Текст книги "Последняя из слуцких князей. Хроника времен Сигизмунда III"

Автор книги: Юзеф Крашевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Кувшин вина

– Давненько не видал я виленских улиц ночью, – сказал сам себе пан Брожак, спускаясь по лестнице во двор, – но и теперь увижу немного, если мне нужно всего лишь перейти через улицу к дому, где живет Мальхер. Ну и хорошо.

Оказавшись во дворе, он пробрался к воротам со стороны Большой (Замковой) улицы, впотьмах нашарил дверь, отпер внутренний поперечный засов и попробовал открыть замок ключом. Когда это ему удалось, он протиснулся на улицу, замкнул за собой дверь, проверил, замкнулась ли, и глянул на окна Мальхера, которые и в самом деле оказались как раз напротив.

– Что за холера! У него темно! – удивился Брожак, не увидав света. – Неужто он отучил пьянчуг засиживаться у него? Да нет же! Не иначе как они прячутся, сидят с другой стороны от улицы.

Подумав так, он подбежал к воротам каменного дома, приник к ним ухом, потом стукнул ногой – один раз, второй, третий.

– Эй! Эй! Кто тут есть? Откройте!

Но никто не откликнулся.

– Да пусть я месяц буду поститься, а все же добужусь, – подумал он и снова начал стучать. И снова без толку.

Тут возле него что-то зашуршало. Брожак, едва не вдавившись в ворота от неожиданности, обернулся.

Сзади стояли двое мужчин, смотрели на него и шептались. Увидев их, Брожак, не долго думая, спросил:

– Панове, не могли бы вы сказать мне, что случилось с Мальхером, почему к нему нельзя достучаться?

Но панове ничего не ответили, только снова зашептались.

Пан Брожак подумал, уж не хотят ли его ограбить, поэтому решил не стучать более в ворота, чтобы на него не напали сзади. Отошел от них, и время от времени оглядываясь, побрел дальше. Те двое, которых он увидел, тоже медленно двинулись за ним. Это насторожило Брожака, но он не растерялся и храбро зашагал по улице в сторону ратуши. Там, он надеялся, легче достучаться и под какой-нибудь вывеской все же раздобыть вина.

Улицы уже опустели, все так же падал снег, где-то вдали перекликалась ночная стража, издали доносились тихие звуки костельных колоколов. Вокруг – ни души, света нет ни в одном окне.

– Видимо, уже более поздно, чем мне казалось, – подумал Брожак, – но я не таков, чтобы вернуться с пустыми руками.

Он решительно свернул направо, в сторону Пятницкой церкви, подошел к дому с крыльцом, выходящим фасадом на рынок, глянул вверх, увидел сосновую ветку, припорошенную снегом, и заторопился к воротам. Здесь, наконец, он сразу услышал громкий пьяный говор и очень хорошо знакомый ему стук кубков, звон стаканов.

– Ну, наконец-то! – обрадовался он. – Достану вина здесь или нигде!

И он постучал в ворота раз, второй, закричал:

– Добрые люди, прошу вас, откройте!

Только он умолк, как снова увидел тех двух, что шли за ним, они стояли близко и как будто следили за ним.

– И вы, панове, хотите попасть на постоялый двор? – спросил он, слегка поклонившись.

Один из них откликнулся:

– И мы? А вы, пан, ради чего здесь?

– Хочу разжиться вином, – признался Брожак.

– Вы не достучитесь, – сказал второй, приблизившись. – Разве что мы поможем.

– Да я и сам сумею – заверил их Брожак.

– О, нет! – возразил первый незнакомец. – Можете стучать хоть до самого утра, никто вам не откроет. Но подождите немного, я вам помогу.

Сказав это, он миновал ворота, подошел к дому, где сквозь щели в окнах пробивался свет, просунул руку в щель в виде вырезанного сердца и трижды постучал в стекло.

– Кто там? – спросил голос изнутри.

– Свой, из кардиналии, откройте вход с улицы.

– Сейчас.

Послышались шаги, стук, звяканье ключей, наконец, отодвинулся засов, открылась дверца. Первым зашел Брожак, за ним просунулись и его новые друзья.

– Пусть вам Бог воздаст за эту услугу, вижу, что я даром бегал бы по всему городу и только бился лбом в ворота, – благодарил незнакомцев Брожак.

– Не за что, – коротко ответил один из них.

Слева от ворот в толстой стене открылись дверные створки, из них брызнул свет, дохнуло теплом, запахло едой. Пан Брожак вошел в длинную и узкую сводчатую комнату, вдоль которой стоял стол, окрашенный в красный цвет, он был застлан толстой, покрытой пятнами скатертью, посреди стояли тяжелые латунные фонари с зажженными свечами. На скатерти валялись обглоданные кости, хлебные крошки, разные объедки, стояли пустые медные миски, муравленные кувшины, медные и стеклянные кубки. Стол с двух сторон окружали широкие скамьи. На них сидели двое мужчин, оба были сильно пьяные. Они наклонялись через стол один к одному, ударялись кубками и кричали:

– За здоровье пана!

– За здоровье вашей жены пани Катерины и вашей прекрасной дочери Настасьи, всего вашего рода!

– Боже, благослови!

У горожан было очень хорошее настроение.

Возле окна, выходящего на улицу, спал налегший грудью на стол еще один пьяница: шапка у него была низко надвинута на лицо, и только из-под руки, на которую он опирался, были видны длинные конопляно-шафранные усы. Хозяин, открывший дверь, был в расхристанном суконном кафтане, ночном колпаке на лысой голове, синих шерстяных чулках. В комнате была и еще одна особа: девушка, очень уж грязная, худая и некрасивая, какая-то пожелтевшая, заспанная, вся в отрепье. Бродя из угла в угол, она собирала со стола миски, кубки, тарелки, ложки и, что-то бормоча, относила их в соседнюю комнату.

Те двое, к которым теперь при свете смог присмотреться Брожак, были молодые парни; уверенные в себе, хорошо одетые, они вовсе не походили на ночных бродяг, какими ему поначалу показались. Брожак почтительно и вежливо склонил перед ними голову и сказал:

– Так здесь, не иначе, только харчевня, может быть, я здесь и не разживусь вином!

– Не разжиться вином! – откликнулся хозяин, который подошел с ключами. – Не разжиться вином! Ничего себе! Неужели пан ничего не слышал о новой харчевне пана Супейки – горожанина и купца города Вильни? Еще как разживетесь, пане, я дам вам самого лучшего вина! А во что пану налить?

– Вот в этот кувшин.

Пан Брожак протянул ему двухгарнцевый кувшин, хозяин кивнул головой и сказал:

– Идемте со мной. А есть ли у вас чем заплатить?

Брожак разжал ладонь и показал вытертый талер.

– Прошу за мной, – повторил хозяин, забрал фонарь у пьяных и подался в глубину комнаты к дверям, ведущим в каморку. Пан Брожак пошел вслед за ним, а два его «приятеля» остались.

Хозяин привел его поначалу в темную каморку, где царил жуткий развал, о чем можно было судить даже при отблеске догоравшей у стены свечки. В беспорядке громоздились корыта, котелки, пустые бочки, большие бутли, миски, висели скатерти, валялись метлы, а на груде белья и всякого иного добра примостилась та самая девушка-служанка, она уже крепко спала, прикрыв лицо фартуком. Из каморки Брожак с хозяином прошли в коридор.

– С позволения пана, – сказал Супейко, – я схожу за ключами от подвала.

– Но вы же там, пане, ради всего святого, не задерживайтесь, не оставляйте меня надолго впотьмах.

– А я оставлю вам свечку, – ответил хозяин и заторопился к двери в стене слева, они были со вставленными стеклами, за которыми можно было разглядеть при свете лампады, зажженной перед иконой Пресвятой Девы, чистую комнату, где за цветастой занавеской лежала и висела женская одежда.

Хозяин открыл дверь, послышалось неясное бормотанье, звяканье ключей, потом пан Супейко вернулся. На нем уже был зеленый кубрак. Он взял у пана Брожака фонарь и повел его по коридору вглубь, к дверям склепа.

* * *

Пока пан Брожак ждет свое вино, мы вернемся в первую комнату, где остались незнакомцы.

Это были, как мы уже упоминали, молодые парни, хорошо одетые; насколько можно было судить по их обхожденью и виду, придворные какого-то господина, шляхтичи. Одеты они были на один манер в темное, закутанные в богатые плащи. Они сняли шапки и присели на лавку возле окон со стороны улицы напротив горожанина, спящего, разлегшись на столе.

– Ну, что скажешь? – спросил один из них. – Попробуем что-нибудь сделать?

– Опасно, – ответил второй. – Об этом надо было подумать заранее.

– Но покуда мы будем думать, этот парень уйдет. Ну так что?

– У него есть ключ от двери, – промолвил второй, – а нам бы он очень пригодился. Воеводич хорошо заплатил бы нам, если бы мы получили такой легкий доступ во дворец Ходкевичей да еще и связь со служанками молодой княжны. Она и хотела бы нам помочь, но ее зорко стерегут.

– Как же мы выудим у него ключ?

– Само собой, его ни в коем случае нельзя отнимать, но не поискать ли нам какой-нибудь способ, чтобы обмануть этого сосунка?

– Что же придумать?

– Мне кажется, лучше всего хорошенько напоить его, – рассуждал первый, – а ключ выкрасть и оттиснуть копию с него. Я слышал, что именно так подделывают ключи воры.

– Как бы это все не вылезло нам боком, – забеспокоился второй, – тут пахнет виселицей!

– А кто об этом узнает? К тому же, мы делаем все это ради добра.

– А я думаю, что красть ключи нет смысла, ведь они так же, как и всюду, запирают дверь еще и на засов. Вот если бы нашелся кто-нибудь, кто открыл бы нам засов, тогда бы и ключ не понадобился.

– Да, это так.

– Вот вернется наш сосунок, тогда и посмотрим, можно ли его напоить. А заодно, пане Адаме, попробуем кое-что у него узнать.

Только он это сказал, как вошел, прикрывая кувшин полой, пан Брожак. Он уже собирался выйти за дверь, как один из парней спросил его:

– Как видно, пан куда-то несет вино. А вы не хотели бы распить кружечку с нами?

– Благодарю вас, панове, за предложение, – ответил пан Брожак, у которого при упоминании о кружке, аж слюни потекли, – и рад был бы выпить с вами, но мне некогда, меня ждут во дворце Ходкевичей.

– Да что там, всего какая-то минутка, сказал первый незнакомец и подал хозяину знак принести вина. – И у нас времени нет, чтобы долго сидеть тут, и нам нужно возвращаться, но в такую холодрыгу грех будет не согреться хотя бы кружечкой.

– Ну, если вы, панове, так уж хотите, – ответил Брожак и сел, поставив кувшин под стол, – то и выпьем. Скажу пану Берберию, что долго блуждал, пока не раздобыл вина. Пусть подождет.

– Теперь, при свете, я вас лучше рассмотрел, – добавил Брожак, – а то возле дома Мальхера вы меня напугали. Простите, но я подумал, уж не воры ли вы, их в такую пору много на улицах.

– Да, в самом деле, ночью не стоит выходить из дому, – подхватил его слова второй незнакомец, – но еще такого не случалось, чтобы кто-то напал на одной из главных улиц, да притом возле ратуши, там же всегда стража. Вот в переулке можно запросто получить палкой по лбу.

Тут хозяин подал большую бутыль вина и три кубка. Старший из незнакомцев налил полный кубок пану Брожаку, тот сразу же осушил его, вытер усы и прошептал:

– Какое-то крепкое вино, боюсь, как бы оно не ударило мне в голову.

– Слабенькое, не будь я Супейка! – заверил хозяин. – Его можно пить как воду! Оно печет в животе, а в голову не шибает.

– Ну, тогда выпьем, как говорится, под вторую ногу! – объявил новоявленный друг и выпил.

Пан Брожак тоже выпил.

– Что же! Бог Троицу любит, – улыбнувшись, промолвил второй.

Услышав это, Брожак побелел, будто увидел перед собой еретика, и сказал:

– Что это вы вспоминаете за кубком о Святой Троице? Может вы, простите, из конфедератов?

– Нет, что вы! – заверил незнакомец, взглянув на товарища. – Что вы! Так, выскочило ненароком. Вы же знаете присловье: Omne trinum perfektum– все хорошее – трижды.

И они снова выпили, кланяясь друг другу. Потом заговорил старший:

– Так значит, вы из дворца Ходкевичей?

– Да, подтвердил Брожак, – я приехал с паном Берберием, который будет переделывать дворец в крепость или что-то вроде этого.

– А зачем? – спросил второй.

– А кто его знает! – пробормотал Брожак. – Может, пан староста хочет с кем-то воевать.

Незнакомцы переглянулись, а Брожак моргал, протирал глаза, чувствуя, что вино все же ударило в голову.

– А разве вы одни приехали? И никого больше нет там?

– Как же! Еще и пан Станислав приехал из-за границы помогать пану Берберию в этом деле.

– Кто он такой, пан Станислав?

– Воспитанник пана старосты, его прочили в военные, посылали за границу учиться военной премудрости.

Брожак говорил и чувствовал, что он как будто запутывается в какой-то сети, поэтому взял кувшин и встал из-за стола.

– Мне нужно возвращаться, кажется, я перепил.

– Вот именно, кажется, – сказал незнакомец. – Нам нужно выпить еще по кубку, чтобы пара была.

Он снова выпил, то же сделал и пан Брожак, который уже еле стоял на ногах, но все же ждал, что ему еще нальют. Второй незнакомец незаметно сунул руку в его карман, вытащил ключ от двери и побежал в каморку.

– Что это с вами? – повернувшись к нему, спросил Брожак.

– Да вот кровь носом пошла, – ответил тот.

Тем временем второй парень, как мог, развлекал Брожака, пил с ним, пока еще оставалось вино, и хотя тот все время порывался пойти, боясь выпить сверх меры, но как только видел перед собой полный кубок, даже и не пытался отказаться. Вскоре из кладовки вышел, утирая нос, второй парень, обнял и перекрестил Брожака, а сам незаметно положил ему в карман ключ.

– Будет свободное время, – обратился он к Брожаку, приходите к Мальхеру, и мы снова немного выпьем.

– С радостью, – отвечал им Брожак, шатаясь и расплескивая вино из кувшина, который он снова спрятал под полу. – Но вы, панове, меня так напоили, что я даже не знаю, как мне попасть назад во дворец Ходкевичей, хотя мне и не впервой ходить ночью по улицам.

– А нам с вами по пути, – успокоил его незнакомец. – Отворите нам, пане Супейко.

Они вышли из ворот, которые открыл им хозяин. На прощанье он перекрестил их. Все трое снова оказались на улице.

Осмотревшись и вдохнув свежего воздуха, пан Брожак почувствовал большую тяжесть в голове, ему казалось, что все вокруг кружилось и шумело. Он еле распознал перед собой ратушу и пошел влево, в сторону замка. Двое новых друзей вели его, расспрашивали о том о сем, а он, насколько мог собраться с мыслями, отвечал, не задаваясь вопросом, почему они выведывают и зачем это незнакомцам, даже не сказавшим, кто они такие. Наконец они расстались, предварительно показав дверь, которую пан Брожак отомкнул с большим трудом, замкнул ее за собой, но закрыть на засов уже не смог. Потом он долго блуждал по двору, пока не нашел лестницу, ведущую в комнату пана Бурчака. Когда ему открыли дверь, он застал в комнате пана Барбье, который ходил взад-вперед, беспокоясь об унесенном ключе, и пана Станислава, тот уже спал за столом.

Брожак вошел пошатываясь и, хотя еле держался на ногах, но поставил кувшин посреди стола; пан Барбье заметил перемену в его лице и все понял.

– Ты где-то уже хорошенько хлебнул, – упрекнул он Брожака.

– Кто? Я? – оправдывался тот. – Я? Да это чистейшее вранье, право же, у меня кроме снега макового зернышка во рту не побывало.

– Отдай ключ! Куда ты подевал ключ? – прервал его Бурчак. – И где так долго шатался?

– Что? Да ведь всюду уже позакрывали. К тому же меня хотели ограбить воры, еле вырвался от них.

Он отошел от стола и зашатался.

– О, да тебя будто черти под бока толкают! – воскликнул Барбье.

– Кто-то огрел меня чеканом по голове.

– Где? Покажи!

Все начали искать след от удара, но пан Брожак закрывался, притворяясь, что ему очень больно, потом удрал в соседнюю комнату, разостлал там плащ и лег спать. А в это время пан Барбье и Станислав достали кубки, пригласили пана Бурчака, который отложил четки и охотно сел за стол.

– Вы собирались, пане, рассказать мне, что у вас тут творится, какая гражданская война должна вот-вот начаться, – напомнил пан Станислав. – Раз уж вы мне обещали, то расскажите, вино как раз и язык развязывает и располагает к беседе.

– Вообще-то я не все знаю, – тихо проговорил пан Бурчак, – но расскажу, если вам интересно.

Радзивиллы и Ходкевичи

– Вашей милости следует знать, – начал пан Барбье, смакуя вино, – что наш пан староста и вся семья Ходкевичей издавна роднятся с Радзивиллами, хотя и не очень-то ладят между собой.

– Да, это так, – прервал его Бурчак. – Я вырос и умру в этом доме, а поэтому как никто знаю обо всех обстоятельствах. Поначалу дядя его панской милости пана старосты ныне покойный Юрий, также бывший жмудским старостой, взял себе жену из рода Радзивиллов, а сам он был сыном княгини Слуцкой из рода Олельковичей – это также связывает их с Радзивиллами. Уж очень он был по нраву Радзивиллам, хотя мы все говорили, что ничего хорошего из этого не получится: орлу с грифом не подружиться.

– Вашей милости нужно знать, что Олельковичи также в родстве как с Радзивиллами, так и с Ходкевичами.

– И что эти Олельковичи – яблоко раздора между ними.

– Но разве все дело в Радзивиллах? – спросил пан Станислав.

– И ни в ком ином, – заверил француз, – но вы слушайте дальше и тогда услышите о многом удивительном.

– Позвольте мне сначала рассказать об этих связях, без них невозможно будет что-либо понять, – старался пояснить Бурчак. – Я повторяю: Радзивиллы роднятся с Ходкевичами, а оба этих рода, в свою очередь, – со слуцкими Олельковичами. Чтобы лучше все представить, следите за моей мыслью: покойный дядя нынешнего пана старосты Иеронима, бывший в свое время также жмудским старостой, породнился с Софией Олелькович, слуцкой княжной, а та София была сестрой князя Семена, отца князя Юрия, который, в свою очередь, является отцом нашей Софии Юрьевны Олелькович, слуцкой княжны. Из этого вы, ваша милость, ясно видите, что пан Юрий был дядей нашей панны. Вам нужно также знать, что это был очень набожный и учтивый пан, пусть Бог даст вечный покой его душе. Пять лет назад он умер, мы все плакали, когда его хоронили в Бресте, и я пролил немало слез, потому что он мне покровительствовал и всегда помнил обо мне. Однако вы, пане, еще не видите, в чем тут родство Радзивиллов с Олельковичами, так вот я вам как раз про это сейчас и расскажу. Нынешний виленский воевода, пан Криштоф Радзивилл, у которого есть сын Януш, женат на Катерине, дочке князя Константина Васильевича Острожского, киевского воеводы, а она, в свою очередь, – дочь Александры Олелькович из Слуцка. Вот вам и кровное родство.

– Мне кажется, – прервал его Барбье, – что из всей этой генеалогии пану Станиславу не вполне понятно, как все это связано с их нынешней ссорой, я хочу пояснить ему это. А поэтому возвращаюсь к своему: Ходкевичи с Радзивиллами в родстве, но не очень-то ладят между собой. Однако же покойный Юрий, жмудский староста, был очень набожный приверженец православия, а воевода, как известно, протестант, спознался с иноверцами, а недавно записался в конфедераты вместе с князьями Острожскими и другими господами из Руси. Но между собой они были в добром согласии. В 1586 году отец нашей молодой княжны Софии Слуцкой умер, и перед смертью в своем завещании доверил опеку над ней пану Юрию Ходкевичу.

– Она последняя представительница этого славного рода, – добавил Бурчак, – рода, который некогда, при князе-епископе Виленском, имел свое место в сенате. У нее богатое приданое: Слуцкое и Копыльское княжества.

– Когда это случилось, и княжна досталась в опеку пану Юрию, жмудскому старосте, Радзивиллы начали его обхаживать с надеждой склонить на свою сторону, чтобы заполучить Софию и все ее владения. И они настолько хорошо справились с этим, так уговорили жмудского старосту, что он еще в 1594 году, накануне своей смерти, подписал договор о том, что София выйдет замуж за князя Януша Радзивилла, сына нынешнего пана воеводы и княжны Острожской.

– Как такое могло случиться? – удивился пан Станислав.

– Как? – переспросил Бурчак, подставляя кубок, чтобы в него налили вина. – Об этом лучше расскажу я, потому что сам был свидетелем. Было все это в Бресте, когда там строился на старостовы деньги прекрасный храм, а сам он проводил немало времени в молитвах, за несколько лет до смерти ходил что ни день на все богослужения и даже мало общался с людьми, настолько ревностно веровал. Радзивиллы хотели иметь полную уверенность в том, что они заполучат княжну Софию, которой в то время (а это был 1594 год) не исполнилось и десяти лет. Совсем дитя была! Очень уж они возле него увивались, все уговаривали его, но ни один из Ходкевичей и думать не желал о браке богатой девушки с близким родственником, даже если бы и уверенность была, что папа римский позволит им жениться по просьбе короля, который хорошо относился к Ходкевичам. Но они не хотели этого, потому что видели в этом браке нарушение Божеских установлений. А вот евреи – те вступают в брак даже с родственниками. И вот тогда…

– Что-то вы уж больно подробно все это рассказываете, – не утерпел Барбье.

– Ничего, вас же никто взашей не гонит, лучше уж рассказать все обстоятельно, – гнул свое Бурчак, – только наберитесь терпения. Так о чем это я?

– О том, как хотели отдать княжну за Януша.

– Ну да, так и есть. Само собой, они этого очень хотели и, как могли, уговаривали пана старосту, а тот, чтобы избавиться от их давления, дал слово шляхтича, что когда княжна подрастет и сама захочет выйти замуж за князя Януша, то он ее отдаст за него. Но воеводе Радзивиллу было мало одного его слова, он хотел быть полностью уверенным в том, что его сын станет владельцем Слуцкого и Копыльского княжеств. Как сейчас помню: был я однажды в Бресте, и пошли мы все в храм. А это было, помнится, в субботу, за неделю до Пасхи. Вдруг подбегает к нам придворный слуга и говорит, что приехал на коне вассал князя воеводы, а вскоре будет и он сам. Маршалок подошел к скамье пана старосты и сообщил ему об этом, а пан староста строго так отвечает: «Иди и прими его, а у меня на первом месте – Бог, а уже вслед за ним все на свете князья и даже короли. Вот окончится служба, тогда я и вернусь в замок». Он дослушал до конца молебен, вернулся в замок, а там уже стоит карета, кони пана воеводы и его личная охрана. Сердечно и дружески поздоровались, а потом был великий пир. Хорошо приняли и людей воеводы: для них выкатили бочки с вином, еды было много, стол был накрыт целый день, при нем и я, как сейчас помню, прислуживал воеводской челяди. Потом уже при дворе прознали, что пан воевода приезжал к пану старосте за какой-то бумагой.

С ним в то время был молодой сын, князь Януш, парень видный и добросердечный, но уже тогда, как и теперь, в его глазах светилась необычайная гордыня. Было там немало панов, среди них и племянник пана воеводы – князь, староста мозырский, много друзей. И вот они все снова стали виться возле нашего пана старосты, немало чего ему наобещали, напоминали о родственных связях. Назавтра мы узнали, что княжну Софию сосватали князю Янушу под залог, и это было засвидетельствовано документом.

– Как это – под залог? – снова удивился пан Станислав.

– Пан староста дал бумагу пану воеводе, в которой засвидетельствовал, что под залог большой суммы денег обещает выдать княжну только за князя Януша, когда она станет совершеннолетней. Если же не исполнит этого, то сам заплатит большой залог. Я уж и не знаю, зачем пан староста это сделал, но куда денешься, если и просят, и уговаривают, и клянутся в вечной дружбе. Как тут не согласиться? После этого снова были большие пиры и виваты, выпито много вина, и, наконец, все разъехались. Пан староста был очень рад, что спровадил их – сразу же приказал прибраться в покоях и наново освятить их после этих еретиков, как после прокаженных.

– С этой поры, – подхватил Барбье, – хотя княжна была еще ребенком, к ней стал часто приезжать князь Януш, присылал подарки, чтобы понравиться ей; воевода также время от времени заезжал погостить. Пан староста был человек терпеливый и добродетельный, но не любил этих внезапных наездов и не однажды говаривал: «Ох, не подумал я, как следует, когда подписывал эту бумагу, но будь что будет, дело сделано. Раз уж дал слово, надо его держать». Но внезапно наш пан староста умер.

– О, пусть будет ему вечная память, – воскликнул пан Бурчак, молитвенно сложив руки. – Это был человек, каких мало на свете, добр к людям и Богу, ведь не было ни одной живой души, которая затаила бы на него обиду.

– Умер он в Бресте в июне 1595 года, с этого времени прошло вот уже четыре года, даже почти половина пятого. После его смерти Радзивиллы очень всполошились, не знали даже с чего начать, как снова наладить прерванные связи, потому что опека перешла к брату покойного – Иерониму, виленскому каштеляну, брестскому старосте, который не был настолько дружен с Радзивиллами, как Юрий. Каштелян прознал о смерти брата и поспешил в Брест, ибо Ходкевичи хотели, как положено, справить поминки и воздать долг его памяти.

На похороны приехало немало влиятельных людей – сенаторы, священники – все они сказали много добрых слов о покойном, а ксендз Брандт, иезуит, выступил с прочувственной речью, которая всех растрогала. Позже она была напечатана в местной иезуитской академии. Но это было почти что в ноябре, а известие о смерти дошло до Радзивиллов сразу, и они будто бы ради похорон (хотя и еретики), а на самом деле ради подтверждения договоренности поспешили вслед за виленским каштеляном.

– Был там и я, – продолжал Бурчак. – Все мы плакали у гроба нашего благодетеля, ждали дня похорон, и тут как раз Радзивиллы in magno comitatu– с большой свитой – знатных панов и чиновников приехали в замок. В первый день они, уважая память покойного и траур пана каштеляна, ни о чем разговоров не заводили; но назавтра уже начали напоминать о той бумаге, настаивали на том, чтобы обновить ее, вспоминали о родстве и дружеских связях, которые издавна были между родами. Сначала каштелян не шел ни на какие уступки, отговаривался тем, что будет достаточно той первой договоренности с братом, но Радзивиллы настаивали, что нужно снова договориться на прежних основаниях, с залогом, потому что им хотелось добиться своего.

Я забыл вам сказать, что виленский каштелян во время переговоров с братом также присутствовал, более того, сам писал тот договор, поэтому он был вынужден обновить его, раз уж опека перешла к нему. После долгих уговоров был составлен новый акт, который написал и оформил еще более хитро, чем первый, маршалок его королевского величества Андрей Юндил. Подписали его русин Александр Головчинский, который поддерживал Радзивиллов и приехал с ними, Ян Тризна и Петр Страбовский, трайденский староста. В том новом акте было записано, если верить слухам, что виленский каштелян обязуется отдать молодую княжну замуж за князя Януша в тот день, когда ей исполнится пятнадцать лет, здесь в Вильно, вот в этом доме, где мы сейчас сидим, 6 февраля 1600 года, если она сама того захочет и не будет против. На этот раз Радзивиллы были весьма довольны, князь был очень рад, ведь они уже столько лет домогались этого. И все же они очень боялись, как бы кто-нибудь не нарушил их планов. Ведь именно с нашим паном старостой они что-то не очень ладили, между ними велись какие-то давнишние родовые тяжбы. Поэтому они побаивались, как бы он не настроил пана каштеляна против договора, а может, их заботило и другое: многие известные литовские роды почли бы за честь породниться с Ходкевичами через княжну. Правда, желая уберечься от этого, воевода повелел дописать в том акте, что каштелян не будет тайно чинить препятствий, и все это под залогом в тысячу литовских коп. А это, сами понимаете, сумма немалая! Когда неосмотрительный пан каштелян пошел на этот уговор и подписал акт, Радзивиллы, даже не дожидаясь похорон, уехали из Бреста радостные и довольные тем, что им удалось перехитрить Ходкевичей. А князь Януш по воле своего отца воеводы старался войти в фавор, завоевать расположение княжны, понравиться ей. Люди говорят, что он пришелся ей по нраву, и это так и есть.

Все это происходило в 1595 году, как я уже вам говорил, и с той поры князь Януш часто проведывал княжну, а она подросла и стала очень красивой. Вы ее хоть раз видели?

– Нет, никогда, – ответил пан Станислав, – мне ведь приходилось более бывать при войске, чем при дворе. Как я мог ее видеть, если она живет то в Гродно, то в Бресте, то у вас в Вильно. А я тут, почитай, не бываю.

– Теперь она живет в нашем дворце, – сказал Бурчак, – вместе с экономкой нашего пана Влодской. А подбор придворных девушек просто королевский – из числа самых лучших, шляхетных паненок. Если вы ее не видели, то очень жаль: на нее так же приятно смотреть, как на росписи в храме. Раз уж вы тут будете, то, наверное, увидите ее. Глядя на нее, никогда не скажешь, что эта девушка росла горя не ведая, что ей всего хватало, такая она худая и слабая. Кажется, ветерок повеет, и она упадет. Зато лицом пригожая, хотя и постоянно грустная, будто недавно плакала или болела. Глянешь на нее, и такая тоска охватит, что кажется, будто и сам вот-вот заплачешь. Я никогда не видел и даже не знаю, смеется ли она. Может, только тогда, когда приезжает князь Януш. А он, будто бы, на самом деле увлечен княжной, очень любит ее, во всем слушается.

– И все же вы, пане, многое упустили, – заметил Барбье, разливая вино по кубкам, – ведь нужно еще знать, что Криштоф Радзивилл взял за своей женой Катериной Острожской хорошее приданое, а среди всего прочего – несколько имений под Оршей, которые еще при Сигизмунде Августе были под залог в пять тысяч злотых переданы Ходкевичам. Неизвестно, что за злой дух подтолкнул воеводу Радзивилла по суду требовать возвращения тех имений. Ходкевичи были настолько потрясены этим, что, несмотря на все обещания в Бресте, на клятвы в вечной дружбе, через пару лет перечеркнули все те договоры. Радзивиллы подняли жуткий крик и разорвали с Ходкевичами все былые связи. Они настолько не поладили, что даже перестали встречаться, а пан Александр и пан жмудский староста затаили большую обиду на пана воеводу. Они судились, угрожали Радзивиллам, что эти имения и Копысь отзовутся на судьбе княжны Софии. С той поры Ходкевичи делали все, чтобы не допустить этого брака. Вскоре после той тяжбы за Копысь наш пан староста с братом Александром поехали в Брест, туда же приехал и их дядя, опекун княжны, виленский каштелян Иероним.

– Вы еще туда не ездили? – спросил Барбье у пана Бурчака, который внимательно слушал его.

– Нет, не был, но я обо всем хорошо знаю, – уверенно отвечал Бурчак. – Они приехали к дяде, жаловались, кричали, что он зря затеял тяжбу с Радзивиллами, что они теперь делают все, чтобы извести их род, затевают судебные тяжбы, хотят отобрать имения.

И так они разбередили душу пану каштеляну, что и он, охваченный яростью, начал угрожать Радзивиллам. Все вместе они стали доказывать, что договор с ними о браке недействителен, потому что князь Януш и княжна София близкие родственники, что она ему почти сестра; позже они вложили это в уши королю, а он всегда благоволил к Ходкевичам. Да и королю не понравилось то, что еретики могут объединиться с ними и, несмотря на предписания католической веры, женят своего сына на православной. Ходкевичи так осерчали на Радзивиллов, что князь Александр Головчинский, осмелившийся напомнить о последнем соглашении, скрепленном печатью, вывел их из терпения, и, тоже рассердившись, покинул Брест. А пан Александр и пан староста Ян Кароль начали тем временем убеждать дядю, что если уж он хочет отдать княжну Радзивиллам, то пусть хотя бы при этом не забывает о своей родне и ничего не делает без их ведома, чтобы им можно было с выгодой для себя прийти к соглашению насчет Копыся. В конце концов они добились того, что он на бумаге засвидетельствовал, что без их ведома не выдаст княжну замуж. Радзивиллы узнали об этом. Воевода забрал спорные имения себе, поскольку у него была бумага от каштеляна, а на угрозы не отвечал, он был уверен, что добьется своего. А наш пан староста вместе с братом Александром пригласили пана каштеляна в новогрудский земский суд, чтобы разобраться в родстве князя Януша с княжной Софией, по этому делу был вызван и виленский князь воевода. Братья пытались доказать, что по Литовскому статуту и католическим канонам между близкими родственниками брак невозможен.