Текст книги "Сольник"

Автор книги: Юрий Шевчук

Юрий Шевчук
Сольник

Эту книгу я посвящаю маме, Эле, Рашиту

Альбом стихов

Поэт российского рока

…Шевчук много лет отмахивается: «Да какой я поэт!» (в отличие, заметим, от попсы, охотно именующей себя и поэтами, и композиторами), подписывается музыкантом. Он не страдает ни манией величия, ни комплексом неполноценности. От первой его страхует постоянно работающее самосознание (как раз отличающее настоящих поэтов), от второго – полные залы на всех концертах в любом уголке страны (а ездит он постоянно).

Конечно, многое из того, что вошло в альбом стихов, – песни. Но и на бумаге, без музыки, они, что замечательно, – существуют! Даже – живут. Ни высокий градус не снижается, ни характерная шевчуковская интонация не улетучивается, как часто случается с текстами песен, оторванными от мелодий, – даже у знаменитых бардов.

Но и самым ревностным почитателям Шевчука известно по концертам и записям далеко не все, что вошло в «Сольник». В этой книге есть нигде не публиковавшиеся стихи, изначально не предназначенные для пения. И после ее выхода в свет Шевчуку уже будет трудно отвертеться: если пишете лирические стихи, то – как вас теперь называть?.. Вот именно, Юрий Юлианович.

А разве мог не поэт написать такие, например, строчки:

 
Там, где тьма стоит у света,
           где небритые умы…
 

Или:

 
Гражданин начальник скачет
Документом на ветру…
 

Или:

 
На стальных облаках косит прошлое
           ревностный Бог,
Подрезая людей, чтоб они продолжали расти…
 

А это уже целая философия, образ, как и положено настоящему образу, неисчерпаемый…

Мы знаем – перед вами первая полноценная книга поэта российского рока Юрия Шевчука, которую мы радостно издаем.

[новая газета]

трек 1

питер, прогулка

 
Питер,
На мне привычные к ходьбе ноги
И старый свитер.
Питер,
Мое тело вырвалось из берлоги,
Сползло с дивана,
Послушать, как решетка Летнего сада
Звенит на ветру.
Питер,
Даже цари здесь когда-то вставали рано,
Бродить во главе парада.
Питер,
Мне надоело бестолковье телеэкрана —
Ленинград, мать его, точка. ру
Питер,
Здесь уже с утра наступает вечер.
Карамельные купола Спаса,
Расцветки моего матраца
Отражают
Милые сердцу уютные представления о рае,
Но мне умирать нечем.
Не мы, Питер нас выбирает,
Остальные живут в другом граде,
Бродят
В многоэтажном, тысячеглазом стаде,
С застрявшими в почках обломками Петрова камня.
Я когда-то там был и помню,
Как балансировать между парфюмом и вонью,
Но не верю уже весам я.
 
 
Питер,
Марсово поле,
Ленэнерго, белые сны без соли.
Питер,
Блокадник-кондитер,
Сыплющий черствые дольки счастья
В голодные рты.
У Вечного огня – тени,
Греют замерзшие руки.
Всклокоченные и непокорные бомжи,
Отражая звуки,
Становятся на колени
И вспарывают животы.
 
 
Банзай, Питер!
На постаменте Юпитер.
Суворов – слеза ребенка,
Приваренная к мечу.
Детские игры стали
Совокуплением крови и стали.
Верным слугам Империи
Даже Родина по плечу!
«Музыка весьма пользительна,
Особливо барабан,
помогает ходить строем».
На марше и под конвоем
Приподнимает дух
Этот подъемный кран.
 
 
Питер,
Вязь монархических литер,
Еще продолжает быть.
Sine me de me, без меня обо мне, битте,
Стоит ли говорить?
 
 
Питер,
Старый больной репетитор
Утюжит дурные и буйные, недоразвитые мозги,
Что через несколько лет прекращают мочиться в подъездах
И выступают на писательских съездах,
Посланцы степей и туманов
Азиаты суровой зги.
 
 
Питер,
Нева с пепельными лоскутьями льда,
Который ворохом старых писем
Стынет в темных взглядах прохожих.
Близость суровой смерти и ледяная вода
Делают нас моложе.
Я на Троицком мосту – всегда расту.
Питер —
Собаки, вороны, храмы.
Проходняки от БГ до Ламы.
На рекламном щите с кокотством,
Какая-то юная дева,
С бананами и утюгами.
Буржуазная королева
Констатирует наше с тобой физическое уродство.
 
 
Питер,
А где-то цветут заморские страны.
Обдолбанные афроамериканцы,
В объятиях нирваны,
На Hollywood avenue
Требуют только одно – увеличенное меню.
А мы там всегда засранцы,
Мы печальное этих стран отражение,
Мы – гамлетовская тень, вытекающая из раны,
Мы – поражение любой европейской идеи,
Выползешь на Бродвей, и мысль в башке:
«Иде я?!»
Мы слыхали про политкорректность,
Но то, что дозволено Юпитеру,
Не разрешено быку.
Олухи уплотнительных застроек
В бетонном соку
С упоением вытирают ноги
О ржавый фасад города —
Растреллиевское ку-ка-ре-ку.
 
 
Питер —
Конец природы,
Всплески крутой свободы,
Выкидыши и роды,
Горький в чаду машин.
Век на плечах.
Соцреализм – чугунный, пустой кувшин,
Соцреализм – пепел в надгробных речах,
Картины типа «Большая уха на Селигере»,
Пьесы типа «Сталевары» —
Пылятся на площадях эти антикварные пионеры
Революционного перегара.
 
 
Питер,
Не пересыхающий мой литр.
Выпивать здесь всегда красиво.
Романтизм, ар-деко, барокко.
Прет классическая перспектива
Альтернативой подпольного рока.
Пили Герцен и Достоевский,
Исторический овердрайв,
Как Распутин блевал на Невский,
Голося: «Rock’n Roll is live!».
 
 
Питер,
Проясняет случайность твоего существования.
Питер – экзистенциальная и метафизическая свобода.
А если проще – никому ты здесь на хрен не нужен,
Не вписывается твоя гармонь
В его симфоническую партитуру.
Этот конь,
В пространстве, изнасилованном архитектурой,
Поедает тебя на ужин.
И поэтому здесь уже не существует народа
В понимании объема нации.
Здесь каждый, если хотите, инопланетного рода.
Пассионарят лишь скинхеды-наци, и
На каждое их «бля» —
Одиночество твоего «я».
 
 
Питер, Питер,
Я устал,
Я устал,
Я устал от плевел отделять зерно,
Я устал от гнилой контркультуры,
От попсовой своей натуры,
От «Тойот», «Жигулей» и «Рено»,
Я устал
На-гора выдавать говно,
Я устал наблюдать в метели
Эротизм Петропавловской щели.
Я устал жить во тьме, в бреду.
Вечно в очереди, нулем в ряду.
И хоть мучит меня бессилье,
Я не с «Единой Россией».
Я пространство люблю не хором,
Интонирую частным взором.
Ведь ты тоже индивидуалист, Питер,
И мы кладем на них всех с прибором.
 

когда един, когда ты – единочество…

 
Когда един,
Когда ты – единочество стреляющих теней,
В лесу застывшем, среди камней и льдин.
Когда луна ползет по коже обмороженных берез,
По горло в спящем мире.
И нож в руке разбойничий, стальной —
По сытой лире.
И видишь голоса, почти живые,
На слух неразличимые у ельни,
Звенящие сухими камышами.
Когда на дальнем берегу огни деревни
Взъерошенными псами
Уныло воют в небо на дугу.
В такие ночи мертвые стекаются на озеро.
Все павшие, убитые, слепые
Бредут, ощупывая тьму и неотпетый прах,
Все позабытые…
Когда твой телескоп разбился в небесах…
Когда луна, объединяя суету в единое и цельное
Пространство,
Заморозила сырье непостоянства
И во дворе висящее белье.
Когда один, один, играющий в войну…
Так тихо и коварно.
Я понимаю, на бред похож мой Век.
Меня в него не звали.
Слова следами на снегу рифмуются бездарно,
Соотношенья эти никогда не создадут луну,
От них едва ли родится новый человек.
Но все ж един я с этими больными облаками,
Рябой землею, лесом, озером и мертвецами.
 

мы раздевались долго…

 
Мы раздевались долго.
Когда упал последний лист,
Я стал зимой.
Но ты не испугалась,
Ты заискрилась мехом,
Ко мне прижалась
И отдалась со смехом.
 
 
Пчел золотистых рой
Нас медом напоил.
И ангел-шестикрыл,
Что над постелью нашей
Музыку листал, зевая,
Наблюдая
Бесконечность счастья,
И выковыривая Моцарта из пасти,
Вдруг улетел,
Брюзжа на надоевшие ему
Забавы рая…
 

актриса весна

э. ш.

 
Актриса Весна после тяжкой болезни снова на сцене.
Легким движеньем вспорхнув на подмостки
                                            оттаявших крыш,
Читает балет о кошмарной любви и прекрасной измене,
Танцует стихи о коварстве героев и верности крыс.
 
 
Овации улиц окрасили город священным зеленым.
От этой молитвы обрушилось небо лавиной тепла.
Несмолкаемый бис площадей засиренил
                                            галерки влюбленных.
В залатанных фраках фасадов заполнила партер зола.
 
 
Солнце-генсек мусолит лорнет в императорской ложе.
Мрачно ворчит о расшатанных нервах, что греть не резон.
Приподнимает за подбородки улыбки прохожих
И, крестясь, открывает семьдесят пятый
                                            театральный сезон.
 
 
Актриса Весна! Актриса Весна!
                                            Позволь нам дожить,
                                            позволь нам допеть до весны…
 

уровни

 
Уровни…
Уровни жизни,
Уровни быта —
Бесконечная многоэтажка Вселенной.
Секс да икона.
Грязь да корона.
Вечный рассвет над волосами,
Да закат между нами.
Доменная печь между ног.
Каждому – свой бог.
Кипящая эротика в центре земли,
Вечернее небо над золотой степью,
Жизнь, болтающая со смертью.
А где ноль?
Где ноль-горизонт,
Где этот вечный поцелуй
Земли и Неба?
Эх, водки бы нам да хлеба.
Зачем Жизнь?
Зачем Смерть?
Зачем Мы,
Эти вечные песочные часы
Без притяжения?
 

белая ночь

 
Не дожить, не допеть,
                    не дает этот город уснуть
И забыть те мечты,
                    чью помаду не стёр на щеке.
В эту белую ночь твои люди – шаги,
                    как враги,
Обнаженная ночь,
                    твоя медная речь – острый меч.
 
 
В эту белую ночь, да в тёмные времена.
 
 
Как ты там, за чертой,
                    где ты там в тишине.
Заболел я душой,
                    что вернулась ко мне.
Эта белая ночь
                    без одежд ждёт и просит любви.
Эта голая ночь,
                    пропаду я в объятьях ее, не зови.
 
 
В эту белую ночь, да в тёмные времена.
 

ларек

(бородино)

 
Ветер. Шпалы на петлицах,
Ночь, вокзал, глаза в окно.
Вскрыли вены и границы
Небеса Бородино.
 
 
Фонари грызут аллею,
Паровоз как глыба льда.
В черной копоти на реях
Вороненая орда.
 
 
Злой этап, глотают нычки,
Бьют прикладом сопляка.
Зэки спят на перекличке,
В грязной луже у ларька.
 
 
Гражданин начальник скачет
Документом на ветру.
А на рельсах время плачет,
Будем счастливы к утру.
 
 
Жизнь больная, кашель-скука,
Пьет изжога из реки —
Лижет пепел, лает сука
По движению руки.
 
 
В забинтованном вокзале
Так смертельно ледяно,
Сыпят ржавые медали —
Небеса Бородино.
 
 
Верили, что точно знаем,
Жизнь не будет так горька —
Проживем в тепле, да с краю,
Ковыряясь у ларька.
 
 
Мы ларьками сцепим землю
Свяжем Запад и Восток.
Бей «Макдоналдсы» – приемлю
Только наш родной глоток.
 
 
Наш ларек нам всем утеха,
Реет смыслом на ветру.
В нем беда и дискотека,
В нем – спасенье поутру.
 
 
Русь моя, ты снишься многим,
Вещий сон – всегда кошмар.
И богатым, и убогим —
Всем достался этот дар.
 
 
Что же нам открыто в мире?
Что нам отрыгнут века?
В пятикомнатной квартире
Я спиваюсь у ларька.
 
 
На мою свободу слова
Льют козлы свободу лжи.
Гражданин начальник, снова
Сказку злую расскажи.
Кем нам стать, уже не знаю.
Верим ли, что сталь крепка?
Русь закатом добивают,
Распиная у ларька.
 
 
Города стучат экраном
В лбы замерзших деревень,
Мы уходим слишком рано,
Оставляя дребедень.
 
 
Мы прошли свою дорогу
По фашистам, по попсе,
Мы тащили души к Богу,
Жалко, выжили не все.
 
 
И духовно, как на вздохе —
Режет небо красота.
Мы зубами твои крохи
Рвем до чистого холста.
 
 
Красота, ты здесь родная —
Недоступна, нелегка,
За тобою наблюдаем,
Похмеляясь у ларька.
 
 
Ты спасешь нас, точно знаю,
 Я твой враг, твоя еда…
Красота не исчезает,
Лишь уходит иногда.
 

пропавший без вести

 
Закрылась дверь, он вышел и пропал,
                    навек исчез – ни адреса, ни тени.
Быть может, ветер что-то рассказал
                    про суть дорог и красоту сирени.
Пропавший без вести, скажи, как не найти,
                    открыткой стать и вырваться из сети.
Неверный шаг, растаявший в пути,
Всеперемалывающих столетий.
 
 
Я замечаю, вижу – ты везде
                    лежишь печально снегом на аллеях,
                    в листве сырой, в растрепанном гнезде,
                    на мертвых пулях и убитых целях.
Пропавший без вести, я где-то замечал
                    твои глаза, улыбку и походку.
Ты, исчезая, что-то мне кричал
                    о злой любви и требовал на водку.
 
 
Пропавший без вести смешал весь этот мир,
                    добавил в сущность – ложку человека
                    без наготы, без ксивы и квартир,
Лишь на секунду выпавший из века.
Пропавший без вести, ты знаешь обо всем
                    о том, как выйти за пределы смысла.
Не воскрешен, но вечен, с Ним и в Нем
                    уничтожаешь формулы и числа.
 
 
Жизнь дорожает, выбившись из сил,
                    зализывает раны после драки.
А ты на этом полотне светил
                    мне подаешь таинственные знаки.
Пропавший без вести, я верю – ты живой,
Вас – миллионы бродят между нами.
Взгляните на могилы с номерами
                    и на свой путь – очерченный, прямой.,
 
 
Пропавший без вести —
Я назову Тобой дорогу.
 

трек 2

твой взгляд усталого подъезда…

 
Твой взгляд
Усталого подъезда,
Где темно,
Оплеваны ступени
И окно разбито.
Лампочка горит
Не разгоняя – собирая тьму,
Гул от шагов,
Чужие номера и двери
И лужи у дверей.
Облезлый кот
На ржавой батарее,
Глаза кота
И больше ничего…
Он выгнул спину,
Распушил загривок,
Бельмо на левом,
В правом страх и ярость.
Он зашипел, как может только старость,
Когда она, отрекшись от всего,
Имеет лишь изодранный покой.
А больше ничего,
Покой,
Лишь надписи на стенах
Об изменах,
А больше ничего,
Твой взгляд…
 

соскочивший с дороги, упавший на полном ходу…

 
Соскочивший с дороги, упавший на полном ходу,
Все для драки готово, с землею спиною к спине,
Я смотрел на настигшее время и в смертном бреду
Прошептал твое имя, и мир обратился во мне.
 
 
Что-то было, не помню, еще, их глаза-голоса
Чьи-то рвали дома, кто-то вешал и бил фонари,
Над Москвою горели непроданные небеса,
Мы смотрели на них, задыхаясь от этой зари.
 
 
Так тревожно любить – ворожили на мне не дыша
Твои лица и пальцы, врачи отрезали грехи.
В нашей длинной стране дураки умирают спеша,
Чтобы, снова родившись, писать неземные стихи.
 
 
Я пронес твое имя, назвал берега всех дорог
Верным словом Любовь, с запятыми —
                    прощай и прости.
На стальных облаках косит прошлое
                    ревностный Бог,
Подрезая людей, чтоб они продолжали расти.
 

оттепель

 
Плюс один, ноль, плюс два, почернела Зима,
раскумарил Январь мир, сошедший с ума!
С юга ветер приполз, неспособный на бег,
пожирает, дохляк, пересоленный снег.
А за ним, как чума, – Весна!
 
 
А на Невский слеталася стая сапог,
а на Невском такая стоит кутерьма,
а над Невским в глазок наблюдает тюрьма,
состоящая из одиноких мужчин,
не нашедших причин дарового тепла.
Непонятна весьма – Весна.
 
 
Из Сайгона-влагалища, как тараканище,
выполз на свет, собирая рубли,
волосатый пескарь: «Налетай, хиппари!
Продаю за бесценок свои попурри!»
 
 
А в каналах вода отражает мосты,
и обрывы дворцов, и колонны-леса,
и стога куполов, и курятник-киоск,
раздающий за так связки вяленых роз!
 
 
А культура, вспотев в целлофане дождей,
объявляет для всех Ночи Белых Ножей,
и боимся все мы, что дойдем до войны…
Виновата она – Весна.
 
 
Эй, Ленинград,
Петербург,
Петроградище,
Марсово пастбище,
зимнее кладбище,
отпрыск России,
на мать не похожий,
бледный, худой,
евроглазый прохожий.
Герр Ленинград,
до пупа затоваренный,
жареный, пареный,
дареный, краденый.
Мсье Ленинград,
революцией меченный,
мебель паливший,
Дон перекалеченный.
С окнами, бабками,
львами, титанами,
липами, сфинксами,
медью, «Аврорами».
Сэр Ленинград,
Вы теплом избалованы,
Вы в январе
уже перецелованы
жадной весной.
Ваши с ней откровения
вскрыли мне вены
тоски и сомнения.
Пан Ленинград,
я влюбился без памяти
в Ваши стальные глаза…
Напои допьяна, Весна.
 

в иерусалимском серебре…

 
В Иерусалимском серебре,
Одета в ночь, судьбу и камни,
Ты помолилась о заре,
Но в небесах закрыты ставни.
 
 
Ты вспоминала обо мне,
Не знала, что настолько грешен
В Иерусалимском серебре
Вид голых яблонь и черешен.
 

черный пес петербург

(1992)

 
Черный пес Петербург – морда на лапах,
Стынут сквозь пыль ледяные глаза.
В эту ночь я вдыхаю твой каменный запах,
Пью названия улиц, домов поезда.
Черный пес Петербург – птичий ужас прохожих,
Втиснутых в окна ночных фонарей.
На Волковском воют волки, похоже,
Завтра там будет еще веселей.
 
 
Черный пес Петербург – я слышу твой голос
В мертвых парадных, в храпе замков
Твои ноты разбросаны всюду, как волос,
Капли крови на черствых рублях стариков.
Черный пес Петербург – крыши, диваны,
А выше поехавших крыш – пустота.
Наполняются пеплом в подъездах стаканы.
В непролазной грязи здесь живет чистота.
 
 
Черный пес Петербург – рассыпанный порох
Тайн этих стен, гробовой тишины.
Дышит в каждом углу по ночам странный шорох,
Здесь любой монумент в состоянии войны.
Черный пес Петербург – время сжалось луною,
И твой старый хозяин сыграл на трубе.
Вы молчите вдвоем, вспоминая иное
Расположение волн на Неве.
 
 
Черный пес Петербург – ночь стоит у причала.
Завтра в путь, и, не в силах судьбу отыграть,
В этой темной воде отражение начала
Вижу я, и как он, не хочу умирать.
Черный пес Петербург – есть хоть что-то живое
В этом царстве обглоданных временем стен?
Ты молчишь, ты всегда в состоянии покоя,
Даже в тяжести самых крутых перемен.
 
 
Этот зверь никогда никуда не спешит.
Эта ночь никого ни к кому не зовет.
Только я, только ты,
Только сердце,
Наше сердце поет…
 

расстреляли рассветами память…

 
Расстреляли рассветами память, бредущую в поле,
Исходили всю воду, а берега до сих пор нет.
Поменяли не глядя на счастье свободную волю
Да пожгли фонари, не познав, где кончается свет.
Я не сплю, мое время, как смертник, скребет по бумаге,
Я в конюшне для птиц, я в плену отношений ко дну.
У бездомного пса видишь больше ходячей отваги,
Как, подняв свою лапу, он лечит больную страну.
Сколько веры в огне,
                    сколько верности в тающем снеге…
Так темно, я в аду иль за пазухой брата Христа.
Ты бросаешь цветы на могилу, запутавшись в неге,
Я лечу, как солдатики в счастье, с гнилого моста.
Съели жизнь в одночасье, десерт —
                    как всегда, будет голод,
Мы бросали слова в рок-н-ролл, как незрячих щенков.
Рано утром в тумане теплом отражается холод —
Блеск ненужных и сданных в уценку счастливых подков.
Я не знаю, как жить,
                    если смерть станет вдруг невозможной.
Память вырвать не просто,
                    как выклянчить песнею дождь,
Имена на дверях перелистывая осторожно,
Не заметишь, как на пол гербарием выскользнет вождь.
Раздарил всем по сердцу, себе ничего не оставил,
Чьи-то звезды вокруг, а мои перекрестки пусты.
Вот и кончился бал, я последнее в брюки заправил,
Мы поклонникам вместо автографов ставим кресты.
Золотая луна цвета спелого, зрелого яда,
Как стрелок за окном,
                    целит мне в оловянную грудь.
Все года – по домам,
                    провожаю последнего взглядом,
Твое вечное, знаю, запомнит и наше чуть-чуть…
 

сериал

 
В неясном сером платье
В тумане белом
Стояла девушка —
Жевала хлебушко.
На лиственнице рядом
Висело счастье,
Повешенное костюмером.
Оно пугало мертвыми ногами
И синей талией.
И девушке – прекрасной юной даме —
Скабрезные стишки читало. Ей,
Деве, было скучно,
Пока усталый режиссер
Ругался с работягами,
Пока художник сей кинокартины
Подкрашивал юдоль,
Пока массовка прозябала
С бутербродами и флягами,
А сценарист домучивал ей роль,
Пока не вспыхнули софиты и акации,
И пиротехник не избил минера,
Пока из грязи выволакивали декорации,
Пока водой холодной отливали
Нетрезвого партнера…
Ее душа была не здесь:
Она мечтала.
Эта взвесь
Над ней плыла туманом белым,
Цветами в чуде.
Вздыхала девушка
О спелом Голливуде,
О святой Венеции,
О ковролине с Каннами,
Где все со специями, специями, специями,
О принцах с «Ягуарами»,
Рулеткой и пиарами,
Контральто и Гельвецием,
Разбавленными океанами…
 
 
В неясном сером платье
В тумане белом
Стояла девушка —
Жевала хлебушко.
 

энергия слабости

 
Энергия слабости
Для какого мотора служит?
Бессилие перед надобностью
Или черствый хлеб на ужин
Любовь и добро
Или просто усталость от зла
Моя энергия слабости
Изобретает философию
Бесполезного ремесла
А в искусстве – слабость
Такое тонкое, нежное, постельное чувство
Короче
Лежишь на диване
Читаешь про себя гадости
Смеешься и зришь
Как в тебе переливается
Мудрая энергия слабости
На столе бутылка вина
Что это – трусость?
Или проигранная война?
Нет, просто ты чувствуешь
Как целует тебя страна
Поднимается плоть
Чтобы родить молоко
(Тут и до предательства недалеко)
Но наблюдать, как растет слюна
Всепоглощающей
Всесокрушающей радости
Помогает
Моя дорогая
Энергия слабости.
 

заблудились в изгибах изгои…

 
Заблудились в изгибах изгои —
Из овалов не выйдут герои,
Время-дышло вошло в нас и вышло,
В лазаретах защитники Трои.
 
 
Берегут свою кровь и разлуку,
Не загнать на чужие пожары
Эту теплую, честную суку,
Эти томные, нежные чары.
 
 
Не виню равнодушных, сам грешен,
Слишком много на каждом проклятья.
Я искал дорогие объятья —
И нашел, и удобно подвешен.
 
 
В ресторане, под звуки ванили,
Поп-звезда расплела злые груди,
В пьяной тьме киловаттной кадрили
Превращаются в прошлое люди.
 
 
Наши песни там только – помеха.
Умирать, чтобы жить, – не для «вечных».
И жует бесконечное эхо,
Как бифштексы, молитвы конечных.
 

коронована луной…

 
Коронована луной,
Как начало, высока,
Как победа, не со мной,
Как надежда, нелегка.
 
 
За окном стеной – метель.
Жизнь по горло занесло,
Сорвало финал с петель
Да поело всё тепло.
 
 
Ищут землю фонари,
К небу тянется свеча,
На снегу следы зари —
Крылья павшего луча.
 
 
Что же, вьюга, наливай,
Выпьем время натощак,
Я спою, ты в такт пролай
О затерянных вещах…
 
 
О надежном и простом,
Главном смысле бытия
Мы доспорим, а потом,
Не прощаясь, выйду я…
 
 
Осторожно, не спеша,
С белым ветром на груди,
Где у вмерзшей в лед ладьи
Ждет озябшая душа.