Текст книги "Флот вторжения"

Автор книги: Юрий Мещанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 43 страниц)

Глава 9

Москва! Прошлой зимой немецкие войска из пригородов русской столицы видели шпили Кремля. Ближе никому подойти не удалось, а затем в результате яростного сражения немцев и вовсе отбросили от Москвы. И вот теперь Генрих Егер свободно шел по улицам, на которые так и не удалось ступить вермахту. Шедший рядом с ним Георг Шульц вертел головой по сторонам, что делал каждый день по дороге в Кремль и обратно.

– С трудом верится, что Москва почти не пострадала. Мы бомбили ее, потом ящеры – а она стоит, – сказал Шульц.

– Это же большой город, – ответил Егер. – Он может перенести массу налетов, и это не будет особо бросаться в глаза. Большие города трудно разрушить, если только…

Голос майора дрогнул. Он уже видел снимки уничтоженного Берлина. Лучше бы их не видеть.

На них с Шульцем были мешковатые гражданские костюмы устаревшего фасона, сшитые из дешевой ткани. В Германии Егер постыдился бы напялить подобное одеяние. Однако здесь эта одежда помогала не выделяться из общей массы, чему он только радовался. В форме танковых войск он едва ли чувствовал бы себя в безопасности. Если на Украине танковые части кое-где встречали как освободителей, в Москве немцы оставались врагами даже после появления ящеров.

Шульц указал на плакат, приклеенный к кирпичной стене:

– Герр майор, можете прочитать, что там написано? Егер теперь знал русский лучше, чем прежде, но все же назвать свои знания хорошими не мог. Разбирая одну русскую букву за другой, он по слогам прочел надпись.

– Одно слово я понял: смерть, – сказал он. – А что значит второе, не знаю. Наверное, что-то связанное с нами.

– И что-то отвратительное. – согласился Шульц.

Плакат изображал маленькую девочки с косичками, которая мертвой лежала на полу Рядом валялась кукла. Кровавый след приковывал взгляд к сапогу уходящего солдата, на каблуке которого была изображена фашистская свастика.

До того как попасть в Москву Егер был убежден до корней волос, если бы не вторжение ящеров, вермахт непременно разбил бы в этом году Красную Армию. Теперь он сомневался, хотя и не высказывал этого вслух Дело было не в том, что Россия по своим размерам намного превосходила Германию: он и раньше знал об этом. Несмотря на упорное сопротивление советских войск, прежде Егер не верил, что русский народ столь же твердо сплочен вокруг Сталина, как немцы – вокруг Гитлера. Ныне он убедился в своей не правоте, и эта мысль тревожила его.

Его ботинки стучали по брусчатке Красной площади. Немцы планировали провести здесь Парад Победы, приуроченный по времени к годовщине большевистской революции. Парад не состоялся. То есть состоялся, но то был Парад Красной Армии. Часовые по-прежнему расхаживали взад-вперед вдоль кремлевской стены, чеканя шаг.

Егер и Шульц добрались до ворот, через которые вошли на территорию Кремля. Егер кивнул охранникам: эту группу он видел каждый третий день. Никто из русских не удостоил его ответным кивком. Они никогда этого не делали. Их командир в звании сержанта протянул руку.

– Документы! – сказал он по-русски.

Как обычно он тщательно рассмотрел предъявленные немцами документы, сверил фотографии. Егер не сомневался: если бы он однажды забыл документы, сержант не пропустил бы его, хотя и узнал. Русские не очень-то умели ломать рутинные порядки.

Однако у них с Шульцем все было в порядке. Сержант уже стал отходить в сторону, чтобы пропустить их, как за спиной послышались шаги. К пропускному пункту, пересекая Красную площадь, подходил кто-то еще. Егер обернулся, чтобы посмотреть на спешащего человека. Рот его широко раскрылся.

– Будь я проклят! – проговорил Шульц, подытоживая увиденное.

В отличие от танкистов, приближающийся человек был в немецкой форме, точнее – в форме СС. Каждый его шаг словно предупреждал: всякий, кто ему помешает, запомнит это надолго. Человек был высок, широкоплеч и, наверное, мог бы считаться обаятельным, если бы не шрам, глубоко прорезавший его левую щеку.

Егер ожидал, что этого молодца остановят, но русские охранники лишь заулыбались, словно встретили старого друга.

– Документы? – вопросительно произнес сержант.

– В гробу я видел твои документы и тебя тоже! – ответил эсэсовец низким раскатистым голосом. В его немецком чувствовался австрийский акцент.

Странно, но часовые улыбнулись и не стали настаивать на своем требовании. Возможно, у них были особые инструкции от начальства насчет этого офицера.

– Почему мы не попробовали ответить так же? – спросил восхищенный Шульц.

– У меня для этого яйца не те, – признался Егер. Услышав их голоса, эсэсовец развернулся и подошел к ним. При своих габаритах он легко держался на ногах.

– Значит, вы – немцы, – сказал он. – Мне так сразу подумалось, но с вашим тряпьем я не мог быть полностью в этом уверен, пока вы не раскрыли рты. Кто же вы, черт подери, такие?

– Майор Генрих Егер, Шестнадцатая танковая дивизия, – представился Егер. – А это – стрелок моего танка, фельдфебель Георг Шульц. А теперь, герр гауптштурмфюрер, мне бы хотелось тот же самый вопрос задать вам.

Ранг эсэсовца был равнозначен чину капитана, и при всей браваде этого парня Егер считался его начальником. Громко щелкнув каблуками, эсэсовец застыл в дурацкой позе навытяжку и фальцетом доложил:

– Гауптштурмфюрер СС Отто Скорцени просит вашего позволения отбыть, чтобы доложить о своем прибытии!

Егер хмыкнул. Шрам на щеке Скорцени лишил левый уголок его рта нормальной подвижности, отчего улыбка походила на гримасу.

– Что вы здесь делаете, особенно в таком наряде? – спросил у него Егер. – Вам повезло, что иваны не добрались до вашего носа и ушей.

– Чепуха! – фыркнул Скорцени. – Русские знают лишь две вещи: как быть хозяевами и как быть рабами. Если вы убедите их, что вы хозяин, разве им останется иной выход, кроме подчинения?

– Если… – пробормотал Шульц, но так, чтобы эсэсовец не слышал.

– Вы, однако, не сказали, почему находитесь здесь, – настаивал Егер.

– Я действую согласно приказам из… – Скорцени замешкался. Егер предположил, что тот хотел сказать: из Берлина. – …приказам вышестоящего начальства, – нашелся эсэсовец. – Можете ли вы сказать то же самое?

Он во все глаза глядел на русский костюм Егера.

Стоявший позади Егера Шульц сердито переминался с ноги на ногу. «Интересно, – подумал Егер, – видел ли этот выскочка гауптштурмфюрер боевые действия, оставившие пыль на его сияющих сапогах?» Но вопрос разрешился сам собой: между второй и третьей пуговицами на мундире Скорцени Егер увидел нашивку за ранение. Прекрасно: значит, этот парень понюхал пороху. А встречный вопрос Скорцени заставил подумать о том, что сказало бы его собственное начальство по поводу сотрудничества Егера с Красной Армией.

Егер вкратце рассказал, каким образом очутился в Москве. Возможно, Скорцени и участвовал в сражениях, но может ли он похвастаться тем, что подбил танк ящеров? Не многие могли этим похвалиться, а из тех, кто сумел потрепать пришельцев, в живых осталось еще меньше.

Когда Егер закончил, эсэсовец кивнул. Теперь его бравада поуменьшилась.

– Значит, можно сказать, майор, что мы с вами оба находимся в Москве по одной и той же причине, с официального ведома или без такового. Мы оба заинтересованы в том, чтобы научить Иванов, как стать более грозными врагами для ящеров.

– Да, – согласился Егер.

Равно как советские власти больше не обращались с немцами, захваченными на советской территории, как с военнопленными (или того хуже), так и уцелевшая часть правительства рейха решила сделать все возможное, чтобы поддержать боеспособность русских.

Трое немцев вместе зашагали к Кремлю. Сердце Советской России по-прежнему находилось в замаскированном состоянии, которое приобрело с начала войны с немцами. Выпуклые луковицы церковных куполов – архитектура, воспринимаемая глазами Егера как восточная и чуждая, – скрывали свое золото под шатровой краской. Стены были размалеваны полосами черного, оранжевого, желтого и коричневого цветов, что делало их похожими на шкуру прокаженного жирафа. Такой камуфляж должен был сбивать с толку вражескую авиацию. Но подобные ухищрения не сумели уберечь Кремль от повреждений. Привычные ко всему широкоплечие, нелепо одетые женщины в платках разбирали кирпичи и обломки деревянных балок, оставшиеся после недавнего налета. В воздухе еще сохранялось тошнотворно-сладкое зловоние позавчерашнего дня, когда случилась бомбардировка.

Скорцени что-то проворчал и приложил руку к правой части живота. Егер думал, что эсэсовец испытает такие же чувства, как и он сам, пока не увидел, что лицо Скорцени действительно перекошено от боли.

– Что такое? – спросил Егер.

– Желчный пузырь, – ответил гауптштурмфюрер. – Где-то в начале года я успел поваляться в госпитале. Но врачи сказали, что это не смертельно, а лежать на боку – от скуки сдохнешь. Поэтому я здесь и занимаюсь делом. Тоже хорошее лекарство.

– На каком фронте вы воевали, герр гауптштурмфюрер? – спросил Георг Шульц.

– На Восточном, где же еще? – ответил Скорцени.

Шульц кивнул и больше ничего не сказал. Егер мог догадаться, о чем думает его товарищ. Немало людей, воевавших на Восточном фронте, падали на колени и благодарили Бога за болезнь, которая обеспечивала им возвращение в Германию, к безопасной жизни. Судя по тому как Скорцени говорил обо всем этом, он, скорее, предпочел бы остаться и воевать дальше. И слова его звучали не как пустая бравада.

Несмотря на воздушные атаки ящеров, жизнь в Кремле бурлила. На фоке разрушенных участков суета военных и чиновников напоминала Егеру копошение муравьев в муравейнике, у которого срезана верхушка.

Егера нисколько не удивило, что Скорцени направляется к той же двери, что и они с Шульцем: естественно, этот эсэсовец тоже встречался с офицерами из Народного комиссариата обороны. Вход в само здание Кремля, как и вход на прилегающую территорию, тоже охранялся. Лейтенант, возглавляющий наряд охраны, молча протянул руку. Егер и Шульц молча отдали ему свои документы. Так же молча лейтенант просмотрел их и вернул. Скорцени шел за ними. С внутренней стороны, у самого входа, стояли двое русских подполковников. Немцам не разрешали передвигаться внутри святая святых Красной Армии без сопровождающих.

У одного из русских офицеров знаки различия на петлицах имели черный цвет танковых войск.

– Доброе утро, майор Егер и фельдфебель Шульц! – сказал он на прекрасном немецком языке.

– Доброе утро, подполковник Краминов! – ответил Егер, вежливо кивнув.

Виктора Краминова приставили к ним с Шульпем с момента их прибытия в Москву. Очень вероятно, что год назад они воевали друг против друга, ибо до своего перевода в штаб Краминов находился в составе армии маршала Буденного, действовавшей на юге. У подполковника были глаза мудрого старца и по-детски невинное лицо. Его познания касательно танков оказались больше, чем мог ожидать Егер, судя по собственному опыту сражений с русскими.

Второго подполковника Егер. прежде не видел.

– Судя по цвету петлиц, он из НКВД, – прошептал Егер товарищу.

Шульц вздрогнул. Егер не упрекал его за это. Равно как никто из русских солдат не хотел столкнуться с людьми из гестапо, так и немцы, естественно, нервничали при виде офицера Народного комиссариата внутренних дел. Если бы год назад Егер столкнулся с человеком из НКВД, он застрелил бы его на месте. Немецкие приказы, игнорируя правила ведения войны, предписывали не брать в плен ни кого-либо из тайной полиции русских, ни их политруков.

Бросив короткий взгляд на двух немцев в штатском, подполковник НКВД оставил их без внимания: он поджидал Отто Скорцени.

– Рад приветствовать вас, герр гауптштурмфюрер, – сказал он.

Этот подполковник говорил по-немецки даже лучше, чем Краминов. Он выговаривал слова до отвращения правильно» как это делала половина учителей в гимназии, где в незапамятные времена учился Егер.

– Привет, Борис, старый ты мой, тощий, сморщенный придурок! – прогремел в ответ Скорцени.

Егер ждал, что сейчас задрожат и упадут небеса. Но подполковник НКВД, который действительно был старым, тощим и сморщенным, ограничился лишь сдержанным кивком, из чего Егер заключил, что он уже давно работает со Скорцени и решил сделать скидку на экстравагантность последнего.

Подполковник Борис повернулся к подполковнику Краминову.

– Наверное, все мы поработаем сегодня вместе, – сказал он. – До вашего прихода, господа, мы тут беседовали с Виктором Данииловичем, и я обнаружил, что, возможно, мы сможем внести свои вклад в одну операцию, которая принесет пользу обоим нашим народам.

– Я совершенно согласен с подполковником Лидовым, – сказал Краминов.

– Сотрудничество поможет и Советскому Союзу, и Германии в борьбе против ящеров.

– Вы имеете в виду, что вам нужна немецкая помощь в каком-то деле, которое, как вам кажется, вы не в состоянии провернуть сами? – сказал Скорцени. – Тогда зачем мы понадобились вам для операции, которая, как я предполагаю, будет проходить на советской территории? – Взгляд его глаз неожиданно сделался острым:

– Постойте! Не та ли это территория, которую мы отвоевали у вас в прошлом году, а?

– Вполне возможно, – ответил Лидов.

Уклончивый ответ убедил Егера, что Скорцени прав. Мысленно он отметил: этот эсэсовец отнюдь не глуп. Подполковник Краминов тоже понял, что лицемерить дальше – бесполезно. Он вздохнул, как будто с сожалением:

– Пойдемте.

В сопровождении русских офицеров немцы двинулись по длинным, с высокими потолками, кремлевским коридорам. Встречавшиеся им русские солдаты отрывались от своих дел, чтобы поглазеть на Скорцени в форме СС, но никто не произнес ни слова. Наверное они понимали, что за несколько прошедших месяцев мир стал очень странным.

Кабинет, куда вошли Егер и Шульц, был другим, не тем, где их обычно принимал Краминов. Тем не менее, как и в кабинете Краминова, в этом помещении было на удивление много света и воздуха. Из широкого окна открывался вид на сады, расположенные на территории Кремля. Егер почему-то ожидал увидеть в сердце Советской России сырые и мрачные помещения. Узрев совсем противоположное, он сразу же понял нелепость своих мыслей. Даже коммунистам для работы нужен свет.

Подполковник Лидов указал на самовар.

– Чаю, товарищи? – спросил он.

Последнее слово он произнес по-русски. Егер нахмурился: Краминов не называл их с Шульцем «товарищами», будто своих сослуживцев. Но Краминов был танкист, боевой офицер, а не сотрудник НКВД. Дома Егер пил кофе с большим количеством сливок Однако он уже давно не дома. Егер кивнул.

Лидов всем налил чаю. Дома у Егера не было и привычки пить чай из стакана. Но на фронте ему это довелось: из чужих самоваров в степных городках и колхозах, опустошенных вермахтом. Заваренный Лидовым чай был лучше, чем Егер пил в тех местах.

Подполковник НКВД поставил свой стакан на стол.

– Перейдем к делу, – сказал он.

Егер подался вперед и приготовился внимательно слушать. Георг Шульц остался сидеть там, где сидел. Скорцени развалился на стуле и выглядел скучающим. Если это и раздражало Лидова, тот не подавал виду.

– К делу – повторил Лидов. – Как предположил гауптштурмфюрер, намечаемая операция будет иметь место на территории, где фашистские захватчики хозяйничали до появления инопланетных империалистических агрессоров, широко известных как ящеры.

«Неужели Лидов всегда изъясняется так?» – подумал Егер. Скорцени зевнул и спросил:

– Полагаю, под фашистскими захватчиками вы имеете в виду нас, немцев?

– В голосе его ощущалась такая же скука, как и в облике.

– Да, вас, а также ваших лакеев и прихвостней.

Возможно, Лидсе действительно всегда так говорит. Тек не менее такой человек не отступит ни на сантиметр, хотя Скорцени мог переломить его через колено, словно валку

– Вкратце ситуация такова: на означенной территории вместе с отрядами доблестных советских партизан находятся остатки немецких войск. Отсюда зримая выгода совместной советско-германской операция.

– Где находится означенная территория? – спросил Егер.

– Вот, – сказал Лидов. – Если желаете, взгляните на карту.

Он встал и указал на одну из карт, прикрепленных к стене. Надписи на карте были, разумеется, русскими, но Егер все равно узнал Украину. Красными флажками были отмечены советские позиции, синими – уцелевшие немецкие части, а желтыми – ящеры. К неудовольствию Егера, желтых пятен было больше.

– На означенной территории нас особенно заботит район к северу и западу от Киева, вблизи города Комарнн. Некоторое время назад в результате боевых действий против ящеров немцам удалось огнем тяжелой артиллерии уничтожить здесь два больших корабля нашего общего врага.

Эти слова заставили Георга Шульца выпрямиться, Егера – тоже: они слышали об этом впервые. Скорцени сказал:

– Ну и что? Несомненно, это замечательный поступок, но почему он должен нас волновать?

– На месте катастрофы одного из кораблей и вокруг этого места ящеры, как можно видеть, предпринимают лишь обычные меры по спасению уцелевшего – имущества. Но в отношении второго корабля их действия существенно отличаются.

– Тогда расскажите нам а втором корабле, – настойчиво вопросил Егер.

– Именно это я и собираюсь сделать, майор, – кивнул сотрудник НКВД. – У нас ест» сообщения очевидцев, что там ящеры ведут себя тая, словно имеют дело с ядовитым газом, хотя, как кажется, никакого газа там не обнаружено. Фактически они работают не только в масках, но и в массивных защитных костюмах, целиком закрывающих тело. Полагаю, вы понимаете значимость данного обстоятельства?

– Да, – рассеянно ответил Егер.

За исключением шлемов и иногда панциря для тела, ящеры обходились без одежды. Если у них возникла необходимость столь основательно защищаться от чего бы то ни было, это говорило о крайне серьезной ситуации.

– Вы говорите, это не газ? – вступил в разговор Скорцени.

– Нет, явно не газ, – ответил Лидов. – Раньше ящеров не беспокоили ни ветер, ни иные проблемы подобного рода. Складывается ощущение, что ящеры заняты поисками обломков какого-то металла. После взрыва их корабля эти осколки разлетелись во большой площади. Найденные куски они грузят в свои машины. Судя по колеям, которые те оставляют на земле, это очень тяжелые для своих размеров машины.

– Бронированные? – спросил Егер.

– Возможно, – сказал Лидов. – А может, свинцовые. Егер задумался над этими словами. Свинец годится для водопроводных труб, но в качестве прикрытия? Единственным местом, где Егер видел применение свинца в качестве защитного материала, был рентгеновский кабинет. После ранения Егеру делали снимки, и рентгенолог, прежде чем включить установку, надел на себя защитный свинцовый плащ. Неожиданно для себя Егер нашел связь: внутри этих самых кремлевских стен он слышал, что оружие, уничтожившее Берлин, имело принцип действия, похожий на рентгеновские лучи. Конечно, не будучи физиком, он не слишком разбирался в подобных вещах.

– Имеют ли эти поиски отношение к тем ужасным бомбам, которыми обладают ящеры? – спросил Егер.

Темные глаза Скорцени расширились. А глаза Лилова, немного раскосые, как у татарина, стали еще уже. Голосом, в котором отчетливо слышался страх, он сказал:

– Если бы вы, майор Егер, были одним из наших, сомневаюсь, чтобы вам долго удалось остаться в живых. Вы слишком открыто говорите о своих мыслях.

Георг Шульц привстал со стула:

– Следи за своими словами, ты, чертов большевик! Егер положил руку на плечо стрелка и заставил сесть.

– Не забывай, где мы находимся, – сухо сказал он.

– Это великолепное предложение, фельдфебель Шульц, – согласился сотрудник НКВД. – Ваша лояльность похвальна, но здесь она выглядит глупо.

– Он вновь повернулся к Егеру:

– Вы, майор, возможно, слишком умны – на свою же голову.

– И не только, – вступился за Егера Отго Скорцени. – То, что мы находимся здесь, подполковник Лидов, и даже то, что вы столь много рассказали об этом щекотливом деле, доказывает, что вы нуждаетесь в немецкой помощи, как бы ни отнекивались. Так вот, вы получите ее только в том случае, если с находящимся здесь майором Егором ничего не случится. Мы ведь нужны вам, правда?

При других обстоятельствах его улыбка была бы ласковой. Сейчас она воспринималась как издевка.

Лидов со злостью посмотрел на него. Подполковник Краминов, который до сих пор не вмешивался в разговор, сказал:

– Вы правы, герр гауптштурмфюрер, положение незавидное. На этой территории есть лишь русские партизаны и нет регулярных частей Красной Армии, поскольку вы, немцы, прошлой осенью выбили их оттуда. И хотя партизаны достаточно смелы, у них нет тяжелого вооружения, необходимого для нападения на караван машин ящеров. Правда, в тех местах остаются разрозненные части вермахта…

– Они ненамного превосходят силы партизан, – перебил Лидов. – Но немцы действительно имеют больше оружия, чем наши славные и героические партизаны.

Судя по выражению его лица, эта правда была для Лидова горькой.

– Потому мы и предлагаем совместную операцию, – сказал Краминов. – Вы трое будете служить в качестве наших связных с теми немецкими частями, которые находятся к северу от Киева. В случае успешной атаки на караван оба наши правительства получат равную долю трофеев. Вы согласны?

– А как мы узнаем, что вы не заберете себе все? – спросил Шульц.

– Это вы, фашистские агрессоры, вероломно нарушили договор о ненападении, который великий Сталин щедро преподнес Гитлеру, – огрызнулся Лидов. – И это мы должны вздрагивать при мысли о доверии к вам.

– Если бы мы не напали на вас, вы бы напали на нас, – сердито проговорил Шульц.

– Товарищи! – вмешался подполковник Краминов. – Коли мы намерены работать вместе, то должны сдерживать эмоции. Если же мы вцепимся друг Другу в глотку, от этого выиграют только ящеры.

– Он прав, Георг, – сказал Егер. – Если мы начнем спорить, то ничего не достигнем.

Егер не забыл собственное неприятие, презрение едва ли не ко всему, что видел в Советском Союзе, но храбрость русских на поле боя отрицать не мог.

– В настоящий момент давайте оставим идеологию в стороне.

– Можете ли вы организовать мне телеграфную связь с Германией? – спросил Отто Скорцени. – Прежде чем приступать к осуществлению этих планов, я должен получить на то полномочия.

– При условии, что последний налет ящеров не повредил линию, могу, – сказал Лидов. – Могу также разрешить вам воспользоваться радиосвязью на частоте, согласованной с вашим правительством. Но вы должны выражать все, что считаете нужным сказать, в завуалированной форме, чтобы не допустить преследования со стороны ящеров, если они перехватят передачу. А они почти наверняка ее перехватят.

– Тогда сперва телеграф, – сказал Скорцени. – Если не получится, то радио. Эта миссия представляется мне весьма стоящей. Остальные заботы могут подождать.

Скорцени внимательно посмотрел на подполковника НКВД, словно видел его в прицел танковой пушки. Лидов бросил на ненца ответный хмурый взгляд. Оба без слов поняли, что, хотя личные счеты могут подождать, ничего не забыто.

***

Лю Хань обнаженной сидела на яркой подстилке в комнате, находящейся в огромном самолете, который почему-то никогда не падал с небес. Она подтянула ноги к подбородку, обхватив голени руками, голову наклонила вниз и уперла в колени. Закрыв глаза, Лю могла вообразить, что вся Вселенная вокруг нее исчезла.

Ее представление о мире не включало в себя такого понятия, как подопытное животное, но именно таким животным она стала. Маленькие чешуйчатые дьяволы, которые держали ее здесь, хотели узнать как можно больше об отношениях полов среди людей и использовали Лю в своих экспериментах. Их совершенно не волновало, что она думает об этом процессе.

Дверь в камеру широко распахнулась. Прежде чем пожелать умереть, Лю Хань подняла глаза. Внутрь вошли двое ящеров. Между ними стоял мужчина, даже не китаец, а какой-то иностранный дьявол. На мужчине было не больше одежды, чем на ней самой.

– Следующий здесь, – прошипел по-китайски один из чешуйчатых дьяволов.

Лю Хань вновь наклонила голову, отказавшись отвечать. «Следующий, – подумала она. – Когда же они наконец убедятся в том, что я подхожу для половых членов всех мужчин, которых сюда приводят? Этот будет… пятый? Или шестой?» Она не могла вспомнить. Возможно, через какое-то время это станет не важно. Сколько еще будет продолжаться осквернение ее тела?

Лю Хань пыталась вновь обрести чувство силы, чувство принадлежности самой себе – то чувство, которое она ненадолго испытала, когда Юи Минь был беспомощным и испуганным. Тогда, пусть хоть на короткое время, ее собственная воля что-то значила. До этого ее сковывали обычаи деревни и народа, затем – устрашающее могущество ящеров. И только мгновение она была почти свободной.

– Вы двое показать, что вы делать, тогда вы есть. Не показать – нет пища, – сказал дьявол.

Лю Хань понимала, о чем вдет речь. После первых двух мужчин она попыталась уморить себя голодом, но тело отказалось ей подчиниться. Желудок кричал громче, чем дух. В конце концов Лю, чтобы есть, стала выполнять то, что от нее требовали.

Другой ящер заговорил с иностранным дьяволом на языке, не похожем ни на китайский, ни на язык ящеров. Лю Хань все равно пыталась понять хоть что-нибудь. Затем чешуйчатые дьяволы вышли из камеры. Она понимала, что они делают снимки, но это немножко не то, чем когда они присутствуют в комнате. Здесь у Лю Хань еще сохранялись различия.

Она неохотно взглянула на иностранного дьявола. Он был очень волосатым и имел густую бороду, которая доходила ему чуть ли не до глаз. Нос его больше напоминал клюв ястреба, чем нос нормального человека. Кожа по цвету не особо отличалась от ее собственной.

По крайней мере, он не набросился на нее, как сделал один мужчина, едва за ним закрылась дверь. Этот стоял спокойно, разглядывая ее и позволяя ей смотреть на него. Вздохнув, Лю Хань растянулась на подстилке.

– Начинай, давай побыстрее сделаем это, – сказала она по-китайски.

Изможденный голос Лю Хань был полон бесконечной горечи.

Мужчина опустился рядом с ней. Лю Хань старалась не съеживаться. Он что-то сказал на своем языке. Она покачала головой. Тогда он произнес какие-то слова, которые прозвучали по-другому, но Лю Хань не поняла и их. Она ждала, что теперь он полезет на нее, но вместо этого он зашипел и издал какие-то глухие звуки, в которых Лю Хань вскоре узнала слова языка ящеров.

– Имя… – Мужчина окончил фразу кашлем, означавшим, что в ней содержится вопрос.

Глаза Лю Хань наполнились слезами/Никто из тех, кто побывал здесь до него, даже не удосужился спросить у нее имя.

– Имя – Лю Хань, – садясь, ответила она. Ей пришлось повторить это несколько раз: ударения, которые каждый из них ставил в словах ящеров, затрудняли понимание. Назвав свое имя, Лю Хань вдруг осознала, что и ей следует отнестись к этому мужчине как к человеку.

– Твое имя? – спросила Лю Хань. Он показал на свою волосатую грудь:

– Бобби Фьоре. – Затем повернулся к двери, за которой скрылись маленькие чешуйчатые дьяволы, и назвал их так, как они себя называли:

– Раса. После этого мужчина проделал множество удивительных жестов, большинство которых Лю Хань никогда прежде не видела, но которые явно были далеки от одобрительных. Либо он не знал, что сейчас делаются снимки, либо ему было плевать. Некоторые из его выходок были крайне забавными, почти как у бродячего балаганного клоуна, и Лю Хань неожиданно обнаружила, что впервые за долгое время улыбается.

– Раса плохо, – сказала она, когда представление кончилось, и кашлянула, но по-иному, что придавало усиление ее словам.

Не отвечая, он просто повторил этот выразительный кашель. Лю Хань никогда не слышала, чтобы маленькие чешуйчатые дьяволы так делали, но она прекрасно поняла мужчину.

Но, как ни презирали своих тюремщиков, все равно они пленники. Если хочешь есть, делай то, что требуют чешуйчатые дьяволы. Лю Хань до сих пор не понимала, почему ящеры считают важным доказать, что у женщин не бывает течки и мужчины могут совокупляться с женщинами в любое время. Но ящеры продолжали это изучать. Лю Хань снова легла. Может, на сей раз все окажется не настолько плохо.

Что касается любовных навыков, то Юи Минь был втрое лучшим любовником, чем оказался иностранный дьявол с непроизносимым вторым именем. Но, будучи достаточно неуклюжим, этот мужчина обращался с ней так, словно это была их первая брачная ночь. Лю Хань не ощущала себя удобной для пользования вещью. Она не представляла, что в иностранных дьяволах столько доброты: среди китайских мужчин это встречалось редко. Доброты Лю Хань не видела с тех пор, как при нападении японцев на их деревню погиб ее муж.

В знак благодарности Лю Хань изо всех сил постаралась ответить на ласки нового партнера. Однако она была слишком утомлена: ее тело не отзывалось. И все же, когда он закрыл глаза и застонал, Лю Хань потянулась и коснулась его щеки. Борода была почти такая же жесткая, как кисть из свиной щетины. «Интересно, она у него чешется?» – подумала Лю Хань.

Мужчина соскользнул с Лю Хань и встал на колени. Она вытянула руку, прикрыв пушок внизу живота. Глупо – ведь он только что в ней был.

Мужчина стал настолько потешно изображать, как он курит сигарету, что Лю Хань непроизвольно улыбнулась. Мужчина поднял густые брови, сделал еще одну воображаемую затяжку, затем показал, как тушит сигарету себе о грудь.

Он в самом деле убедил Лю Хань, что у него между пальцев действительно зажата сигарета, и она даже воскликнула по-китайски:

– Не обожгись!

Эти слова заставили ее засмеяться. Лю Хань попробовала подыскать слова на языке ящеров; единственным, что они оба поняли, было:

– Ты не плохой.

– Ты, Лю Хань… – он настолько странно произнес ее имя, что она не сразу поняла, – ты тоже неплохая.

Лю Хань отвернулась. Она не понимала, что плачет, пока первые крупные слезы не покатились у нее по щекам. Лю Хань обнаружила, что не в силах остановиться. Она всхлипывала и рыдала по всему, что потеряла, и из-за того, что вынесла. По своему мужу и деревне, по привычному миру. От перенесенного ею насилия. Лю никогда не представляла, что у нее внутри накопилось столько слез.

Вскоре она ощутила у себя на плече руку Бобби Фьоре.

– Эй! – сказал он. – Эй!

Лю Хань не знала, что означает это слово на его языке. Она не знала, означает ли оно хоть что-нибудь или то был просто звук. Зато она знала, что в его голосе звучит сочувствие и что этот мужчина единственный, кто отнесся к ней по-человечески с момента начала всего этого кошмара. Она согнулась и прижалась к нему.

Он ничего не сделал, только позволил ей себя обнять. Дважды провел по волосам Лю Ханъ и еще несколько раз сказал: «Эй!» Лю Хань едва заметила это – настолько она была поглощена своим горем.