабоченные пресловутой «Проблемой 2000» («проблема» упирается в невозможность большинства компьютеров освоить новую дату), предрекают электронный хаос и, как следствие, крах мировой банковской системы, самопроизвольные пуски баллистических ракет и отказ систем управления предприятиями. Интеллектуалы при слове «2000» вспоминают о дефиците земных ресурсов (в первую очередь пресной воды) и безрадостной перспективе, связанной с перенаселенностью планеты (сценарий, по которому Земля превратится в огромный крысятник, где, пожирая друг друга, станут копошиться десять миллиардов особей человеческой популяции).
Интерес людей к 2000 году связан с естественным желанием искать и находить в на своем пути некие знаки, способные придать хоть какое-то направление неуклонному движению в область неизвестного. Но вся проблема как раз и заключается в том, что 2000 год не принесет ничего, кроме еще большей неизвестности. В этом смысле психико-биологический эквивалент «Проблемы 2000» затмевает прогнозируемое в следующем году повальное компьютерное бешенство.
Но самое странное и поразительное, что грядущая круглая дата, по всей вероятности, не является 2000 годом со дня рождения Христа. Восточно-римская и древнерусская традиция относят Рождество Христово к 5500 году с сотворения мира, что соответствует 7 году до нашей эры. Правильность этого положения косвенно подтверждается выкладками Кеплера, рассчитавшего, что в этот год в декабре произошло близкое схождение Юпитера и Сатурна и в результате в вечернем небе явилась Вифлеемская звезда... Таким образом, 2000 год с Рождества Христова, возможно, уже наступил (в 1992 году!), и все мы уже несколько лет, не задумываясь над этим фактом, живем себе в новом веке и новом тысячелетии.
Во всяком случае, «не календарный», а настоящий ХХ век в России завершился с исчезновением СССР, и то, что началось потом, быть может, как нельзя лучше характеризует стиль и дух нового века. Шаттл, компьютер, таблетки «экстази», глобализация, унисекс – все это лишь смешные декорации, прикрывающие брутальный облик начала нового тысячелетия.
Размывание границ, выплески дремавших в колыбели цивилизации автохтонных этнических энергий, рыхление и деградация остаточных квазинациональных государств, наравне с формированием новых сверхгибких, незаметных для общества властных структур, – это стало реальностью уже сегодня. Россия, похоже, уже начала испытывать на себе бремя XXI века.
А мы, ныне живущие в ней люди, навсегда останемся детьми века ХХ. Будем тосковать и страдать, как жертвы неутоленной любви.
Россия входит в новое тысячелетие голой. Ей, похоже, уже нечего терять и пока что нечего хотеть. Мы успели устать от вида и образа нашего будущего, а наше прошлое навсегда оставило нас. Век прошел, как сон пустой (слово “век” в старославянском языке обозначает временной отрезок в 1000 лет)...
Дорожки ночных московских бульваров, растопленные неожиданно случившейся в середине зимы оттепелью, таинственно сочатся и хлюпают.
Пошляки уподобили империю большой коммунальной квартире (отсюда журналистский штамп о том, что народы, населяющие Россию, разошлись-де по своим «национальным квартирам»). А что, если отрезок времени, равный русскому тысячелетию, представить в виде величественной анфилады богато украшенных комнат? Пять из них исполнены магии византийского стиля, другие пять испытывают влияние мятежного и родного в своей обреченности Запада...
Пустые московские бульвары в час полуночный напоминают не то первобытные тропы, не то кладбищенские аллеи, обрамленные траурными рядами голых мокрых дерев. Складываясь в черную и сырую обойму, бульвары упираются в фосфоресцирующий в ночи огромный и белый, как надгробие, храм. Символ конца сказки о потерянном времени.
Фото В.АЛЕКСАНДРОВА
