Текст книги "Все правые руки (СИ)"

Автор книги: Юрий Яньшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

  – Андрей Василич, – пригорюнился Рудов, услышав менторскую отповедь из уст человека, на остатки порядочности которого он все-таки рассчитывал, – я думал у нас с тобой выйдет хоть и сложный, но все же конструктивный диалог, а ты мне тут комедию разыгрываешь, прости Господи...

  – Официальное заключение ОЗХО об отсутствии на территории Украины запасов химического оружия ты расцениваешь, как один из актов всемирной комедии?! – перебил его Таран.

  – Василич, ты же не дурак, в конце-то концов, и прекрасно понимаешь, о чем я толкую. Никто не говорит о масштабном количестве этих спецбоеприпасов. Просто со времен распада СССР в районе Полтавы сохранились специальные склады, хоть и небольшие, где хранилась вся эта гадость, и её учет с тех самых пор так и не производился. А то, что по договору о нераспространении оружия массового поражения, украинская сторона в 1992-м передала на ответственное хранение, с дальнейшей утилизацией на территории России, количественно не соответствовало централизованным данным, имеющимся в распоряжении нашего государства, как правопреемника Советского Союза. В 92-м году, ваша сторона самовольно и без согласования, заменила персонал полтавского склада, на срочно принявших украинскую присягу военнослужащих. И с тех пор мы не имеем доступа к этому хранилищу, о чем, кстати, не раз заявляли российские эксперты, почти на всех переговорах высшего уровня между нашими странами.

  – Пресловутый полтавский склад, о котором ты тут распинаешься, неоднократно проходил международный мониторинг в 93-м и 2013-м годах. И оба раза на нем не было выявлено никаких запрещенных к хранению веществ. Причем, в 2013-м прошла проверка после того, как вас уличили в сговоре с преступным сирийским режимом по сокрытию следов применения химического оружия против граждан собственной страны.

  – Да. Проходил. Не спорю. Но как-то странно – без представителей от России.

  – В мониторинге участвовали представители семи государств, поэтому присутствие россиян было не принципиальным и не критическим, – вывернулся украинец. – Да. И кстати, тут у тебя промелькнула фраза о провокации. Я, как министр обороны не могу её игнорировать и считаю недопустимым подобные инсинуации в отношении моего государства, против которого вот уже шесть лет идет необъявленная война.

  – Василич, да брось ты этот официоз, – попробовал зайти с другой стороны Рудов, – я понимаю, что положение обязывает тебя говорить именно так, но давай поговорим не как представители высшего комсостава, а как настоящие земляки, большую часть жизни, прожившие в едином государстве, как братья-славяне, тем более, что наши с тобой отцы дружили. Давай откинем все наносное, ведь наши распри выгодны только нашим врагам.

  – Братья, говоришь?! – еле сдерживая себя, прошипел Таран.

  Рядом на столе зазвонил некстати еще один телефон, но он не стал поднимать трубку, чтобы не сбиться с мысли.

  – Разве это по-братски – более семи десятков лет использовать в качестве колонии территорию и братский народ, выпивая из него все соки? – начал он не на шутку распаляться в праведном, как ему самому казалось гневе. – Вспомни-ка голодомор! Разве настоящий брат может, как тать в ночи прийти к тебе в дом и, угрожая ножом, отнять одну из комнат? И все это в нарушение элементарных международных норм и правил. Где была совесть у него, когда он, пользуясь временными трудностями в семье брата, начал натравливать одну часть его семьи на другую? Сколько погибло народу? Сколько осталось вдов и сирот от этой братской любви? И у тебя еще поворачивается язык называть наши народы братскими?! Нет. Вы предали и растоптали братскую любовь к себе! Сами. Своими руками. А теперь ты стоишь и просишь меня вспомнить заветы славянского единства. Стыдись, если, конечно, тебе еще ведомо это чувство, – уже почти на крик сорвался украинец.

  – Ну, что ж, – вполне спокойно сказал Рудов, дождавшись, когда иссякнет желчь из уст «западэнца», – давай поговорим о братстве и предательстве, раз уж на то пошло. Обвинения, предъявленные тобой действительно, выглядят на первый взгляд логично, да ведь только и мне, грешному, есть чем тебе ответить. Наберись терпения и выслушай, может в последний раз.

  У вас сейчас принято отсчитывать свою независимость, с какого момента? Не напомнишь?

  – С января 1918-го, – процедил сквозь зубы Таран.

  – Ну да, ну да, – покивал головой Рудов невидимому собеседнику. – Это когда к власти пришла Директория во главе с гетманом Скоропадским и объявила о своей «нэзалэжности». А не напомнишь ли ты мне, какие губернии тогда вошли в ее состав?

  В трубке слышалось только носорожье сопенье оппонента.

  – Ладно. В конце концов, историю ты знать не обязан, – продолжил вкрадчиво, но, тем не менее, напористо русский генерал. – Ну да я тебе напомню. А если ты мне не веришь, то загляни в Гугл. В нее входили – Житомирская, Черниговская, Полтавская, Киевская и Подольская губернии. Всего пять губерний. А теперь погляди, какими областями приросла Украина после образования, так нелюбимого тобой СССР. К сороковому опять прирезали на западе не хилый кусок, включая Львов. Не оставили горемычную Украину и после войны, передав ей Крым. Ты вот, давеча мне пенял, что де нарушила Россия все международные нормы и правила. Как ни странно, но соглашусь с тобой. Да, нарушила – росчерком пера, без соблюдения принятых в международной практике формальностей, увеличив вашу территорию более чем в два раза. Не помню, чтобы у проживавших в Одессе, Харькове, Николаеве и Симферополе спрашивали мнение по данному вопросу. Не упомню также протестов и со стороны киевлян с черниговцами и полтавчанами по поводу вопиющего безобразия по увеличению территории, нарушавшего не только международные, но и советские законы. Почему молчали? Да потому что выгодно было. Ты мне тут про колонию толкуешь, а я вот опять же не упомню ни одного факта из истории, чтобы метрополия увеличивала территорию и население колонии за свой счет. Поехали дальше. Опустим референдум 91-го года, где 74% жителей вашей республики проголосовали за сохранение Советского Союза. Тогда и у вас и у нас к власти пришли подлые негодяи, которые проигнорировали мнение большинства. Вы после этого быстренько, наплевав на волеизъявление народа, объявили о суверенитете, и, воспользовавшись правом на отделение, прописанном в Конституции СССР, тут же и отчалили в беловежском лесу. Вроде бы законно и в соответствии с хельсинскими договоренностями о самоопределении. Но когда 20 января 1991 года прошел референдум в Крыму о присоединении к России, причем в соответствии с международными нормами и приглашением на него зарубежных представителей, вы объявили его незаконным. То есть, себе, любимым, вы милостиво разрешили выйти из состава единого государства, вопреки воле народа, а крымчанам в этом законном праве отказали. Ну и где ваша честность и принципиальность? Или ваша принципиальность зависит от обстоятельств? Тут, значит, читаем, там – не читаем, на это закрываем глаза, а здесь рыбу заворачивали. Тогда это уже не принципиальность, а нечто совсем другое. И после этого, взывать к соблюдению нами международных норм, с вашей стороны, просто несусветное нахальство.

  В трубке послышались возмущенные булькающие звуки, которые, по всей видимости, должны были означать яростное несогласие с приведенными аргументами.

  – Подожди, Андрей Василич, не кидай трубку, будь мужественным офицером, – закусил удила «пруссак», – я еще не все сказал. Дай хоть раз в жизни выговориться, а потом делай, что хочешь, я тебя больше не побеспокою. Обещаю. Так вот. Теперь поговорим о предательстве. Опять же, опустим «бандеровщину» во времена Отечественной войны. У нас и своих «власовцев» хватало. Тут, как говорится, мы квиты, но в отличие от нас, вы в этом деле гораздо преуспели. Причем, преуспели еще со времен, так любимого вами гетмана Сагайдачного – ярого сторонника православия, утопившего в крови братьев по вере в Ливнах, Ельце и Лебедяни за польские сребреники, Хмельницкого с его сыночком – Юркой, а далее – Мазепой со Скоропадским и кончая Кравчуком. После «развода» вам ведь достался жирный кусок всего: промышленности, технологий, вооружений, людских ресурсов, включая научные кадры и тому подобное. Что вы сделали в первую очередь? Не знаете? А я тебе подскажу. Первым делом вы, пользуясь неразберихой из-за дележа Черноморского флота, передали судно «Диксон», напичканное секретнейшими технологиями в деле лазерного оружия, американцам, хотя мы просили у вас выкупить его, или на худой конец, никому не передавать. В результате чего, американцы сократили свое фатальное отставание в этой области почти на двадцать лет, и я уж не говорю, какую кучу денег сэкономили. Ту-160 вы нам передали в счет оплаты долгов за газ, не спорю. Но сначала допустили пиндосов в Прилуки, где они почти месяц не вылезали, снимая все параметры наисекретнейшего на тот момент бортового оборудования. Хотя мы тоже, как и в предыдущем случае просили вас этого не делать. Это я говорю про то, что первым приходит на ум, когда речь заходит о предательстве. Я уж молчу про С-300ПМ, которые каким-то образом оказались в Штатах в 93-м и прочих мелочах, типа новейших танков Т-80УД и прочей военной техники, самых передовых в мире на тот момент. Поехали дальше. Когда у нас в 94-м начался мятеж на Северном Кавказе, вы как братья, что сделали? Не помнишь? Я, зато помню. Вы наводнили Чечню своими «добровольцами» из УНА-УНСО

  19

  и инструкторами по экспресс-допросам. О том, как ваши молодчики лютовали там, с содроганием вспоминают даже местные жители, привыкшие к дикой жестокости. Да они и сами не скрывали этого, вернувшись, домой. А ваши бабы-снайперши, что творили, получая за каждого убитого офицера по 500 баксов? Вы, по-братски, как-то отреагировали на эти преступления, совершенные на территории государства, заключившего с вами договор о дружбе и взаимопомощи? Хоть одного бандюгана, замаранного кровью простых русских людей, привлекли к ответственности?

  – Что ж вы сами их не привлекали, там, на месте? – попробовал вставить.

  – А мы, в отличие от гуманиста Сталина, судебных процессов не устраивали против бандеровцев, давая каждому по «чирику»

  20

  без права переписки. Мы, если таких и захватывали, то расстреливали на месте. Шлюшек в «белых колготках»

  21

  , с характерными следами от приклада на плечах, просто связывали, а затем сбрасывали с высоты из вертолетных люков.

  – Мы по этому поводу никаких официальных претензий не предъявляли. Так на что же ты жалуешься? Это война, – опять вставил украинец.

  – И не думал даже жаловаться. Да. Это была война. Причем война с вашей стороны не объявленная. Это я к тому, что ты тут нас татями в ночи назвал, – поставил на место своего собеседника Рудов.

  Афанасьев с Елизаровым с восхищением, затаив на всякий случай дыхание, наблюдали за перепалкой бывших земляков.

  – В 2008-м во время Пятидневной

  22

  войны, не украинские ли расчеты ПВО сидели за пультами пусковых установок «Буков»? И это уже не пресловутые «добровольцы», а вполне кадровый состав украинской армии. А потом мы собирали по всем местам боестолкновений шевроны украинской армии – на случай попадания в наш плен, спешно сорванные впопыхах вашими зенитчиками и танковыми инструкторами. Это я тебе о предательстве разъяснил позицию. Да чего уж там говорить, если даже ваш бывший президент и бывший член ЦК КПСС проболтался о том, как состоял в рядах ОУН-УПА

  23

  и всячески вредил советской власти. Одним словом, перефразирую «каков приход – таков и поп». Какой народ – такие и герои. Вот такой, понимаешь, коленкор получается.

  – Как ты и просил, я внимательно и терпеливо выслушал слова твоей замшелой пропаганды, которая уже у всего мирового сообщества навязла на зубах. Это все, что ты хотел мне сказать? – скучным голосом вопросил министр и генерала.

  – Я хотел сказать, что провокация затеянная вами... , – начал было Рудов, но собеседник на этот раз грубо оборвал его.

  – Ша-а! Остановись, Рудов. Я запрещаю использовать этот термин в отношении вооруженных сил моей родины.

  – А как, по-твоему, я должен трактовать ваши игрища с химоружием?! – возмутился, в свою очередь, Сергей Иванович.

  – Мы ведем священную войну с интервентами за нашу свободу и независимость, – назидательно, как школьнику проговорил Таран своему коллеге по цеху. – Это над моей родиной летают снаряды и рвутся мины, а не над твоей. А судя по тому, как ты усиленно педалируешь эту тему, у меня складывается впечатление, что эта возня с химией – ваших рук дело, чтобы впоследствии обвинить нас в преступном использовании не конвенциональных методов ведения боевых действий. Недаром же говорится, что кто громче всех кричит: «Держи вора!», тот сам этим вором и является.

  – Да ты в своем ли уме?! – не на шутку взбеленился Рудов.

  – В своем. Не сомневайся. И если россияне, потеряв всякий стыд, все же осмелится на проведение этой акции устрашения, то пусть учтут, что весь цивилизованный мир будет с нами, а вы, как в случае со Скрипалями, одними санкциями, на этот раз не отделаетесь. В один ряд с нами встанет всё НАТО. А вас, в конечном итоге, будет ждать суровый приговор Международного Уголовного Суда. И Россия еще д-о-о-лго будет расплачиваться перед международным сообществом, по предъявленным ей счетам, – уже откровенно злорадствовал «щирый».

  – Какая же ты, все-таки, мразь, Андрей?! – не удержался от грубого слова Рудов.

  – Я попросил бы без оскорблений, пан генерал! И не намерен впредь их выслушивать! – с тонким, несвойственным его телесной комплекции, провизгом от истерики в голосе, проорал тот в ответ на меткую характеристику русского.

  – Нет, уж! Дудки! Разговора не получилось! Тогда слушай ультиматум! – при этом Рудов вопросительно оглянулся на застывшего в ярости Афанасьева. Тот, встретившись взглядом со своим другом, энергично закивал, заранее соглашаясь с тем, что сейчас произнесет в трубку Начальник Главного Оперативного Управления.

  – Запоминай каждое мое слово! – продолжил Рудов, словно выпускал залпы из «градов»

  24

  . – Нам уже терять нечего. Мы и так обложены со всех сторон красными флажками, как волки, поэтому заботиться о политической репутации, для нас не имеет никакого практического смысла. А посему, знай, что если вы, бандеровские недобитки, примените, неважно какое, оружие массового поражения, то клянусь вам, никто из вашей верхушки, включая тебя самого, не доживет до предъявления обвинений Международного Трибунала. Я уж позабочусь о том, чтобы избавить его от этой формальности. А там посмотрим, помогут ли тебе, Ондрий, твои ляхи, – несколько переиначил он бессмертные слова великого писателя

  25

  .

  С этими словами он с решительно опустил трубку на клавишу соединения, прекратив, ставший уже бессмысленным разговор.

  – Уф-ф! – отер выступивший пот со лба главарь хунты, как будто это он сам, только что вел яростную перепалку с невменяемым оппонентом. – Здорово ты его причесал, Иваныч! Я бы, наверное, так не смог.

  – Да ладно тебе Валер, – забыв, что они находятся не одни в помещении, вяло отмахнулся Рудов. – Ты, как всегда, оказался прав. У них действительно уже все готово. И боюсь, что никакие разговоры и ультиматумы они не слышат. Фанфары будущей победы не дают услышать разумные доводы.

  – Ладно, не тушуйся, – попытался слегка приободрить товарища Афанасьев. – Пошли, пообедаем, что ли? А то все остынет.

  – Да. Перед войной надо подкрепиться, – не стал спорить Сергей Иванович, как-то в одночасье осунувшийся и ссутулившийся.

  – Спасибо, Аполлинарий Захарович, – не забыл поблагодарить пожилого связиста Афанасьев, беря под локоток своего зама и выходя из переговорной. Вскочившего с кресла, чтобы отдать честь Елизарова, он уже не видел.

  III

  .

  Пока поднимались втроем в столовую – двое впереди, а третий, строго соблюдая субординацию, чуть приотстав, Рудов не переставал костерить на все корки, как всю украинскую верхушку в целом, так и отдельных ее представителей. Афанасьев не мешал другу изливать желчь, понимая, что если тот сейчас не сбросит лишний пар, то просто взорвется, как перегретый котел. Войдя в столовую, они увидели, что многие из членов Высшего Совета уже успели насытить свои желудки и уже не торопясь и отдуваясь на ходу, после принятого обеда, покидали зал. Свободных мест, несмотря на обеденный перерыв, было достаточно, поэтому Завьялов тихонько отделился от «сладкой парочки», как с легкой руки острослова Николая Павловича называли за глаза Афанасьева с Рудовым, и сразу направился к раздаточной. Прерогатива быть обслуженным официантами на него не распространялась. Со вчерашнего дня, по распоряжению управляющего хозчастью Министерства обороны, дабы члены Высшего Военного Совета не отрывались от событий, происходящих в стране и в мире, в столовой поместили огромный экран телевизора, подвесив его под самый потолок. Поэтому в привычные звуки столовой вплетался бубнеж последних новостей. Любимый столик Главы Совета, что находился в самом дальнем углу от входа, был пуст, как всегда, по негласной традиции. К нему они и направились, лавируя между столиками. Не успели эти двое уже далеко не молодых человека с комфортом разместить свои чресла на мягких, а не пластиковых стульях, специально поставленных именно у этого столика, как откуда ни возьмись, словно черт из табакерки опять нарисовался «злой гений» в лице все того же Тучкова.

  – Ты, Николай Палыч, нарочно, что ли караулишь нас? – насупил короткую пипку своего носа Афанасьев, зная, что никаких хороших вестей тот никогда не приносит, а значит, опять просто отобьет всякий аппетит.

  – Не одни вы были заняты. Я тоже принимал свежие отчеты от спецслужб, – нахмурился эфэсбэшник, без разрешения со стороны сидящих плюхаясь на стул.

  – Ну и чем опять огорчишь? – поинтересовался Рудов, аккуратно расстилая салфетку на коленях.

  – Почему это сразу огорчишь? – сделал вид, что обиделся Тучков, затем повел носом, принюхиваясь к запахам, витавшим в столовой, удовлетворенно покивал головой. – Ну, хоть что-то не меняется в этом безумном мире. Четверг – рыбный день, все, как и заведено с советских времен.

  – Не отвлекайтесь, рассказывайте, пока официантка не пришла, – перебил ностальгические воспоминания Тучкова хмурый диктатор.

  – В общем, дела обстоят так. Вы не поверите, но мы нашли главного фигуранта и подозреваемого в убийстве Вдовенко. Если вы помните, то на прошлой встрече я называл его фамилию.

  – Да. Помню, – отозвался Афанасьев, не отрывая глаз от меню. – Что-то среднее между Хариным и Рохлиным.

  – Совершенно верно, Валерий Васильевич. Его зовут Роман Яковлевич Рахлин, – не удержался, чтобы не подправить главу хунты жандарм. – И представьте себе, удалось не только найти, о чем я и не мечтал, но и произвести первичный допрос.

  – Так он живой?! – искренне удивился Афанасьев.

  – Вот именно, – подтвердил Тучков. – Живой, хоть и не в очень хорошем состоянии. Накануне, на него было совершено покушение, и он с черепно-мозговой травмой оказался в травматологии неподалеку от собственного места проживания.

  – И что же поведал на допросе, ваш подозреваемый? – оторвался, наконец, от созерцания меню Валерий Васильевич.

  Ответить Тучкову не дала миловидная девица в белом чепчике, а также в ослепительно белом фартучке. Всеми признанный ловелас Тучков плотоядно оглядел девушку с ног до головы и, удовлетворившись первичным осмотром, вожделенно причмокнул губами. Впрочем, девица, видимо и без того не обойденная мужским вниманием, никак не отреагировала на ужимки моложаво выглядевшего старшего офицера, а потому сосредоточилась на Афанасьеве и его заказе. Внимательно изучивший меню, тот не стал тянуть, заказав на первое рыбный суп, на второе котлеты из рыбного фарша (жареную рыбу, по причине больного желудка, заказывать не стал, хоть и любил) с картошкой, классический салат с крабовыми палочками и зеленый чай. Рудов на желудок не жаловался, а потому к рыбному супу заказал обжаренную в муке треску и салат из тунца и вареных яиц. Чай же выбрал традиционный – цейлонский. Дождавшись, когда на него соизволят обратить внимание, необидчивый в этом плане Тучков заказал себе то же самое, что и Сергей Иванович с той лишь разницей, что чая попросил две порции. Записав в блокнотик пожелания высших должностных лиц государства, официантка, удалилась, провожаемая жадным взглядом шефа жандармов.

  – Так что, вы говорите, он показал? – вернув его с небес на землю, переспросил Афанасьев.

  – Ах, да, простите, увлекся, – слегка зарумянился Тучков. – Он показал, что получил приказ на устранение Вдовенко лично от помощника военного атташе США – Мэтью Скайлза. От него же получено и орудие убийства, замаскированное под авторучку. В ходе допроса выяснилось, что вышеозначенный гражданин являлся непосредственным исполнителем еще нескольких громких заказных убийств наших видных ученых и конструкторов, – уже без всякого пафоса закончил Николай Павлович, что не укрылось от бдительного ока главы Совета.

  – Что-то вы приугасли к концу повествования, Николай Палыч, – заметил он ему.

  – Повествование на этом отнюдь не заканчивается, – совсем уже тусклым голосом произнес Тучков.

  – Вот как? Тогда продолжайте.

  – Оказывается, Рахлина искали не только мы, но и заказчики из посольства, – продолжил Тучков замогильным голосом.

  – Это не удивительно. Я бы на их месте тоже подсуетился, не обнаружив в морге после покушения тела исполнителя, – вставил Афанасьев.

  – В общем, они решили подобрать за собой «мокрые хвосты» и отправили сегодня утром киллера прямо в больницу, где он и столкнулся нос к носу с нашим оперативником...

  – И? – вскинул бровь Верховный правитель.

  – Произошла перестрелка. Киллер, а им оказался гражданин Соединенных Штатов – Боб Хаммонд, бывший «зеленый берет»

  26

  , охраняющий американское посольство, в результате перестрелки был застрелен нашим сотрудником. Но, к сожалению и наш оперативник – майор Иверзев получил смертельное ранение, от которого вскоре скончался прямо на месте событий, однако сумел передать не успевшим вовремя прийти на помощь сотрудникам ФСБ, запись допроса, а главное уберег подозреваемого от повторного покушения.

  – Хреново, – коротко выразился Афанасьев. – На ровном месте теряем людей. Лучших людей. Напишите на мое имя представление к званию Героя России посмертно этого майора и позаботьтесь о его семье. Впрочем, не мне вас учить, что и как делать. Я знаю, что вы всегда проявляли отеческую заботу о своих сотрудниках.

  – Конечно, я все сделаю. Не беспокойтесь.

  – О случившемся инциденте с гражданином США вы уже уведомили их посольство?

  – Это не наша компетенция, – пожал плечами Тучков. – Этим пускай МИД занимается.

  – Хорошо. Тогда сделаем так. Вы предоставляете Хазаровой все необходимые материалы по данному делу, тем более, как я заметил, у вас с ней сложились довольно теплые отношения...

  Николай Павлович удовлетворенно хмыкнул на это меткое предположение и если бы носил усы, то непременно подкрутил их в залихватском порыве. А Афанасьев еще раз убедился, что гусарская кровь предков Тучкова, нет-нет, да дает о себе знать, прорываясь наружу сквозь века и современные манеры.

  – Только предупреди ее не торопиться с публичными заявлениями. Сначала мы оценим реакцию амеров на анонсируемый внесистемной оппозицией воскресный марш протеста. Да и ни к чему раскрывать перед посольскими представителями наше умение практически мгновенно идентифицировать людей. Пусть они несколько денечков побудут в непонятках от пропажи своего охранника.

  – В принципе, верно. Светиться до поры до времени не стоит, – согласился Тучков.

  – А уж когда появится реакция на наши воскресные действия, то тут уж Маше и все карты в руки. Я полагаю, что она умело ими распорядится, подняв тарарам на весь белый свет по поводу причастности американского посольства к терроризму.

  Несмотря на наметившуюся удачу в деле постановки ловушки для вражеского посольства, настроение было основательно подпорчено обстоятельством гибели еще одного хорошего человека. Сколько-то их будет еще – известных и совершенно безымянных героев, кладущих свои жизни на алтарь Отечества? Обстановка несколько развеялась, когда все та же официантка привезла тележку с заказами. Тучков, чтобы как-то сгладить ситуацию, принялся деятельно помогать ей, выгружать на стол содержимое тележки.

  – Опа! – воскликнул вдруг Рудов, кивая в сторону экрана телевизора, где по каналу «Россия24» бегущей строкой сообщалось, что постпред России в Совбезе ООН созвал на экстренное заседание всех представителей стран – членов Совета Безопасности, в связи с имеющимися сведениями чрезвычайной важности, касающиеся ситуации в Донбассе. – А наша Маша даром время не теряет, как я погляжу. Молодец, девка!

  – Согласен, – удовлетворенно кивнул Афанасьев, берясь за ложку. – Оперативно сработала.

  Минут пять они увлеченно хлебали наваристый суп, в котором плавали кусочки рыбы. А когда первый голод был утолен, и пора было приниматься за второе блюдо, Афанасьев, ни на кого не глядя, обратился к Тучкову, работающему челюстями, словно мельничными жерновами:

  – Все это конечно хорошо, что янкесы

  27

  в очередной раз опростоволосились с этим покушением. Если правильно раскрутить это дело, то можно приобрести немалую выгоду из данного обстоятельства. Это тебе не Скрипали, тут уж им не отвертеться. Но ты нам Николай Павлович вот что скажи: уже пятый день у тебя в застенках сидят бывшие правители, из так сказать «ближнего круга» покойного президента и ты ничего не говоришь о тех показаниях, которые они дают. Неужели за все это время они не поведали ничего интересного? Не поверю.

  – Отчего же не поведали? Еще как поведали. Соловьями разливаются, так, что следователи не успевают фиксировать, – опроверг сомнения начальства «Малюта».

  – Ну и что интересного добились твои мастера заплечных дел? – вновь продолжил допытываться Афанасьев. – Самое главное: имели ли они причастность к совершению теракта?

  – Напрямую причастны только Пасечник, Ватрушев и Покрышев. Они имели непосредственный контакт со своими заокеанскими коллегами и координировали свою деятельность с указаниями из Лэнгли, хотя я и не исключаю того, что кураторы из-за Лужи даже их в полном объеме не посвятили в детали предстоящей операции.

  – Это что же выходит? Вся наша зарубежная агентура, вкупе с планами заграничных операций, находится под колпаком у супостата?! – скорчил недовольное лицо Рудов, вмешавшийся в диалог, но не прекращавший работать ножом и вилкой.

  – Вы, не в обиду будь вам сказано, Сергей Иванович, плохо себе представляете работу спецслужб за границей, – поморщился от того, что ему приходится толковать прописные истины, Тучков. Здесь конспирация соблюдается не только в отношении зарубежных коллег, но и в отношении к собственному начальству. Агентов и подробности планов предстоящих операций знают только непосредственные кураторы, которые посвящены в работу только своих прямых подопечных. А таких у каждого куратора – один-два, но не больше. И должностной инструкцией запрещено без крайней необходимости, это когда агенту грозит реальный провал, делиться подробностями этой информации с кем бы то ни было, включая и свое начальство. Так что, максимум, что могли выдать наши бывшие начальники, так это общие направление деятельности подчиненных им людей, ну и персоны на той стороне, в информации которых мы нуждаемся. Хотя, должен признаться, что это тоже не мало. На этих персон, как на живца, можно отлавливать наших агентов. Сейчас, мы тщательным образом проверяем круг их осведомленности, по тем или иным позициям, чтобы знать, кому из наших агентов грозит наибольшая опасность разоблачения, и кто по их сведениям из иностранных нелегалов находится под нашим наблюдением.

  – Что вы предлагаете предпринять в связи с этим, чтобы минимизировать ущерб? – поинтересовался Афанасьев, пододвигая к себе рыбные котлеты.

  – Не знаю, как по ведомству Барышева, но лично я пока приостановил активную разработку своими службами тех лиц, по делам о которых был в курсе Пасечник. И смею думать, что Дмитрий Аркадьевич поступит аналогичным образом. Есть, правда одна закавыка..., – нерешительно произнес всегда решительный жандарм.

  – Что? Говорите, не стесняйтесь.

  – Все допрашиваемые в один голос утверждают, что большинство из не афишируемых контактов с зарубежными коллегами были инициированы самим покойным президентом, якобы использовавшим информацию о нашей агентуре для торга с зарубежными партнерами.

  – Вы считаете, это действительно было так?

  – С большой долей вероятности – да, – уныло констатировал Николай Павлович и тут же дал пояснение своему пессимизму. – Иначе чем можно было объяснить, что каждый громкий провал нашей резидентуры впоследствии служил фоном для активизации деятельности по налаживанию отношений с нами со стороны эвентуальных противников. Даже непредвзятому обывателю было видно, что происходит очередной размен наших интересов на политическую активность и проявление интереса к нашей стране, как в экономическом, так и политическом плане.

  – Спецсредства применяли при допросах? – спросил Афанасьев, пропуская мимо ушей предположения Тучкова.

  – Разумеется.

  – Смотрите, не переусердствуйте, – вновь, как и несколько дней назад предостерег его Валерий Васильевич. – Они нам нужны для громкой информационной компании перед публичным судебным процессом.

  – Публичный процесс вряд ли будет уместен, учитывая характер и специфику деятельности обвиняемых, – возразил Тучков. – Хотя я согласен, что некоторые моменты этого процесса можно будет осветить в прессе.

  – Ладно. Разберемся по ходу дела. Но все же, избегайте публичного бросания тени, на личность покойного президента. Как говорится, «королева должна быть вне подозрений». Мы не можем допустить во второй раз, чтобы вера народа в своего лидера была омрачена гнусными подозрениями. Советский Союз разрушился не в 91-м году, а на ХХ съезде КПСС, когда была подвержена сомнению и публичной критике светлая личность советского вождя, – примирительно ответствовал диктатор.

  – Я понимаю, Валерий Васильевич и постараюсь предотвратить утечки в этом направлении, поддержал его Тучков.

  – А, что там с нашими политическими «тяжеловесами»? – вдруг встрепенулся Рудов, покончивший с жареной рыбой и уже нацелившийся на салат.

  – Вы имеете в виду Ведмедева, Володихина и Матвейчеву? – уточнил Николай Павлович.