Текст книги "Мертвые молчат"

Автор книги: Юрий Иваниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

3

– И мы позавтракаем, – решил Матвей Петрович, подсаживаясь и пожимая Сагайде руку.

Потом посмотрел повнимательнее на тележку с Сагайдиным заказом, как раз подкаченную к столику, и решил:

– Заодно и пообедаем. Когда там придется…

А вот у Вадима с аппетитом оказалось плохо.

Не исключено, что из-за Сагайдиного доклада, слабо вяжущегося с атмосферой завтрака на веранде.

Итак, Узень, около трех ночи. Первомайский, проезд. Освещения там нет. Глухие заборы. Десяток домиков в глубине усадеб. Троих обитателей разбудили выстрелы. Два выстрела. Еще трое местных уверяют, что спали и ничего не слышали. Может, правда, а может, просто не хотят связываться с милицией.

Одним выстрелом был смертельно ранен Георгий Деркач, другим – убита его жена, Клавдия Деркач. Преподавательница. Оба выстрела из одного и того же оружия, видимо, револьвера. По предварительным данным – старый «наган». Женщине пуля попала в затылок. Классический карательный выстрел. Мгновенная смерть. Возможно, даже не успела ничего понять. Волосы опалены. Георгию выстрелили в спину, под левую лопатку. Тоже – в упор. Одежда прожжена, на теле – пороховая гарь. После выстрела Деркач пробежал шагов тридцать и упал замертво: сильное внутреннее кровотечение и болевой шок. Какое-то время агонизировал: есть следы на грунте и на одежде… Тяжелая смерть.

– Время?

– Примерно два тридцать. Вряд ли раньше – в десять минут третьего их видели живыми, – но и не позже трех. Эксперт убежден.

– Что их занесло в этот… Первомайский проезд в такое время?

– Возвращались из школы, с выпускного вечера дочери. В два часа от школы отошел автобус – детям заказана турбаза на три дня. Домой отправились с группой других родителей, потом шли одни. Через Первомайский проезд к их дому идти ближе.

– Сократили.

– Выходит, так.

– Ладно. Когда обнаружены тела?

– В начале четвертого. Пенсионер Ващенко, из второго номера по Первомайскому проезду, позвонил в милицию – его разбудили выстрелы и крики. Дежурный… Ну, не сразу поверил, но потом все-таки связался с патрульной ПМГ, направил в проезд…

– Возле тел никого не было?

– Нет. Ващенко не выходил за калитку, но уверяет, что никого больше не видел и не слышал.

– Следы?

– С начала третьего и до пяти шел дождь. Небольшой, но… Не обнаружено отчетливых следов, только протектора автомашины…

– Зафиксирован?

– Да. Пробовали применить собаку – но ничего не вышло. Дождь.

– Что с детьми Деркачей?

– Дочка на турбазе. Я послал туда сержанта – присмотрит и постарается поделикатней сообщить.

– Ну-ну.

– А второй ребенок, мальчик – он уже неделю как у бабушки. На Кировском. Я туда дозвонился; все тихо.

Сагайда сделал паузу и добавил:

– Еще одно. Я посчитал необходимым осмотреть дом Деркача.

– Вы убитого сразу опознали?

– Ко времени моего приезда на место уже весь райотдел знал. Фигура памятная.

– Что на квартире?

– Приехали в шесть двадцать – я не хотел без санкции, ну, и пока оформил… А там кто-то уже побывал. Сорваны ковры, шкаф вывернут…

– Замок взломан?

– По внешнему виду – нет. А чем открывали – пока не знаю. Эксперт работает, но… В область бы! А то без гарантии…

– Ключи у супругов найдены?

– Да. У обоих…

…А Вадим в это время все вспоминал свой последний разговор с Деркачом. С глазу на глаз. Вспоминал, как Жора говорил, понизив голос:

– Слушай, я с тобой, как с умным. Ты меня за пацана не держи. Узнает кто об этих моих словах – мне конец. Мне плевать, есть ли что у тебя, кроме, видеозаписи…

– А вы за меня не беспокойтесь.

– Своих забот хватает… Мне сейчас, ей-богу, проще всего – сесть, в зоне не пропаду, да за детей боюсь. У тебя дети есть?

– Не женат. Но это к делу…

– А у меня – двое. И старшая – девочка. Сообразил?

– Кто вам угрожает?

– Пока не знаю. А вот они – все обо мне знают. Все… И что у меня есть крепкие ребята – тоже знали…

– И что им было надо от вас?

– Работа… Город маленький, меня здесь каждая собака знает… Боятся… И в отделении корешки остались – а чего там, все знают, что «мусор из дома не выметет…».

– Вы хотите сказать, что рэкет – это по заданию.

– Именно.

– И кто давал задание?

– Телефон…

Георгий помолчал, разминая незажженную сигарету. И сказал после паузы:

– Может быть, позже расскажу… Когда проверю. Есть у меня коммутаторные соображения…

Не верилось, ох не верилось Вадику; а Деркач закурил, помолчал немного и добавил:

– И тебя – тоже проверю.

Нет, не прибавляли эти воспоминания аппетит. Так и подмывало рвануть на себе рубаху, посыпать голову песком и завопить:

– Это я, я виноват! Не послушал, не поверил… – и затем ринуться искупать свою вину, проливая праведный гнев на…

А вот на кого – Вадим никак не мог пока решить. Не вычислялось. …Хоть бы уверенность, пусть предварительная, но уверенность… Но не было и ее.

Наверное, не было уверенности и у Шеремета. Иначе почему бы он внезапно сменил тон обращения к майору:

– Откуда вы мне прозвонились?

– Из дома, – не задумываясь, ответил Николай, – а что?

– Соединение – автоматическое?

– Да, конечно.

– А дом – свой?

– Не совсем. Но никто посторонний…

– Вы уверены?

– Да… А почему вы не спрашиваете, из какого такого дома?

Матвей Петрович усмехнулся:

– Полагаю, от Стеценко Татьяны Михайловны, год рождения 59-й, разведенная, преподаватель Узеньской ДСШ № 1. Вот не помню только, по какому классу.

В общем-то Сагайда был готов к такому ответу. Чуть сильнее порозовел и сообщил, с эдаким вызовом:

– По струнным.

А потом все-таки добавил:

– А у вас неплохие информаторы.

– Никудышные, – бросил Матвей Петрович, отодвигая пустую салатницу, – одиннадцатый час, а мы еще не знаем, ни кто убил, ни даже – за что. А насчет сведений о частной жизни – должен же я подумать, кто набивается на неофициальный контакт.

– Так вы поняли, что я…

– Вычислил. И получилось, что звонок был нужен вовсе не для того, чтобы предупредить Вадика. Нет?

– Естественно. Хочется, чтобы вы, лично, приехали.

– Полюбуйся, – сказал Матвей Петрович Вадику, кое-как ковыряющему вилкой жаркое с грибами, – издевается почем зря. Над тобой, кстати. Ему, видишь, Шеремет понадобился, а не какой-то там желторотик.

– Поквитаемся, – в тон пообещал Вадик.

– Он вроде парень неплохой, – сказал Сагайда как об отсутствующем, – но здесь так складывается… Узел в этом деле, а может – перекресток… Решающий. Нельзя промахнуться.

– А что, в прокуратуре – больше никого?

Сагайда усмехнулся:

– У меня тоже «информаторы». По вашим делам «неприкасаемых» почти не оставалось. А если оставались, то оказывалось, что Шеремет сие дело не заканчивал и не по своей воле: срочно перебрасывали на что-то другое. А зажимал, почему-то лишь стрелочников, некто другой… Скажем, авторитетный товарищ Хижняк, из больших любителей во все совать нос…

Шеремет поднял голову и внимательно посмотрел в глаза Сагайде. Очень внимательно. И, не проронив ни слова, снова принялся завтракать. Наверно, с минуту только и было слышно, что позвякивание вилок да перекличку воробьев в кустах у веранды.

Потом Шеремет отодвинул тарелку, взглянул на часы и обратился к Вадику:

– Слушай, магазин-то уже открыт. Не в службу, а в дружбу, глянь, нет ли там импортных лезвий?

Вряд ли Вадикова физиономия излучала чрезмерный энтузиазм, когда он прошел к выходу.

Было видно, как он, руки в карманах куртки, протопал улочкой, ненадолго задержался у рефрижератора и нырнул в сельмаг.

– Вы ему не доверяете? – искренне удивился Сагайда.

– На все сто, – успокоил майора Матвей Петрович, – свой парень. Только не хочу, чтобы он подходил предвзято… Пусть сам смотрит. И делает выводы.

– Это ваши игры. Главное, чтобы парень был наш. Но в одиночку ему не потянуть. Печенкой чувствую. Крупняк мы зацепили. И без ваших связей, головы и авторитета…

– Интересный вы перечень составили, товарищ майор. «Связи»…

– Ну, я имел в виду не блатные, а с областными организациями… Матвей Петрович, я хочу, чтобы нас было не только вынужденное официальное сотрудничество. Ситуация такова, что…

– А я, – внезапно перебил его Шеремет, – почему я этого должен хотеть?

Это, кажется, еще не приходило в голову Сагайде; несколько секунд он хлопал ресницами, но затем сказал твердо:

– Неужто вы в обратную сторону перестарались? У нас с вами – один путь. Поодиночке же будет сложнее. И вы знаете, что между моим и вашим начальством – немалая трещина…

– Пока что есть, – Матвей Петрович промокнул губы салфеткой, – хотя полагал, что это не общеизвестно. Впрочем, я сильно недооцениваю периферийные кадры.

Подозвав хозяйку, Шеремет рассчитался за себя и за Вадика. Сагайда тоже отдал трояк и, вытаскивая сигарету, спросил:

– Какие сейчас будут указания?

Шеремет подождал, пока тетка Явдоха отойдет подальше, и, еще раз изучающе взглянув на майора, ответил:

– Внешне – чисто официальные, служебные взаимоотношения. Все, как принято. А наедине… У тебя есть надежная «крыша»?

– Одну вы знаете.

– А еще что-нибудь, чтобы совсем без свидетелей?

– Есть одно забавное местечко… Как вы относитесь к гражданской обороне?

– Никак. А разве она еще действует?

– Не исключено. Во всяком случае, помещение имеет. Но не всегда занимает. – Сагайда, бросив взгляд по сторонам, протянул Матвею Петровичу ключ, – это недалеко от гостиницы, в центре. Пушкина, 26, табличка – курсы ГО. Посторонних нет, а есть скрытый выход. Только будьте осторожны: с «крышей» там все порядке, а вот пол там ненадежный.

– Пол? Это – в переносном?

– В самом прямом.

Шеремет, так же быстро оглядевшись, спрятал ключ в карман.

И невесело усмехнулся.

Знал, что так надо, что все обстоятельства сейчас усложнились, нужно ежеминутное напряжение сил и внимания. Борьба серьезная, в которой поначалу – не в последнюю очередь из-за нежелания признавать очевидное, привычки к извращенным словам и действиям, – организованной преступности дали большую фору. И все же – ох как трудно укладывалась в сознании необходимость жить по законам военного времени. Стоит ли удивляться, что сначала похоронили не одного товарища, соратника, единомышленника, а уж потом, со скрежетом зубовным, признали наличие присутствия нашей, отечественной мафии.

Стоит ли удивляться, что столько сотрудников погибло духовно, потеряв не жизнь, а профессиональную честь и мужество, прежде чем борьба была осознана и объявлена?..

– Связь? – спросил Шеремет.

Сагайда повел крутыми плечами.

– Увы, только телефонная, – протянул карточку с номерами, – верхний – мой кабинет, второй – радиотелефон в машине. Третий – курсы ГО. Четвертый – Татьяна. И договоримся: место встречи называть условно. В этом порядке. Например, «встречаемся в третьем». Или: «Подъеду в четвертый». И время: называть со сдвигом на полчаса. Договоримся, скажем, на шестнадцать – встречаемся в пятнадцать тридцать. Хорошо?

Шеремет согласно кивнул и вышел на крыльцо.

Вадик уже спешил от магазина, удерживая подмышкой сверток. Явно не лезвия. Небось, очередная тряпка, какой-нибудь особо никудышный куртец.

Не оборачиваясь к Сагайде, Матвей Петрович спросил:

– Все телефоны в Узени прослушиваются?

– Слава богу, пока – нет. Только наш коммутатор. Общий с исполкомом.

– Кто здесь напрямую связан с Хижняком?

– Зампред. Но доказательств – увы… И, само собой, по старой дружбе – Череватько.

– В город поедем по разным дорогам, – распорядился Шеремет, – и постарайся нас опередить.

– Вы – прямо в прокуратуру?

– Да. Поехали… – И не удержался, спросил: – А что это у тебя за тачка?

В первый раз на лице Сагайды появилась улыбка:

– Боевой трофей… – И продолжил, адресуясь уже и к подошедшему Вадику: – Позавчера наши рокеры сцепились с «качками». Кое-кого мы повязали, кое-кто – в больнице. Так что «тачка» суток на пятнадцать свободна.

Сагайда взял шлем, клацнул педалью кикстартера – и добавил:

– А мою машину «пасут».

Шеремет задержался на крыльце, глядя на майора.

Крепкий, мощный, как налитой. Кобура на поясе. Офицер – как с рекламного плаката.

Но вот Сагайда напялил поверх форменки черную кожанку, всю в заклепках, бляшках, цепочках, застегнул шлем, разукрашенный, как выставочное пасхальное яичко артели авангардистов, вскочил на карнавальную «Чезетту» – и как волшебник поработал! Какой там офицер, – рокерище, от которого надо держаться подальше и пристально разглядывать, право же, небезопасно.

Вздыбив пыль, мотоциклист скрылся.

Минуту спустя хлопнули дверцы и «Волга», круто развернувшись на площади, полетела к трассе.

До Узеня – двенадцать километров.

4

Два часа пролетели. Обязательное короткое совещание, первые прикидки, пересказ местных сплетен. Представление в райкоме и исполкоме. Ознакомление со следственными материалами.

По сравнению с предварительным сообщением Сагайды добавилось немного.

Деркач упал дважды: видимо, сразу после выстрела (найден след на влажной дороге) и окончательно, в полусотне шагов от тела жены. Следы первого падения на теле Деркача: ссажена кожа на левой ладони и на костяшках пальцев правой руки.

Убитые, по-видимому, не ограблены. Ксения – наверняка: целы украшения и, в сумочке, деньги. В кармане у Деркача – портмоне, в нем – два трояка и мелочь.

Баллистическая экспертиза: обе пули – из «нагана», ствол достаточно старый.

У обоих убитых обнаружено небольшое (у Георгия – чуть большее) содержание алкоголя в крови. Свидетели подтверждают, что на выпускном вечере оба прикладывались к бокалам.

Сам выпускной – в рамках обычного. То, что Георгий оставался вроде бы мрачным и ни разу не танцевал, никого не удивляет: характер Деркача и его отношения с женой не составляли новости для прочих родителей.

Большинство взрослых расходилось одновременно. До поворота на Садовую шли три пары вместе; триста метров до Первомайского – только Георгий и Клавдия. За квартал до поворота в переулок их видел таксист; еще притормозил – ночью пассажиры в дефиците, – но Деркач (таксист его опознал) махнул рукой: проезжай, мол. Никого поблизости от них таксист не заметил, никого не увидел и в темном Первомайском, но уверяет, что там не было огней автомобиля.

Пребывание легковушки на месте преступления – факт. Короткий дождь не смыл отпечатков колес.

Да, именно так: в интервале между началом дождя – а это как раз время, когда раздались выстрелы, – и его окончанием по переулку проехали «Жигули». Шестая модель, автомобиль с небольшим дефектом на левом заднем протекторе. Но эксперт не мог с уверенностью сказать, останавливалась ли машина в Первомайском и сколько стояла…

Неизбежные встречи в исполкоме и райкоме длились, каждая, минут по пятнадцать.

Первая была именно такой, как предполагал Шеремет: очевидные стремления не выносить сор из избы, Узень не ославливать и уж конечно же не устраивать типичный случай. И одновременно – осторожное прощупывание возможных следственных путей и несколько настойчивых, хотя и осторожных попыток вбить клинышек между Шереметом и Вадиком, который вроде бы как слишком разошелся, наделал шума, переполошил кучу людей – и чего достиг?

Вторая беседа состоялась с глазу на глаз с персеком райкома. Они с Шереметом были шапочно знакомы несколько лет – с того времени, как Матвей Петрович занимался паскудной историей с неопознанным трупом на территории колхоза, где тогда председательствовал нынешний Первый.

Несколько неожиданною оказалась беседа. Первый сказал, что конечно же людей жалко, особенно Клавдию, но то, что дела вдруг приняли такой оборот, может, к лучшему. Если, конечно, следствие, которое началось так удачно, не остановится на полпути. Какой бы уровень не затрагивался, он, Первый, целиком «за». И попросил по всем проблемам обращаться непосредственно к нему, обходя все ступени. Дал телефон. Но не прямой, через городскую АТС, а через коммутатор…

Впрочем, Сагайда мог Первого и не предупредить – разве нет?

5

В половине первого состоялся «тайный совет». Созвонились с Сагайдой, потом, поодиночке, перебрались через парк и разыскали нужный дом.

Проблема пола в помещении курсов ГО действительно была. Какие там щели? Проломы, кое-как закрытые фанерками. Уцелевшие половицы прогнили, гвозди – перержавели, и приходилось идти с акробатическими пируэтами. Спокойно стоять и даже сидеть, не рискуя загреметь в затхлое подполье, можно было только во второй комнате, преподавательской.

Две тускло окрашенные стены оживляла внушительная подборка плакатов, вызывающих патологический прилив пацифизма; в простенках между окнами пристроились еще стендики с распотрошенными противогазами и респираторами. В углу – ведерко со стратегическими залежами окурков, железная печурка допотопной модели. Интерьерчик что называется.

Но на второй взгляд можно было заметить, что между комнатами – двойные, свежеукрепленные двери, на окнах, под защитными шторами – решетки; третий взгляд сообщал, что на дальнем окошке, выходящем в закрытый дворик, оборудованы автоматические запоры, и решетка – раздвижная, под секретный ключ. Два хороших письменных стола; бра и настольные лампы с гофрированными стеблями; большая «поднятая» карта района на стене. А на столе, в окружении справочников, солидно помаргивал неонкой большой клавишный кабинетный селектор с «памятью», диктофоном и автоответчиком.

Осмотревшись, Матвей Петрович подошел к аппарату и, ткнув клавишу, повторил последний вызов.

Полминуты в трубке звучал прерывистый треск автоматического набора. Пауза, гудки и голос:

– Слушаю, Головин.

– Иван Игнатьевич? – переспросил Шеремет.

– Я. Откуда звоните, Матвей Петрович? – спросил Головин, обладающий исключительной памятью на голоса.

– Из Узени. Вы в курсе, что здесь…

– В курсе. Хорошо, что вы уже на месте. Я как раз хотел просить…

– Понял.

– Поддержите моего Комо. Но – строго между нами.

– Когда просят, говорят «пожалуйста». И о своих предупреждают заранее, – назидательно сообщил Шеремет.

– Каюсь. Так меня, так. А что в Узени? Кстати, связь надежная?

– Надеюсь. А по делам – пока смутно.

– Вы о моей болячке не забыли?

– Что, поступили новые данные?

– Ну, не то чтобы данные… А присмотреться, надо.

– Слушаюсь, товарищ не – мой – начальник, – усмехнулся Матвей Петрович и положил трубку.

Вадик все еще заинтересованно рассматривал помещение и спросил, понизив тон:

– Глянем быстренько, не забыл ли здесь хозяин «ухо»? На войне как а ля герра?

Шеремет пожал плечами:

– Поищи. Хозяин спасибо скажет.

– Я серьезно, – Вадик взглянул в глаза, – как с ним? Что можно доверять?

– Все спокойно. Наш человек. А что засуетился – так не от хорошей жизни… Будем тянуть вместе. Ему – ясно: практически только через нас, область, можно будет отгавкаться от местных… Если припечет. И нам он очень пригодится. Сам знаешь, как на местах без своего человека…

Одно лишь не сказал Вадику Матвей Петрович: того, что сам окончательно проверил только сейчас. После разговора с полковником милиции Головиным, возглавляющим самую горячую засекреченную службу. Отдел борьбы с организованной преступностью.

Прямую связь с Головиным из городов и районов имели только его непосредственные ставленники. Те же, на кого падала хотя бы тень подозрения в связях с мафиями, с цеховиками, игровыми, сутенерами, рэкетирами, а тем паче с наркобизнесом, понятия не имели о его телефонах. Как правило, даже не знали, что такой отдел существует и действует. Шеремет же, конечно, знал: массовая «ротация», перетасовка офицерского состава областного УВД, ротация, внешне кажущаяся необъяснимой и ненужной, спланирована и осуществлялась головинской службой.

Следовательно, то, что Сагайда, ставленник, перелетел в Узень с некоторым понижением, объяснялось не только и не столько щепетильностью кадрового управления к облику морале старших офицеров; так было нужно Головину.

За окошком послышался стрекот мотоциклетного движка. Мгновение – и мотор смолк, только шелест шин и шорох щебенки. «Чезетта». Щелкнули автоматические запоры, ветер вздыбил шторы и, по-гимнастически отжавшись от подоконника, в преподавательскую влетел майор Сагайда.

– Извините, чуть задержался. «Хвост» ловил.

Задвижки, шторы, свет. Сагайда раскрыл бювар с документами.

– Давайте прикинем вместе, кому стал поперек дороги Георгий Деркач.

– Супруги Деркач, – отозвался Вадик.

– Нет, прежде всего – он, – продолжал Сагайда, – я еще раз проверил: за Клавдией – все чисто. Кстати, я сам ее немного знал. Полагаю, просто убрали свидетеля.

– Полагаю, – подал голос Шеремет, – есть вероятность того, что Клавдия хорошо знала убийцу. И он был уверен, что Клавдия его опознает.

– И все же какое-то, – Вадик пощелкал пальцами, подбирая нужное слово, – нетипичное, что ли, убийство. Что-то здесь неладно.

– Убийство – это всегда неладно, – бросил Шеремет и продолжил: – Вот что. Надо срочно проверить, не вернулся ли кто из прошлых Деркачевых «крестников», тех, кого он посадил в свои милицейские времена.

– Я с этого начал, – повел плечами Николай, – но без толку. Мелочевку и не брал, а крупняки – все еще сидят. Даже под амнистию не попали.

– И когда только успел? – спросил Вадик, незаметно для самого себя переходя на «ты».

– Поутру, – бросил Сагайда, закуривая.

– А что «по мелочевке»? – поинтересовался Шеремет.

– С этим я разбирался, еще когда дела принимал. Конечно, Деркач там накрутил… Моя бы воля – не в отставку, за решетку бы отправил. Но знаете, как у нас «любят» своих раскручивать.

– Само собой. Знают, что только начни…

– Именно. В каждом третьем «его» деле – и злоупотребление властью, и незаконные методы ведения следствия, и побои, и шантаж… Но времени прошло немало. Хотели бы поквитаться – давно бы нашли возможность. И наверняка бы не тронули женщину. Полагаю, эту версию надо вычеркнуть.

Вадик, поколебавшись, все же сказал:

– Я все вспоминаю наш последний разговор с Деркачом… Похоже, он намекал на местных… И был уверен, что сможет проверить… по своей линии.

– Резонно, – согласился Сагайда, – обратите внимание, что этот «некто» хорошо знал обычный маршрут Деркача… Не шел следом – заметили бы, – а встретил. Дождался. И «шестерка», жигуленок, проехала по Первомайскому навстречу…

– Что с этой «шестеркой»? – спросил Шеремет.

– Ищем. Поднял всех участковых, ГАИ… По регистрации – в городе почти сорок «шестерок» да еще приезжие: бросают машины где попало, увести – нон проблем. Найдем, конечно – если тот «Вася» не сменил срочно резину.

– Хорошо, – прихлопнул по столешнице Шеремет, – давайте попробуем быть последовательными. Допустим, стрелял местный, из тех, кто хорошо знает Деркача. Так сказать, друг семьи. Жора ему стоял поперек дороги. И в последнее время конфликт стал угрожающим. Не исключено, что это связано со следственными действиями. Возможно, была стычка: Деркач – не из тех, кто покорно соглашается стать козлом отпущения.

– Возможно, – согласился Николай.

– Теперь что касается легковушки: стреляли не с хода и, наверное, вообще не из машины. По характеру ранений – машину можно исключить. Оба выстрела – сзади, в упор, в спину и затылок, под углом, сверху вниз. Стрелявший стоял или шел следом. А вот потом он мог вскочить в машину, чтобы побыстрее исчезнуть с места преступления. Найдете машину – обратите внимание: шел дождь, и могла остаться грязь от обуви…

Что-то заставило Матвея Петровича замолчать.

Не выстраивалось.

Выпадали какие-то звенья, но какие – этого Шеремет пока не мог понять. Вроде бы уже вырисовывалась картина: «некто» дождался окончания выпускного, убедился, что Деркачи отправились пешком по обычному маршруту, а перехватил их в Первомайском. Чтобы опередить, воспользовался машиной. Оставил ее – возможно, с сообщником, – за дальним поворотом, чтобы Деркач не опознал номер и не насторожился. Подождал в темноте, пока супруги пройдут, и выстрелил сзади. Раз и еще раз. А потом запрыгнул в машину и был таков.

Но – нет, не выстраивалось по-настоящему. Недоставало некоторой внутренней полноты картины, не позволяло нечто принять ее за исходную и работать, постепенно замещая предположения – фактами.

И Шеремет почел за благо пока что не продолжать, а попробовать прокрутить другие версии.

Наверняка убийство – дело рук не цеховиков. Даже если Вадик с Денисом Комаровым недооценили их связь с Деркачом. Эти чрезмерно ловкие деляги весьма-весьма неохотно прибегают к «мокрухе». Не случайно они платят огромные деньги, до двух третей нелегальной прибыли, чтобы избегать всяких осложнений, всякого шума. Всех, кто представляет угрозу их бизнесу, они стараются купить, но – не убить.

Жора был связан с цеховиками не меньше двух лет, – и до самого последнего времени осложнений в черном бизнесе не было. Живи сам и не перекрывай кислород компаньонам – этот принцип Деркач соблюдал. В последнее время цеховики, по большинству, сели, а те, кто пока оставался на свободе, вряд ли так уж опасались Деркача. Он заинтересован в молчании – хотя бы потому, что за участие в черном бизнесе ответственность строже, чем за вульгарный рэкет.

Конкуренты? Неубедительно.

Не видел Сагайда среди вожаков других группировок никого, кто собирался потягаться с сильным и опытным хищником, Деркачом. А главное – и в случае конкуренции, и в случае мести со стороны ущемленных отсутствовал мотив двойного убийства. Планировали, готовили, выслеживали, караулили – и вдруг выбрали момент, когда Деркач оказался с Клавой. Гораздо проще их застукать поодиночке.

И убийство Клавдии, как ненужного свидетеля, тоже мотивировалось плохо. Темно тогда было в Первомайском. Очень темно. Ничего бы она не разглядела, а стала бы кричать – так что толку? Машина рядом.

Наверняка отпадали игровые, все – и наперсточники, и шулеры, и системники. Здесь не было сомнений ни у следователей, ни у Сагайды. В Узени и окрестностях паслось всего полтора десятка игровых, деньги у них варились не слишком большие (провинция!), и до сих пор не было заметного трения между игровыми и рэкетирами. Еженедельные жалобы обыгранных добропорядочных граждан, естественно, не имели отношения к делу.

Понятно, игровые – не овечки божьи, способны зверски избить конкурента или неплательщика; если припечет, могут нанять и киллера. Но любой профессиональный киллер потребовал бы за Деркача, учитывая его положение и подготовку, не меньше полугодового «навара» всех игровых, и существовал немалый риск, что крайним будет не Деркач, а игровые.

Нечего было и думать, что на лютого Жору покусится кто-либо из местных сутенеров. Тем паче, что ни в милицейские годы, ни в последнее время Деркач не проявлял особого интереса ни к самим «котам» с их небольшим дурнопахнущим бизнесом, ни к жрицам древней профессии.

Что еще оставалось? Бутлегеры в Узени не окопались – это Сагайда знал точно. В городе испокон веков пили домашние вина и наливку, на водку большого спроса не было даже в самые застольные годы – а следовательно, после Указа на сивуху не бросились. Конечно, точек с восемьдесят пятого стало меньше, но и в оставшихся толпы не наблюдалось. Пять-десять минут в дни аванса, полчаса перед праздниками – разве это очереди для стойкого советского человека? Нет, бутлерство Узень обошло, и ничего существенней абрикосовки в соковых банках да нечастых пьяных мордобоев возле гадючников или в лесополосе здесь не случалось. И что бы ни натворили Деркач и его команда, до перестрелки дело бы не дошло. Не тот уровень…

– Выходит, все-таки наркомафия, – печально констатировал Вадик.

– Боюсь, что да, – покачал головой Сагайда и потянул новую сигарету, – но это убийство, считай, первый серьезный звонок…

Жаль было мужика.

Все присутствующие понимали, какая может предстоять схватка.

Шеремет нарушил молчание:

– Какая здесь статистика по наркомании?

Сагайда постучал по краю стола:

– С самого начала года – семь дел. Одно групповое: подростки промедольчик раздобыли из аптечек ГО. А все остальные – приезжие одиночки. Нюхальщиков, токсикоманов я само собой не считаю.

– Красиво живешь, – вроде бы даже позавидовал Вадик.

Сагайда выпустил струю сизого дыма и подтвердил:

– Прям как в раю.

Мужчины замолчали, обдумывая примерно одно и то же.

Исключительно низкий уровень наркомании в Узени мог происходить от нескольких причин.

Самое маловероятное – что Сагайда не в курсе реального состояния дел. Очень маловероятно.

Наркомания, особенно среди молодежи – вещь приметная. Даже если не говорить о преступлениях, связанных с добычей зелья, хватает и других свидетельств: от визуальных наблюдений – поведение «двинутых» бросается в глаза, – до трупов передозировавшихся. В небольшом, не переполненном приезжими городке все это на виду, не спрячешь.

Второе – и хотелось верить, что все именно так, – дело не распространилось дальше любительских попыток, не сформировались устойчивые кайфовые кодлы, неизбежно затягивающие новобранцев.

Но, похоже, приходилось думать о третьей причине. Потому что именно в ее свете связывались в одну цепочку и ничтожный уровень городской наркомании, и чрезмерно крепкие связи местной верхушки с областью (если не республикой), и малый испуг чиновников после накрытия цеховиков, и, наконец, слишком дерзкое и жестокое убийство.

Все трое знали, что область – не только потребитель наркотиков.

Где-то в области притаилось героиновое производство, подпольная лаборатория.

На сегодняшний день удалось перехватить четырех курьеров, вывозивших небольшие партии героина, но никто из них не дал полезных показаний…

Цепочка соображений у присутствующих разворачивалась примерно одинаково.

Если лаборатория притаилась именно в Узени, то наркомафия будет сбывать «белую смерть» где угодно, только не в самом городе. При необходимости будет по своим каналам помогать властям, пресекая деятельность «чужих» вблизи от базы. Ну и обязательно должны быть куплены, «схвачены» любыми способами приметные чины в милиции, в исполкоме, в прокуратуре. Потянется цепочка прикрытия на областной, а может, и на республиканский уровень. Не все покровители будут знать, что именно они покрывают, кого именно получают такое содержание; но будут хорошо знать, какие «сигналы» следует блокировать, каких людей и какие службы ограждать от опасности.

Наркомафия – это еще обязательно служба безопасности, боевики; наркомафия – это игра по таким ставкам, что любое преступление не кажется чрезмерным.

Исполнители?

Это могут быть и профессиональные киллеры, и рабы, готовые на любой беспредел ради очередных доз.

Наркомафия.

Организация, стоящая абсолютно вне морали, существующая только за счет калечения и смерти. Медленной смерти – в «обычных» для нее условиях. А при угрожающих обстоятельствах наркомафия убивает с нечеловеческой жестокостью.

Например, если сталкивается с агрессией… Или кто-то из «партнеров» оказывается своевольным, неуправляемым, опасным – а он знает и может слишком много… Скажем, имеет группу «своих» боевиков и пытается подмять организацию… Вот тогда и распрямляется тайная пружина. Удар, и никогда – не в полсилы.