355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юз Алешковский » Дедушка и музыка » Текст книги (страница 2)
Дедушка и музыка
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 20:27

Текст книги "Дедушка и музыка"


Автор книги: Юз Алешковский


Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

9

Оказывается, мальчишки шли следом за мною, а я их не замечал. Теперь я шел им навстречу.

«Пускай побьют, если им так хочется. И больше не беспокоят… Кто победит в споре? Молодость или опыт?» – вспомнил я фразу из шахматного обозрения.

Мальчишки, их было шесть человек, загородили мне дорогу. Я, остановившись, смотрел на них сквозь очки. Они молчали. Тогда я подумал: «Неожиданной, эффектной жертвой ферзя он попробовал выйти из матовой сети…» – и сказал:

– Пожалуйста, применяйте силу. Только быстрей. Мне некогда.

– А ты будешь с нами играть? – спросил мальчишка, который хвалился, что его укусила свинья.

«Ага! Предпочитают почетную ничью!» – обрадовался я, но не принял ее, не мог принять.

– К сожалению, я в цейтноте. – «Так, двигаю проходную пешку!» – Я должен продолжать… научную работу, – как можно серьезнее сказал я. – «Противник надолго задумался!»

– Какую работу? – угрюмо переспросил вожак, похожий на матадора. Его заметно раздражало то, что я смотрю на него в упор сквозь очки, а он моих глаз не видит.

«Шах!» – подумал я и сказал:

– Простите, юноша, но это – научная тайна! – и зажмурился в ожидании первого удара.

Мальчишки прыснули и, когда я открыл глаза, они покатывались со смеху, окружив растерянного вожака.

– Юноша! Ха-ха! Юноша!

Я, воспользовавшись моментом, бочком, бочком скользнул вдоль забора и не спеша с достоинством, хотя сердце у меня колотилось еще сильней, чем после рубки дров, вышел из «матовой сети».

Но волновался я так, что перепутал калитки, зашел в чужой сад и опомнился только тогда, когда чуть-чуть не наступил на огромную черную собаку, спавшую на посыпанной песком дорожке.

Я встал перед ней, как вкопанный.

«Вот так всегда… Теперь – мат… Кто бы мог ожидать…»

Собака спала крепко-крепко, вытянув лапы и откинув голову. Спала на боку, как пантера в зоопарке, а перед ее носом темнел запотевший от дыхания песок.

Я даже не попятился, а только отшатнулся, и у собаки вздрогнула бровь. Она открыла карий глазище, смотревший прямо на меня, и вдруг, сладко зевнув, снова его закрыла, как будто подумала, что ей просто приснился странный, незнакомый мальчишка в темных очках.

Я мгновенно, как теленок, отпрыгнул в сторону, а собака вскочила, моргая, уставилась на меня, и, пока она соображала, сон это все-таки или не сон, я успел отбежать к калитке.


И тогда собака рванулась, взвизгнула, отброшенная цепью, и залаяла, скорее на себя, чем на меня, с такой обидой, с такой злостью за свой непростительный зевок, что я уже за калиткой посочувствовал бедняге, хотя у самого зуб на зуб не попадал от ужаса.

Собака вдруг плюхнулась на другой бок и замолкла, убитая такой неудачей.

Испуганные мальчишки окружили меня.

– Укусила? – спросил вожак.

– Это его собака, – сказал кто-то.

– Молодость победила опыт, – ответил я дрожащим голосом.

10

С ведрами и коромыслом я вернулся к колодцу. Но набрать воду было не так уж просто. Сначала цепь несколько раз выскальзывала у меня из рук и ведро взвивалось над колодцем. Я снова с трудом тянул цепь на себя, и ведро, отскакивая от сруба, все глуше гремело, опускаясь на дно.

Услышав тихий всплеск, я осторожно стал выбирать цепь, и ведро поднималось все выше, выше, уже было видно ровный, светлый кружок, подернутый рябью – вода выплескивалась через край и со дна доносилось глухое эхо.

Наконец я поставил ведро на край сруба и на меня дохнуло холодом и плеснуло по ногам ледяной водой. Только мне никак не удавалось перелить воду в свои ведра.

– Ну-ка, пусти, работничек!

Я обернулся. Высокая, загорелая женщина, показавшаяся мне очень на кого-то похожей, перелила воду в ведра и сказала:

– Тащи, полные все равно не дотащишь!

Я подождал, чтобы посмотреть, как нужно носить воду на коромысле.

Вот она плотно на оба плеча положила коромысло, пригнулась, подцепила крючком дужку одного ведра, потом другого, выпрямилась и пошла с раскинутыми руками легко и плавно.

– Спасибо, – сказал я ей вслед и подумал: «Трудновато быть самообучающимся…»

Я повторил все движения женщины, но идти легко и плавно мне не удалось. Ведра раскачивались на ходу и расплескивали воду. Казалось, не я управлял коромыслом, а оно мною, и толкало меня то назад, то вперед так, что похрустывали позвонки. Я не выдержал и поставил ведра на землю.

Женщина тоже остановилась передохнуть около лежавших на траве мальчишек. Их вожак сразу отбежал в сторону. Женщина пригрозила ему:

– Еще кто пожалуется – все коромысло о бока обломаю! Дела себе не найдешь!..

«Наверно, его мать…» – подумал я, проходя мимо мальчишек. Нести ведра было все тяжелее. Я собрал все силы и прикусил губу от натуги, но все равно коленки у меня подкашивались и челюсть оттягивало вниз, как у летчиков во время перегрузок. Смеха мальчишек я не слышал из-за глухого звона в ушах.

«Еще немного… так, так… десять шагов… пять… четыре».

Я уже был у крыльца, но подняться на ступеньки не смог. Коленки подкосились от тяжести, я так и присел между чуть не опрокинувшимися ведрами, даже не успев снять с плеч коромысла.


«Да-а. Тело у меня никуда не годное. Это уж точно. Хорошо, что во время опытов нужно работать только головой. Хотя воду придется таскать каждый день… и дрова придется рубить… и мало ли чего еще надумает дедушка…»

Передохнув в тени, я расколол еще четыре полена и до прихода дедушки, обессилев, лежал на прохладной половице. И почему только Пушкин приветствовал «пустынный уголок – приют спокойствия, трудов и вдохновенья»? Какое уж тут спокойствие, когда все тело, особенно спину, после этих трудов так жжет и ломит, что даже встать тяжело.

– Ну, как опыты? – спросил дедушка.

– Завтра начну. – Я, чуть не застонав, поднялся и сел за стол.

– Полешки складывай, да поровней. – Дедушка нарезал хлеб и разлил в миски щи. – А ведра таскай в руках. С коромыслом тебе несподручно.

– Зато интересней, – сказал я, чувствуя, что дедушка доволен. – А кто сварил щи?

– Отец твой договорился с соседкой Жуковой. Она будет готовить обед и носить молоко. Лишь бы тебе впрок шло.

– Вкусно! – сказал я. – Налей еще!

– То-то. Ешь, трудись и чахлость как рукой снимет. Эх, запустили тебя крепко!

– Еда не главное в жизни, – заметил я, хотя ел с удовольствием и даже подумал, что в будущем в питательных таблетках, которые я мечтал изобрести, трудно будет сохранить горячий, добрый дух щей, заправленных луком, петрушкой и укропом, только что сорванными с грядки.

11

Еще два-три дня мы с дедушкой с утра ходили на пруд, и меня уже самого тянуло поскорей окунуться, потому что в воде было теплее, чем на берегу.

Потом дедушка намыливал меня, обмазывал песком и мылом и растирал так, что я вскрикивал, когда он шлепал по лопаткам и до хруста сдавливал ребра. Но я быстро привык к этому и с удивлением чувствовал, как мое тело наливается силой, и думал, что вот так же много лет назад дедушка ахал под руками моего прадеда и тоже набирался сил…

Потом я поливал горох, рубил дрова, таскал воду, окучивал картошку и к вечеру, усталый, залезал на сеновал и как убитый спал до самого утра…

12

Наконец настал день, когда я вынес в огород пластинки и проигрыватель, подсоединил к нему провода и положил на диск «Героическую симфонию» Бетховена.

Я с волнением смотрел на грядку для «симфонического» гороха и вообразил, что нахожусь в огромной лаборатории среди сложнейших приборов с мерцающими экранами и разноцветными лампочками.

Вокруг – мои ученики и представители научных кругов… У меня седая борода. Я похож на дедушку и одновременно на академика Павлова.

К стебелькам опытного гороха подсоединены электроды и датчики. Еле слышно гудят мощные усилители.

Мой помощник держит палец на кнопке белого магнитофона.

– Коллеги! – говорю я, покашливая от волнения. – Прошли те времена, когда я, мальчишкой, в первобытной обстановке, начал серию опытов с горохом и музыкой. Простите за нескромность, я доказывал, что музыка является, так сказать, звуковым удобрением и наконец-то может прийти на помощь людям, вместо того чтобы отвлекать их от прогресса. Пришел конец возмутительному факту потери времени во всяких консерваториях и танцзалах. Хватит слушать! Пора действовать! (Бурные аплодисменты).

Коллеги! Возможно, сегодня откроется новая страница в науке. Ведь сколько звуков зря пропадало, когда горох просто слушал музыку. Мелодии и аккорды уносило ветром и глушило дождем. И долго пришлось нам идти к простому, но гениальному решению. Так всегда в науке. И мы произведем в ней очередной переворот. Музыка с помощью электродов войдет прямо в горох. Вернее, в ядро клетки гороха, и в тысячу раз ускорит его рост. Дух захватывает от возможностей, открывающихся перед нами. Не надо! Не надо аплодисментов!.. Жуков! – кричу я своему помощнику. – Нажимайте кнопку!

– Вот эту?

Я вздрогнул и отшатнулся. Вожак мальчишек, похожий на матадора, протянул палец к проигрывателю и вопросительно смотрел на меня.

– Как вы сюда попали? – спросил я, надев темные очки.

– Вы же сами позвали меня… вот я и перелез через забор.

– Как ваша фамилия?

– Жуков. – Парень был растерян. Я тоже.

– Хм. Странно. Более, чем странно. Очевидно, телепатия. Хотите быть моим помощником?

– Хочу! – сказал Жуков.

– Э-э, умеете ли вы, батенька, держать язык за зубами? – спросил я по-профессорски.

– Всегда могу.

Я коротко рассказал о своих планах, отметив про себя, что Жуков слушал с интересом и не хихикал.

– А теперь нажимайте кнопку! – Жуков нажал. – Увеличьте громкость… Ручка – слева. Так.

Музыка заиграла. Я подвинул проигрыватель поближе к гороху.

– А что дальше? – шепотом спросил Жуков.

Казалось, опыты захватили его больше, чем меня.

– Дальше! Мы не можем, к сожалению, наблюдать за процессами, происходящими сейчас в ядре клетки гороха. Вам скучно?

– Не то чтобы скучно… Но делать-то что-нибудь надо?

– Вы умеете размышлять?

Жуков смутился.

– Нужно учиться. Сколько вам лет?

– Тринадцать…

– Ого! А вы на голову выше меня. Даже на две. Так вот: ждать результатов скучно, но необходимо. Вы любите симфонии?

– Я все люблю слушать.

– А кибернетикой интересуетесь?

– Что это?

– Это, коллега, – высшее достижение человеческого разума. Я вас введу постепенно в курс дела.

– А я вас научу плавать.

Я отметил, что Жуков без всякого притворства разговаривает со мной, как со старшим, и что мой маленький рост нисколько этому не помешал. Это было приятно.

– Кстати, на время опытов, – сказал я, – нужно забыть обо всем. Об играх, и так далее. Иначе нельзя в науке.

– Это к лучшему, – обрадовался Жуков. – Хоть забудут и обо мне. К Сенашкиным залезли в огород, а виноват я. Свинье глаз подбили, опять я. Так она же Витьку первая укусила. Прямо домой неохота идти. Ругают день и ночь! А тут еще трактор…

– Ну, вот и хорошо. Пора стать человеком своего века. – Я достал тетрадку и ручку. – Сюда вы будете записывать свои наблюдения…

– А если ошибки?

– Это исправимо.

– А как вас звать?

– Зовите меня шефом, – сказал я. – Пойду рубить дрова.

Жуков кивнул и поставил пластинку.

13

Пока я колотил молотком по обуху, симфонии не было слышно, а когда складывал полешки, до меня доносилась тихая, тягучая и какая-то нудная музыка, мешая как следует настроиться на работу.

А Жуков, усевшись по-турецки, слушал ее, что-то записывал и изредка кидал в сторону забора комки земли.

«Каждому ученому, конечно, нужен помощник и ученик. Кто бы сейчас отгонял от забора мальчишек?»

Когда половина симфонии кончилась, Жуков перевернул пластинку на другую сторону и продолжал что-то записывать.

Перед концом симфонии Жуков встал, взмахнул травинкой, словно дирижировал, сказал: «Трам-пам-пам!» – и нажал кнопку.

Мы перенесли проигрыватель к джазовым грядкам. Я поставил пластинку «Вокруг света» и спросил у Жукова:

– Не надоело?

– Что вы! Я и не заметил, как время прошло. Почему она называется «Героической?»

– Наверно, так показалось композитору.

– Да-а! – тихо и с удивлением сказал Жуков.

Я пожал плечами.

Под джаз было веселее рубить дрова, и я колотил по обуху молотком и орудовал топором, двигаясь в ритме какого-то бразильского танца. Потом пошел посмотреть на горох, прослушавший симфонию.

«Мне она только мешала рубить дрова. А джаз не мешал. Наоборот, помогал. Наверно, поэтому в опытах ученых успешней вырос «джазовый» горох… Надо около каждого стебля вбить планки с делениями и еженедельно делать замеры…»

– Шеф! Шеф! – вдруг крикнул Жуков. – Сюда! Скорей! – Я подбежал к нему, перепрыгивая через грядки. – Смотрите! Как бы нам не попало!

Я залез на забор. Прямо на дороге, подняв тучи пыли, четыре пары танцевали под нашу музыку.

– Это – из десятого класса, – сказал Жуков.

– Включи погромче! – попросил один из танцующих.

– Обойдешься! – сказал Жуков.

– Включите, – сказал я, чтобы избежать нападения.

Тут фокстрот кончился и тоскливо заиграл аккордеон. Ребята пошли медленнее, а девчонки смешно полузакрыли глаза. Пыль немного улеглась.

– Тошно смотреть, – сказал я, – как они убивают время.

– Нам попадет за то, что отвлекаем их от работы, – сказал Жуков. – Вот идет Сенашкин. Снабжением и сбытом занимается. Это к нему в огород кто-то лазил.

Я увидел огромного человека, похожего на киноактера Бориса Андреева.

– Прекратить танцульки в рабочее время! – гаркнул он и, когда ребята и девчонки пустились бежать по дороге, подошел к нам и тряхнул забор так, что я чуть не сорвался с него, как шишка с ветки.

– Жуков? Опять хулиганишь и саботируешь? – загремел Сенашкин. – А ты кто таков?

У меня в ушах зашумело от его баса.

– Во-первых, не ты, а вы, а во-вторых, от вас пахнет водкой… – быстро сказал я.

– Что-о? – Сенашкин схватил меня за плечи, поднял над забором и рассматривал со злым удивлением, как Гулливер лилипута.

– Как из пивной бочки, – повторил я. – Сейчас же поставьте меня на место и идите в вытрезвитель!

Сенашкин испуганно оглянулся и поставил меня на место. Мимо нас шли колхозницы с тяпками на плечах.

– Если еще будете подбивать людей на танцы… разобью вдребезги всю музыку! – пригрозил он.

– Мы проводим опыты для сельского хозяйства и будем проводить их до конца. Танцевать, значит, нельзя в рабочее время, а водку пить можно? Больше не подходите к нам в нетрезвом состоянии. Желаю успехов, – сказал я, совсем осмелев.


Колхозницы, услышав это, засмеялись, а Сенашкин растерянно попятился от забора и показал Жукову кулак.

– Ты у меня, Жуков, доиграешься. Вот подрасти немного, и сразу под суд отдадут!

Когда он ушел, я спросил у Жукова:

– Почему он на вас ополчился?

– Так… наделал я делов, а ему пришлось из-за меня доставать запчасти.

– На то он и снабженец, – сказал я.

– Он еще и сбывать умеет, – зло заметил Жуков.

Когда пластинка «Вокруг света» кончилась, мы поставили проигрыватель под навес и отнесли пластинки в дом.

Пока Жуков в сарае выстругивал какие-то планки, я прочитал его записи.

На первой страничке под словами «Первая часть симфонии» было написано:

«Сразу вспомнил, как ночью подбирался к трактору. Как завел и поехал. Хорошо было. Тогда я все забыл. Мне казалось, лечу, лечу. Поле освещали фары. Только бы не заглох, только бы не заглох. Вторая часть. Трактор заглох. Я испугался. Меня поймал бригадир. Ударил палкой по спине. Я шел и плакал. Сам замучил трактор до смерти. Никогда не забуду. Третья часть. Стало немного веселей. Трактор весь день чинили. Я прятался в балке и следил. Неужели не починят? Оказывается, в радиаторе не было воды. Четвертая часть. Трактор поехал как новенький. Все равно обучусь на тракториста. Никто мне не помешает. Ура! Ура! Ура!»

Эта запись была странной и не имела никакого отношения к гороху. Я поставил в ней кое-где запятые и точки и спросил у Жукова:

– Вы действительно думали об этом под симфонию?

– Да. Вспомнил почему-то. Не надо было писать?

Я не знал, что ему ответить. «Может быть, музыка и на людей производит какое-нибудь действие, как на горох? Если производит, то обидно, что не я первый заметил это».

Но я был не из тех, кто затирает открытия своих коллег, и сказал:

– Возможно, вы подметили очень важную штуку. Мы это проверим. А о чем думалось под джаз?

– Ничего не вспомнил. Просто развеселился. И подумал, что трудно будет к каждому стеблю подсоединять эти…

– Электроды… – подсказал я. – У вас есть конструктивные предложения?

– Так, чепуха, наверно, – застеснялся Жуков и, присев на корточки, нарисовал схему. – Лучше сделать так: сначала нужно вывести новый сорт гороха для того, чтобы на всем поле его корни переплетались под землей. Тогда у них будет контакт, как у проводов в приемнике, и хватит одного электрода на всех, вот…

– Ге-ни-аль-но! – изумился я, и у меня тоже заработала инженерная мысль. – А потом можно соединить несколько полей, потом районов и областей, и будет полная звукофикация! Ну, Жуков! Ну, коллега! Вы – молодец! Вам непременно нужно написать статью в «Знание – сила». Даже в «Науку и жизнь»!

– Лучше уж вы напишите, – совсем застеснялся Жуков.

– Нет, нет и нет! – наотрез отказался я, потому что опять-таки был не из тех, которые примазываются к чужим открытиям. И тут же у меня появилась своя идея.

– Кстати, второй раз мы будем проигрывать, когда стемнеет. Ведь растениям для роста нужно солнце. Хлорофилл в них развивается, и так далее. Помните по ботанике? А когда солнце заходит, рост, скажем, гороха, наверняка задерживается. А мы его подкормим, расшевелим его звуками, не дадим ему спать!

– Здорово, – засмеялся Жуков, потирая руки.

– Значит – до вечера, – сказал я.

Мальчишки за забором уже кричали:

– Жук! Жук! Тебя мать ищет! Эй!

– Коллега! А это не ваша мама готовит для нас с дедушкой щи в чугунке? – спросил я.

– Моя, – сказал Жуков.

– Вы ей скажите: вкусно. И спасибо. Я никогда так есть не хотел, как здесь. Скажите. Ладно?

– Она сама вас обкормит, когда узнает, что я тут делом занялся. Пока!

14

Дедушка в этот день вернулся со своей работы неожиданно рано. Он устало сидел на крыльце, когда, согнувшись под коромыслом, я вошел в калитку.

– Сходи в погреб. Принеси камень холодный… с края лежит, – попросил слабым голосом дедушка.

На лбу у него выступили капельки пота, и он, часто дыша, растирал грудь ладонью.

Я испугался и быстро принес из погреба холодный плоский камень. Дедушка приложил его к груди и, с облегчением вздохнув, сказал:

– Ох… негодяй… преступник… свинья… ох…

У меня тоже немного отлегло от сердца.

– Что случилось, дедушка? Кто тебя обидел? Кто свинья?

– Такой же, как ты, кибернетик проклятый! Вот кто!

– Но при чем же здесь кибернетика? – горячо возразил я и тут же пожалел об этом. Дедушка скривил губы от боли и перевернул камень на груди.

– Он вроде тебя рассуждает! Никакой ему красоты не нужно. Только бы проложить дорогу, и все!.. А церковь снести.

– Ну, дедушка, ты сравнил! Дорога и церковь!

– Дурак ты! Она уже три века стоит и людям глаза радует… Трудно ее, видишь ли, обогнуть… расходы, видишь ли, возрастут… Какие такие расходы, когда ей, красавице, цены нет! Я уже скоро полвека сторожем при ней добровольным, хотя и неверующий… Я бы такого проектировщика…

– Но он же для будущего работает! Как ты не поймешь?

– А я для кого работал? Для кого красоту создавал? Не для будущего? А дед твой? А прадед? А прапрадед? А тот, кто церкву срубил, не для будущего работал? Мы-то для будущего работали, а для таких вот кибернетиков история пустой звук… Хочешь, чтоб музыка удобрением была?..

– Дедушка, ты не волнуйся! Ты…

– Как мне не волноваться? Умру! И чтоб глаза мои не видели, как кислоты спускают в реки люди вроде тебя, вроде пользы нам желающие. И рыбы гибнут, и берега чахнут, и птицы покидают гнездовья! С чем останетесь, когда повырубите леса? А? Машина нарисует? Вместо каравая из печи таблетки есть будете?

Я закрыл глаза и сглотнул слюнки, вспомнив запах поджаристой корочки хлеба.

– Дедушка, ты неправ!

– Молчать! Все вам ясно! Работать за вас машины будут! Развлекать вас машины будут! А мучиться за красоту, как я, будешь?

Я подумал, что, конечно, буду мучиться, если в будущем мою любимую электронную машину отдадут на металлолом.

– А что есть Родина, знаешь?

– Родина? Что ж тут знать? Это наши недра, озера, реки, моря, горы, заводы и фабрики, – сказал я, как будто отвечал урок.

– И все? – удивился дедушка.

– А что же еще? – сказал я.

– Бедный ты человек… Голый, одним словом, кибернетик…

– Дедушка! Ты неправильно говоришь о кибернетике. Мы хотим только автоматизировать жизнь человека. Чтобы, например, теряя время, не носить воду, не рубить дрова, не доить коров, не стоять у станка, а заниматься умственным трудом и тоже мучиться. Думаешь, мы не будем мучиться? Будем, еще как! Над дальнейшими разгадками природы! И что плохого, если машина начнет писать стихи, а поэт будет мучиться вместе с нами? И композитор тоже. Ведь после изобретения фотографии людям стало легче! Теперь не нужно никаких художников. Чик – и готово. Так же и с дровами. Нажал кнопку – и тепло.

– И все люди будут чахлыми, как ты? Заморыши, а не человечество! А я хочу рубить дрова, – сказал дедушка упрямо. – Чтобы тело играло и радовалось.

– Вот и пойдешь себе в парк. Там будут аттракционы, ну, вроде «Возьми быка за рога». Выдадут тебе на тридцать копеек пластмассовых дров и руби себе на здоровье, – сказал я.

И вдруг дедушка заплакал. Он смотрел на меня, казалось, ничего не видящими, грустными глазами, и по его щекам текли слезы. У меня защемило сердце от жалости и задрожали губы. Я бросился к дедушке, присел рядом, обнял его трясущиеся плечи и прижался щекой к колючей седой бороде.

– Дедушка, не надо… я ничего не хочу разрушать… ты не думай… успокойся… я только за будущее… я сам теперь люблю рубить дрова!

Дедушка оттолкнул меня.

– Я тоже за будущее… Только человек останется человеком. Ничего не выйдет у таких, как ты. Не может выйти… И дорогу проложат стороной. Добьемся. А ты не внук мне… Да, ты – чужой…

Мне было непонятно, как это в будущем человек может перестать быть человеком и почему это я вдруг перестал быть дедушкиным внуком. Голос у меня срывался от обиды, когда я спросил:

– Тебе лучше? Принести валерьянки? Хотя я и не твой внук…

– Не надо… все прошло… Не снесут такого чуда. Добьемся. Напиться дай мне.

Я принес кружку, зачерпнул воды из ведра и подал дедушке.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю