Текст книги "Селфи"

Автор книги: Юсси Адлер-Ольсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Юсси Адлер-Ольсен
Селфи

Посвящается нашей прекрасной барселонской «семье» – Олафу Слотт-Петерсену, Аннетте Меррильд, Арне Меррильду Бертельсену и Микаэлю Киркегору

Jussi Adler-Olsen

SELFIES

© Jussi Adler-Olsen 2016 by agreement with JP/Politikens Hus A/S, Denmark & Banke, Goumen & Smirnova Literary Agency, Sweden

© Жиганова В.В., перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Благодарности

Спасибо моей супруге и родной душе Ханне за фантастическую поддержку и одобрение и в не меньшей степени за неординарные комментарии.

Спасибо Линде Люкке Лундгорд за мастерскую проницательность и вдохновение в выборе темы произведения.

Спасибо Хеннингу Куре за профессиональную вычитку текста и молниеносную предварительную редактуру.

Спасибо Элисабет Алефельдт-Лаурвиг за «щупальца спрута», незаменимые при поиске информации, и за невероятную находчивость.

Также спасибо Элсебет Уэренс, Эдди Кирану, Ханне Петерсен, Мику Шмальстигу и Карло Андерсену за искусную корректуру.

Выражаю особую благодарность моей незаменимой и удивительной коллеге и энтузиастке из издательства «Политикенс форлаг», редактору Анне С. Андерсен, за лояльность, острый глаз и тотальную бескомпромиссность.

Благодарю Лене Йууль и Шарлотту Вайсс из «Политикенс форлаг» за неиссякаемую веру, надежду и терпение. Благодарю Хелле Скоу Вачер за осуществление связей с общественностью.

Спасибо Гитте и Петеру К. Раннес, а также Датскому центру авторов и переводчиков «Хальд» за оказанное гостеприимство.

Спасибо комиссару полиции Лайфу Кристенсену за исправления, касающиеся работы полицейских.

Спасибо Кьельду С. Скьербэк за упрощение и скрашивание повседневной жизни.

Спасибо Ниа Гульдберг за многолетнее сотрудничество, а также Руди Расмуссену за то, что согласился взять на себя некоторые из моих обязанностей.

Спасибо Лауре Руссо и ее чудесным коллегам из Бильбао, Мадрида и Барселоны за помощь в решении возникающих проблем.

Выражаю признательность Йохану Даниэлю «Дану» Шмидту и Даниэлю Струеру за мастерское IT-обслуживание моего проекта.

Спасибо Бенни Тёгерсену и Лине Пиллора за возможность осуществлять творческий процесс в Рёрвиге в обновленной обстановке.

Спасибо Оле Андерсену, Абелоне Линд Андерсен и Пелле Дреслер за замечательную экскурсию по сталепрокатному заводу и за рассказ о рабочих процессах, там осуществляемых. Спасибо Тине Райт, Зайнап Хольм и Эрику Педерсену за дополнительные подробности.

Спасибо Еве Маркуссен за экскурсию по жилому комплексу «Сандальспаркен».

Спасибо Малене Торуп и Сесилии Петерсен из миграционной службы.

Пролог

Суббота, 18 ноября 1995 года

Она понятия не имела, сколько времени пинала мокрую старую листву в саду, но чувствовала, как сильно успели замерзнуть голые руки. Крики, доносившиеся из дома, звучали настолько пронзительно, злобно и жестоко, что у нее защемило в груди. Чуть раньше она просто-напросто разревелась бы, но теперь ей совсем не хотелось плакать.

«От рыданий у тебя появляются морщины на щеках, а это смотрится уродливо, Доррит», – сказала бы ей на это мать. Она частенько напоминала дочери об этом досадном обстоятельстве.

Доррит взглянула на широкие темные следы, оставленные ею на усыпанной листвой лужайке, и в очередной раз принялась пересчитывать стекла в дверях и окнах дома. Она прекрасно знала результат, но надо же было как-то потянуть время. Две двойные двери, четырнадцать больших окон, четыре продолговатых подвальных окна – если считать каждое стекло в отдельности, получается сто сорок две штуки.

«Вот как хорошо я умею считать! Единственная в классе!» – с гордостью подумала она.

Вдруг она услышала скрип петель подвальной двери в одном из флигелей, а этот звук редко предвещал что-то хорошее.

– Я никуда с ней не пойду, – прошептала она сама себе, увидев, как из подвала поднимается горничная и направляется прямиком к ней.

Обычно она забиралась поглубже в заднюю часть сада, заросшую кустами и погруженную во мрак, и сидела в убежище, не проронив ни звука, бывало, целыми часами, однако на этот раз горничная оказалась проворной и жестко вцепилась ей в запястье.

– Доррит, не слишком-то умно с твоей стороны болтаться по саду в таких дорогих ботинках. Фру Циммерманн придет в ярость, когда увидит, как ты их загваздала. Ты же знаешь.

* * *

Она стояла перед диваном в носках, ощущая неловкость, потому что обе женщины уставились на нее так, словно не догадывались, зачем она пришла в гостиную.

Свирепое выражение бабушкиного лица предвещало вспышку гнева, лицо матери было искажено рыданиями. Именно от такого уродства ее и оберегала мать, запрещая плакать.

– Только не сейчас, Доррит, мы разговариваем, – сказала мать.

Доррит огляделась.

– Где папа?

Женщины переглянулись. На мгновение мать напомнила ей перепуганного зверька, загнанного в угол. Причем уже не в первый раз.

– Побудь в столовой, Доррит. Там лежит несколько номеров «Фамилиен журнален», можешь полистать, – строго произнесла бабушка.

– Где папа? – повторила Доррит свой вопрос.

– Поговорим об этом потом. Он ушел, – отчеканила бабушка.

Доррит нерешительно отступила назад, не упустив из виду жест, адресованный ей бабушкой. «Да уйди же ты наконец!» – молча приказывала та.

С таким же успехом она могла бы остаться в саду.

Массивный обеденный стол в столовой еще был уставлен тарелками с затвердевшими кусочками цветной капусты и недоеденными котлетами. Вилки и ножи лежали на скатерти, запачканной вином из двух опрокинутых хрустальных бокалов. Тут все было совсем не так, как всегда. И Доррит уж точно не хотелось здесь оставаться.

Она направилась в прихожую, откуда в разные помещения дома вело множество высоких мрачных дверей с потертыми ручками. Большой дом делился на несколько частей, и Доррит, кажется, знала тут каждый уголок. Второй этаж пропитался запахом бабушкиных пудр и духов, который так сильно въедался в одежду, что продолжал отчетливо ощущаться, даже когда Доррит возвращалась с матерью домой. Наверху, в струящемся из окон потоке света, не было ничего интересного.

Зато она чувствовала себя очень комфортно на первом этаже заднего флигеля. Кисловато-сладкий табачный запах исходил от задернутых гардин и громоздкой мебели, какой Доррит нигде больше не встречала: большие пухлые кресла, в которые можно было забраться целиком, поджав под себя ноги, диваны, обитые коричневым бархатом и украшенные черными резными боковинами. Тут были дедушкины владения.

Час назад, до того как отец начал спорить с бабушкой, все они впятером уютно сидели за обеденным столом и Доррит думала о том, что этот день обернется вокруг нее теплым одеялом.

Но внезапно отец как-то неудачно высказался, от чего бабушкины брови немедленно взлетели на лоб, а дедушка поднялся и вышел из-за стола.

– Сами разбирайтесь, – бросил он, подтягивая лавсановые брюки, и удалился. Именно тогда ее и отправили в сад.

Доррит осторожно толкнула дверь в его кабинет. Вдоль стены стояли два коричневых комода, на которых размещались открытые коробки из-под обуви с образцами материалов. У противоположной стены стоял дедушкин резной письменный стол, полностью заваленный бумагами, исчерченными синими и красными линиями.

Здесь запах табака был особенно резким, хотя дедушки не оказалось в этой мрачной комнате. Похоже, табачный дым исходил из угла, где из щели между книжными полками вырывалась узенькая полоска света, разделяя письменный стол на две части.

Доррит подошла поближе, чтобы посмотреть на источник света. Это было любопытно – узкая щель между полками открывала неведомый мир.

– Ну что, они уже ушли? – услышала она ворчание дедушки откуда-то из-за стеллажей.

Доррит протиснулась сквозь щель в комнату, которую раньше никогда не видела. Там, в старинном кожаном кресле с подлокотниками, у длинного стола сидел дед, склонившись и внимательно рассматривая что-то, но она никак не могла разглядеть, что именно.

– Ригмор, это ты? – раздался его характерный голос. «Он никак не может избавиться со своего немецкого акцента», – часто с раздражением говорила мать, но Доррит нравилась его манера речи.

Обстановка в этой комнате сильно отличалась от той, что царила в остальном доме. Здесь стены не пустовали, а были увешаны большими и маленькими фотографиями, на которых, если приглядеться, в разных обстоятельствах был изображен один и тот же человек в униформе.

Несмотря на плотную завесу табачного дыма, помещение казалось светлее, чем обычный кабинет. Дед просто сидел и отдыхал, засучив рукава, и Доррит обратила внимание на длинные толстые вены, тянувшиеся вдоль предплечий. Его движения были спокойными и расслабленными. Он бережно переворачивал фотографии и очень внимательно рассматривал их, поднося вплотную к глазам. Это показалось Доррит настолько умилительным, что она не удержалась от улыбки. Однако, когда в следующий миг он резко развернул кресло и обратил на нее взгляд, Доррит обнаружила, что его всегдашняя добродушная улыбка исказилась и застыла, словно ему в рот попало что-то горькое.

– Доррит?! – воскликнул он и привстал, широко распахнув руки, как будто хотел загородить от нее то, чем был поглощен секунду назад.

– Прости, дед. Просто я не знала, куда мне деваться. – Она повернулась лицом к фотографиям, висевшим на стене. – По-моему, этот человек похож на тебя.

Он внимательно смотрел на нее, словно размышляя над тем, что ответить, а затем взял ее за руку, подтянул поближе и усадил к себе на колени.

– Вообще-то, тебе не положено здесь находиться, потому что это дедушкина потайная комната. Но ты уже тут, так пусть будет так. – Он кивнул на снимки на стене. – О да, Доррит, ты права. Это действительно я. Тогда я был молод и воевал солдатом на стороне Германии.

Доррит кивнула. В униформе он выглядел здорово. Черная каска, черный мундир, черные галифе. Все черное. Ремень, сапоги, кобура на поясе, перчатки. На этом черном фоне резко выделялась «мертвая голова» и улыбка, обнажающая белоснежные зубы солдата.

– Так ты был солдатом, дедушка?

– Именно. Сама можешь посмотреть на мой пистолет вон там на полке. «Парабеллум ноль восемь», он же пистолет Люгера. Мой лучший товарищ на протяжении многих лет.

Доррит посмотрела на полку, выпучив глаза. Там лежал серо-черный пистолет, рядом с ним – коричневая кобура. Также там лежал узкий нож в ножнах и еще какой-то предмет, о назначении которого она не знала; он был похож на биту для лапты, к которой прикрепили с одной стороны железную банку.

– И этот пистолет действительно стреляет? – удивилась Доррит.

– Да, он стрелял много раз, Доррит.

– Неужели ты вправду был настоящим солдатом, дед?

Он улыбнулся.

– Да-а, твой дедушка был храбрым лихим солдатом, на счету которого множество славных деяний времен Второй мировой войны. Так что ты можешь по праву им гордиться.

– Второй мировой?

Он кивнул. По представлениям Доррит, в войне не могло быть ничего хорошего. Никаких поводов для улыбки.

Она немного приподнялась и, заглянув за спину деда, попробовала подсмотреть, чем он занимался, когда она вошла.

– Найн, на эти фотографии тебе не стоит смотреть, Дорритхен, – сказал он, положив руку ей на шею и отворачивая ее от стола. – Быть может, когда-нибудь, когда ты вырастешь… А детям нечего на них глазеть.

Она кивнула – и все же вытянула шею на несколько сантиметров. На этот раз дед ей не помешал.

Ее взгляд упал на длинную полосу, состоявшую из черно-белых кадров: на первом из них ссутулившегося мужчину тащили к ее дедушке, который на следующих снимках поднимал пистолет и стрелял в шею этому мужчине.

– Вы ведь с ним просто играли, дед, да? – очень осторожно спросила она.

Тот нежно взял ее за подбородок и повернул голову, заглянув ей прямо в глаза.

– Война – не игра, Доррит. Врагов приходится убивать, чтобы они не убили тебя первыми, – ты же понимаешь это, правда? Если б твой дедушка тогда не защищался до последнего, не сидеть бы нам сегодня здесь, верно?

Она медленно покачала головой и вновь потянулась к столешнице.

– И все вот эти люди хотели тебя убить?

Ее взгляд скользил по разноформатным фотографиям, о которых она не знала что и думать. Это были жуткие картины: люди, падавшие, как подкошенные, мужчины и женщины, висевшие на веревках, одного мужчину били по шее огромной дубиной. И на всех снимках ее дед неизменно стоял рядом.

– Да, хотели. Они были злобными и омерзительными тварями. Но тебе не стоит об этом беспокоиться, кисуня. Война давно окончена, а новой войны никогда не будет, это дедуля тебе обещает. Все закончилось тогда. Alles ist vorbei[1]1
  Всё в прошлом (нем.).


[Закрыть]. – Он повернулся к фотографиям, лежащим на столе, и еле заметно улыбнулся, словно смотреть на них доставляло ему удовольствие. Видимо, потому, что ему больше не надо бояться и защищаться от врагов, подумала она.

– Хорошо, дед.

Они почти одновременно услышали звук шагов, доносившийся из соседней комнаты, и успели отодвинуться от стола, прежде чем бабушка Доррит оказалась на пороге между стеллажами и вперилась в них взглядом.

– Что тут происходит? – грубо поинтересовалась она и схватила Доррит за руку, обругав обоих. – Доррит тут совершенно не место, Фрицль, разве мы не обсуждали это?

– Alles in Ordnung, Liebling[2]2
  Всё в порядке, дорогая (нем.).


[Закрыть]. Доррит только что зашла и уже собиралась уходить. Правда, малышка? – мягко обратился он к девочке, в то время как взгляд его стал холодным. «Молчи, если не хочешь скандала» – так она поняла этот взгляд, а потому кивнула и послушно подчинилась, когда бабушка потащила ее в кабинет.

В тот момент, когда они выходили из комнаты, Доррит обратила внимание на то, что плоскость стены вокруг дверного проема тоже не пустовала. По одну сторону двери висел большой красный флаг с крупным белым кругом по центру, основную площадь которого занимал черный крест причудливой формы. По другую сторону красовался цветной портрет дедушки – он стоял, высоко подняв голову и вытянув правую руку вверх под углом.

«Такое я точно никогда не забуду», – подумала девочка впервые в жизни.

* * *

– Не бери в голову то, что сказала бабушка, и уж тем более то, что ты видела в комнате деда! Обещаешь, Доррит? Это все вздор.

Мать просовывала руки Доррит в рукава пальто, опустившись перед ней на корточки.

– Сейчас пойдем домой и забудем об этом. Ладно, пуговка моя?

– Конечно, мама. Но почему вы так громко кричали в столовой? Папа поэтому ушел? И где он теперь? Дома?

Мать покачала головой и серьезно сказала:

– Нет, в последнее время мы с твоим папой не ладим, так что он сейчас в другом месте.

– А когда он вернется?

– Не знаю, вернется ли он вообще, Доррит. Но ты не печалься. Нам не нужен никакой папа, потому что твои бабушка с дедушкой смогут о нас позаботиться, ты же знаешь.

Мама улыбнулась и ласково потрепала ее по щекам. Изо рта у нее исходил резкий запах, напоминавший запах прозрачной жидкости, которую дедушка иногда наливал себе в крошечную рюмку.

– Послушай, Доррит. Ты милая и красивая. Гораздо прекраснее, умнее и способнее всех остальных маленьких девочек. Так неужели мы с тобой не проживем без папы?

Доррит попыталась кивнуть, но голова ей не подчинилась.

– А теперь давай-ка поскорее пойдем домой и включим телевизор – надо же нам посмотреть на прекрасные платья, которые дамы надели на свадьбу принца с китайской красавицей! Правда, Доррит?

– Значит, Александра станет принцессой, да?

– Конечно, как только они поженятся. А до тех пор она останется совершенно обычной девушкой, которой посчастливилось встретиться с настоящим принцем. И тебя, возможно, ждет та же участь, радость моя. Когда ты вырастешь, то станешь богатой и знаменитой, потому что ты куда красивее и прекраснее Александры. Ты получишь в этом мире все, что только пожелаешь. Только погляди на свои светлые локоны и тонкие черты лица – разве Александра может похвастаться такими достоинствами?

Доррит улыбнулась.

– А ты всегда будешь со мной, мама, правда? – Она любила растрогать свою маму, как сейчас.

– Ах, ну конечно, моя маленькая собственница. И я всё-всё для тебя сделаю!

Глава 1

Вторник, 26 апреля 2016 года

Лицо, как и всегда, хранило следы минувшей ночи. Кожа пересохла, темные круги под глазами стали гораздо заметнее, чем в момент отхода ко сну.

Дениса гримасничала перед зеркалом. Вот уже целый час она пыталась усовершенствовать свой внешний вид, но никак не могла добиться удовлетворительного результата.

– Ты выглядишь как шлюха и пахнешь как шлюха, – подражала она голосу своей бабки, выводя стрелки на глазах.

Шум из соседних комнат общежития возвещал о том, что прочие жильцы уже давно бодрствовали и что близится вечер. Это была привычная какофония звуков: звон бутылок, стук в соседские двери, чтобы разжиться куревом, вечное журчание воды в древнем туалете с душем, общем для обитателей этажа и упомянутом в договоре аренды в качестве исключительного достоинства данного жилья.

Мини-сообщество датчан-неудачников на одной из самых мрачных улиц Фредериксстадена готовилось встретить очередной вечер, не имея какого-либо четкого плана.

Покрутившись перед зеркалом, Дениса подошла вплотную к отражению и пригляделась к своему лицу.

– Ну-ка, зеркальце, скажи, кто на свете всех прекрасней? – пробормотала она со снисходительной улыбкой, погладив отражение кончиками пальцев. Затем вытянула губы, скользнула рукой вдоль бедра, потом выше к груди, слегка прикоснулась к шее и взъерошила волосы. Смахнула несколько налипших шерстинок ангоры, нанесла немного тонального крема на пару участков лица с недостаточно толстым слоем косметики и удовлетворенно отстранилась от зеркала. Выщипанные ровными дугами брови в сочетании с ресницами, обработанными специальным средством для роста, прекрасно дополняли образ, придавая взгляду дополнительную глубину и выгодно подчеркивая цвет глаз. С помощью этих нехитрых средств ей удалось создать вокруг своего образа надлежащий ореол недоступности.

В общем, она была готова к покорению мира.

– Меня зовут Дениса, – произнесла она, напрягая шейные мышцы. Более темный тембр голоса сложно было себе представить. – Дениса! – шепотом повторила она, медленно двигая губами, и опустила подбородок как можно ниже.

Это неизменно оказывало магический эффект. Возможно, кто-то мог бы истолковать подобную мимику как готовность подчиниться, но на самом деле все оказывалось с точностью до наоборот. Ведь именно под таким углом зрения женские ресницы и сверкающие зрачки эффектнее всего приковывали внимание находящегося напротив мужчины.

«Всё под полным контролем», – кивнула она сама себе, закручивая крышку тюбика с тональным кремом и запихивая арсенал косметики в зеркальный шкафчик.

Наскоро окинув взглядом крошечную комнату, Дениса констатировала, что впереди ее ожидает несколько часов неприятной работы – ей предстояло собрать раскиданную одежду, застелить постель, перемыть стаканы и выкинуть мусор и пустые бутылки.

«Проклятье», – пронеслось у нее в голове, пока она расправляла одеяло и взбивала подушку. Дениса думала о том, что справедливо в отношении любого из «сладких папочек»: как только они добиваются желаемого, им становится плевать на все.

Затем она села на край кровати и наскоро проверила содержимое дамской сумочки на наличие необходимых мелочей и атрибутов. Бодро кивнула – она готова к встрече с миром со всеми его соблазнами.

Некстати послышавшийся со стороны двери звук заставил ее обернуться. Клик-клак, клик-клак. Ненавистное прерывистое щелканье.

«Что-то рано ты заявилась», – успела подумать она, прежде чем дверь, отделявшая общий коридор от лестничной клетки, открылась.

На часах почти восемь – так зачем она притащилась? Время обеда давным-давно прошло.

Дениса посчитала секунды и раздраженно вскочила с кровати, когда к ней в комнату постучали.

– Доченька! – крикнула мать. – Открой мне, пожалуйста!

Взяв себя в руки, Дениса бесшумно выдохнула. Если долго не отвечать, мать уйдет.

– Дениса, я знаю, что ты там. Открывай-ка, мне надо сказать тебе кое-что важное.

Дениса уронила плечи.

– И что же? Может, ты принесла мне продукты? – крикнула она в ответ.

– Сегодня – нет… Эй, пойдем поедим внизу, Дениса? Только сегодня. Бабушка пришла!

Дениса подняла взгляд на потолок. Значит, ее бабка тоже стояла под дверью. От сознания этого факта у нее увлажнились подмышки, а пульс подскочил.

– А мне плевать на бабушку. Я ненавижу эту сучку.

– Ох, Дениса, не говори так… Может, все-таки впустишь меня на секунду? Мне очень нужно с тобой поговорить.

– Не сейчас. Оставь продукты под дверью, как обычно.

Мужчина с дряблой кожей, который занимал комнату чуть дальше по коридору, с утра пораньше успел выпить пива и теперь отчаянно причитал на тему своей неудавшейся жизни. Если не брать его в расчет, в коридоре разом смолкли все звуки. Дениса не удивилась бы, узнав, что все соседи навострили уши; но какое ей дело до них? Могли бы просто проигнорировать ее мамашу, как поступила она сама.

Дениса постаралась абстрагироваться от увещеваний матери и прислушалась к завываниям бледнокожего соседа. Все разведенные мужики в общежитии были невероятно убогими и не заслуживали ни малейшего внимания. Как вообще могли они надеяться на светлое будущее, имея такую внешность? Да они насквозь провоняли грязной одеждой и с головой потонули в алкоголе, пафосно лелея собственное одиночество. Как они могли опуститься до столь жалкого существования, идиоты безмозглые?

Дениса фыркнула. А сколько раз стояли такие типы у нее под дверью, стараясь соблазнить ее беседой и дешевым вином из «Альди», а во взгляде их читалась надежда на совершенно другие, более близкие отношения…

Упаси бог когда-нибудь связаться с мужчиной из общаги!

– Она принесла нам денег, Дениса, – мать продолжала настаивать на своем.

И тут Дениса навострила уши.

– Тебе надо непременно спуститься со мной, потому что, если ты этого не сделаешь, она ничего не даст нам на следующий месяц.

Перед следующей фразой возникла небольшая пауза.

– И тогда ведь нам совсем не на что будет жить, Дениса, а?! – в отчаянии воскликнула мать.

– А ты не можешь кричать погромче, чтобы уж и в соседнем здании все тебя услышали? – отозвалась Дениса.

– Дениса! – голос матери дрогнул. – Я предупреждаю тебя. Если бабушка не даст нам денег, тебе придется обратиться в социальную службу, потому что за этот месяц я не заплатила за твою комнату. Но, может, ты и так собиралась это сделать?

Дениса сделала глубокий вдох, подошла к зеркалу и в последний раз вытянула губы. Всего десять минут в обществе старой карги, и та наконец отвалит. Дениса не ждала от этой встречи ничего, кроме потока грязи и взаимных препирательств. Эта ведьма ни на секунду не оставит ее в покое. Она неустанно требует и требует, а чего Дениса не в силах была выполнить, так это многочисленных условий со стороны окружающих ее людей. Эти настоятельные требования лишь высасывали из нее все силы и энергию.

Они утомляли ее.

* * *

В квартире матери на первом этаже вполне ожидаемо пахло заменителем черепашьего мяса из банки. Изредка тут подавались слегка просроченные котлеты или рисовый пудинг в пластиковой «колбаске». Когда мать приглашала ее на обед, рассчитывать на антрекот не приходилось, вопреки многообещающим, хоть и немного потускневшим, серебряным подсвечникам с потрескивающими свечами.

И вот в этой бутафорской атмосфере уже поджидала ее во главе стола настоящая хищница, опустив уголки рта и нацелившись на добычу. Денису едва не сшиб с ног запах дешевого парфюма и пудры, до продажи которых не снизойдет ни один уважающий себя магазин.

Бабка разверзла блеклые, потрескавшиеся губы. Возможно, эта гримаса была призвана заменить улыбку, но Денису было не так просто провести. Она попыталась досчитать до десяти, но на этот раз успела дойти только до трех, прежде чем началась вербальная атака.

– А! Значит, маленькая принцесса все-таки соизволила спуститься и поздороваться!

Неприветливое и осуждающее выражение застыло на лице бабки после беглого взгляда на голый пупок Денисы.

– Уже при полной боевой раскраске… На тебя теперь каждый обратит внимание. А не то можно было бы говорить о катастрофе, верно, Доррит?

– Ты можешь больше меня так не называть?! Вот уже почти десять лет, как я сменила имя.

– Ну, раз уж ты так любезно попросила, конечно, могу. Обычно тебе не свойственна такая вежливость. Значит, считаешь, это имя подходит тебе больше… Дениса?! Есть в нем что-то французское. На ум приходят потаскухи, прогуливающиеся по бульварам. Так что соглашусь – это имя тебе больше к лицу. – Бабка скользнула взглядом по ее фигуре сверху донизу. – Что ж, по-моему, прекрасный на тебе камуфляж. Молодец, хорошо подготовилась к очередной охотничьей вылазке… – Старуха и не думала останавливаться.

Дениса отметила про себя, как мать пытается смягчить тон беседы, осторожно прикоснувшись к руке бабушки. Как будто это когда-нибудь действовало. Даже тут ее мать всегда являлась слабым звеном.

– И чем же ты теперь занимаешься, можно поинтересоваться? – продолжала бабушка. – Ты вроде собиралась пойти на какие-то новые курсы, может быть, на этот раз в роли преподавателя? – Она прищурилась. – Кажется, ты думала податься в мастера по раскрашиванию ногтей? Я уже не успеваю следить за всеми твоими любопытными занятиями, так что тебе придется мне помочь. Эй, а может, ты сейчас как раз бездельничаешь? Ну уж нет, разве можно такое предположить!

Дениса молчала. Сдерживалась, чтобы не ответить.

Бабушка приподняла брови.

– Ах, ну да, наверное, ты слишком крутая для того, чтобы работать, я угадала?

Зачем она все это спрашивает, если и так знает ответ? Зачем она сидит здесь с гримасой отвращения на лице и трясет своими жесткими седыми патлами? Так и хочется плюнуть ей в лицо. И что же удерживает Денису от этого действия?

– Дениса собиралась записаться на курсы, чтобы выучиться на коуча, – отважно встряла мать.

Тут произошла великая метаморфоза. Бабка широко раззявила пасть, так что даже разгладились морщины на ее лице, и в следующую секунду разразилась таким приступом хохота, изрыгаемого из самых глубин ее нутра, что Денисе стало не по себе.

– Вот, оказывается, о чем она раздумывает! Забавно представить себе, как Дениса учит других. Только чему, осмелюсь поинтересоваться? Неужто можно найти хоть одного человека на нашей бренной земле, кто захочет, чтобы его учила пигалица, которая сама умеет лишь наводить марафет? В таком случае наш мир попросту замер на месте.

– Мама… – попыталась остановить ее мать Денисы.

– Помолчи, Биргит, дай мне сказать. – Она вновь обратилась к Денисе: – Скажу прямо. Я не знаю ни одного настолько ленивого, бездарного и оторванного от реальности человека, как ты, Дениса. Ты ведь вообще ничего не умеешь, давай признаем это. Быть может, настала пора попытаться подыскать работу под стать твоим скудным компетенциям?

Бабка напрасно ожидала получить ответ. Она покачала головой. Дениса уже знала, к чему идет.

– Я не раз говорила это прежде и предупреждала тебя, Дениса. Возможно, ты считаешь, что сидеть вот так, свесив ножки, совершенно в порядке вещей? Это просто потрясающе. Но ты не настолько красива, моя милая, и, боюсь, уж точно не станешь красивее лет эдак через пять.

Дениса с шумом выдохнула. Еще пара минут, и она сбежит отсюда.

Бабка повернулась к своей дочери с таким же холодным презрением во взгляде.

– Ты и сама была такой же, Биргит. Всегда думала только о себе и палец о палец не ударила, чтобы чего-то добиться. Что бы ты делала без меня и отца? Если б мы всё за тебя не оплачивали, пока ты впустую тратила время, одержимая манией величия?

– Мама, я все-таки работала. – Мать произнесла эту фразу с жалобной интонацией. На протяжении долгих лет ее попытки возразить попросту растворялись в воздухе.

Бабка потрясла головой и вновь обратилась к Денисе:

– А ты! Ты не сможешь устроиться на работу даже туда, где надо просто аккуратно складывать шмотки; даже не рассчитывай на это.

Дениса развернулась на сто восемьдесят градусов и скрылась на кухне, ощущая за собой отголоски бабушкиной отравы.

Если б можно было изобразить в качестве диаграммы то, что творилось у нее внутри, здесь в равных пропорциях присутствовали бы закостенелая ненависть, чувство мести и сплошной поток образов из прежней жизни, искаженных бабкиным восприятием. Дениса вновь и вновь выслушивала эту клевету и всякий раз испытывала боль, что не могло ее не раздражать. Про то, из какой чудесной семьи вели свое происхождение они с матерью. Про золотые годы, когда дед содержал собственную обувную мастерскую в Рёдовре и неплохо зарабатывал.

Вздор! Разве женщины в этой семье не сидели всегда дома, предоставленные сами себе? Разве не находились они исключительно на попечении собственных мужей, не занимались целиком и полностью домашним хозяйством, не ухаживали за членами семьи и так далее?

Вот то-то и оно!

– Мама! – раздался крик из комнаты. – Не надо обращаться с ней так жестоко, она…

– Денисе двадцать семь лет, и она ничего не умеет, Биргит. НИЧЕГОШЕНЬКИ! – орала ведьма. – Как вы собираетесь жить, когда меня не станет, скажи мне? А ты подумай об этом, ибо можете не рассчитывать, что я оставлю вам сколь-нибудь приличное наследство. Вообще-то у меня есть свои собственные потребности.

И это тоже они с матерью уже слышали сто раз. Сейчас она начнет нападать на мать Денисы. Обзовет ее голодранкой, неудачницей, затем обвинит в том, что та наделила дочь всеми собственными плохими качествами.

Отвращение и ненависть отзывались у нее в районе диафрагмы физическим дискомфортом. Дениса терпеть не могла этот пронзительный голос, требования и обвинения. Она ненавидела собственную мать за слабость и за то, что та не смогла удержать рядом с собой мужчину, который позаботился бы о них. Ненавидела бабку за то, что она-то как раз это сумела.

И когда уже она наконец преставится?!

– Я сматываюсь, – холодно бросила Дениса, вернувшись в столовую.

– Неужели? Ну, тогда вы не получите вот это. – Бабка вытащила из сумки небольшую пачку купюр достоинством в тысячу крон и потрясла ею перед присутствующими.

– Дениса, подойди сюда и сядь, – попросила мать.

– Да-да, подойди и сядь, прежде чем отправишься торговать собой, – обрушилось на девушку очередное оскорбление. – Отведай дрянного угощения матушки, а потом отправишься веселиться с мужиками. Но берегись, Дениса, ибо на такую, как ты, никогда не западет нормальный парень! Шваль с искусственными волосами ненатурального оттенка, ненастоящая грудь, дешевые побрякушки и неестественный цвет лица… Неужели ты думаешь, что тебя не раскусят за одну секунду, милая моя? Или ты считаешь, что нормальный мужик не отличит элегантную женщину от дешевой потаскухи? Может, ты надеешься, что, стоит тебе лишь раскрыть свой красный, как почтовый ящик, рот, приличный человек не заметит, что ты ни черта не знаешь и не можешь поддержать разговор? Не заметит, что ты всего лишь ноль без палочки?