Текст книги "Все правые руки (СИ)"

Автор книги: Юрий Яньшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

  А утром началась чехарда. Вместо объявленного визита высокого начальства, позвонили с КПП и сообщили, что подъехал тентованный грузовик с неизвестным грузом. Полковник дал разрешение на его пропуск к штабу бригады. Сам штаб бригады располагался в здании средней школы, которую закрыли еще осенью четырнадцатого из-за потенциальной близости к передовой стремительно приближающегося фронта, ибо шальные снаряды запросто могли влететь в классы. Подобная участь постигла не только эту школу. Из опасений за жизнь детей, в Волновахе закрыли все школы, и все ученики были вынуждены каждый день ездить на учебу в Трудовое и Новопавловку, что находились в десятке километров отсюда.

  Когда грузовик подкатил к группе принаряженных ради встречи с начальством офицеров бригады, из его кузова вылезли какие-то непонятные личности, в неуставном «прикиде», больше похожие на волонтеров, чем на кадровых военных и не торопясь стали выгружать длинные ящики. Старший из «волонтеров», достав из кармана изрядно помятый листок бумаги, опытным взглядом вычленив из группы офицеров командира бригады полковника Гончарука, направился к нему:

  – Пан полковник, – обратился он к старшему по званию без отдания чести, так как сам был без головного убора, – вот примите и распишитесь.

  Полковник взял в руки мятую бумажку накладной и вчитался в ее содержимое.

  – Противогазы?! Что за хрень?! На кой ляд нам твои противогазы?! Вы, там, в Киеве, что, совсем белены объелись? Нам нужны солдатские рационы, а не твои резинки! У людей от перловки уже животы пучит, а ты мне тут что привез?! – взъярился старый служака Олег Николаевич.

  – Насчет рационов не было никаких распоряжений. Что мне начальство приказало доставить в расположение артдивизиона, то я и доставил, согласно указанной спецификации, – угрюмо ответил экспедитор, – так что, примите и распишитесь.

  Полковник оглянулся на стоящих за спиной растерянных офицеров, как бы ища поддержки, но те сами пребывали в искреннем недоумении от происходящего.

  – Ладно. Открывай. Посмотрим, что за противогазы ты нам тут привез,– ответил он после паузы.

  Старший «волонтер», скривив в недовольстве широкий, как у лягушки рот, кивнул своим помощникам и те шустро начали ручными фомками отдирать верхние доски ящиков, которые против всех правил хранения были не заперты, а заколочены гвоздями. Офицеры, среди которых был и Прокопчук, с вялым любопытством подошли к первому «распакованному», таким образом, ящику. Подойдя поближе тихонько присвистнули. Изготовленные Бог знает, в каком лохматом году и еще столько же лет пролежавшие на каком-то складе, противогазы от длительного и неправильного хранения слежались, а резина потрескалась. Даже не беря их в руки можно было понять, что к применению они абсолютно не пригодны.

  – Ты, чё привез?! – заорал полковник, поднимая от ящика белые от накатившего бешенства глаза и нацеливая их в «волонтера». – А ну мотай отсюда вместе со всей своей хурдой!

  – Я не виноват, пан полковник, – попробовал бесполезно оправдаться тот, хотя все окружающие и без этого догадывались о его невиновности, – что мне выдали на складе, то и привез. Вскрывать и проверять содержимое нам запрещено специальным приказом.

  Содержимое четырех других, тут же вскрытых ящиков было идентичным первому, как по спецификации, так и по качеству. Гончарук и без его слов понимал, что по большому счету, доставивший непригодные противогазы ни в чем не виноват. Однако ему ужасно хотелось выплеснуть на кого-нибудь из посторонних всю свою накипевшую злость за недоимки по содержанию личного состава, за устаревшую и малопригодную технику, за гнилье, называемое «солдатскими пайками», за боль от потери боевых соратников в этой непонятной войне. Очень хотелось. Но он боялся, что посторонние уши прибывших могут неправильно истолковать его возмущение, донести до верхов, и тогда его замучают эсбэушники на предмет распространения им панических и пораженческих настроений. Поэтому приходилось молчать, испепеляя прибывших волонтеров гневным взором. Отошедший в сторонку от основного места событий Прокопчук, нагнулся и поднял деревянную крышку одного из привезенных ящиков. Из нанесенной черной краской надписи, состоявшей из малопонятного неспециалисту набора букв и цифр, следовало, что в ящиках находились противогазы ШМС-41у образца 1955 года, изготовленные в 1960 году.

  – Юбиляры, – буркнул лейтенант себе под нос, – как раз в этом году им будет по шестьдесят лет.

  Старший экспедитор тоже не стал испытывать судьбу, настаивая на подписании передаточной накладной, а извинившись, отпросился отойти неподалеку, чтобы с кем-то, видимо начальством, переговорить. Ему никто не стал препятствовать. Все ждали развязки этой для всех неудобной ситуации, а еще объяснений от кого-нибудь, зачем же все-таки привезли эту рухлядь. Шептавшиеся за спиной полковника офицеры, дружно пришли к единому мнению о том, что у службы «бэспеки» наверное, появились сведения о возможном применении противником на этом участке фронта химического оружия, ибо с «этих москалей чего только не ожидать». Откровенно поговорив со своим руководством, о чем свидетельствовала бурная жестикуляция, экспедитор твердой походкой вернулся назад и приказал своим помощникам обратно загружать в машину злосчастный груз. На немое требование Гончарука все же прояснить вопрос о назначении груза, он поспешил ответить:

  – Я человек маленький и мне ничего неизвестно. Однако меня заверили, что до обеда доставят исправную партию противогазов. Пока же мне поручено передать вам устный приказ от оперативного командования о незамедлительном инструктаже вами и вашими офицерами младшего и рядового состава на тему «безопасного обращения военнослужащих с боеприпасами, начиненными химическими, бактериологическими и радиологическими реагентами и их применением в боевых условиях». Больше мне добавить к этому нечего, – дернул он рукой к голове, как бы козыряя, но вовремя спохватился и не завершил начатого действия.

  По его манерам и тому, как четко он выговаривал слова предстоящего инструктажа, было видно, что он не обычный гражданский, а как минимум – офицер, скрывающий зачем-то свое звание под личиной простого волонтера. Он уехал, так и не прояснив обстановки, а оставшиеся только и сделали, что в недоумении пожали плечами.

  Стоявший рядом со Стефаном командир соседней батареи, долговязый и рябоватый лейтенант Галушко дернул его за рукав и тихонько спросил:

  – У тебя случаем не осталось конспектов по обращению со спецбоеприпасами?

  Он в отличие от Прокопчука заканчивал не львовскую военную академию, а киевский Национальный Университет Обороны и очень гордился этим, всякий раз подчеркивая, что имеет столичное военное образование, и в сокурсниках у него много сыновей высокопоставленных лиц, так что при случае ему ничего не стоит перевестись куда-нибудь поближе к Генштабу. И вот теперь этот зазнайка, робко заглядывая в глаза Стефана, просит у него конспекты. Смешно.

  – Да какие там конспекты!? Ты, что, с Луны свалился?! – отмахнулся Прокопчук. – У нас вообще не было такого курса лекций. К чему? В Украине все равно нет таких боеприпасов. Я и противогаз-то надевал всего пару раз за всю учебу, когда совершали тренировочные марш-броски с полной выкладкой.

  – Оно, конечно, все так, – почесал за ухом Галушко в задумчивости, – а на поверку получается, что все же они имеются.

  – Не знаю, – пожал плечами уже в который раз Прокопчук. – Приказ отдали не нам, а полковнику, вот пусть он этим и озаботится. Посмотрим, что будет дальше.

  Полковник не стал ничем таким озабочиваться, потому, как сам пребывал в состоянии ступора после визита «мутных личностей», как про себя назвал он волонтеров. Одно он понимал твердо – в высоких кабинетах Воздухофлотской

  46

  затевалось что-то непонятное и дурно пахнущее, и оно очень не нравилось старому вояке. Никаких приказов отдавать подчиненным ему офицерам бригады он не стал, ибо за этим неизбежно последовали бы вопросы, ответов на которые у него не было. Впрочем, распускать комсостав по вверенным им подразделениям тоже не спешил, догадываясь, что продолжение событий не заставит себя долго ждать.

  И верно. Где-то уже через час в расположении штаба бригады, в сопровождении взвода автоматчиков на МАЗе в «балаклавах» и без каких бы то ни было, знаков отличая (видно у клятых москалей научились), появился КрАЗ, с красными крестами по бокам, что говорило о его принадлежности к военно-полевой медицине. С документами у людей «без лица» и без знаков отличия, видимо, все было в порядке, если у часовых на КПП не возникло к ним никаких вопросов, хотя их появление и выглядело странным. Обычно военные медики не передвигаются в сопровождении такого кортежа. Завидев лихо подъехавших «медиков» офицеры бригады повыскакивали из здания штаба для встречи ожидаемых, но все же неожиданных гостей. Вышел для встречи и полковник Гончарук, которого незадолго до этого предупредили о появлении новых визитеров, поэтому он один не выглядел ошарашенным среди своих офицеров. Судя по всему, его все же предупредили о появлении в расположении части странного каравана. Крадущаяся кошачья походка старшего из этой группы выдавала в нем представителя «спецуры», этакого «ассасина»

  47

  , привыкшего больше делать, чем говорить. Пока он подходил к командиру бригады, его молодцы высыпались из МАЗа и взяли в оцепление санитарную машину. Всем бросилось в глаза, что к стволам их автоматов были прикручены «набалдашника» для бесшумной стрельбы. Хоть стволы их автоматов и были опущены вниз, все присутствующие понимали, что те готовы в любую секунду их поднять кверху и начать «тихую» стрельбу на поражение. На поясе у старшего группы, почти посередине – на американский манер, болталась кобура, из которой торчала рукоять громадного пистолета. «Кольт у него там что ли?» – промелькнула мысль у полковника. Не снимая «балаклавы» и не представившись, он сразу перешел на повелительный тон, изрядно покоробивший Гончарука, привыкшего, что с ним даже чины из МО разговаривают исключительно уважительно:

  – Мне поручено оповестить вас о доставке в расположение 128-й отдельной механизированной бригады груза особой и секретной важности.

  – Считайте, что оповестили, – благосклонно склонил голову полковник. Едва усмехнувшись от предчувствия развития водевильной истории с переодеванием.

  Спецназовец проигнорировал его ухмылку и продолжил:

  – А это, – он достал из планшета, что висел у него сбоку, – предписание Начальника Генерального Штаба об обязательном выполнении вами всех приказов отданных мной. С этими словами он вручил полковнику аккуратно сложенный пополам лист. Гончарук принял бумагу и внимательно пробежал глазами по тексту, в котором было заявлено, что податель сего действует от имени и по поручению Главного оперативного управления Объединенных Сил ВСУ и его распоряжения являются приоритетными и безусловными. Фамилия подателя документа не указывалась. Внизу стояли подписи Начальника Генерального штаба генерал-лейтенанта Корнийчука и Командующего Объединенными Силами генерал-лейтенанта Наева. «Ну, прямо как в „Трех мушкетерах“ – индульгенция на предъявителя от кардинала Ришелье» – подумал Гончарук.

  – Здесь не указан срок, на который я перехожу в ваше подчинение, – заявил полковник для того, чтобы хоть к чему-нибудь прицепиться.

  – На время проведения спецоперации, – коротко ответил инкогнито в маске.

  – Ну да, ну да, – покивал Гончарук.

  – В связи с секретностью выполняемой нами миссией, убедительно прошу вас, полковник Гончарук, распорядиться о присутствии на плацу только вас, вашего заместителя – Житецкого, начальника штаба – Николенко, а также командира артиллерийского дивизиона – Тарасюка с командирами артбатарей – Прокопчуком, Галушко и Щербатым. Я, верно, назвал фамилии?

  – Да, – слегка удивился осведомленности и феноменальной памяти спецназовца полковник.

  – Распорядитесь, пожалуйста, – еще раз вежливо, но настойчиво напомнил он командиру бригады.

  – Житецкий, Николенко, Тарасюк, Прокопчук, Галушко и Щербатый – останьтесь. Остальные – все свободны и могут отбыть в места дислокации своих подразделений, – с явной неохотой отдал тот приказ и подчиненные воинской дисциплине офицеры, несмотря на разъедаемое их сознание любопытство, вынуждены были поскорее убраться с глаз, чтобы не служить поводом для конфликта с прибывшими.

  – Что-нибудь еще? – уже насупился Гончарук, привыкший быть полновластным хозяином в своей части.

  – В связи с особым режимом секретности я вынужден взять с вас и подчиненных вам офицеров, находящихся здесь, расписку о неразглашении государственной тайны.

  – Я так понимаю, что вопросы типа «с кем имею честь говорить» не имеют смысла? – удивленно вскинул брови Олег Николаевич.

  – Так, точно. Не имеют. Но можете звать меня, гмм, – тут спецназовец слегка запнулся, – Остапом Григорьевичем.

  – А вас не смущает тот факт, что в присяге данной нами государству уже имеется клятва хранить военную тайну?

  – Вот именно. Военную. А тут речь идет о государственной тайне, – возразил командир спецназовцев.

  – Не вижу особой разницы, – скептически сморщил лицо Гончарук. – Разве что это опять какие-то игры киевского политикума?

  – Это не мое и не ваше дело, – грубо осадил его «Остап Григорьевич». – Наша с вами обязанность четко выполнять приказы вышестоящего руководства.

  – Не учите меня уставным отношениям, – обозлился полковник, но, не желая раздувать конфликт на пустом месте, сразу сдал назад. – Давайте бумаги. Где там расписаться?

  – Вот, – достал «Остап Григорьевич» их из того же планшета, длинную «портянку» расписки о неразглашении и протянул ее полковнику. – Ознакомьтесь, распишитесь, расшифруйте Ф.И.О. и укажите свое звание. И пусть также сделают ваши подчиненные офицеры, там вроде места должно хватить всем.

  Гончарук не стал вчитываться в предупреждающий и грозящий всеми мыслимыми карами стандартный текст, а просто припал на одно колено и прямо на нем подписал «страшилку», авторучкой, одолженной у спецназовца. Затем, чуть кряхтя, ему уже было далеко за пятьдесят, встал и молча передал бумагу для подписи своему начальнику штаба. «Остап Григорьевич» стоял, не шелохнувшись, все то время, пока бумага кочевала из рук в руки и наконец, не вернулась назад – к предъявителю, который, «очнувшись», тут же засунул ее обратно в планшет. Также молча и неподвижно вела себя вся его свита – будто статуи в рыцарских доспехах из музея средневековой истории. С нетерпением дождавшись затянувшейся процедуры ознакомления и подписания, полковник с ядовитым сарказмом поинтересовался:

  – Может теперь, дорогой Остап Григорьевич, вы соизволите проинформировать нас грешных насчет содержимого вон той машины, – кивнул он в направлении «санитарки», подозревая, что именно внутри нее и находится «груз, содержащий особо важную государственную тайну».

  – Извольте следовать за мной, – сухо ответил спецназовец и, сделав приглашающий жест в сторону машины с красным крестом, не оборачиваясь, зашагал к ней. Полковник и шесть офицеров его части гуськом потянулись за ним вслед. Дойдя до указанной машины, спецназовец ловко, без рук, забрался по откидной лесенке внутрь автомобиля. Уже изнутри высунулся обратно и строгим голосом произнес:

  – Олег Николаевич, поднимайтесь сюда, а вы, – обратился он к сопровождающим его офицерам, – обождите здесь, все равно все тут не поместитесь.

  Артиллеристы, повинуясь приказу «Остапа Григорьевича» с робким любопытством проводили взглядом своего командира, карабкающегося внутрь машины, забитой государственной тайной. Дверцу они за собой не закрыли, поэтому их дальнейший диалог был слышен стоящим внизу артиллеристам. В чреве автомобиля, вопреки ожиданиям полковника, не было ничего примечательного кроме нескольких продолговатых ящиков, схожих с теми, что привозили волонтеры давеча. Ящиков было не много – всего девять штук. Они располагались штабелями по бортам автомобиля. Четыре с левого и четыре с правого борта. Девятый ящик лежал посреди – на полу. В глаза полковнику бросился нарисованный на крышке ярко-желтый треугольник с тремя черными полукольцами внутри.

  – Это еще что такое?! – уставился он на ящик, указывая пальцем на эмблему.

  – Разве вы не знаете? Это знак химической опасности, – удивился безграмотности полковника Остап Григорьевич.

  – Я и без вас знаю, что обозначает этот символ, – обозлился командир бригады. – Меня интересует, зачем вы приволокли сюда эту дрянь?

  – Это не дрянь, пан полковник, – с ноткой тихого торжества возразил спецназовец. – Это прелюдия нашей победы.

  С этими словами он, присев на корточки, бережно отщелкнул два запирающих замка и откинул крышку ящика. В разделенном деревянной перегородкой ящике лежал всего один снаряд калибра 152 миллиметра и метательный заряд к нему. Три зеленых кольца расположенных ближе к верхней части снаряда не оставляли никаких сомнений в его начинке

  48

  . Дурные предчувствия, терзавшие полковника с самого утра, получили свое реальное воплощение в виде сероватого куска металла с тремя зелеными колечками.

  – Что вы задумали, черт побери?! – перешел на повышенные тона не выдержавший напряжения полковник.

  – Не шумите, пан полковник, – спокойно воспринимая раздражение комбрига, ответил «Остап Григорьевич».

  – Что значит, не шумите?! Вы что, там, в Киеве, совсем голову потеряли?! Вы хотите, чтобы я затеял химическую войнушку?! На своей территории?! Против своих же граждан, хоть и одурманенных московской пропагандой?! – бушевал праведным гневом Олег Николаевич.

  – На войне, как известно, все средства хороши, – бесцветным голосом парировал возмущение полковника «кардинальский посланец».

  – Нацисты тоже так думали, развязывая войну против Советского Союза. И где они теперь? – с апломбом вопросил Гончарук, никак не желавший марать свой мундир и без того не совсем «чистый».

  – Да?! И где теперь этот ваш Советский Союз?! – в тон ему возразил, тоже начавший злиться не на шутку спецназовец, и сам себе ответил. – Распался! А я не хочу, чтобы мою Украину постигла та же участь! И я сделаю все, чтобы этого не случилось! На мою Родину напал враг, многократно превосходящий нас по силам. Я, двадцать лет назад, дававший присягу служить верой и правдой Отчизне, обязан защитить ее любыми доступными для меня методами. И мне глубоко плевать на то, какими способами это будет сделано!

  – А мне, представьте себе, не плевать! То, что вы мне предлагаете, является преступлением. Я не собираюсь выполнять ваши приказы, кем бы они ни были инициированы, и что бы они собой не представляли, – уже более холодным тоном подвел черту комбриг.

  – Хорошо, – нисколько не удивился «патриот». – В Генеральном штабе предвидели вашу возможную реакцию, поэтому на этот счет у меня тоже имеется предписание. Вот, – он, покопавшись в планшете, достал еще один листок и протянул его Гончаруку.

  Это был приказ, подписанный теми же самыми лицами, о его отстранении за отказ выполнять распоряжения верховного командования и немедленном отбытии в распоряжение командования Объединенными Силами для получения дисциплинарного взыскания. Из текста также следовало, что временным командующим 128-й омбр. назначается податель настоящего документа со всеми вытекающими из этого правами и обязанностями.

  – Где я должен расписаться в том, что ознакомлен с содержимым? – спокойно и даже несколько деловито спросил Олег Николаевич.

  – Вот здесь, – указал пальцем новый комбриг, – внизу страницы.

  – Дайте ручку, а то у меня нет с собой.

  – Держите, – протянул ему свою авторучку спецназовец, пошарив у себя в нагрудном кармане.

  Чтобы бывшему комбригу было удобнее расписываться, сменщик заботливо подставил свой планшет под приказ и удерживал его на весу, пока полковник выводил слово «ознакомлен» и ставил размашистую подпись.

  – Я свободен?

  – Да. Разумеется, свободны.

  – Да, вот еще что хотел сказать вам напоследок, – начал полковник, который отнюдь не выглядел огорченным.

  – Что еще? – недовольно проворчал сменщик в предчувствии последней нотации со стороны уже теперь бывшего командира бригады.

  – Моя военная карьера сегодня подошла к своему логическому финалу. Я давно уже ждал чего-то подобного, поэтому все это время не питал никаких иллюзий на свой счет. Мне, в Киеве, скорее всего, устроят какую-нибудь автомобильную катастрофу с летальным исходом, пышными похоронами и выражением глубокого сочувствия неутешной вдове. Но вы, Остап Ибрагимович (явный намек на авантюризм спецназовца), кончите гораздо хуже, чем я. При любом раскладе, вы являетесь неудобным свидетелем, поэтому от вас постараются избавиться при первом же попавшемся случае, но в отличие от меня, память о вас сотрут отовсюду, даже из архивов вашего ведомства. Не было такого человека, и все тут. Это в лучшем случае. А если все-таки это грязное белье, – кивнул полковник в сторону ящиков, – вдруг всплывет ненароком на поверхность, то ваши хозяева, спасая свои, изъеденные молью, шкурки, всех собак повесят на вас, заявляя, что это сугубо ваша частная инициатива. И тогда уже ничто не спасет вас от пожизненного срока в одной из голландских тюрем, где вы вскоре и помрете от якобы сердечного приступа. И ваши дети, если они у вас имеются, будут до конца своих дней носить клеймо детей международного преступника.

  – Хорошенькое же напутствие вы мне оставляете, – угрюмо процедил врио комбрига.

  – О, нет. Это не напутствие, а всего лишь предвидение вашего незавидного будущего. А в качестве напутствия я хочу пожелать вам не терять присутствия духа в свой последний час, который не за горами. Dixie

  49

  .

  Олег Николаевич четко козырнул при этом новому командиру бригады и, не говоря больше ни слова, полез вон из «госпитальной» машины. Весь этот разговор проходил при открытых дверях и преимущественно на повышенных тонах, поэтому его свидетелями были все оставшиеся офицеры бригады. Ошарашенные всем увиденным и услышанным, они стояли в молчаливом оцепенении от неожиданности происходящего. Выбравшись из «лживой» машины, несущей в себе смерть под знаком красным знаком милосердия, он никому и ничего не стал говорить. Все они и так слышали, а лишние слова тут были абсолютно ни к чему. Каждый из них должен был сам сделать для себя выводы. Поэтому он, молча пожав всем руки на прощанье, неловкой и слегка покачивающейся походкой, слегка ссутулившись, пошел куда-то прочь, даже не заходя к себе в кабинет, чтобы забрать с собой личные вещи. Бойцы спецназа, все еще стоящие в оцеплении никак не препятствовали его уходу. Новый командир что-то тихо сказал одному из своих сопровождающих и тот, выслушав его, неспешной походкой, двинулся вслед за Гончаруком. Все понимали, что видят своего командира последний раз в жизни, а он уходил все дальше и дальше – в небытие и забвение, тем самым прокладывая им тот же самый путь. Никто не остановил его, и никто не пошел вслед за ним. Они смирились со своей участью, решив принять действительность как объективный процесс, которому бесполезно мешать.

  III

  .

  Дождавшись, когда полковник покинет школьный двор, превращенный в плац, новый врио командира бригады не спеша вылез из автомобиля наружу. Пытаясь выглядеть бодрячком, несмотря на выволочку, которую ему на прощанье устроил полковник, «Остап Григорьевич» с наигранным оптимизмом произнес вслед удалившегося Гончарука:

  – Ну, что ж, паны офицеры, как там, в Библии говорится «пусть мертвые погребают своих мертвецов»?! Так, кажется, если я не ошибаюсь?! А мы с вами пока еще вполне живые, поэтому должны продолжать выполнять возложенные на нас обязанности.

  Чтобы хоть как-то утвердить свой авторитет, он в свою очередь тоже решил со всеми поручкаться. Однако же «балаклаву» так и не снял с головы и подлинного своего имени и звания не озвучил, предпочитая для всех оставаться просто Остапом Григорьевичем. С точки зрения соблюдения конспирации это было верным шагом. Какой смысл открываться людям, если уже через несколько часов они навсегда распрощаются. Да и сам характер предстоящей акции не располагал к панибратской откровенности, распространенной среди офицеров во всех бывших республиках бывшего СССР.

  – Паны офицеры, – продолжил он после быстрого завершения церемонии приветствия, – к сожалению, время не располагает к тому, чтобы его бездарно тратить без пользы. Поэтому, давайте, не мешкая приступим к выполнению чрезвычайно важного для нас и для всей Украины задания. Судя по всему, мне самому предстоит провести инструктаж по правилам и особенностям обращения со спецбоеприпасами, о котором говорил приезжавший до меня представитель министерства обороны. Ладно. Разберемся на месте. Вы подполковник и вы майор, – обратился он к Житецкому и Николенко, – пока можете быть свободными и заниматься своими делами, а вас капитан Тарасюк, также как и всех ваших подчиненных, я бы попросил сопроводить нас к месту дислокации вашего дивизиона.

  В ответ на эту просьбу капитан Тарасюк козырнул в знак подчинения приказам официально вступившего в должность временно командующего бригадой:

  – Есть, сопроводить! Я поеду в голове колонны, а вы тогда держитесь за мной. Тут недалеко, всего в паре километров отсюда.

  – Хорошо, капитан, – принял тот предложение капитана, залезая в кабину «санитарки» и уже обращаясь к своим людям, бросил на ходу. – Капитан Семибаба, снимите оцепление и грузитесь.

  Один из свиты нового командира, в такой же маске, как и у него, сделал отмашку и все бойцы, стоявшие в оцеплении, дружно полезли в КрАЗ.

  В артдивизионе, которым командовал капитан Тарасюк, по штатному расписанию, официально, только ему из офицеров полагался старенький, видавший виды УАЗик. Это, конечно вовсе не значило, что у других не было свих авто. Просто в служебное время не принято было использовать частный автотранспорт. Поэтому в штаб бригады каждый из офицеров прибывал либо пешим порядком, как Прокопчук, либо, как остальные, пользуясь любыми транспортными средствами, закрепленными за бригадой. Чтобы не создавать трудностей своим сослуживцам и подчиненным, Тарасюк любезно пригласил командиров батарей в свою машину. Ехали небыстро, поэтому в расположении дивизиона оказались минут через пятнадцать. Всю недлинную дорогу ехали молча, переживая про себя все перипетии сегодняшнего тревожного утра. Каждый из тех, что сидел сейчас в УАЗике знал, что ему предстоит совершить через некоторое время. Вопросы морали никого из этой четверки пока не терзали. Видимо, до них еще не дошла в полной мере мысль о совершении ими военного преступления. Желание поскорее разделаться с ненавистными сепаратистами, окончить любыми средствами так уже всем надоевшую войну и вернуться домой, в надежде позабыть все ужасы и лишения, сопровождавшие боевые действия, притупили восприятие неприглядной действительности и критическое мышление. Откровенно говоря, больше всего их сейчас беспокоили мысли о том, кто займет место их бывшего командира – Житецкий или Николаенко. А может, и вовсе пришлют какого-нибудь «варяга» из столицы, чем-либо проштрафившегося перед верховным командованием. Было бы здорово, если комбригом назначат кого-то из своих, а не пришлого. Тогда никому не придется ломать голову, в каком виде он будет принимать подношения – деньгами или «борзыми щенками». То, что «Остап Григорьевич» не сегодня, так завтра уберется восвояси, никто из них не сомневался. Его судьба, впрочем, как и судьба прежнего командира 128-й омбр. их в данный момент слабо волновала. А вот то, какую характеристику даст каждому из них бравый спецназовец, по итогам проведенной ими операции, было сейчас весьма насущным занятием для мозговых извилин. С этими мыслишками они и доехали до места дислокации. Обед уже закончился без них, хотя об этом никто и не подумал сокрушаться. Все их мысли сейчас были далеки от таких обыденных, даже в армейской среде, вещей. Первую остановку они как раз сделали на батарее лейтенанта Прокопчука. Стефан, поблагодарив капитана за любезную доставку к месту, выпрыгнул из машины. К нему, завидев необычное сопровождение, едва не на полусогнутых ногах подскочил младший лейтенант Дрын, полностью соответствовавший своей фамилии из-за непомерно высокого роста и болезненной худобы, на бегу докладывая, что в отсутствие командира батареи никаких происшествий не было. «И на том спасибо» – подумал про себя Стефан, принимая рапорт от своего зама. Рядом с ними остановились и грузовик с «санитаркой». Из нее вышел новый комбриг, на ходу отдавая приказ одному из своих подчиненных о выгрузке части боезапаса.

  – Лейтенант Прокопчук, – уже повелительным тоном обратился он к Стефану, – обеспечьте максимальную охрану боеприпасов силами своего подразделения и ждите дальнейших указаний.

  – Есть, обеспечить охрану и ждать указаний, – приставил руку к козырьку фуражки лейтенант.

  Молодчики, что прибыли вместе с «Остапом Григорьевичем» все также молча и неторопливо сначала выгрузили три ящика возле немалых размеров блиндажа, сооруженного для укрытия личного состава от ответного огня противника. По Уставу, конечно, полагалось складировать боеприпасы в обсыпных хранилищах из сборных бетонных блоков, но это все, только в теории. О бетонных ограждениях, в свое время, так никто и не озаботился, поэтому боеприпасы лежали прямо на открытых площадках – невдалеке от орудий, готовые к немедленному применению. Оглядевшись и разобравшись, где и что находится, спецназовцы вновь подхватили ящики на руки и бережно перенесли их к тем, что уже лежали там – по одному ящику возле каждого из трех орудий батареи. Да. Батарея лейтенанта Прокопчука была маленькой, а вернее сказать – недоукомплектованной. По штату ей полагалось иметь четыре буксируемых орудия, но по факту имелось только три. В бою под Иловайском, вражеский снаряд буквально в клочья разнес одно из орудий, унеся с собой жизни всего орудийного расчета. Тогда, в той или иной степени пострадали все три батареи дивизиона. У кого-то был разбит прицел, у кого-то – откатник. После переформирования бригады, командование обещало доукомплектовать дивизион орудиями, взятыми со склада длительного хранения, но в суматохе дальнейших событий, как-то позабыло об этом.

  – Младший лейтенант Дрын! – подозвал Прокопчук заместителя командира батареи.

  – Здесь, пан лейтенант! – подскочил ходульный заместитель.

  – Приставьте караулы ко всем боезарядам.

  – Есть, приставить! – принял тот приказ и поспешно козырнув Стефану побежал хлопотать о караулах.