Текст книги "Рассказы"

Автор книги: Юрий Сотник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Как только наступили каникулы, мы переехали в лагерь. Мы прожили там десять дней, а Вовка не появлялся. Только на одиннадцатый день мы встретились с ним при загадочных обстоятельствах. На маленькой речке возле лагеря у нас имелись две плоскодонные лодки. Наши техкружковцы переоборудовали их в крейсеры "Аврора" и "Марат". С боков у лодок были сделаны гребные колеса, которые приводились в движение руками. На носу у каждого крейсера возвышалась броневая башня из фанеры. Там мог поместиться человек, если сидеть на корточках. Иногда мы устраивали морские игры. Происходило это так. Человек восемь занимали места на "Авроре" и десяток – на "Марате". Все вооружались жестяными кружками. Река возле лагеря была неглубокая, не больше метра глубиной. Суда маневрировали друг возле друга, ребята черпали кружками воду и выплескивали ее в "противника". Дым стоял коромыслом! Каждую секунду десятки кружек воды выплескивались в лодки; на обоих берегах орали ребята, разделившиеся на "красных" и "синих". Кончалось тем, что одна из лодок шла ко дну. Экипаж ее, фыркая, выбирался на берег. Тогда деревянный "крейсер" всплывал и его уводили победители.

В тот день я был на "Авроре". "Марат" подошел вплотную и взял нас на абордаж. После ожесточенной схватки шестеро из нас оказались за бортом. "В живых" остались только Галина и я. Мы бросились удирать. Голосящий "Марат" следовал за нами метрах в пяти. Я вертел колеса так, что от меня пар шел. Толстая Галка пыхтела на корме и плескалась из кружки, целясь в лицо капитану "Марата". Вдруг капитан "Марата" взял длинную веревку, сделал из нее петлю и накинул ее на Галку. Та закричала. Не разобрав, в чем дело, я завертел колеса еще быстрее. Галина, конечно, выбыла из строя. Только брызги полетели! Я перестал вертеть колеса. "Марат" подошел вплотную. Капитан его заявил, что берет нас в плен. "Неприятельские" матросы подтянули на аркане Галину и втащили ее к себе. – Все в порядке, – сказал мне капитан. – Принимай буксир! Но тут мы услышали, что кто-то продолжает плескаться у борта. Я оглянулся: это был Вовка Грушин. Он отплевывался и тихонько ругался. – Вовка? Ты откуда? – Из воды, – ответил он. – Вы меня сбили с моего плота. Во-он мой плот. Догоните его! По речке медленно плыли два плохо связанных бревна... "Марат" подошел к лагерю. За ним на буксире тащились "Аврора" и Вовкин плот. Капитан "Марата" рапортовал начальнику штаба "синих": – Крейсером "Марат" под моей командой захвачено неприятельское судно "Аврора" вместе с остатками экипажа. Кроме того, арестована подозрительная личность, разъезжавшая вдоль побережья на двух бревнах будто бы с целью исследования фарватера. Старшая вожатая Леля поманила Вовку к себе: – Ну-ка, подозрительная личность, подойди сюда! Вовка подошел. Их окружили ребята. – Скажите мне, подозрительная личность, вы, кажется, живете недалеко от лагеря? – Два километра. – А можно узнать, почему вы забыли о своем отряде? – Я не забыл. Я просто очень занят. – Чем, позвольте спросить? – Я работаю над большим изобретением. Я, Леля... Я, понимаешь... Нет, ты ничего не понимаешь! – Да, я не понимаю, – серьезно сказала Леля. – Я не понимаю, почему надо становиться отшельником, когда что-нибудь изобретаешь, почему не работать в техкружке над своим изобретением, почему надо отделяться от своих ребят, с которыми столько лет проучился... Ну, скажи мне, что это за изобретение? Вовка оттянул резинку промокших оранжевых трусов и щелкнул ею себе по животу: – Это тайна. Ребята тихонько засмеялись. Леля хотела удержать Вовку, но он ушел, пообещав прийти на днях. Прошло уже две недели, а Вовка не появлялся. Однажды на костре о нем поставили вопрос. Говорили, что он отошел от коллектива, говорили, что он увлекается всевозможными фантастическими проектами, и еще многое говорили и наконец постановили снарядить экспедицию для розысков Вовки, которая должна его доставить в лагерь для разговора. Экспедицию составили из Галки и меня, потому что мы самые близкие его приятели. На другой день утром мы запаслись бутербродами и тронулись в путь. В двух километрах от лагеря было три поселка. Мы не знали, в каком из них живот Вовка. Но нам повезло: в первом же поселке в саду одной из дач мы увидели на ветке березы оранжевые Вовкины трусы и тут же услышали голос его матери. Она издали закричала нам: – Наконец-то пожаловали! Владимир у них целыми днями пропадает, а они даже носа не покажут! Мы растерянно переглянулись. Я начал было: – Как... а разве... Но Галка толкнула меня в бок. Ничего не понимая, я замолчал. – Что он у вас там делает? – спросила Вовкина мама. Галина, размахивая руками, стала смущенно объяснять: – Да-а... вообще... Вы же знаете... У нас там очень интересно... Всякие игры, и все такое... Вовкина мама как-то странно на нас посмотрела и больше ни о чем не расспрашивала. Она хотела угостить нас земляникой, но мы поблагодарили ее и ушли. По дороге в лагерь мы долго шли молча. Наконец Галина сказала: – Факт! Вовка говорит родным, что он уходит в лагерь, а сам идет работать где-то над своим изобретением. Интересно... Она не договорила. В конце просеки, по которой мы шли, показался Андрюшка. Он быстро семенил нам навстречу. Подойдя к нам, он отрывисто сказал: – Вышел вас встречать. Получил письмо от Грушина. Я взял у Андрюшки письмо и стал читать вслух: – "Андрюшка! Я пишу тебе, Сережке и Галке, как своим близким друзьям. Сегодня в полночь решается моя судьба. Я испытываю свое изобретение, на которое истратил все свои сбережения и ради которого, может, останусь на второй год. Мне нужна ваша помощь, и, если вы мне друзья, вы мне не откажете. Возьмите свои броненосцы и ровно в полночь приезжайте на то место, где мы с вами столкнулись. Пароль – "Архимед". Если вы мне друзья, вы это сделаете. Если вы кому-нибудь сболтнете, это будет подлость с вашей стороны. Грушин". Прочтя письмо, мы долго молчали. Потом Андрюшка проговорил: – А вдруг опять ракетный двигатель? Это Андрюшка вспомнил историю с моделью ракетного автомобиля. Когда мы навещали после аварии Вовку в больнице, он нам объяснил, что взрыв произошел из-за ошибки в конструкции, и обещал переделать автомобиль. Долго мы сидели под ветками сосны у придорожной канавы, шевелили, как тараканы усами, зажатыми в зубах травинками и думали, как быть. Удрать из лагеря ночью – за такое дело можно вылететь из отряда. Выдать Вовкину тайну было бы не по-товарищески. Но если Вовка опять строит ракетный двигатель, то может произойти несчастный случай, и его нельзя оставить одного. За лесом заиграл горн. Это в лагере звали к обеду. Мы поднялись с земли. – Так как же? – спросил Андрюшка. Галка стряхнула соринки, приставшие к юбке. Вдруг она покраснела и ни с того ни с сего разозлилась: – Вот дурак!.. Ну какой же он дурак!.. Андрюшка задумчиво проговорил: – Почем ты знаешь? Многих изобретателей сначала считали дураками, а потом оказывалось, что они гении. И Андрюшка посмотрел на Галку своими большими глазами. Видно было, что ему очень хотелось помогать Вовке. Я тоже был не прочь. Я занимался в литературном кружке, и наш руководитель говорил, что если хочешь быть писателем, то нужно все видеть и все испытать. – Ну? – спросил я Галку. Галка набросилась на меня: – "Ну, ну"! Вот если попадемся сегодня ночью, так уж... так уж я не виновата!

Мы с большим нетерпением дождались десяти часов вечера, когда лагерь укладывается спать. Потом ждали еще полчаса, лежа в кроватях, пока лагерь уснет. Наконец мы осторожно выбрались из дому и встретились у реки, где у причала из двух досок стоял наш флот. Галя и Андрей сели на "Марата", я занял "Аврору". Метров сто мы шли на шестах (боялись, что колеса наделают много шуму), потом пустили в ход машины. Медленно двигались наши суда по темной извилистой речке. Над берегами нависли ивы, и по их верхушкам осторожно пробиралась следом за нами луна. Плыли мы очень долго. Я уже думал, что мы в потемках проехали место встречи, как вдруг чей-то голос в кустах на берегу тихо произнес: – "Архимед"! Мы застопорили машины и стали смотреть на берег. Ничего не видно. Темно. – "Архимед"! – тихо повторил Вовка. Мы стали причаливать. О борта лодок зашуршали листья кувшинок. Кусты зашевелились. Появился Вовка. Мы высадились на берег и привязали лодки к большой коряге. На Вовке была надета бумазейная куртка, такие же штаны, заправленные в чулки, и большая теплая кепка. – Спасибо, что пришли, – сказал он. – Пойдемте! – Вовка! Чего ты еще выдумал? – зашипела Галка. – Пойдемте! – повторил Вовка. Он повел нас по темному дну оврага узкой тропинкой между огромных зарослей каких-то растений. Скоро мы поняли, что это крапива: Галка так взвизгнула, что в деревне за рекой собаки залаяли. Спотыкаясь, подымая руки, чтобы не задеть крапиву, мы дошли до какого-то заброшенного сарая. Тут Грушин остановился. – Чего ты еще выдумал, Вовка? – снова зашипела Галина и боязливо оглянулась. Вовка помолчал немного, потом ответил: – Подводную лодку нового типа. Мы сразу повеселели: испытывать модель подводной лодки – это вам не ракетный двигатель! – Вы мне нужны для того, чтобы завинтить меня в люк. – Ку... куда завинтить? – хрипло спросила Галина. – В люк, – спокойно ответил Вовка. Галка тяжело дышала. Я чувствовал, что сейчас выйдет неприятность. К Галине подошел Андрюшка. Он тихонько проговорил: – Назвался груздем – полезай в кузов. Галка ничего не ответила. Отчаянно заскрипела большая дверь, и мы вошли в сарай. В темноте пахло масляной краской. Вовка зажег свечу. Помещение было завалено всяким хламом. Валялись в куче инструменты и старые журналы: "Всемирный следопыт", "Мир приключений", "Вокруг света". В углу стоял примус без ножек, около него – паяльник. Два здоровенных паука торопливо подтягивались к потолку. У стены почти во всю ее длину на особых подставках стояла подводная лодка Вовки Грушина. Она напоминала небольшую байдарку. В носовой части ее возвышалась труба метра в три вышиной и сантиметра четыре в диаметре. Вся лодка была выкрашена в зеленый цвет, а на борту красными буквами было написано: "Архимед". Вовка объяснил нам ее устройство: – Судно погружается на глубину двух метров... Движется с помощью винта. Винт движется с помощью... ногами (там особые педали есть). Находясь в погруженном состоянии, судно может прицепиться к подводной части любого парохода (будет устроено специальное приспособление). Пароход идет, а подводная лодка – за ним. Так можно из Москвы попасть через Беломорканал в Белое море, а оттуда – хоть в океан! Галина спросила: – А как же в ней сидеть? – Сидеть? Сидеть и не нужно. Можно лежать. – А как же дышать? – Перископ ведь торчит из воды, через него и дышать. – И Вовка указал на трубу. Андрюшка потер ладонью лоб. – Гм! Ну, а как же ты будешь спускаться и подыматься? – Специальный резервуар, как в наст... ну, как в обыкновенной подводной лодке: чтобы опуститься, в него пускают воду, чтобы подняться, накачивают туда воздух и выдавливают воду обратно. Вовка открыл крышку маленького люка и показал, как устроен "Архимед" внутри: – Вот резервуар для воды и воздушный компрессор. Мы увидели бидон от керосина и приделанный к нему велосипедный насос. – Вон там педали для винта, а это – иллюминаторы. – Вовка показал на вделанную в носу лодки пару очковых стекол. – А это карманный фонарик для освещения. – Вовка, тут повернуться негде! – Во всякой подводной лодке тесновато. Это, голубчик, тебе не спортплощадка. – Ну, а в перископ хорошо видно? – Он еще не совсем готов. Только труба, чтобы дышать. Вовка умолк. Мы тоже молчали и осматривали судно. – Пора, – сказал Вовка. – Ну-ка, ребята, взяли! – Чудак ты все-таки, Вовка! – проговорила Галина. Все четверо мы подняли лодку и чуть не уронили ее – такая она была тяжелая. Кое-как мы вытащили судно наружу. Несли мы его медленно, с передышками, по темному заросшему оврагу. Вовка всю дорогу причитал: – Ой, ребята, милые, поосторожней! Ой, ребята, не уроните! Когда мы пришли к реке, Андрюшка слазил в бронебашню "Марата" и достал оттуда штатив, фотоаппарат и чашечку для магния. И вот состоялся торжественный спуск "Архимеда" на воду. Мы спустили сначала нос, потом налегли на корму. В ту же секунду чихнул Андрюшкин магний. "Архимед" сполз с берега и, слегка покачиваясь, стал рядом с "Авророй". Я тихо спросил: – Вова, а здесь глубоко? – Два с половиной метра. Я мерил. – Может быть, где помельче? Грушин презрительно посмотрел на меня и ничего не ответил. Андрей с фотоаппаратом, засучив штаны, бродил по воде и, фыркая магнием, снимал "Архимед" и Вовку на скамье "Марата". Вовка пожал нам по очереди руки и сказал: – Пора! Он старался быть совершенно спокойным, но я-то видел, как дрожала у него правая коленка. – Вов, – сказала Галка, – давай-ка мы обвяжем Твоего "Архимеда" веревкой. В случае чего вытащим. Вовка даже не посмотрел на нее. Он подошел к люку "Архимеда" и стал влезать в него. Но, как только он сунул туда голову, "Архимед" качнулся, и Вовка чуть не искупался. Тогда он велел нам привязать подводную лодку между "броненосцами" и, когда влезет в люк, обрезать веревки. Так и сделали. Когда "Архимеда" привязали, Вовка нагнулся, всунул голову в отверстие люка и вполз туда, громко кряхтя. Там он перевернулся на спину и закрыл люк изнутри какой-то доской с дыркой в середине. – Закройте крышку люка так, чтобы винт попал в дырку! Тут только мы заметили, что на крышке торчит болт с винтовой нарезкой. Мы исполнили приказание. – Придержите крышку, пока я не завинчу гайку, – глухо, как из бочки, пробубнил Вовка. Мы придержали. Стало совсем тихо. У Андрюшки в руках так и прыгал фотоаппарат. (К сожалению, карточки не вышли, потому что все снимки он сделал на одну пластинку.) В иллюминаторе вспыхнул свет. – Спускайте! – прогудело внутри "Архимеда". Мы развязали веревки. "Архимед" очень быстро ушел под воду. Мы оглянуться не успели, как из воды остался торчать лишь кончик перископа. Было совсем тихо. Мы сидели на своих "броненосцах" и смотрели, как маленькие пузырьки появляются в том месте, где погрузился "Архимед". Где-то очень глубоко, как нам казалось, дрожало светлое пятнышко: это был свет из иллюминаторов. Прошло минут пять. Андрей припал губами к концу перископа: – Вовка, ну как? Нас мороз пробрал по коже, когда мы услышали Вовкин голос из трубы – такой он был замогильный. – Я достиг предельной глубины. – Жив, значит! – вздохнула Галка. Снова поползли длинные минуты, и снова вопрос: – Вовк! Жив? И замогильный ответ: – Выкачиваю воду из резервуара. Подождали еще. Начало светать. – Уж два часа... – проговорил Андрюшка. Галина перебила его: – Смотрите на перископ! Он сейчас полезет вверх! Но перископ не лез вверх. Я наклонился к нему: – Вова, ну как? Молчание. – Вова-а! Слышишь! Как? – Я уже все выкачал. – Ну, и что же? – Она не подымается. – Почему? – Не знаю. Мы взволнованно переглянулись. Потом все трое потянулись к трубе. – Как же теперь, Вовка? – Не знаю. – Вот говорила, говорила! – захныкала Галка. – Надо было его за веревку привязать. А теперь... Как вот теперь? И вдруг Вовка озабоченным тоном сказал из трубы: – На меня чего-то капает. – Откуда капает? – Из люка капает. Мы вскочили, ошалело оглядываясь. Что делать? Я крикнул было: "Перископ!" – и схватился руками за трубу, но оттуда раздался испуганный Вовкин голос: – Не смейте за перископ! Оторвется. – Говорила, говорила! – хныкала Галка. Вовка посоветовал: – Подденьте меня веревкой. Мы взяли оба наших причала, связали их, привязали к середине камень, опустили его на дно и за оба конца стали водить веревку вдоль бортов лодок. Но "Архимед" слишком глубоко врылся в ил, и его нельзя было поддеть. – Капает, Вовка? – Капает! У меня уже здоровая лужа. Поскорей! – кричал Вовка из глубины. – Надо достать какую-нибудь узенькую баночку. Мы будем опускать ее в перископ и вытягивать с водой, – сказал Андрюшка. Это он неплохо придумал. Я помчался через крапиву к сараю. В Вовкиной мастерской не оказалось ни одной подходящей банки, зато я нашел там резиновую кишку сантиметра в полтора толщиной. Я измерил ее длину и решил, что хватит. Вернулся и сообщил свой план ребятам. – Вовка, держи кишку! Выкачивать будем. Держи так, чтобы конец был все время в воде! Мы просунули кишку в трубу. – Галка, выкачивай! Галина взяла в рот верхний конец и стала тянуть из кишки. Она трудилась изо всех сил, так что глаза у нее на лоб полезли, но вода почему-то не выкачивалась. Пока она работала, мы с Андреем старались подковырнуть "Архимеда" шестами. Но шесты оказались слишком короткими. К тому же их было очень трудно удержать под водой. Вовка изредка справлялся о ходе спасательных работ и говорил, что вода у него хоть и прибывает, но очень медленно. Уже почти совсем рассвело. – Хватит! Ничего мы так не сделаем, – сказал я. – Надо ехать за ребятами в лагерь. Все согласились со мной. Галина осталась на месте, чтобы Вовке не было страшно, а мы с Андреем взяли "Аврору" и, подняв два огромных столба брызг, накручивая изо всех сил колеса, помчались по оранжевой от восходящего солнца реке. Я не помню, как мы доехали, только мы были все мокрые от пота. Выскочив на берег, я зазвонил в колокол; Андрюшка бросился в дом, отчаянно крича. Из дверей, из всех окон стали выскакивать полуодетые, испуганные ребята и вожатые. Леля выбежала с одеялом на плечах. Я закричал: – Скорее! Вовка Грушин тонет! Возьмите веревки! Возьмите багры! Прошло ровно пять минут. Битком набитая "Аврора" неслась по реке. Каждый греб чем мог, помогая колесам. За ними сквозь заросли вдоль берега, ломая ветки, продирался весь лагерь. По дороге я и Андрюшка сбивчиво рассказали, в чем дело, но никто нас толком не понял. Вот и "Марат"... Спокойно застыл над водой конец перископа. На борту "Марата" сидит Галина, посасывает из кишки и горько плачет. – Где Вовка? – спросила Леля. – Тут... – указал Андрюшка под воду. – Сколько времени? – Да часа три уже. Леля побледнела. – Вовка, ты жив? – спросил я. – Жив, – со дна речного ответил Вовка и добавил: – Холодно! Ребята столпились у берега и, разинув рты, уставились на перископ. И тут началась спасательная работа. Пятеро лучших пловцов ныряли, стараясь подвести веревки под "Архимеда". Остальные тыкали в воду баграми, засучив штаны, бродили в воде и подавали тысячи советов. Стоял галдеж, как на птичьем дворе во время кормежки. Наконец нашим водолазам удалось подцепить веревками корму и нос подводной лодки. Они выбрались на берег продрогшие, измученные, но очень гордые. Ребята посильнее принялись тянуть веревки вверх. Смолкли крики. Наступила полная тишина. Человек восемьдесят смотрели, как подымается из воды труба перископа. И когда наконец появился зеленый верх "Архимеда", такое раздалось "ура", что казалось, солнце подпрыгнуло. Потом снова наступила тишина. Крышка люка на подводной лодке шевельнулась и открылась. Из отверстия высунулась сначала одна нога, потом другая, затем медленно появилась Вовкина спина, затем плечи и голова. Изобретатель был бледен и лязгал зубами от холода, но важности у него хватило бы на двадцать капитанов Немо. Вовка срочно был доставлен в лагерь. Там его переодели и стали согревать чаем. Мы в это время чувствовали себя очень скверно. Леля, проходя мимо, так на нас посматривала, что мы поняли: будет крупный разговор. Огромная толпа ребят окружила Вовку, пока он пил чай, глазела на него и засыпала вопросами: – Сколько времени ты строил свою лодку? – А как ты ее рассчитывал? – Никак. Построил, да и всё. – Ты, значит, ошибся в расчете, и потому она затонула. Да? – Ну конечно, не рассчитал! – сказал кто-то из старших ребят. – Не рассчитал соотношения между весом лодки и ее объемом. К Вовке протиснулся маленький Буся Кацман и прижался носом к краю стола: – А что, Архимед – это рыба такая? Изобретатель презрительно взглянул на него, отхлебнул из кружки чаю, прожевал кусок хлеба и только тогда ответил: – "Рыба"! Чудак ты! Это полководец! Вот всё, что я могу рассказать об "Архимеде" Вовки Грушина.

1939 г.

"ФЕОДАЛ" ДИМКА

Большие, чисто вымытые окна школьной читальни были открыты. Тянул мягкий, пахнущий сырой землей ветерок, и цветы в горшках на подоконниках, всю зиму простоявшие неподвижно, теперь шевелили листочками. За одним из столиков, под широким солнечным лучом, сидели трое учкомовцев, за другим – провинившийся Димка Рожков и пострадавшая Нюся Беленькая. Оба маленькие, худощавые, коротконосые, они сидели на разных концах стола и с каменными лицами дожидались начала заседания. На лбу у Нюси красовалась большая фиолетовая шишка. Учкомовцев разморила весна. Жмурился от света здоровенный Пашка Грицина, поеживалась от ветерка, щекотавшего за ушами, черная сухонькая Зоя Кольцова, тихонько насвистывал какой-то вальс председатель учкома Женя Глуханский. Глаза его за круглыми очками были прикрыты, а длинный с горбинкой нос в такт вальсу описывал в воздухе круги и восьмерки.

Хлопнула дверь. Вбежала Оля. Странная перемена произошла в председателе. Свист оборвался. Женя сидел теперь выпрямившись, поджав губы... Сев за стол, Оля одернула рукава белой футболки, поправила светлые курчавые волосы и улыбнулась во весь рот: – Ой, товарищи, как на улице хорошо! Ой... я прямо не знаю, как хорошо! Она быстро взглянула на председателя. А тот сидел прямой как жердь, рассматривая табличку: "Уходя, гаси свет". – Очень жаль, что погода хорошая, – сказал он. – Была бы похуже, нам не пришлось бы ждать, пока Смирнова нагуляется. Оля замерла с руками на затылке: – Как не стыдно! Ты сам послал меня домой за протоколами! Председатель долго, старательно зевал, потом ответил: – Откуда я знал, что ты будешь наслаждаться природой, пока другие ждут. – Это свинство! – Оля вскочила. Круглое лицо ее покраснело, синие глаза расширились. – Это свинство! Я всю дорогу бежала! Я... – Хватит вам! Вы! – пробасил Грицина. – Ничего не хватит! Мне надоели эти идиотские придирки! И это очень подло – переносить свою личную неприязнь на деловые отношения! Оля села и стала грызть кончик носового платка. – Истерика – лучший способ самозащиты, – изрек председатель. С минуту учкомовцы молчали, хмуро поглядывая на "подсудимого" и "пострадавшую". Те ёрзали на стульях, усаживаясь поудобней. Мрачно покачивая темным, нависшим на лоб чубом, Женя объявил: – Н-ну... Многих членов учкома не хватает... Одни больны, другие – на соревновании. Я думаю, что мы и вчетвером сможем обсудить вопрос о поведении этого вот... типа. Председатель встал во весь свой длинный рост и направил блестящие стекла очков на Диму: – Рожков! Отвечай на вопросы. Был такой факт? В середине этого года, когда Беленькая впервые пришла к нам в школу, ты обмакнул ее косу в чернильницу. Димка сидел, опустив голову, держась руками за края стула. – Был, – ответил он тихо. – Дальше! Во время зимних каникул, встретив Беленькую на улице, ты ударил ее снежком в глаз. Верно это или нет? – Верно... – Так. Теперь скажи мне, Рожков: ты живую мышь в школу приносил? Димка молчал. Муха села ему на колено. Он машинально поймал ее и принялся разглядывать. – Рожков! Я тебя спрашиваю! – Приносил, – шепнул Димка, отрывая у мухи лапу. – А в буфете, во время завтрака, ты сунул эту мышь Беленькой за пазуху? Димка молчал. Зоя постучала карандашом по столу: – Рожков! Ты не у себя дома! Брось муху и отвечай! – За шиворот, а не за пазуху, – сказал Димка и мрачно взглянул на нее из-под челки. – Хорошо, – продолжал председатель. – Мы тебя, кажется, предупреждали, что подобная травля новеньких в советской школе недопустима, что, если ты не прекратишь своих выходок, тебе не поздоровится. И вот, вместо того чтобы исправиться, ты вчера подставил Беленькой ножку. Она упала и разбила себе лоб. Так, если не ошибаюсь? Дима сидел, оттопырив губы. Он тяжело дышал и часто шмыгал носом. Нюся встала из-за стола. Держа руки по швам, она проговорила тихим, дрожащим голосом: – И еще третьего дня он в меня резинкой стрельнул... Чуть кровь из уха не пошла... Она снова села и застыла с неподвижным лицом. Женя тоже сел, откинувшись на спинку стула и протянув длинные ноги: – Н-ну... Я думаю, дело тут простое. Говорите свое мнение, и всё. Учкомовцы молчали. Молчали "подсудимый" и "пострадавшая". За окном, на проводах воздушной сети, уселись две ласточки. Они, перебирая лапками, боком двигались по проводу и вытягивали шеи, заглядывая в окно. – Выгнать! – басом сказал Грицина. Зоя подняла указательный палец: – Нет, товарищи! Не просто выгнать. Мы, конечно, можем ходатайствовать о переводе его в другую школу, но, товарищи, тут совершенно другое дело. Все мы здесь старшеклассники, и у нас не наблюдается случаев, чтобы мальчишки колотили девочек. А в младших классах, товарищи, это массовое бедствие. Мальчишки... – Мальчики, – пробасил Грицина. – Мальчики смотрят на девочек, как на существа низшие, всячески их притесняют. И я считаю, что это не что иное, как пережиток тех времен, когда на женщину смотрели, как на рабыню, товарищи... – Загнула! – сказал Грицина. – ...И по-моему, товарищи, мы должны организовать над Рожковым товарищеский суд, мы должны сделать этот случаи достоянием всей школы, должны, товарищи, вытравить эти феодальные замашки из нашего коллектива. Она замолчала. "Феодал" Димка кусал нижнюю губу. Нюся посматривала на него. – Так, – сказал председатель. – Грицина – за исключение. Зоя – за товарищеский суд. Смирнова! Твое мнение? Нехотя, все еще грызя платок, Оля проговорила: – Если бы всех за это исключали, то тебя давно бы в школе не было. Как ты меня в шестом классе изводил! Председатель разозлился. Темный чуб снова заболтался над очками. – Вот что, Смирнова, мы, кажется, говорим о Рожкове... Понятно тебе? По-моему, дело ясное. Рожкова предупреждали не раз, что такого хулиганства школа не потерпит и что подобное хулиганство... – Какое тут хулиганство! – раздался вдруг спокойный тоненький голосок. Никакого тут хулиганства нет. Все обернулись. Читальня была как бы перегорожена голубоватыми косыми лучами солнца, и за этими лучами, в дальнем углу, сидела белобрысая девочка лет тринадцати. Навалившись на стол, закинув красный галстук за плечо, она писала заголовок для стенгазеты. – Как? Что ты сказала? – переспросил Женя. – Никакого тут хулиганства нет. – Так. А что же это, по-твоему? Не поднимая головы, девочка ответила спокойно: – Просто сохнет он. И всё. – Чего? – поднял голову Грицина. – Сохнет он по ней, говорю. Ну, нравится она ему. Председатель встал, снял очки и положил их на стол. С него слетела вся официальность: – Погоди... Что ты чепуху городишь! А зачем бьет тогда? – Ну, все так делают. Небось, когда по мне Антошкин сохнул, я вся в синяках ходила и то никому не жаловалась. – Черт!.. Вот так штука! – пробормотал Женя и, заложив руки за спину, принялся ходить по читальне. Димка вскочил весь красный. Маленькие серые глазки метались из стороны в сторону. – Ничего я по ней не сохну! – закричал он свирепо. Нюся Беленькая сидела опустив ресницы, такая же красная, как и Димка. – Врет она! Ничего я по ней не сохну! – повторил Димка с еще большим остервенением. Председатель остановился над ним: – Ну-ка... Вот что: выйдите-ка на минуту. Димка выбежал из комнаты. За ним, семеня тонкими ножками, вышла Нюся. Женя снова сел за столик. – Черт!.. Вот задача! – Он повернулся к девочке: – Послушай!.. Как тебя!.. Ты уверена, что он именно... это... сохнет? – Угу, – сказала девочка. – Весь класс знает. – Да-а... – Женя подумал немного, теребя кончик носа. – Как же быть? А?.. Если б он из хулиганства ее лупил, можно было бы ему всыпать. А тут – дело другое. Тут... – А нам-то что? – сказал Грицина. – Сохнет не сохнет – все равно морду бьет. Зоя проговорила очень серьезно: – Нет, Грицина. Это, знаешь, формальный подход. Перед нами живой человек все-таки. И может, он даже страдает, товарищи. Оля наконец вынула изо рта платок, положила его на стол и скомкала двумя руками. – Меня интересует один вопрос, – заговорила она медленно, не поднимая глаз. – Выходит, что если тебе кто-нибудь не нравится и ты его изводишь, то тебя за это накажут. Если же тебе нравится кто-нибудь, так издевайся над ним сколько хочешь, и тебя же за это пожалеют. Странно очень! Председатель слегка покраснел: – Ничего странного. Тут нужно учитывать психологию. – Интересно! Какая же это психология? – А такая: человеку нравится девочка. Он не решается ей об этом сказать, ну и... Он запнулся. Зоя помогла ему: – Понимаешь, он не решается ей сказать, но ему хочется обратить на себя внимание. Понимаешь? – И колотит? – Да. Но не из хулиганства, а чтоб обратить внимание. Оля встала и в упор посмотрела на Женю: – Дайте мне слово, товарищ председатель. – Бери, кто тебе его не дает! – Вот что я скажу. Рожков у нас не единственный. Вот... У нас много на него похожих... И даже в десятых классах есть. И я считаю, что Рожкова и ему подобных нужно судить товарищеским судом, как сказала Зоя... Потому что это безобразие! Никто не виноват, что им самолюбие не позволяет вести себя по-человечески. Будь моя воля, я бы этого Рожкова из школы выгнала... Они воображают, что никто ничего не знает. Нет! Простите, Женечка! О Рожкове она говорит, что все знают, и о других тоже все знают. И, пожалуйста, избавьте нас от таких... Снова наступило молчание. Лицо председателя было в тени, а уши, сквозь которые просвечивало солнце, горели, как два светофора. – Ничего не понимаю, – забормотал он. – Наговорила, наговорила, а чего наговорила, сама не разберет. – Разберу великолепно! И ты разберешь, – буркнула Оля и опять вцепилась зубами в платок. – Какие-то обобщения... которые никому не нужны... Говорила бы конкретно, что делать с Рожковым. – Я знаю, что делать, – сказала Зоя. – Нужно, товарищи, не администрировать, а создать условия для нормальных дружеских отношений. – Валяйте. Создавайте, – пожал плечами Грицина. – Конкретно: нужно Беленькой и Рожкову дать совместную работу. – Правильно, – сказал председатель. – Бесполезно, – сказала Оля. – Почему бесполезно? Общая работа всегда сближает. – А я знаю, что бесполезно! Председатель повернулся к ней и почти закричал: – Вот что, Смирнова! Хочешь говорить, так говори прямо. Понятно? – Я и так прямо говорю. – Конкретно: какую работу дадим? Грицина потянулся и зевнул: – Дать им написать лозунги к Первому мая. – Нельзя, – сказала Зоя. – Нужна инициативная работа. Они помолчали и стали думать. Председатель грыз ноготь. Грицина рассматривал свои большие, измазанные чернилами кулаки. Оля широко открытыми злыми глазами смотрела перед собой, прижав ко рту платок. Так прошло минуты две. – Ничего я по ней не сохну, – раздалось за дверью. Послышался звук затрещин – одной, другой, третьей, затем приглушенный писк. Учкомовцы повскакали со своих мест. Один стул полетел на пол. – Рожков! Опять! – заорал Женя. – А ну-ка, войдите сюда. За дверью все стихло. – Войдите сюда, я вам говорю! Дверь открылась. Вошла Нюся, красная и взъерошенная. Она держалась рукой за затылок. – А где Рожков? – Убег, – тихо ответила Нюся. – То есть он убежал. – Он опять колотил тебя? Нюся быстро отняла руку от затылка. – Я спрашиваю: он опять тебя ударил? Нюся подумала немного, опустив глаза. – Не!.. – коротко ответила она. ...В светлой читальне было тихо и пусто. Девочка, трудившаяся над стенгазетой, встала из-за стола, потянулась и, подойдя к подоконнику, села на него. Болтая ногами, мурлыча какую-то песенку, она смотрела вниз, на теплый, тихий переулок. Крыши домов были уже совершенно сухие, но на мостовой между голубоватыми, розоватыми и серыми булыжниками еще чернела сырая земля. Вот из дверей школы вышли Зоя и Грицина. Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Вот выбежала Нюся. Она весело поскакала по тротуару на топких прямых ногах. Вот вышли Оля в сером пальтишке и долговязый председатель в черном костюме. В каждой руке он держал по портфелю. Они остановились, поговорили немного и медленно побрели по чистому тротуару, обходя маленькие подсыхающие лужи. Два портфеля поочередно хлопали председателя по длинным ногам. Девочка сползла с подоконника и вернулась к своему столу. Наматывая кончик красного галстука на палец, она с грустью смотрела на испорченный заголовок стенгазеты. Там было написано: "За отичную учебу".