Текст книги "Капитаны ищут путь"
Автор книги: Юрий Давыдов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
Глава 3. ПОСЛЕ НЕДОЛГОЙ РАЗЛУКИ
Тусклые, залитые дождем окна, улицы, фасады домов. Вереница экипажей, катящихся как бы по дну огромного аквариума. И торопливые хмурые люди в низко нахлобученных шляпах.
– Ко мне, а? Я снял квартирку неподалеку. Да вот же, совсем рядом!
– Чертовски рад, Уильям! Идемте, идемте!
Был октябрь 1818 года. Франклин отсутствовал ровно шесть месяцев. В адмиралтействе первым попался ему на глаза Парри. После крепких рукопожатий Джона как осенило: «О-о, столь быстрое возвращение Уильяма – признак неудачи». Такая же догадка стукнула Уильяма. Но радость встречи еще не улеглась, и они бодро шагали по мокрым сумрачным улицам. И даже дома, у Парри, когда они сели друг против друга со стаканами эля, и тогда еще беседа долго не входила в ровную колею.
– Стоп, Джон! – скомандовал наконец Парри. – Вы, вероятно, помните: я некогда служил на морских станциях в Новом Свете?
– Помню.
– Так вот, – улыбнулся Парри, – мне, понятно, приходилось иметь дело с краснокожими. Доложу вам, Джон: они сочли бы нас отъявленными грубиянами.
Франклин рассмеялся. Как же, как же! Индейцы – вот кто сама вежливость.
Разве они когда-нибудь перебивают? О нет! Индейцы выслушивают знакомца и незнакомца с равным вниманием и почтением.
– Отличное обыкновение, Уильям, клянусь богом. И нам надлежит его придерживаться. Не так ли? А? – Джон усмехнулся. – И не только нам, но и господам членам палаты общин.
– В особенности! – в тон приятелю отозвался Парри. – Итак, сэр, – провозгласил он с шутливой торжественностью, – вы у меня в вигваме, и вы на четыре года старше меня, а потому первое слово – прошу, сэр. – И, приготовившись слушать, он привычно заложил табак за щеку.
Джон расхаживал из угла в угол, изредка доставал табакерку с душистым и крепким rape [13]13
Французский нюхательный табак (франц.)
[Закрыть].
– Неприятности, разрази их гром, не заставили себя ждать. Что случилось? Извольте знать, Уильям, течь в бортах. И это – едва лишь мы вышли из Темзы. Повреждение устранили быстро. Да ведь не секрет – суеверность наших матросов. Тотчас по углам шу-шу, угодили, мол, братцы, в плавучий гроб. Однако ничего – добрались до Шпицбергена. Отдали якоря. Берега бухты Магдалины – в ледовых языках. Прелесть, голубой блеск, а к вечеру зеленое и синее.
Стоим в бухте, дожидаемся, когда лед севернее Шпицбергена хоть малость поредеет. Стоянка, признаться, ничем не примечательная. Впрочем, нет… Довелось видеть, как айсберги рождаются. Ну, доложу, зрелище! Однажды глыбища сорвалась с какого-то мыса, гром покатился, будто весь флот салют ударил… Забавно! Ну что еще? А еще, чтобы со скуки-то не шалеть, ходили на ялботах. В бухте Святой Магдалины гроты есть ледяные – хрустальные дворцы. И коли солнышко брызнет – такая прелесть, куда там иллюминациям в саду Воксхолл!..
Ладно. Стояли мы у Шпицбергена до седьмого июня. Хватит, думаем, жиреть. Вышли. И что же? Льды, льды, льды. Хоть плачь, право. Однако не уносить же ноги? Вперед! Как в песне: «Во имя Англии, домашнего очага и красоты…» Но какая, к чертям, красота? И туманы похуже лондонских смогов, и торосы, и плавучие горы. Ползали, ползали и… доигрались – затерло. Встала «Доротея», встал мой «Трент». Слезли мы на лед. Помогай, святой Патрик, – принялись рубить, ломать, пилить. Что? Да-да, и так и этак пробовали: на канатах тянуться, шпилевой тягой [14]14
Шпиль – ворот для выбирания якорей. В парусном флоте шпиль вращали вручную.
[Закрыть]. Все пробовали, Уильям. Несколько миль сделаем, а потом проклятое течение – назад, назад. И все прахом. Опять несколько миль… Еще да еще, глядим, перебрались-таки за восьмидесятый градус. Кажется, можно бы и дальше, хоть и черепахой, а можно. Ведь только середина июля. А капитан Бьюкен вдруг и огорошил: кораблям возвращаться. Отчего? Почему? Зачем? Ведь июль! Июль только, а в инструкции – сентябрь или октябрь. Увы, господин капитан Бьюкен упрям… Как бы это сказать? Упрям, да не в ту сторону. Ну бог и наказал его. А вместе с ним и нас, грешных. Должно быть, ад не столь страшен, как шторм среди льдов. Бискайским бурям и тем не чета. Поставить штормовые паруса и спастись бегством? Так в Атлантическом или Индийском, но, увы, не в Ледовитом. А «Трент» с «Доротеей» трещат, словно грецкие орехи в щипцах. Пропали, совсем пропали. И тут как осенило: нет, не бежать, а лезть в самую гущу тяжелых льдов. Полезли. Удался маневр, хорошо удался. Ну, переждали мы эту беду, а потом и ретировались к Шпицбергену.
Как поступил бы настоящий моряк? Помните: «Мы, моряки Англии…» Вот-вот, настоящий моряк, исправив повреждения, снова выбрал бы якоря. Ну хорошо, «Доротея» была неприглядна, как нищенка из «вороньего гнезда» [15]15
«Воронье гнездо» – лондонские трущобы.
[Закрыть]. Хорошо, согласен. Но «Трент»? «Трент» пострадал меньше. «Тренту» надо было продолжить плавание. Однако Бьюкен уперся всеми копытами: нет и нет! Он, видите ли, не имеет права оставить мой «Трент» в одиночестве без «Доротеи». Нет и нет, черт его раздери на мелкие кусочки… – Джон Франклин сокрушенно развел руками. Потом единым духом осушил стакан. Уильям-то понимал, что у него на сердце. Как не понять – сам хлебнул горюшка со своим начальником. Ох эти старшие капитаны! Экая постыдная нерешительность!
– Нет, вы только послушайте, Джон, как дело-то было. Полтора месяца, понимаете ли, всего несколько недель взял путь от устья Темзы до мыса Фарвель. А потом… Увы, Девисов пролив по горло был набит льдами. «Изабелла» и «Александр» долго пробавлялись в обществе китобоев. Славные ребята, они не теряли времени, занимаясь промыслом, а вот мы даром ели свой порцион.
Лишь в августе выбились на чистую воду. Разумеется, «ура», разумеется, «вперед на Запад!» и все такое прочее. В Баффиновом заливе далеко забежали в такие, представьте, широты и долготы, где уж лет двести, право, не развевались флаги.
Ну, закипела кровь! Горячие головушки обдумывали рапорты: вот, мол, отправим с Камчатки в Лондон. Обе команды исполнились рвения необыкновенного, все хорошо, исправно. Но… но – кому Бьюкен, а кому – Росс! Он, видите ли, заранее был убежден в ошибке славного Баффина. Он, изволите ли знать, заранее полагал, что здесь не прямой и не кривой путь, а фьорд! Ну а коли ты «убежден», то и «убедиться» невелик труд. И вот едва по курсу означилось что-то вроде береговой линии… Эдак смутно, не разберешь, чуть-чуть, а уж капитан Росс: «Лечь на обратный курс!» Каково? Что скажете, старина?
И, как давеча Франклин, Уильям сокрушенно развел руками. Потом вздохнул и усмехнулся:
– Недолгая у нас с вами разлука…
Франклин, хмурясь, снимал нагар со свечей.
– И что же?
Парри вопросительно поднял брови.
– Я говорю: что же теперь делать? – сказал Джон.
– А! – воскликнул Уильям. – Слушайте, слушайте. – И, бросив жевать табак, он быстро подошел к Франклину, положил руки ему на плечи и тихо, словно кого-то опасаясь, рассказал о своей нынешней беседе с Мелвиллем и Барроу.
Глава 4. ТАМ, ГДЕ ФЛАГ С ЛИТЕРАМИ «Н.В.С.»
Палуба, недавно пролопаченная, была влажной. Облака бросали летучие тени на Темзу. Но даже на влажной палубе, даже на реке слышен был запах весенней земли.
Франклин понимал, что на душе у его товарищей.
Доктор Ричардсон, хирург королевского флота, профиль упрямца, прядь светлых волос, прищуренные голубые глаза. Рядом с доктором – штурман, штурман Джордж Бек, с которым Джон плавал на «Тренте»; красивый малый Джордж – тонколицый, темноглазый, кудрявый… А мичман Роберт Худ? О, молодой человек тщится скрыть волнение, делает вид, что совершенно спокоен, хотя какое там спокойствие, когда ты надолго покидаешь родину. И последний, чуть в стороне, – матрос Хепберн. Плечистый, в густых бакенбардах, неловко опустил тяжелые руки, непривычные к праздности, и смотрит то на берег, то на бегущие тени облаков. Такие, как Хепберн, повенчаны с морем, они говорят: «Наша жизнь – на волнах, а дом наш – на дне океана». Послушай, Хепберн, послушай, тезка, на волнах будет жизнь у Уильяма, у друга моего капитана Парри… Кораблей «Гекла» и «Грайнер» не видать уж на Темзе: капитаны Лиддон и Парри две недели как в море. Дай бог им удачи, они уж скоро достигнут Баффинова залива. Да, так-то. А вот тебе, Джон Франклин, предстоит совсем, совсем иное…
Пятеро снимают шляпы. Пятеро прощаются с родиной. Ибо настал срок.
В Северную Америку идет «Принц Уэльский» с отрядом Джона Франклина. Но с первых дней крепкие ветры досаждают «Принцу»: долго-долго ковыляет он к болотистому берегу Гудзонова залива, к устью рек Хейс и Нельсон, и лишь в августе 1819 года видят путешественники строения Йорк-фактории.
На высокой бревенчатой башне плескался большой пурпурный флаг с литерами: «Н.В.С», означавшими: «Компания Гудзонова залива». Флаг возвещал, флаг свидетельствовал – отселе и далее владычествует торговая компания, повелительница над землями, лесами, реками, озерами, над пространством в шесть миллионов квадратных километров.
Из трюмов «Принца Уэльского» вынесли свинец и порох, ружья, сукно, спирт, ножи. В трюмы «Принца Уэльского» понесли бобровые шкуры. Агенты компании, забираясь в чащобы, выменивали пушнину у охотников-индейцев: нож – бобровая шкура, одеяло – восемь шкур, ружье – пятнадцать… Велик барыш у чиновников, но куш еще больше у главных акционеров, у тех, что в Лондоне.
Покамест разгружают, покамест нагружают «Принца Уэльского», Джон Франклин живет в Йорк-фактории. В дальних далях сокрыто будущее пятерых, и лейтенант, начальник отряда, беседует, советуется со здешними людьми.
Господи, что это за сорвиголовы! Их зовут акадцами; они потомки пионеров, переселенцев из Франции; в их жилах изрядная доля индейской крови, и они отлично говорят по-индейски. Они хлещут спирт и рассказывают такие истории, что волосы встают дыбом.
Не только акадцы – добытчики богатства Гудзоновой компании, – не только они шатаются в глухомани и ведут меновой торг с бронзолицыми охотниками. Есть и другие: «лесные бродяги», или «вояжеры», – парни из Шотландии, с Оркнейских островов. И у каждого из них своя жизненная повесть, и каждая из таких повестей страшна и жестока.
Да, черт возьми, эти скитальцы-торгаши отлично знают Канаду. Впрочем, не всю. Когда речь заходит о берегах Ледовитого океана, они отводят глаза, мычат и теряют интерес к беседе с лейтенантом королевского флота. У них, право, нет никакого желания околевать с голодухи и коченеть на тех берегах. И они, ей-богу, не могут взять в толк, что за нужда гонит на север пятерых англичан и всех, кто с ними…
В сентябре большая лодка отваливает от пристани. Путешественники плывут по реке Хейс к озеру Виннипег. Они плывут на юго-запад, чтобы потом взять курс на северо-запад. Они все-таки уломали нескольких проводников, посулив им немалый заработок.
Всплески весел глушили угрюмый рокот лесов, по когда ветер позволял ставить паруса и гребцы, распрямив спины, потирали натруженные ладони, были слышны и этот рокот, и отрывистый, как заклинание, крик пепельно-седых воронов.
В октябре под килем лодки текли мутные воды озера Виннипег. Слева простирался мшистый берег, справа, до горизонта, – белесая озерная гладь, иногда подернутая крупной рябью.
Потом была река Саскачеван. Спокойно текла она по лесной травянистой равнине; спокойно и плавно доставила она путешественников к фактории Кумберлендхауз.
Засушливое лето давно сменилось погожей осенью. Рядом с факторией раскинулись на зиму куполовидные, крытые шкурами обители индейцев-кинетиносов.
Приветливые они люди, и Франклин частый гость в их вигвамах. Не очень-то радуется лейтенант житью-бытью туземцев. Изо всех благ цивилизации белые немногим одарили краснокожих. Спирту хватало с лихвой, а вот о медикаментах тут и не слыхивали; эпидемии, стремительные, как верховой пожар в тайге, пожирали кинетиносов.
Здесь, в Кумберлендхаузе, отряд встретил 1820 год. Река уже стала. Снежные шапки отягощали сосны. К мглистому небу тянулся блеклый дым. Ночами длинно выли псы. Морозы держались в тридцать градусов.
Франклина звала дорога. Он купил собак, лыжи, сани. С ним отправлялись штурман Бек, матрос Хепберн, несколько проводников. Доктор Ричардсон и мичман Худ оставались до весны, чтобы обследовать бассейн реки Саскачеван.
Сказать по правде, не так уж и далеко было от Кумберлендхауза до форта Чипевайан [16]16
Нынешнее написание – Форт-Чипевайан.
[Закрыть]. Но лейтенант предпочел бы в десять раз больший путь морем. Воспитанник «петушьей ямы» чувствовал себя на суше не столь уверенно, как в океане. Все тут казалось иным. И звезды, светившие сквозь ветви в часы ночных привалов. И ветер, гудевший в вершинах не так, как в вантах. И чужим, враждебным чудился запах снега и хвои.
Тысяча девяносто километров одолели они за полтора месяца. И вот – форт Чипевайан. Не промах, однако, агенты Гудзоновой компании: форт доступен индейским каноэ и со стороны озера Атабаска, и по течению нескольких рек.
В теплых рубленых хижинах дождался Франклин весны. К хозяевам форта тянулись индейцы – «люди бересты» и «люди восходящего солнца», «люди, искусно владеющие луком» и «люди из племени зайцев». Смуглые, скуластые, с жесткими темными волосами, широкогрудые и сильные, они смиренно выпрашивали боеприпасы. Торгаши давали, записывали должников.
Появление Франклина и его товарищей удивило индейцев. Что за странные чужеземцы! Говорят, пришли они не торговать, и не охотиться, и не факторию ставить. Проводники толкуют: они намерены идти еще дальше, эти странные чужеземцы. Куда же? О-о-о, в те края, где царит Северный Ветер! Что ж их манит? Ведь бледнолицые и шагу не ступят без хитрости. Есть что-то тайное в их помыслах…
Поджидая Ричардсона и Худа, Франклин бродил с ружьем. Солнце пожирало снега, вскрывались озера и реки, был слышен гул льдов. И уже блистали талые воды, шумели, пенились, и уже тянулись гусиные караваны. Но весна не радовала Джона. Чему было радоваться? Закрома форта давно опустели, экспедиция могла рассчитывать лишь на свои мешки с пеммиканом [17]17
Пеммикан – сухой продукт из мяса буйвола, истолченного в порошок и смешанного с салом.
[Закрыть], на плитки бульона и шоколада, на чай да сахар. Негусто. Чему уж тут радоваться? А скоро в путь. Во-он индейцы заканчивают порученную им работу.
Индейцы сооружали для Франклина каноэ. Одни снимали с берез кору, другие выделывали шпангоут из упругих корней, третьи, расщепливая корни, сучили прочные нити-жилы.
Ух, как они работали, любо-дорого поглядеть было! Под загрубелой кожей играли бугристые мышцы, крупный пот блестел на скулах, и громко звучала индейская песня о лодках, таящих в себе чары лесов – тугую гибкость лиственниц, кряжистую мощь кедров, легкость белых берез.
Моряки взирали на каноэ со смешанным чувством. Они и восхищались, и скребли в затылках: на этаких-то штуках да в Ледовитый океан?!
Прибыли доктор и мичман – партия была в сборе.
Покорно взбулькнула вода, двинулись каноэ, пугая сигов, и ели прощально шевельнули разлапистыми, как якоря, ветвями: вышли из чащ короткогривые бизоны, проводили отряд задумчивым взглядом темных глаз.
За шестидесятой параллелью река была шире и глубже, и Франклин подумал, что тут, пожалуй, могли бы плавать солидные суда, из тех, что ходят вверх по Темзе.
Несколько дней пути, и распахнулось Большое Невольничье озеро. Неоглядное, окруженное топями и лесами. Каноэ повернули на запад, пристали у форта [18]18
Ныне слово «форт» вошло в географическое название: Форт-Провиденс.
[Закрыть]Провиденс.
Глава 5. АКАЙЧО
– Эй, Венцель! Живо, Венцель!
– Чертов матрос, ревет, как медведь, – пробурчал канадец. Он выпростал ноги из-под оленьего покрывала, хрипло крикнул: – Иду-у-у!
Во рту у Венцеля было гадко: здорово нализались вчера проводники… Венцель выбрался из хижины, на ходу подпоясываясь кушаком.
Малиновое солнце всходило медленно. Холодная вода спокойно лежала до горизонта: справа и слева она отграничивалась лесами, как валом.
Венцель потянул носом, понюхал дым. Признаться, у англичан неплохой харч. Жаль, на исходе. А в форту Провиденс ей-богу не разживешься.
Вояжер отвесил поклон начальнику, кивнул прочим. Венцель знал приличия: начальнику поклон особый. Однако не чересчур угодливый. Конечно, англичанин хорошо заплатил, но не Венцель, по правде говоря, зависит от лейтенанта, а лейтенант зависит от Венцеля. Англичане – люди моря, а тут – сухопутье, и старшему проводнику все карты в руки.
Он скинул голубой плащ, сел рядом с Хепберном: матрос подвинул к нему миску, полную жареных оленьих ребер.
– А я и не предполагал, сэр, – радостно говорил Франклину мичман Худ, – вот уж не предполагал, честное слово.
Франклин отхлебнул кофе.
– Должен сказать, Роберт, ваш старший брат отлично держался под огнем.
Роберт Худ влюбленно смотрел на Франклина. Подумать только: лейтенант сражался при Трафальгаре на одном фрегате с Оливером! При Трафальгаре… Когда великий Нельсон поднял вечно-памятный сигнал: «Англия надеется, что каждый исполнит свой долг!»
– Вот, вот, Англия и ныне надеется, – серьезно заметил доктор Ричардсон, угадав мысли мичмана.
Ах, как хотелось Роберту обнять друзей! Обнять всех – и Джона Франклина, и штурмана Бека, и доктора, и матроса Хепберна. Всех! Но полноте, Роберт, храни спокойствие.
– После завтрака прошу надеть мундиры, – сказал Франклин. – Вождя надо принять официально. Не так ли, Венцель?
– Верно, месье, Золотые нашивки, форменные шляпы… – Он щелкнул пальцами. – Все это производит впечатление на краснорожих дурней.
Солнце уже оторвалось от леса, уже висело над озером, но светило сквозь тучи и было багровым, и озеро тоже было багровым и тусклым, угрюмое это озеро, которое, казалось, хранит какие-то страшные тайны.
Пятеро англичан поджидали вождя индейского племени, как на смотрах поджидают адмирала. Но адмирал может приехать или не приехать – это его дело, и никто на кораблях по адмиралам не скучает. А вот если не пожалует Акайчо, тогда вряд ли экспедиция покинет форт Провиденс.
Три больших каноэ, передняя с шестом и каким-то знаком вроде штандарта, приближались к форту. Молодчина Венцель – не подвел. Когда бы ни лесной бродяга, ни вояжер и агент Гудзоновой компании Венцель, еще неизвестно, поспешил бы Акайчо на свидание с англичанами или нет.
– Большеногий с ними, начальник, – сказал Венцель и сбил на затылок вязаную шапочку.
Каноэ двигались быстро и плавно.
– Отличные гребцы! – молвил штурман Бек.
– Неплохо, – проворчал Хепберн.
Стало слышно, как шипит вода.
– Который? – спросил Франклин.
– На переднем, начальник. Вон тот.
Акайчо первым сошел на берег: рослый человек в парадной одежде вождя индейского племени – султан из длинных красивых перьев, меховая куртка и меховые штаны, пестро и хитро расшитые родовыми тотемными знаками, невысокие мокасины с изящным узором по верху голенищ.
Он шел упруго, охотник и воин. Он смотрел на пришельцев внимательными блестящими глазами. Глазами индейца, умеющего не только читать следы на лесных тропах, но и в душах людей.
Франклин выступил вперед. Акайчо остановился, поднял приветственно правую руку. Лейтенант тоже поднял руку. Потом сделал еще шаг и протянул Акайчо обе руки.
«Большой вождь, – подумал Акайчо, разглядывая Франклина. – Лицо доброе, как у того, кто не умеет лгать. Странный белый – он не умеет лгать…»
Стол был накрыт в просторной хижине. Индейцы сели на лавки по одну сторону, англичане – по другую. Все молчали. Только женщины при встрече трещат, будто трещотки из оленьих копыт. Слово мужчины дорого, как сухие трут и огниво в проливной дождь.
Франклин покосился на Венцеля: тот важно кивнул, и переговоры начались.
– Достопочтенный вождь! Мы рады видеть тебя в добром здоровье за нашим столом, – сказал лейтенант.
– Достопочтенный вождь! – переводил Венцель. – Мы рады видеть тебя в нашей хижине.
– Мы пришли в эту страну, согласно повелению нашего короля, самого могущественного монарха в целом свете.
– Мы пришли в эту страну, – толмачил Венцель, – по воле Белого Отца.
– Достопочтенный вождь! Ни у того, кто послал нас, ни у нас нет злых намерений.
– Достопочтенный вождь! Ни в сердце Белого Отца, ни в наших сердцах нет злобы к твоим людям.
– Мы не купцы, и мы не намерены ставить фактории и добывать пушнину. Мы хотим увидеть Ледовитый океан. Мы – путешественники.
– Нам плевать на меха, – переводил Венцель. – Мы мирные странники, нам надо увидеть Большую Соленую Воду в Стране Северного Ветра.
Акайчо курил. Акайчо слушал. Акайчо думал: «Они идут в Страну Северного Ветра, где так трудно выжить. Что им там нужно? Этот вождь не лжет. Но быть может, он не все говорит. У белых всегда недомолвки».
– Мы идем туда, – продолжал Франклин, – чтобы встретить друзей, которые будут ждать нас у берегов Ледовитого океана на двух кораблях.
– Мы идем к Большой Соленой Воде, чтобы встретить друзей, которые приплывут туда с восхода на двух каноэ, – сказал Венцель и отхлебнул из кружки со сциртом.
– Мы должны их встретить, великий вождь, и просим твоей помощи, за которую щедро заплатим. Путь наш очень тяжел, без твоей помощи, великий вождь, и твоих славных охотников нам не дойти. Богатые дары шлет его величество тебе, Акайчо, и твоим людям, но они еще в дороге. Я, начальник, даю тебе честное слово: будете вознаграждены так, что и внуки запомнят… Но… но если ты мне откажешь, мы пойдем одни. Пойдем, вождь, ибо не можем ослушаться повеленья нашего короля.
Франклин умолк. Акайчо курил. Он ждал. Так полагалось в мужской беседе. Он ждал, не захочет ли белый добавить еще что-нибудь. Нет, белый сказал все, что хотел. Белым нужна дичь, нужно мясо. И все? Но Акайчо знает, как трудно бывает набить едой одно брюхо, а тут много людей. Да-да, много, а в этом году охота не задалась.
Акайчо положил трубку.
– Белый вождь! – сказал Акайчо. – Радостно мне приветствовать тебя, великого начальника, и твоих людей на земле наших предков. Не часто твои братья приносят нам добро, но тебе я верю. Мне говорили, что с тобой едет большой колдун, который может воскрешать мертвых, и все мы радовались, что скоро увидим у наших костров отцов и дедов, которые ушли в Страну Мертвых. Венцель огорчил меня: оказывается, и ваши колдуны тоже не умеют воскрешать мертвых…
Он помолчал, дожидаясь, покамест Венцель переведет: он затянулся дымом, опустил веки, но успел заметить, как помрачнел Франклин.
– Да, вы, белые, тоже не умеете воскрешать мертвых, – заговорил Акайчо, – хотя и твердят вожди ваших факторий, что Могущественнее белых нет племени. Хорошо. Пусть так… Ты говоришь, что пойдешь в Страну Северного Ветра и без нашей помощи. Тогда всех вас ждет голодная смерть. Голодная смерть слишком жестока, чтобы обрекать на нее даже жестоких. Вот почему мы поможем тебе и твоим братьям.
Он опять помолчал, затягиваясь дымом из длинной трубки, опустив веки и неприметно усмехаясь, – эти белые совсем не умеют скрывать свои чувства. Как мальчишки, как женщины.
– А теперь, великий вождь, я хотел бы знать: какие дары ждут мое племя?
– О! Какие дары? Хорошо. Слушай, вождь! – И Франклин стал быстро перечислять: – Материя, порох, свинец, табак, ножи, топоры. Хорошо? А сверх того… А сверх того, Акайчо, после похода все ваши долги компании будут уплачены. И это так же верно, как то, что солнце восходит на востоке, а заходит на западе.
– Долги? – медленно переспросил Акайчо. – Ты говоришь, долгов не будет? – В его голосе слышалась горечь, горечь вечного должника проклятой Гудзоновской компании. – Хорошо, белый вождь. Акайчо согласен. – Он помолчал. Потом спросил: – Но ведь твои дары придут к нам позже? Не так ли? И значит… – Теперь в его голосе звучало торжество, – значит, впервые белые будут нашими должниками?
– Гм! Ну… Ну что ж, Акайчо. Пожалуй, так.
Уже глядели первые звезды и бледный месяц снялся с якоря, когда каноэ Акайчо отвалили от бревенчатой пристани форта Провиденс.
Франклин хотел было тотчас отправить очередное донесение в адмиралтейство, но нынешний договор с индейцами был скреплен спиртным, и глаза у Джона слипались, а рука такое выделывала, что он бросил перо.
Донесение было написано утром.
Форт Провиденс. 62°17′ с. ш., 114°13′ з. д.
2 августа 1820 г.
Милостивый государь!
Я уверен, Вы будете довольны, узнав, что экспедиция готова направиться к р. Коппермайн. Индейский вождь и его партия вчера отправлены вперед, а мы последуем за ними сегодня после полудня. Я задержался, чтобы написать это письмо. Я был так занят со времени нашего прибытия, 29 июля, переговорами с индейцами и разными необходимыми делами, что не был в состоянии написать ни лордам адмиралтейства, ни вам столь подробно о наших намерениях, как этого хотел, но так как мое письмо г-ну Гентхему содержит общие основы полученных сведений вместе с картой предполагаемого дальнейшего пути, я надеюсь, что лорды адмиралтейства и Вы не примете это за невнимание к Вашим указаниям по этому поводу. Каждое мгновение так дорого для людей в нашем положении, когда сезон для действий так краток, что нельзя терять ни минуты. Я очень озабочен тем, чтобы отправиться немедленно, для того чтобы скорее нагнать индейцев, согласно моему обещанию при их отъезде.
«Говорящую бумагу» отдали нарочному-индейцу. Господи, в скольких руках она побывает, прежде чем старый служитель с подносом для писем неслышно войдет в сумрачный кабинет секретаря адмиралтейства! Но лейтенант Франклин никак не мог предположить, что этой депеше предстоит путешествовать еще дальше. Ведь именно записку из форта Провиденс Барроу подарит русскому собирателю автографов. Ведь именно записку из форта Провиденс граф Орлов перешлет графу Румянцеву, и два года спустя краткую, но знаменательную депешу прочтут в Петербурге Иван Федорович Крузенштерн и Шишмарев.
А в то августовское утро нарочный-индеец спрятал брезентовый пакет на груди, кивнул белому вождю и степенно вышел из хижины.
Едва он переступил порог, как в хижину, толкнув индейца плечом, ввалился начальник форта Провиденс, и Франклин поморщился, услышав запах перегара.
– Никого?
– Как видите, – сухо ответил Франклин.
– И отлично. – Блейк грузно сел на лавку. – Отлично, лейтенант. У меня, право, нет желания поминать старое, но, клянусь, вы узнали меня, как только явились в Провиденс. Не так ли? А?
Франклин хмуро кивнул.
– Черт с вами, лейтенант, – продолжал Блейк. – Говорю вам: у меня нет ни малейшего желания поминать прошлое.
– У меня тоже, мистер Блейк. Однако, должен признаться, хотел бы видеть на вашем месте…
– Что поделаешь, сэр! В здешних краях… – Он недобро прищурился. – В здешних краях, говорю, и Гарри Блейк сойдет за ангела. Ладно! Итак, вы уходите? Счастливого пути, лейтенант. Вот и все, что я имел сказать вам.
Франклин глядел на него исподлобья.
Блейк поднялся, тяжело ступая, пошел к дверям.
