Текст книги ""Тексты смерти" русского рока"

Автор книги: Юрий Доманский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Юрий Доманский
"Тексты смерти" русского рока

ПРЕДИСЛОВИЕ

Смерть продолжает жизнь. Смерть антонимична жизни. Оба эти тезиса, на первый взгляд противоречащие друг другу, неразрывно воплотились в идее жизнетворчества, эстетизации судьбы, которая уже в XVIII в. в русской культуре была «связана с пониманием жизни и смерти как взаимноструктурирующих и взаимно-изображающих принципов бытия <…> Кардинально смыслоразличаясь в общежизненной материи, жизнь и смерть взаимно изображают друг друга».[1]1
  Исупов К.Г. Русская философия смерти (XVIII–XX вв.) // Смерть как феномен культуры. Сыктывкар, 1994. С. 34–35.


[Закрыть]

Очевидно, что эстетизация судьбы непосредственно соотносится с автобиографическим мифом, под которым мы, вслед за Д.М. Магомедовой, понимаем «исходную сюжетную модель, получившую в сознании автора онтологический статус, рассматриваемую им как схема собственной судьбы и постоянно соотносимую со всеми событиями его жизни, а также получающую многообразные трансформации в его художественном творчестве».[2]2
  Магомедова Д.М. Автобиографический миф в творчестве Александра Блока. Дисс. в виде научного доклада … докт. филол. наук. М., 1998. С.7.


[Закрыть] В русской культуре широкое распространение получила идея о том, что жизнь можно моделировать по законам художественного произведения, и уже для Пушкина «создание биографии было постоянным предметом столь же целенаправленных усилий, как и художественное творчество».[3]3
  Лотман Ю.М. Литературная биография в историко-культурном контексте (к типологическому соотнесению текста и личности автора) // Лотман Ю.М. Избранные статьи: в трех томах. Т.1. Статьи по семиотике и типологии культуры. Таллинн, 1992. С.371.


[Закрыть] После Пушкина сложилось «представление о том, что в литературе самое главное – не литература, и что биография писателя в некоторых отношениях важнее, чем его творчество».[4]4
  Там же. С.374.


[Закрыть] Сама же биография писателя «складывается в борьбе послужного списка и анекдота».[5]5
  Там же. С.373.


[Закрыть] От себя добавим: не столько в борьбе, сколько во взаимном со/противопоставлении. Идея биографического мифа как доминанты и творчества, и жизни формируется в русской культуре, начиная с Пушкина.

Так, уже в 1837 году писатель В. Печерин, создавший мистерию «Торжество смерти», «знал только один способ личного противостояния мировому Хаосу: эстетизация жизни, организованной как “роман”».[6]6
  Исупов К.Г. Указ. соч. С.36.


[Закрыть] Писатели, как заметил Б.В. Томашевский в 1923 году, создавали «себе искусственную биографию-легенду с намеренным подбором реальных и вымышленных событий»,[7]7
  Томашевский Б. Литература и биография // Книга и революция. 1923. № 4 (28). С. 6–7.


[Закрыть] а эти «биографические легенды являлись литературным осмыслением жизни поэта, необходимым как ощутимый фон литературного произведения <…> своим созданиям поэт предпосылал не реальную <…> биографию, а свою идеальную биографическую легенду».[8]8
  Там же. С.8.


[Закрыть] Разумеется, мы далеки от мысли о том, что «нужная историку литературы биография – <…> та творимая автором легенда его жизни, которая единственно и является литературным фактом».[9]9
  Там же. С.9.


[Закрыть] Однако в данной работе нас интересует не столько реальная биография, сколько биографический миф.

Миф этот, как следует из определения Д.М. Магомедовой, творится в первую очередь самим художником, который строит свою судьбу и по возможности мифологизирует ее. Причем, мифологизироваться может и жизненный финал, т. е. смерть. Однако как и «текст жизни», «текст смерти» создается не только и не столько самим художником, сколько его (в самом широком смысле) биографами. Ведь «на место значимых для автора моментов и форм самопонимания биограф <…> готов подставить собственные, принятые в его культуре и чаще всего – вполне трафаретные, анонимные, освоенные им в процессе обучения и через жизненный опыт <…> нормы интерпретации».[10]10
  Дубин Б.В. Биография, репутация, анкета (о формах интеграции опыта в письменной культуре) // Биографический альманах. 6. М., СПб., 1995. С.28.


[Закрыть] Под биографом в данном случае может пониматься и аудитория художника. Хотя «модель биографии нового времени <…> задает автобиография»,[11]11
  Там же. С.29.


[Закрыть] именно аудитория выступает в роли соавтора биографического мифа, своеобразно интерпретируя и собственно творчество, и высказывания художника, и сведения о его жизненном пути. Таким образом, биографический миф оказывается безусловно шире мифа автобиографического, ибо творится в соавторстве, являет собой акт сотворчества художника и читательской аудитории. И не случайно в целом ряде работ «предметом исследования становится биографическая легенда, создаваемая самим автором (и в какой-то мере его читателями)».[12]12
  Магомедова Д.М. Указ. соч. С.3.


[Закрыть] «Текст жизни» в этом смысле обретает окончательную форму только после смерти художника. Даже, можно сказать, благодаря смерти, которая, как факт, очень важна для аудитории и в конце XX века: «Недавно один из представителей аудиобизнеса в ответ на предложение издать некоторые записи ныне здравствующих рокеров тяжело вздохнул и сказал: “Не знаю… Вот если бы они померли – купил бы эти пленки за хорошие деньги”».[13]13
  Коблов А. <Рецензия на: фАУ. Праздник Непослушания Или Последний День Помпеи> // FUZZ, 1999, № 1/2. С.51.


[Закрыть] Суждений подобного рода множество. Смерть художника, таким образом, может быть выделена в самостоятельную проблему историко-литературного свойства.

В истории культуры известны по меньшей мере два географически-исторических отрезка, когда «тексты жизни» (и, соответственно, «тексты смерти») особенно актуализировались – это европейский (в том числе – русский) романтизм и Серебряный век русской культуры. По поводу романтического типа поведения Ю.М. Лотман пишет, что в романтизме человек реализует «трудную и необычную, “страшную” для других и требующую от него величайших усилий»[14]14
  Лотман Ю.М. Указ. соч. С.366.


[Закрыть] норму поведения. Романтики стремились «все поступки рассматривать как знаковые»,[15]15
  Лотман Ю.М. Декабрист в повседневной жизни // Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988. С.168.


[Закрыть] а «сама действительность спешила подражать литературе».[16]16
  Там же. С.174.


[Закрыть] В романтизме «канон биографии лирического поэта»[17]17
  Томашевский Б. Указ. соч. С.7.


[Закрыть] дал Байрон. Эстетизировали романтики и смерть – не только в творчестве, но и в жизни: достаточно вспомнить реакции «аудитории» на уход Клейста или Байрона – «уже во времена Байрона стало ясно, что искусством могут быть не только картины, книги, ноты, но и стиль жизни. Тем более – смерти».[18]18
  Чхартишвили Г. Писатель и самоубийство. М., 1999. С.428.


[Закрыть]

Эстетезировалась смерть и в русской культуре Серебряного века, что было связано с общей установкой на мифологизацию биографии. Смерть обрела здесь совершенно особое значение: «Начальные десятилетия нашего века вручили философам в качестве ближайшего объекта новый тип человека, жить не желающего и изверившегося в жизненных ценностях <…> Мифология мирового Зла, Танатоса и эстетические программы суицида заняли в быте и творчестве символистов центральное место».[19]19
  Исупов К.Г. Указ. соч. С.39.


[Закрыть] Более всех преуспел здесь А.М. Добролюбов, который русскими символистами «был “канонизирован” <…> как своеобразный символистский святой».[20]20
  Иванова Е.В. Добролюбов Александр Михайлович // Русские писатели. 1800–1917. Биографический словарь. Т.2. М., 1992. С.134.


[Закрыть] Добролюбов «проповедовал красоту смерти <…> Воспринятая из декадентства, идея самоосвобождения личности от “силы условий мирских” привела Д. к осознанию того, что последним доказательством полноты своеволия будет самоубийство <…> Возможно, сам Д. совершил акт лит. самоуничтожения, став, по собств. словам, “рыцарем странствующего ордена”».[21]21
  Там же.


[Закрыть] Но идея мифологизации биографии отнюдь не завершилась с «самоуничтожением» Добролюбова и закатом Серебряного века. Более того, применительно к современной культурной ситуации имеет смысл говорить о «третьей главе» эстетизации жизни в русской культуре.

Наблюдения над нынешним состоянием культуры через призму биографического мифа позволили обратить внимание на рок-культуру, ведь «воплощение идеала есть для рок-героя, как и для классического романтика, высокое служение идеалу <…>, то есть жизнетворчество»,[22]22
  Милюгина Е.Г. Феномен рок-поэзии и романтический тип мышления // Русская рок-поэзия: текст и контекст 2. Тверь, 1999. С.59. Курсив в цитате принадлежит Е.Г. Милюгиной.


[Закрыть] а «отождествление жизни с текстом <…> рождает в рок-поэзии, как и в других изводах романтизма, новую концепцию бытия – искусство жить, жизнетворчество».[23]23
  Там же. С.60. Курсив в цитате принадлежит Е.Г. Милюгиной.


[Закрыть] Можно и нужно спорить с тем, что рок-поэзия «извод романтизма», но идея об отождествлении жизни и текста в культуре русского рока видится нам вполне логичной и справедливой, ведь нигде так ярко, как в рок-культуре, «не проявляются жизнестроительство, напрямую зависящее от сценического облика, имиджмейкерство и ориентация на разного рода шоу-эффекты».[24]24
  Скворцов А.Э. Лирический герой поэзии Бориса Гребенщикова и Михаила Науменко // Русская рок-поэзия: текст и контекст 2. Тверь, 1999. С.159.


[Закрыть] Тем более, что рок-культура является «”третьей реальностью”. И подобно тому, как нельзя судить об искусстве с позиций простого жизнеподобия, нельзя судить и об этой сфере культуры с позиций эстетики»[25]25
  Николаев А.И. Особенности поэтической системы А. Башлачева // Творчество писателя и литературный процесс. Слово в художественной литературе. Иваново, 1993. С.122.


[Закрыть] (скажем так: «только эстетики»).

Исследователи обращают внимание на особое отношение рокеров к собственной биографии. Так, для Дм. Ревякина «нераздельность творчества, мировоззрения, духовной практики, личной судьбы и быта, повседневной жизни оказывается абсолютно органичной <…> Жизнетворчество предполагает следование некой идеальной модели не только в литературном творчестве, но и в быту, стремление организовать свою повседневную жизнь в соответствии с неким идеалом».[26]26
  Сурова О. «Самовитое слово» Дмитрия Ревякина // Новое литературное обозрение. 1997. № 28. С.319.


[Закрыть] И рок-культура вообще – весьма репрезентативный материал для построений такого рода, ведь в наше время «на смену поэту приходит киноактер, в случае молодежной культуры – рок-музыкант <…> Биография художника мифологизируется <…> его личность становится собирательным образом и эталоном, который копируют многочисленные поклонники – стремясь одеваться и выглядеть как кумир, вести себя похожим образом. Его повседневная жизнь, характер, привычки и т. д. делаются достоянием масс и сакрализуются. В массовой культуре часто теряется ощущение, что важнее – собственно творчество или личность артиста».[27]27
  Там же. С.320


[Закрыть] Можно сказать, что жизнетворчество характерно для большинства представителей рок-культуры, где биография понимается как «”эксперимент над жизнью”. Однако этот эксперимент часто бывает небезопасен».[28]28
  Там же.


[Закрыть] И примеры тому в культуре рока довольно показательны. В 1980–90-е гг. целый ряд рокеров покинул этот мир, и во многом благодаря активному жизнетворчеству в сочетании с ранним уходом, их биографические мифы стали фактами истории культуры. Можно назвать такие имена, как Александр Башлачев, Янка Дягилева, Виктор Цой, Майк Науменко, Анатолий Крупнов, Андрей Панов, Веня Дркин. Этот мартиролог во многом продолжает то, что было задано в сфере биографического мифа романтиками и деятелями Серебряного века. Вместе с тем, по целому ряду моментов задается новый уровень идеи эстетизации судьбы. Как следование традиции, так и концептуальное новаторство в этом аспекте мы попытаемся обозначить на примере трех «текстов смерти» русского рока.

Смерть мы рассмотрим на наиболее, как нам кажется, известных представителях русской рок-культуры – это Александр Башлачев, Виктор Цой и Майк Науменко. Каждый из них оставил этот мир по-своему: Башлачев покончил с собой, Цой погиб в автокатастрофе, Науменко умер, что называется, своей смертью. И каждый завершил свой биографический миф, не только обеспечив ему бытие в истории культуры, но и сформировав определенный тип «текста смерти».

«ПОЭТ»

По хронологии первым в нашем печальном списке стоит Александр Башлачев, в 1988 году самостоятельно поставивший точку в своей биографии. Самоубийство художника вообще интересно тем, что в этом случае смерть напрямую соотносится с автобиографической легендой, т. е. художник может творить по определенной модели не только свою жизнь, но и свою смерть: «Не так уж много было литераторов, рассматривающих собственную жизнь как художественное произведение и потому старавшихся задернуть занавес поэффектней. Но все же есть писательские судьбы, финал которых потрясает необычностью или особым трагизмом».[29]29
  Чхартишвили Г. Указ. соч. С.267.


[Закрыть] Художники такого типа готовят самоубийство, заранее планируя, какое место займет этот поступок в финальной главе «текста жизни» и более всего «бояться пропустить правильный момент ухода. Уходить надо эффектно, остановив мгновенье в веках».[30]30
  Там же. С.422.


[Закрыть] И, разумеется, «всегда хватало литераторов, которые знали, что самая достойная смерть для творческого человека – <…> собственноручное закрытие занавеса в заранее подготовленных декорациях. Красивый финал, надежным образом корректирующий все некрасивости и неправильности предшествующей биографии».[31]31
  Там же. С. 425–426.


[Закрыть] Наиболее «подходящим», хотя и не единственным способом реализации прекрасного финала автобиографического мифа становится самоубийство: «Красивое самоубийство вызывает восхищенье, надолго остается в памяти людей и почти всегда мифологизируется в искусстве».[32]32
  Там же. С.272.


[Закрыть] Не случайно среди трех основных мотивировок писательских самоубийств Г. Чхартишвили называет «опасную тенденцию превращать собственную биографию в литературное произведение, иногда жертвуя ради эффектного финала самой жизнью».[33]33
  Маяковский просто играл в «русскую рулетку»? [Интервью Дениса Корсакова с Григорием Чхартишвили] // Комсомольская правда. 2000. 14 апреля. С.9.


[Закрыть]

Александр Башлачев выбросился из окна в Ленинграде 17 февраля 1988 года. И относительная известность пришла к нему уже после смерти, во многом, заметим, благодаря акту самоубийства. В этой связи достаточно привести ставшее расхожим после гибели Башлачева мнение о том, что «самоубийство, самоуничтожение есть естественное продолжение жизни именно как самостоятельный уход отсюда, из этого мира. И именно эстетическую сущность дал этому Сашка Башлачев своим уходом. То есть люди поняли, что это круто, так должно быть. И не будь его, все эти люди были б живы»[34]34
  Откровения от Ника // Янка Дягилева. Придет вода. (Сборник статей). М., 1999. С.74.


[Закрыть] (Алексей Марков).

«Текст смерти» стал твориться аудиторией при непосредственном привлечении целого ряда фактов, в том числе – поэтического наследия, воспоминаний о Башлачеве, его собственных высказываний. Основным же репродуктором и, как следствие, соавтором «текста смерти» стали в данном случае средства массовой информации. Дело в том, что аудитория чаще всего воспринимает «текст смерти» того или иного художника именно благодаря средствам массовой информации, а не непосредственно из, что называется, первоисточников (творчество, высказывания художника, воспоминания о нем), которые подчас прессой сильно трансформируются, что позволяет назвать ее соавтором «текста смерти». Именно анализ высказываний в прессе (в подавляющем большинстве она обратилась к Башлачеву уже после его смерти), а также разного рода популярных изданиях книжного характера позволил реконструировать модель мифологизированной биографии Башлачева. В этом плане весьма показательной оказалась заметка тверской школьницы Оли Никитиной – своеобразная квинтэссенция акта мифотворчества аудитории. Вот некоторые выдержки: «Обычный парень», «увидели талант, но не поняли его боли», «больше других ощущал смерть России», «его баллады <…> будто были написаны от лица человека, который уже умер», «Саша жил, отдавая людям весь свет, всю боль своей души».[35]35
  Никитина О. Поэты идут до конца // Черный кот. 1993. № 6 (46). Февраль. С.3.


[Закрыть] Как видим, перед нами портрет если не святого, то пионера-героя. Причем все эти суждения не столько оригинальны, сколько типичны. Вот лишь два примера – из архангельской газеты «Губерния»: «Александр торопился жить, а потому был сбит метким выстрелом на лету, как птица, гордая и свободная. СашБаш выбросился из окна на питерские камни: тело – вниз, а душа – вверх…»[36]36
  Гревцов А. Всем ветпри // Губерния. 1996. Январь.


[Закрыть] (Гильфан Дохин); из вологодской областной газеты: «для него очень дорого было слово “честь”. Ему легче было пойти на плаху, чем на компромисс».[37]37
  Цит. по ксерокопии без выходных данных.


[Закрыть] Как тут не вспомнить пассаж Лотмана о том, что уже в первой трети XIX века «требование от писателя подвижничества и даже героизма сделалось как бы само собой разумеющимся <…>, что в культуре послепетровской России писатель занял то место, которое предшествующий этап отводил святому – проповеднику, подвижнику и мученику».[38]38
  Лотман Ю.М. Литературная биография в историко-культурном контексте (к типологическому соотнесению текста и личности автора). С.374.


[Закрыть] Таким образом, мифологизированный Башлачев вписался в традиционную для России модель канонизации художника после смерти. Это, согласимся, явление и во всем мире довольно распространенное.

Однако нам важнее осмыслить, в каком амплуа оказался Башлачев канонизирован аудиторией. И опять пищу для размышления здесь дает заметка Оли Никитиной: «Саша был Поэтом <…> Он шел до конца и жил как умел. Саша не был посланцем Бога или дьявола. Он был настоящим Поэтом, а настоящий Поэт сам и ангел, и черт».[39]39
  Никитина О. Указ. соч. С.3.


[Закрыть] В этих рассуждениях нас интересует не религиозная идентификация Башлачева, а то, что он назван Поэтом. Хотя справедливости ради надо сказать, что Оля Никитина оказалась в сакральной атрибуции Башлачева не одинока – вот что пишет Слава Задерий: «С уходом Саш-Баша нарушилось многое в Питере. Несмотря на то, что он был веселый простой парень, был он – не скажу “душой компании”, не скажу – “сердцем”… а тут какая-то более высокая стадия, что ли. Ангелом».[40]40
  Святослав Задерий. Дети равноденствия. Об АЛИСЕ, о Саш-Баше и Др. СПб., 1999. С.7.


[Закрыть] Но именно сема поэт, как показали наблюдения, доминирует в репутации Башлачева. Примечательно, что его называют поэтом самые разные люди – от простых поклонников и журналистов до литературных критиков и видных ученых: «Он был поэт – этим и интересен»[41]41
  Смирнов И. Время колокольчиков, или Жизнь и смерть русского рока. М., 1994. С.232.


[Закрыть] (И. Смирнов), «Ближе всего, конечно, слово “поэт”, но в его изначальном природном значении, смыкающимся с игрой стихий»,[42]42
  Житинский А. Семь кругов беспокойного лада // Башлачев А. Посошок. Л., 1990. С.4.


[Закрыть] «Сам Саша, как мне кажется, считал себя поэтом»,[43]43
  Там же.


[Закрыть] «Башлачев – поэт, а не историк и философ»[44]44
  Там же. С.5.


[Закрыть] (А. Житинский), «Знала <…>, что <…> Саша Башлачев – поэт, а не текстовик»[45]45
  Майк: право на рок. [Майк из группы «Зоопарк»]. Тверь, 1996. С.271.


[Закрыть] (Н. Науменко), «истинный поэт <…>, Поэт от Бога, он рано или поздно должен был занять место в литературе»[46]46
  Карней И. «Время колокольчиков» Александра Башлачева: на смерть рок-поэта // Ласковый май (ксерокопия без выходных данных).


[Закрыть] (И. Карней), «Башлачев был гениальным поэтом»[47]47
  Рахлина (Башлачева) А. Граница рядом (ксерокопия без выходных данных)


[Закрыть] (А. Рахлина), «Рок был “обезглавлен”, потеряв своего лучшего поэта»[48]48
  Фролова Галина. «Пляшу в огне…» // Собеседник. 1990. № 12. Март. С.14.


[Закрыть] (Г. Фролова), «Чем больше времени проходит, тем более загадочной кажется эта фигура <…> Личность. Поэт»[49]49
  Борисова Е. На жизнь поэта // Янка Дягилева. Придет вода. М., 1999. С.20–21.


[Закрыть] (Е. Борисова), «А. Башлачев состоялся как поэт»[50]50
  Кошелев В., Чернов А. «Мы строили замок…» // Воскресное приложение к газете «Речь». Февраль. 1991. С.2.


[Закрыть] (В. Кошелев, А. Чернов), «перед нами самобытный, оригинальный художник, поэт “от бога”»,[51]51
  Николаев А.И. Указ. соч. С. 119–120.


[Закрыть] «поэт подлинный, поэт в самом высоком значении слова»[52]52
  Там же. С.123.


[Закрыть] (А.И. Николаев), «Если о литературных достоинствах многих рок-текстов можно долго дискутировать, то то, что Башлачев – поэт, является бесспорным» (О.В. Палий)[53]53
  Палий О.В. Рок-н-ролл – славное язычество (источники интертекста в поэзии А. Башлачева) // Русская рок-поэзия: текст и контекст 2. Тверь, 1999. С.67.


[Закрыть] и др. Для полноты картины приведем мнения публикаторов стихов Башлачева в череповецких и вологодских газетах рубежа 1980–90-х гг.: «совершенно ясно одно – в мире жил поэт. Поэт незнакомый, но истинный, сказавший свое слово с подлинным вдохновением и неугасающей болью, – так о стихах Александра Башлачева отозвался недавно Б. Окуджава»; «Его талант должен был украсить российскую поэзию 80-х годов… Он имел гораздо больше прав на признание, чем многие из тех, чьи поэтические сборники годами пылятся на полках магазинов» (ссылка на цитату – Собеседник № 33, август 1988 г.); «Одно ясно и сейчас: Башлачев – национальный наш поэт» (А. Зарубин); «Саша родился в Череповце и, может быть, как раз этот город сделал его Поэтом».[54]54
  Все цитаты из череповецких и вологодских газет приводятся по ксерокопиям без выходных данных, любезно предоставленных нам сотрудниками Череповецкого музейного объединения.


[Закрыть] Задерий приводит характерный пример самоидентификации Башлачева: «Мы с ним <Башлачевым – Ю.Д.> на берегу Аксая, буквами, наверное, размером в десять на десять метров написали: “Вся власть поэтам”»,[55]55
  Святослав Задерий. Указ. соч. С.37.


[Закрыть] т. е. и сам Башлачев ощущал себя, прежде всего, поэтом.

Кстати, творческий процесс, как следует из воспоминаний о высказываниях самого Башлачева, проходил у него в соответствии с общепринятыми представлениями о вдохновении как основном источнике поэтического творчества: «”Башлачев говорил, что песни буквально “осеняли” его, да так внезапно подчас, что он едва успевал записывать их на бумагу”, – вспоминает Артем Троицкий».[56]56
  Кушнир А. Александр Башлачев. Вечный пост (1986) // FUZZ. 1998. № 1–2. С.38.


[Закрыть] Ср.: «он и был обыкновенным человеком днем, но когда “луна загоралась на краю окна”, начиналась мистика – стихи будто надиктовывались, и возникало ощущение загадочного неведомого контакта. То ли с музой, то ли с собственной душой».[57]57
  Цит. по ксерокопии газетной статьи без выходных данных.


[Закрыть] Высказывания такого рода пытается в своих воспоминаниях развенчать Задерий: «Ходят разговоры, что стихи и песни к Сашке прибывали свыше, то есть некто как бы вкладывал в него готовые строчки и оставалось только записывать их на бумагу. На самом деле это не так, Сашка хорошо работал».[58]58
  Пилипенко Галина. Под развесистым кустом конопли // Ура Бум-Бум. 1993. № 10. С.32.


[Закрыть] Однако репутация поэта закрепилась за Башлачевым еще при жизни – Шевчук советовал всем идти слушать Башлачева: «Идите, ребята, идите. Это фантастика. Настоящий поэт!».[59]59
  Харитонов Н. Империя ДДТ. М., 1998. С.80. Тот же Шевчук вспоминает слова Артема Троицкого: «Ты знаешь, я познакомился с твоим другом Сашей Башлачевым. Он такой гениальный, прекрасный поэт» (Юрий Шевчук об Александре Башлачеве // Бубенцы. № 2. 1993. С.5).


[Закрыть] Не претерпело существенных изменений мнение Шевчука о Башлачеве и впоследствии: «Он был просто самый талантливый, самый гениальный среди нас».[60]60
  Юрий Шевчук об Александре Башлачеве // Бубенцы. № 2. 1993. С.5.


[Закрыть] Но только со смертью сема поэт обрела мифологические черты, на что указывает приводимая Д.М. Давыдовым расхожая формула: «Башлачев – не рок-поэт, а просто поэт».[61]61
  Давыдов Д.М. Статус автора в русской рок-культуре // Русская рок-поэзия: текст и контекст 2. Тверь, 1999. С.16.


[Закрыть] Таким образом, и смерть Башлачева воспринимается в ряду культурной парадигмы «смерть поэта».

Начало этой парадигме в русской культуре положил Пушкин и продолжил Лермонтов. В результате сформировалась мифологема смерть поэта: поэт должен умереть (желательно – трагически погибнуть) молодым. В полной мере эта мифологема воспринята и башлачевским «текстом смерти». В доказательство приведем названия некоторых статей о Башлачеве: «Предпочел молчание», «Судьба скомороха», «Русская смерть», «Один из нас», «По ком звонят колокольчики», «Смерть шута», «А. Башлачев, В. Цой – кто следующий?», «Шагнуть вниз, чтобы взлететь», «Сказка с несчастливым концом» и др..[62]62
  Все названия приводятся по: Улуснова О.В. Материалы к библиографии по жизни и творчеству Александра Башлачева // Русская рок-поэзия: текст и контекст. Тверь, 1998. С. 125–129.


[Закрыть] Даже глядя только на эти заголовки и не читая самих материалов трудно не согласиться с Георгием Рамазашвили, который еще в 1994 году написал по поводу башлачевской прессы: «Одной пятерни хватает для перечисления статей, в которых речь идет о реальном непридуманном поэте. Во всех же остальных случаях авторы создают миф».[63]63
  Рамазашвили Георгий. Шпионы в доме любви // PINOLLER. 1994. № 0. С.38.


[Закрыть] Рамазашвили пытается хотя бы отчасти демифологизировать «текст смерти» Башлачева: «Нетрудно представить, как будет выглядеть когда-нибудь дом-музей Башлачева: входить посетители будут через окно, специально приспособленное для этого. Зачем вчитываться в каждую строку? За это не платят денег. То ли дело кунсткамера! То ли дело гримерная актеров в фильме ужасов! Вся жизнь банальна, как форма оконной рамы! Гладка, как карниз! Прозрачна, как стекло! Поэтому она и заслуживает того, чтобы в лавке старьевщика-журналиста оказаться обменянной на какой-нибудь символ».[64]64
  Там же. С.43.


[Закрыть] Автор хочет обратить внимание аудитории не на мифологизированную биографию поэта, а на его творчество, но вынужден констатировать, что «публикой околобиографические сплетни ценятся больше, чем стихи».[65]65
  Там же. С.42.


[Закрыть] С этой сентенцией можно согласиться лишь в некоторой степени. Достаточно заметить, что кроме прямой актуализации мифологемы смерть поэта (в каких-то случаях явно, в каких-то более скрыто и изысканно) со всеми ее частными семами в названиях целого ряда статей о Башлачеве фигурируют концептуальные цитаты из его поэтического наследия, также порой соотносимые с мифологемой «поэт»: «Люблю оттого, что болит», «Мы редко поем, но когда мы поем поднимается ветер…», «Я позвал сюда гром!», «Следом песни, которой ты веришь…», «Пляшу в огне…», «На второй мировой поэзии», «Семь кругов беспокойного лада»,[66]66
  Улуснова О.В. Указ. соч.


[Закрыть] «Я стану хранителем времени сбора камней…», «Я не знал, как жить…», «Звезда! Зачем мы вошли сюда?», «Я люблю время колокольчиков…», «Я знаю, зачем иду по земле…» и др., фильм, который предполагалось снять о Башлачеве, должен был называться «Знак кровоточия».[67]67
  Пилипенко Галина. Указ. соч. С.34.


[Закрыть] Такое использование цитат указывает на востребованность башлачевским мифом не только его репутации, но и непосредственно стихов. Более того, именно стихи служат основным материалом для формирования этого мифа. Но об этом мы скажем ниже, пока же рассмотрим специфику башлачевского мифа через призму непосредственно факта самоубийства.

Как правило, мифотворцев интересует возможность отыскания причины, толкнувшей объект их мифотворчества на этот шаг. И Башлачев здесь не исключение – практически все, кто обращается к причинам самоубийства Башлачева, сходятся на загадочности этих причин и декларативном, принципиальном отказе от их поиска: «Его смерть до сих пор остается загадкой»,[68]68
  Никитина О. Указ. соч.


[Закрыть] «До сих пор загадка, почему он ушел тогда, когда, казалось бы, – после безверия и мрака – начиналось его колокольное время. А может, и не надо, не стоит отгадывать эту загадку? Ибо объясненный поэт уже не поэт»,[69]69
  Панкратов А. <Заметка в «Комсомольской правде» без заглавия и выходных данных>


[Закрыть] «Что означало его добровольное прощание с жизнью – этот грохот раскрытого окна в никуда?»,[70]70
  Карней И. Указ. соч.


[Закрыть] «Не хотелось бы углубляться в причины и мотивы того, что он совершил, дабы не разводить сплетни, тем более что причины эти не общественные, они скрывались в нем самом»,[71]71
  Смирнов И. Время колокольчиков, или Жизнь и смерть русского рока. С.232.


[Закрыть] «Отчего ушел из жизни Саша Башлачев? Может быть от ощущения своей чуждости настоящему? Словно попав во временной водоворот, он так и не смог выбраться из прошлого…»,[72]72
  Фролова Галина. Указ. соч. С.14.


[Закрыть] «Почему он решил оборвать жизнь (а значит, и поэзию) – тоже тайна, и не стоит рядить ее в романтические одежды фатальности, якобы неизбежной для поэта ранней гибели»,[73]73
  Кошелев В., Чернов А. Указ. соч. С.2.


[Закрыть] «А когда мир так неустроен, несовершенен и так беспощаден ко всему, что любимо? Наверное, можно и это пережить. Наверное, можно. Он не смог. И в этом не его вина»,[74]74
  Цит. по ксерокопии без выходных данных.


[Закрыть] «Мы уже никогда не узнаем ответа на вопрос: почему он решился на этот шаг? Шаг в открытое окно, шаг в никуда, в темноту и бесчувствие. Никто – ни его близкие, ни друзья, ни любимая женщина – не может сказать, отчего сделал он этот шаг не во времена, когда нашей жизнью правила тупость и самодовольная бездарность, когда все талантливое отчаянно проигрывало или выходило из игры, даже не пытаясь победить. Он ушел из этой жизни, когда у всех нас появилась надежда, когда все захлебывались разрешенной свободой, многообразием возможностей и планов. Он получал выгодные предложения, мог выходить на сцену и петь свои песни. Но он предпочел молчание… А может быть, уже тогда, в феврале 87-го <так в статье – Ю.Д.>, он предчувствовал появление хаоса, родившего неуверенность и поглотившего надежды на нормальную человеческую жизнь, на гармонию в душе и в доме?.. Впрочем, он был далек от политики, но остро чувствовал печаль и одиночество жизни, переменчивую хрупкость прекрасного и “веселенький” юмор зла…».[75]75
  Чернышкова Т. Александр Башлачев <ксерокопия без выходных данных>.


[Закрыть] Неизбежность трагической гибели подчеркивается н в связи с воплощаемой Башлачевым моделью жизни: «И мог ли поэт, столь преданный жизнетворческой концепции и обладающий таким предельно трагическим голосом, закончить жизнь иначе».[76]76
  Николаев А.И. Указ. соч. С.125.


[Закрыть] Вместе с тем, очевидна тенденция свести эти причины к психическим отклонениям, наркотикам, политике: «Наверное, настоящая медицина могла бы спасти его от депрессии – та медицина, которой у нас нет»,[77]77
  Смирнов И. Время колокольчиков. С.232.


[Закрыть] Башлачев «был подвержен приступам депрессии, проходил курс лечения в психиатрической клинике»,[78]78
  Чхартишвили Г. Указ. соч. С.453. Свою версию автор подтверждает цитатой из стихотворения «Палата № 6».


[Закрыть] Задерий пишет: «Как это произошло, мы сумели понять, но вот – почему… Я все-таки думаю, что самоубийством это не было – по крайней мере, самоубийством в классическом виде. Я склоняюсь к мысли, что тут виноваты грибы <…> И грибы действуют на психику очень странным, непредсказуемым образом – особенно на такую восприимчивую психику, какая и была у Саши. Могут подтолкнуть к самым невероятным действиям. Мне кажется, ему в тот момент показалось, что он сможет полететь. И он полетел».[79]79
  Святослав Задерий. Указ. соч. С.62–63.


[Закрыть] «Еще говорят, что его трава унесла… На самом деле 27 – цифра известная…»,[80]80
  Пилипенко Галина. Указ. соч. С.33.


[Закрыть] «Саша понял, что разбивать лед в человеческих сердцах напрасно, когда оркестр играет туш».[81]81
  Никитина О. Указ. соч.


[Закрыть] «”Ненормальность” слов <…> есть знак ненормального времени, родившего и погубившего хорошего русского поэта».[82]82
  Николаев А.И. Указ. соч. С.120.


[Закрыть] Заметим, что такой расшифровкой причин занимаются порой те же авторы-мифотворцы, которые говорят о принципиальной невозможности и даже недопустимости какой бы то ни было разгадки.

Но все же ведущей семой башлачевского мифа о смерти остается загадочность причин самоубийства,[83]83
  Евгений Попов, рассказывая о некоем хиппи Бурмате, заключает: «недавно я узнал, что в разгар “перестройки” он покончил жизнь самоубийством. Вопрос “почему” во всех без исключения подобных случаях – риторический» (Попов Е. Подлинная история «Зеленых музыкантов». М, 1999. С.341).


[Закрыть] которая для культуры XX века в России была во многом предопределена самоубийствами Есенина и Маяковского. Именно эти две фигуры оказались по многим причинам наиболее востребованными последующими мифотворцами. Благодаря самоубийствам Есенина и Маяковского, миф о гибели поэта приобрел в русской культуре новейшего времени совершенно особые смыслы, как бы уточнившие этот миф по отношению к веку девятнадцатому. Теперь поэт должен по логике мифа не просто трагически погибнуть, а покончить с собой. И реакция аудитории на добровольный уход художника вполне предсказуема. К.К. Ротиков на примере реакции публики на смерть П.И. Чайковского обобщает: «Миф о самоубийстве претерпел любопытную эволюцию. Мысль не нова: обыватель никогда не может поверить, будто знаменитости могут вот так запросто умереть, как простые людишки, от простуды или инфаркта. А уж с поносом, спазмами – так неаппетитно, нет, великому человеку не пристало».[84]84
  Ротиков К.К. Другой Петербург. СПб., 1998. С.207.


[Закрыть] А вот как описывает Л.Я. Гинзбург свое впечатление от самоубийства Сергея Есенина: «29 XII Есенин повесился. Очень все это скверно. И сквернее всего то, что вот уже выползает готовенькая “легенда о писателе”. С этим ничего не поделать: я по себе знаю: у меня каждый самоубийца ходит в ореоле. Я, вероятно, теперь никогда не смогу читать без какого-то волнения его стихи, которые я не люблю. Я испытываю к самоубийству, нет, к самоубийцам, – род подобострастия. И странное дело – мне никогда их не жаль. Для меня смерть – такая непонятная и ужасающая вещь, что я, если смею так сказать, – завидую людям, которые поняли ее до такой точки, что отважились ее себе причинить <…> Почему-то теперь, когда человек вешается (особенно такой), то кажется, что он это сделал нарочно, для вящего безобразия и чуть ли не из литературных соображений. Это все, кажется, пошло от Ставрогина».[85]85
  Гинзбург Л.Я. Записные книжки: Новое собрание. М., 1999. С.25.


[Закрыть] Как видим, помимо всего прочего, здесь содержится указание на возможный источник самоубийства художника – источник, заметим, литературный. Башлачев, «как и те поэты, кто до него уходил рано и добровольно»,[86]86
  Смирнов И. Время колокольчиков. С.232.


[Закрыть] в восприятии аудитории не разрушил легенду, добровольно оставив мир и не оставив (простите за тавтологию) указаний на причины своего ухода. Итак, Башлачев своей смертью реализовал в полной мере миф о гибели поэта.

Еще один важный момент для русской культуры после 1980-го года – неизбежное включение в миф о смерти поэта биографического мифа В.С. Высоцкого. А для русского рока Высоцкий и вовсе становится знаковой фигурой: «можно считать Высоцкого первой звездой российского рока. Пусть в музыкальном отношении его песни не имеют ничего общего с рок-н-роллом, по своей социокультурной природе они к нему чрезвычайно близки».[87]87
  Гнедовский М. Майк, или Секретная лаборатория российского рок-н-ролла // РОССИЯ/RUSSIA. Вып.1[9]: Семидесятые как предмет истории русской культуры. М., 1998. С.181. Такую же точку зрения высказывает и Илья Смирнов в статье «Первый в России рокер» (сборник Мир Высоцкого: Исследования и материалы. М., 1997).


[Закрыть] В случае с Башлачевым обращение к Высоцкому оправданно вдвойне: «С “таганским бардом” Башлачева роднит прежде всего концепция жизнетворчества, не разводящая слишком далеко биографию, судьбу, строки стихов».[88]88
  Николаев А.И. Указ. соч. С.120.


[Закрыть] Кроме того, достаточно вспомнить прижизненные высказывания Башлачева о Высоцком, знаменитый концерт в Театре на Таганке, состоявшийся 22 января 1986 г., о котором А. Житинский написал: «Башлачев сражался на территории поэта, которого любил и чтил, но от которого все дальше уходил в своем творчестве»,[89]89
  Житинский А. Семь кругов беспокойного лада. С.9.


[Закрыть] или обратиться к башлачевскому триптиху «Слыша В.С. Высоцкого», указывающему на отнюдь не однозначное отношение к старшему современнику.[90]90
  Об этом подробнее см.: Горбачев О.А. Механизм цитирования и автоцитирования в «Триптихе» А. Башлачева // Русская рок-поэзия: текст и контекст. 2. Тверь, 1999. С. 73–77.


[Закрыть] Последнее подтверждается и воспоминаниями Насти Рахлиной: «Было время – скажем, 1984 год, – когда Высоцкий был актуален для Саши <…> потом, весной 1987 года, когда Саня посмотрел «Кинопанораму» с Высоцким <…> Я принялась расспрашивать, а он ответил, что это документальный фильм о том, как человек “вписался” в систему на предмет борьбы и стал жертвой».[91]91
  Рахлина Настя. Концерт для голоса с душой // Комсомольская правда. 1992. 10 октября. С.6/21.


[Закрыть] На сложность сопоставления Башлачева с Высоцким в творческом плане указывает и А.И. Николаев: «Башлачев никак не вписывается в хор продолжателей (или подражателей) Высоцкого <…> попытки увидеть в Башлачеве прямого продолжателя Высоцкого, “Высоцкого 80-х” некорректны».[92]92
  Николаев А.И. Указ. соч. С. 120–121.


[Закрыть] Но и по сей день для многих, применительно к фигуре Башлачева, любая «ассоциация с Высоцким не случайна, преемственность очевидна».[93]93
  Борисова Е. [Рец. на CD «Третья столица»] // FUZZ. 1998. № 7–8. С.57.


[Закрыть]

Кроме собственно творчества такая преемственность открыто проявилась в реакции «аудитории» на смерть Башлачева: «Разве мы не видели тогда – с кем имеем дело? Разве не чувствовали? Почему же говорим и пишем о нем так, как он того заслуживает, только сейчас, когда его уже нет? Вопрос больной. И не только к Башлачеву относится. Тот же самый вопрос задавали, когда не стало Высоцкого».[94]94
  Житинский А. Семь кругов беспокойного лада. С.7. Заметим, что статья в журнале «ИВАНОВ» о концерте памяти Башлачева в БКЗ «Октябрьский» 20.02.1990. была названа цитатой из Высоцкого – «Образа в углу – и те перекошены».


[Закрыть] Оговорим еще одно сходство биографического мифа Башлачева с мифом Высоцкого – это «мотив» гитары. Не стоит напоминать, какую функцию этот «мотив» играл в репутации Высоцкого. И несколько странно, что на первых порах гитара, как атрибут поющего поэта, барда (хоть и с приставкой рок-), оказалась в очень малой степени востребована башлачевским «текстом смерти». Однако на выставке, подготовленной Череповецким музейным объединением к 40-летию Башлачева в мае 2000 года,[95]95
  Об организации этой выставки см.: Костина Маргарита. Место для Башлачева // Речь. № 93 (20291), 26 мая 2000 г. С.1.


[Закрыть] «мотив» гитары был представлен в нескольких «изводах»: например, по гитарному грифу посетители поднимались к пролому в стене. Т. е. влияние гитары Высоцкого на башлачевский биографический миф все-таки оказалось довольно значительным. Таким образом, «текст смерти» Александра Башлачева вписывается в культурный контекст и благодаря соотнесению с целым рядом смертей поэтов-предшественников.