Текст книги "Крымскй щит"

Автор книги: Юрий Иваниченко

Соавторы: Вячеслав Демченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

«Может, там и не обмундирование вовсе… – пытливо прищурился в сторону башни Хачариди, будто надеясь просверлить взглядом её серо-бурую кладку, – …или не только обмундирование, а, к примеру, и радиоаппаратура, которую вроде бы видел вчера дед Михась? И стоит ли тогда, не полюбопытствовав толком, просто высадить склад в небо? Рация отряду даже не «Ох, как!» нужна, а «Мать твою!» как…»

Сергей похлопал по плечу Володю, присевшего у его ног со «шмайссером» на колене.

– Показывай, где тут гулянка.

– Вверх, на горку… – мотнул головой в редкую пока снежную рябь на том краю майдана Володя. – Обойти можно, чтобы не по свету… – добавил он и шмыгнул в жухлый бурьян тесного, как козья тропа, проулка.

– Айда в кино, ребята? – азартно прошептал Арсений, перехватывая под локоть трофейный автомат.

– И что будэм смотреть, товарищ водоплавающчий? – ехидно, с едва различимым акцентом, спросил его Давид Далиев – извечный соперник старшего матроса в деле обхаживания той части санчасти, которая… «направо».

– Это ты у фрица спросишь, как тебя… как его? – переспросил Арсений у Яшки Цапфера.

– Яйцекладущий, – привычно подсказал «ученый» Яшка, исчезая впотьмах вслед за Володей.

– Вот-вот, яйце… – последовал за ним Арсений Малахов и продолжил уже в проулке. – Попросишь кого-нибудь из фрицев, чтобы афишку тебе перевёл. И береги свои…

– Хорош трепаться! – шикнул на них Хачариди.

– Это у них нервное, Арсен… – возник в отсвете фонаря, словно ниоткуда, Валька Кравец.

Замкнул шествие гуськом в почернелом чертополохе молчаливый гигант Иван Заикин.

Ядро «диверсионной» группы составляли пять человек: признанный лидер её и командир Сергей с труднопроизносимой на русский язык фамилией Хачариди, которую переиначили в отряде на Христаради. Причем не столько в шутку даже, сколько для простоты обращения, его «оруженосец» Володя, парочка непримиримых друзей Арсен Малахов и Давид Делиев и Ваня Заикин. В сегодняшней акции к ним прикрепили белобрысого Яшу Цапфера, Вальку Кравца и хронически мрачного Шурале Сабаева.

В стереоскопическом круге сошедшихся линз Эски-Меджит выныривал из ночной мглы редкими освещёнными островками. В них, подкрашенные желтизной электричества, возникали картинки ночного умиротворения: куда-то пробежала через майдан, трусливо поджав хвост, бродячая собака; на половицы террасы упал оранжевый прямоугольник света, и на пороге комендатуры возникла сутулая, поперек себя шире фигура в одних галифе и исподней сорочке, прошествовала вперевалку к резным перилам за известной надобностью…

Длинная тень часового у просевшей, будто обрюзгшей от старости, башни перекочевала справа налево…

И, наконец, в поле зрения Беседина возник, словно восставший над чёрным омутом ночи, гранёный обелиск минарета с круговым балкончиком для муэдзина. Старая мечеть[31]31
  Эски-Меджит – старая мечеть (тат.).


[Закрыть], которая собственно и дала название посёлку и которую, как ни странно, вовсе не безбожная советская власть, а новая, «освободителей мусульманства», приспособила под «культурное заведение», высилась на пригорке, будто переглядываясь с руинами древней, неизвестно чьей, хотя и с поздним тюркским названием крепости, что ютилась на крутых склонах горы напротив.

Небольшую, мощённую булыжником, площадку перед мечетью, где правоверные обычно оставляли свою обувь, заслоняли от командира чёрные, частично посеребрённые снегом кроны древних тутовников.

– Что-то они долго возятся, – проворчал Фёдор Фёдорович, отняв от глаз бинокль. – Сколько уже?

– П’ятнадцять хвылын, як крутити почали… – не глядя на часы, отозвался Руденко. – Якщо тчого не трапилося, звичайно.

– Что ж наши тоже посмотреть напросились? – буркнул командир. – Чего не начинают-то?

И будто в ответ на его вопрос, кроны тутовников перед мечетью вдруг прорезали золотые блики огненной вспышки, громыхнуло раз, другой…

Немецкую гранату с длинной деревянной ручкой Арсений метнул прямо под ноги часовому, что крутился возле высоких дверей, завистливо заглядывая в узкую щель между резными створками в облупленной зеленой краске.

Оттуда, из щели, раздавались скрип стульев, табуретов и лавок, гомон и отдельные восклицания зрителей. Время от времени, перекрывая общий шум, прорывались в ночь звуки бравурного марша, свист и грохот авиабомб, торжествующий голос диктора провозглашал: «Den Siegeseintritt der SS Waffen…»[32]32
  Победоносное наступление сил СС… (нем.).


[Закрыть]

Должно быть, до демонстрации собственно фильма, про который, оценив афишу на глинобитной стене, осетин Далиев лаконично заметил: «Вах, какая!», дело ещё не дошло, а Арсений молча попытался содрать томную блондинку с волнистой асимметричной прической: «Коmm zu mir, meine Liebe!»[33]33
  Возвращайся ко мне, моя любовь! (нем.).


[Закрыть] на память, да она, зараза, расползлась в пальцах – намокла.

Крутили киножурнал фронтовой хроники. «Weltspiegel»[34]34
  «Всемирное зеркало» (нем.).


[Закрыть] – судя по готической надписи на борту «передвижки», – небольшого фанерного фургона, размалёванного то ли наспех, то ли безо всяких таланта и умения, рекламными уродцами киногероев и плагиаторш Марлен Дитрих.

Зрелище успехов «Totenkopf»[35]35
  3-я танковая дивизия СС «Мертвая голова».


[Закрыть], надо полагать, было не таким уж и захватывающим для непосредственных участников других жизненных хроник, которым недавно ещё довелось месить грязь отступления отнюдь не под оптимистические песнопения, а под рёв советской дальнобойной артиллерии с Таманского берега. Поэтому, заставляя испуганно шарахнуться часового, из дверей то и дело выходили перекурить то какой-нибудь унтер-офицер в наброшенном на плечи кителе – в духоте «клуба» было жарко, как в прачечной, – то солдаты в распахнутых шинелях поверх тёплого белья, и тогда часовой бросался к ним с расспросами…

«Старших офицеров что-то не видно», – отметил Сергей.

– Погоди, когда кто-нибудь выйдет, – прошептал он на ухо Арсению, притаившемуся в тени изгороди. – Чтобы побольше осколками накрыло, а не досками от двери…

– Как только рванёт… – обернулся Хачариди к остальным, – …вы вокруг мечети. Вы справа, вы слева… – кивнул он поочередно друзьям-соперникам Далиеву и Малахову. – Прижимайтесь к стенам и палите короткими очередями, но часто. Вроде как нас тут до хрена и больше. И орите как резаные… – добавил он.

– А что орать-то, дядь Сергей? – сглотнув горлом, спросил Яшка.

Как всегда, перед самой дракой командирский пафос его куда-то улетучился, уступая место готовности быть № 2, а то и З—4… в общем, обыкновенным мальчишкой… – перед таким безоговорочным авторитетом, как дядя Сережа Хачариди.

– Что хочешь, то и ори, только по-русски, – бесшумно отстёгивая сошки пулемёта, добродушно проворчал Серёга. – За Родину, за Сталина и мать его так…

– Чью? – рассеянно переспросил Цапфер, нервно стискивая цевьё ледяными пальцами.

– Гитлера, разумеется.

– А-а…

– А вот и он сам! – уже в полный голос рявкнул Арсений и отодрал кольцо чеки из-под донца рубчатого стального цилиндра. – Эй, Гитлер, лови!

Толчком плеча распахнув створки, и впрямь из дверей мечети вышел поджарый немец с характерными усиками и косой челкой, разве что на носу его поблескивало пенсне в тонкой оправке.

Граната с невинным стуком булыжника ударила в известняковую плиту порога, обшарканную поколениями правоверных, словно хлебная корка, изъеденная мышью, подскочила…

Немец невольно отпрянул назад, но тут же, подняв пенсне на лоб, нагнулся, близоруко прищурился.

Граната лопнула гулко и звонко, – как удар молота по ушам в пустой цистерне, – и кровь брызнула на булыжники, словно мясник выплеснул из лохани кровавые потроха освежёванной туши.

– Давайте! – Сергей деловито подтолкнул Арсения, невольно подавшегося от взрыва назад, и, подхватив пулемёт за рукоятку для переноски, обогнул морпеха.

Ровным шагом, словно в мирное время по команде «на огневой рубеж» учебного тира, он направился к разорванной и окровавленной пасти дверей.

Выдохнув, как перед нырком на незнакомую глубину, Володя рванул следом, стараясь не отстать и попасть в уверенный шаг своего кумира.

Внутренность мечети разрывалась от воплей, грохота лавок и резких отрывистых команд, явно не слишком воспринимаемых. Ничего не было немцами ещё ни понято, ни оценено. Надо всем преобладал животный вой гефрайтера, шедшего сразу за очкариком, а теперь волокущего растерзанные ноги вглубь, обратно…

И юродивый оптимизм невидимых херувимов войны, прославляющих марш черно-белых танков 3-й дивизии СС по херсонской степи и морщинам экрана-простыни…

Впрочем, уже недолго.

Подходя, Хачариди вбросил в двери Ф-1 с «шоколадной» квадратной насечкой, вбросил левой рукой снизу вверх, будто монету в ямку, играючи, и через пару секунд танки на простыне разодрали чёрные дыры.

Сергей вскинул пулемет на сведённых сошках…

Вряд ли была теперь необходимость остальным «диверсантам» симулировать нападение «превосходящих сил». Одного Сергея Хачариди, по-хозяйски расставившего ноги на пороге «кинозала» и водящего туда-сюда рваной вспышкой бесцветного пламени – раструбом пламегасителя, – было вполне достаточно для сцены апокалипсиса местного значения.

По крайней мере достаточно на первые 30 секунд, на три длинные очереди, в течение которых три-четыре десятка фашистов, набившихся в небольшую молельню мечети, были уложены на выщербленные каменные Плиты пола, между опрокинутыми лавками, – кто живой залег, кто мертвый, кто, стиснув зубы и лелея на животе простреленную руку, которой невольно прикрылся…

Но вот уже один из фашистов пришел малость в себя и подхватил с гнутой спинки стула ремень автомата. Из дальнего угла огрызнулся «в божий свет, как в копейку» карабин «маузер». Да и весьма не ёмкий магазин пулемёта в руках Сергея опустел.

Оттолкнув бедром Володю – № 2 пулемётного расчёта, навьюченного жестяными коробками с запасными магазинами, по четыре в каждой, – Сергей и сам шагнул за край высаженного косяка, выдернув из-за ремня гранату, рискованно подвешенную на спусковой скобе. «Приготовься!» – подмигнул он Володе и отправил гранату через плечо, внутрь молельни.

Тут Володя выхватил свободной рукой пенал магазина из жестяной коробки с имперским орлом, и… Как только потревоженная взрывом дымная пелена вихрем вырвалась из дверей, он перебросил магазин Сергею. Сам же, не глядя, сунул в провал дверей дуло «шмайссера» с индюшачьей головкой мушки и ременного кольца, потянул курок. Тяжеловатый МП-40 забился в руках…

Яшка тем временем сорвался с места, вопя благим матом (сам не зная чего вопя, но наверняка неприличное даже пионеру-герою) и только забежав, как было сказано командиром группы, за угол мечети, спохватился и дал очередь по стрельчатому окну, единственному с этой стороны на стене.

Вовремя! Ставни окна, прорезанные ромбиками в решётку, как раз в этот момент распахнулись и в проём, рывком, сунулась рыжая голова на широких плечах с погонами, шитыми серебряным галуном…

Очередь добавила дыр в резьбе ставен и в сером мундире с накладными карманами. Свесив руки, «рыжий» безжизненно повис на окне.

Невесть откуда взялся из-за спины Яшки Давид Далиев и, подскочив к окну, забросил за спину «рыжего» зеленый бочонок РПГ и шарахнулся назад, ухватив за плечо ватника и увлекая за собой Яшку в дебри вялого инжира поодаль.

– Чего ти арешь?! – успел удивленно спросить Давид, прежде чем из окна, окончательно сорвав ставни, вырвалась огненная клякса, осветив на мгновение бурые заросли.

– А чего я ору? – не понял, проседая в кусты, Яшка.

– Нэ знаю! Но что-то очэнь страшное арешь! – нервно хохотнул Давид, передергивая затвор автомата. – Я дажи сам испугался!

Он встал в рост и пару раз полоснул короткими очередями по окну.

Выходов из мечети было немного и в стрельчатом проеме, хоть и украшенном кучерями дыма, уже снова мелькали фигуры злосчастных кинолюбителей, рвавшихся на свободу.

Бесшабашный юморок осетина подкрепил Яшку Цапфера и немного даже успокоил, насколько это, конечно, возможно при «данных обстоятельствах».

– Серега сказал, ори, – встал Яшка, последовав примеру Далиева, хоть в кустах, надо признаться, паренёк чувствовал себя уютнее. – Я и ору. За Гитлера-а! – заблажил он снова, припомнив, не совсем точно, пожалуй, инструкции «Христаради».

Пули из его «шмайссера» проставили пыльное многоточие над окном.

Далиев даже стрелять перестал и недоуменно уставился на опьяненного горячкой боя комсомольского вожака.

– Чего ти, арешь?! – снова спросил он, перекрикивая сухой стрекот его автомата.

– Тьфу, блин! – запнулся Яшка Цапфер на мгновение и поправился скороговоркой: – Гитлер капут! За Сталина-а!.. – затянул он по новой.

С тылу мечети был ещё один вход – бабий, как пояснил знаток мусульманских обычаев, Шурале Сабаев. Совсем узкий – надо полагать, для прохождения в чадре и на ощупь. О нём либо мало кто из немцев знал, либо не сразу вспомнили. Поэтому Арсений и Иван Заикин подоспели вовремя.

Как только морской пехотинец в неизменной тельняшке (впрочем, потому и неизменной, что это было всё, что осталось у него от табельного обмундирования с января 42-го) вскочил на высокое крыльцо этого входа, в узкую нишу сунулась белая, перекошенная паническим ужасом физиономия.

Мгновенно оценив по серебряным шпалам в петлице «обера», офицера, Арсений схватил его за грудки каменно-серого кителя и выдернул наружу.

– Хэнде хох! – гаркнул он в самое лицо немца, не обратив внимания, чем там «Hande» фашиста сейчас заняты…

А заняты они были делом – взведением затвора «парабеллума». Так что «обескровленный» страхом обер-лейтенант хоть и зажмурился, ошарашенный неожиданной встречей, но почти рефлекторно нажал на курок.

Хлопок выстрела заставил недоуменно подскочить брови Арсения Малахова, однако в следующее мгновение изумление на лице его сменила ярость благородная. Он засадил кулаком по зажмуренным глазам немца, по-прежнему не обращая внимания на пистолет в его руке, схватил за вихры белокурой челки плакатного «Der Sohn des Reiches»[36]36
  Сын отечества (нем.).


[Закрыть] и лягнул образец арийского семени по хранилищам…

Только тогда почувствовал жгучую резь в боку.

– Угомони! – крикнул он через плечо Ивану Заикину и, схватившись за бок, осел у входа.

Великан Заикин не без труда, с кряхтением, перескочил через морпеха, успев поинтересоваться:

– Ты как?

– Нормально… – простонал Арсений, опираясь одной рукой о приклад, и добавил: – Ильич терпел и нам велел…

– Язык? – уточнил Заикин у Малахова, кивнув на немца, над которым навис с холодной безучастностью гильотины.

– Да… – подтвердил Арсений.

– Nein! – замотал вихрами обер-лейтенант, разглядев сквозь слёзы боли масштабы Заикина и, соответственно, предстоящих неприятностей.

– Как хочет… – процедил сквозь стиснутые зубы матрос и, сдав назад, на каменные ступени, опер магазин «рейнметалла» на верхнюю плиту крыльца, готовясь встречать последователей обер-лейтенанта. – Вы бы делись куда… – посоветовал он Заикину.

Иван, отпихнув в сторону парабеллум, выпавший из руки арийца, взвалил офицера, словно куль соломы, на плечо и спрыгнул с крыльца.

– Кажется, сейчас у нас будет продлённый сеанс… – насторожился Сергей, защёлкнув сверху ствольной коробки очередной магазин.

Немцы (кто там еще остался в живых) более или мене оклемались, пришли в себя. И вот уже от порога мечети, с которого Серега методично и до времени безнаказанно расстреливал тесную молельню, превратившуюся в коллективный склеп, партизан отогнала пара гранат, пущенных, одна за другой, каким-то особо справным воякой.

Одну из них, правда, Сергей успел пнуть обратно, через порог, но от второй уже пришлось прыгнуть за каменные плиты крыльца, залечь, а потом и вовсе перебежать, от греха подальше, за какую-то древнюю арбу, скроенную из достаточно крупных, грубо струженных, жердей.

Сергей сходу опрокинул арбу набок ударом кованного итальянского ботинка с его хвалёными «72-я гвоздями»[37]37
  Предмет иррациональной гордости «Дуче», идеологический образ; впрочем, гвоздей в «калигах» у потомков легионеров было и впрямь 72 и не меньше.


[Закрыть], дал прежде чем укрыться за дощатым днищем длинную очередь, «чтобы помнили, кто в доме хозяин!» и тут, вставляя поданный очередной магазин, вдруг замер и обернулся в сторону проулка…

Запертые в мечети немцы, видимо, считались, кто первым рванёт в прорыв в единственный достаточно просторный для этого выход. Бурые стены старой мечети были сложены с запасом прочности минимум до Страшного суда, толщиной, наверное, в два локтя и более, так что разрывы гранат внутри неё не произвели на них (стены) особого впечатления.

Сергей тоже ещё не тревожил фашистов, перезаряжая пулемёт и инструктируя Вовку насчет «посмотреть, что там творится сзади». И у стен мечети возникла на несколько секунд относительная тишина. Пауза между автоматными очередями партизан, отгонявших фашистов от её стрельчатых окон.

В этот момент Серёга уловил нарастающее надсадное ворчание автомобильного двигателя и резко обернулся.

По извилистому просёлку, карабкавшемуся между глинобитными стенами на каменистый склон, заплясали, оттеняя дувалы и высвечивая низенькие дощатые калитки, туманные голубые блики маскировочных фар.

– Где ж они, суки, прятались? – беззлобно и даже равнодушно как-то удивился Сергей.

Его давно уже, почти всё время, пока партизаны пробирались деревней к «солдатскому клубу»-мечети, смущали и малочисленность часовых у склада или небольшой автоколонны, и отсутствие усиленных патрулей.

Это было бы естественно, когда большая часть гарнизона сосредоточена в одном месте и занята отнюдь не повышением боеготовности. Но местонахождение караульного помещения определить так и не удалось…

Сколько мальчишки ни наблюдали сегодня днем за «управой-комендатурой», не заметили, чтобы смена караула происходила именно из неё. Впрочем, особо околачиваться на виду татарских «оборонцев» им было не с руки, – так, где в щель забора, где из бурьянов сурками выглядывали, но всё равно…

С десяток-полтора часовых свободной смены никак не мог вовсе не обозначиться. Хоть в нужник – дощатую будку, за «управой» бегали бы – или по воду, к традиционному татарскому «фонтану»: каменной плите со струёй, журчащей из цветочного орнамента.

Значит, караул базировался в другом месте, не на виду. Видимо, в одной из просторных усадеб дореволюционных «беев».

«Вот откуда эта кажущаяся беспечность! – понял Сергей… – Есть караул, да не простой, а мобильный, моторизованный»…

Из-за угла саманного забора, последнего перед мечетью, вынырнул приплюснутый нос «жука», или, как его сами немцы называли (если верить, конечно, Яшке Цапферу) «лоханки». И впрямь, этакое ребристое зелёное корыто с плоскими бортами, скорее даже вскрытая жестянка из-под шпрот, с запаской на скошенном рыле, непременным шанцем над передним крылом, а в данном случае ещё и увенчанная станковым пулемётом на турели.

Разумеется, борта пятиместной «лоханки» были обвешаны привилегированной частью караула – немцами в куцых камуфляжных плащах без рукавов. Татарская разношерстная братия (и когда только сбежаться успели, поскольку бой, или точнее, бойня в мечети продолжалась не более трех-четырех минут) семенили нестройной гурьбой сзади, не отставая (благо на крутом подъеме скорость «жука», как говорится, «оставляла желать»), но и не поспешая «поперед батьки в пекло».

– Дай-ка бутылочку! – обернулся Сергей.

Володя, порывшись в жестянке, бережно, двумя руками, вынул пузатую коньячную бутылку с длинным горлом, заткнутым тряпкой фитиля. Дохнуло керосином.

– Самопал, конечно… – скептически фыркнул Хачариди, невольно припомнив заводской коктейль – КС-5[38]38
  «Коктейли Молотова» были отнюдь не кустарным изделием. СЖ – смесь зажигательная воспламенялась от контакта с реактивами и даже с воздухом. В СССР принято было считать авторами данного боеприпаса Анатолия Качугина и Петра Солодовникова, которые создали самовоспламеняющуюся смесь «с/ж КС». Собственно, в отличие от прочих бутылок с зажигательной смесью она и является «коктейлем».


[Закрыть] с ампулой белого фосфора в резиновой пробке. – Ну да за неимением выбора…

Он клацнул крышкой бензиновой зажигалки со штампом румынского языкатого льва.

Бутылка, кувыркаясь огненным колесом, унеслась в ночь.

Раздался глухой звон, где-то в начале воинственной кавалькады несмело встрепенулся, словно усомнившись на секунду, огненно-жёлтый мотылёк, и вдруг с хрипом, словно внезапный порыв ветра, взвился огненный смерч, вычернив контуры охваченного пламенем вездехода.

Подхватив пулемёт за верхнюю ручку на уровень живота, Сергей сыпнул в самую гущу заметавшихся с воплями фигурок длинную очередь…

– Есть, товарищ командир! – Тимка утёр мокрое, запыхавшееся лицо рукавом ватника. – Клюнули! Все немцы и татары стянулись к мечети!

– Ага! – Фёдор Фёдорович, бросив бинокль, перевернулся на спину.

– Откуда они взялись? – спросил он возбужденно. – Мы тут все глаза проглядели. В комендатуре никого, у Ильясова вроде тоже…

– Так точно, никого! Думали, они во дворах у куркулей, а они в бедной хатёнке под самой мечетью, у речки. Там, оказывается, пещера, как раз в той самой скале, на которой мечеть стоит. Мы…

– Погоди, потом! – подхватился на ноги Беседин. – Сначала надо ребятам подмогу отправить. Болотников! Болотников, твою мать!.. – зычно гаркнул Фёдор Фёдорович в чащу леса позади себя.

Лес откликнулся не менее громогласно:

– Болотников у аппарата!

Востребованный оказался всего в двух шагах, за лоснящейся от влаги бронзой корягой бурелома. Появился из мглы, как та самая, не к ночи будь помянута, нечисть…

– Тьфу на тебя, Потапыч! – ругнулся Беседин. – Тебе где сказано быть?! На дистанции живой связи!

– Так я уже мальчонку послал… – будто бы оправдываясь, но с какой-то смешинкой под косматыми бровями замычал баском, совершенно противоестественным для плюгавого «старичка-лесовичка» в потертом чуть ли не в лохмотья тулупчике бывший колхозный завклубом. – Как только прознал от Тимки, что немец на мечеть прёт, так Сенька и дунул быстрее всякого вопежу…

– Что значит, прознал?! – раздражённо поинтересовался командир у Тимки, крутнувшись на месте так, что мокрый мох из-под каблука брызнул комьями.

– Он меня по дороге перехватил! – виновато попятился парнишка. – Но он только спросил: «Где?» Я говорю: «На мечеть!» Он Сеньке: «Марш!» И я бегом к вам…

– Ладно… – сменил гнев на милость Беседин. – Так что там, в деревне?

– Я ж говорю, на бедненьком таком подворье, под навесом, в соломе оказался броневичок с тяжёлым пулеметом. Во дворе будто бы никого, а вот в пещере, её с улицы не видно, с виду просто сарай сараем, ворота… А в пещере их оказалось, мама не горюй!

– Чего? – запнулся Беседин.

– Це така Малахова присказка… – пояснил Тарас Руденко, поспешая следом.

– И добровольцы там были?

Тимка энергично кивнул, так что ушанка съехала на нос.

– Там, а ещё со двора Ишбекова выползли! Как тараканы! И сразу с оружием! Будто и спать не ложились.

– Может, и не ложились… – задумчиво пробормотал Фёдор Фёдорович и, пожав плечами, зашагал дальше. – Немцы в кино пошли, а добровольцам, что же, спать? Нет, господа янычары, на то вы и добровольцы…

Приглушенный сыростью рокот перестрелки внизу, в долине Ильчика, вдруг оживился громкими раскатами гранатных разрывов. Застрекотал со знакомой, взахлеб, расторопностью партизанский «Дегтярёв».

– Ну, слава богу! – перевел дух Беседин. – Первая группа пошла. А мы с тобой, Тарас Иванович… – подхватил он под локоть грузноватого комиссара. – Вместе со второй, к этому Ишбеку наведаемся. Кто он такой, хотел бы я знать? – спросил он риторически, но толкавшийся всю дорогу в бок ему Тимка незамедлительно доложил:

– Бывший бухгалтер винзавода Юлиуса «Солнце в бокале». При советской власти на винзаводе «Солнце свободы» – только счетовод, заместитель главного, но с правом подписи, а теперь вроде как ротный здешних «добровольцев» или что-то такое…

– Ты гляди? – удивился Беседин, даже остановился. – Откуда сведения?

– А я видел, как татарский патруль ему докладывался прямо у калитки, на пороге дома, можно ска…

– Биографию его трудовую, я тебя спрашиваю, – оборвал его Фёдор Фёдорович, – откуда знаешь?

– Так мой батя, вы ж помните, и в самом деле бухгалтер… – несколько смутился Тимка.

– Ну?.. – неопределенно почесал Беседин каштановую бородку.

– В Госбанке работал. В Карасубазаре. Таким вот, как этот Ишбек, счета подписывал. А потом – в чайную, на ишака. Традиция… – произнёс запыхавшись от беготни, которой за последние час-полтора выдалось без продыху, парнишка, согнувшись, упёрся ладонями в костистые коленки.

– Понятно… – протянул Беседин. – Вот с этого Ишака, то есть Ишбека, и начнем! Подаяние воздаянием.