Текст книги "Иосиф Сталин. Мальчик из Гори"

Автор книги: Юрий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Не только праздничное событие, но и любое партийное собрание первых лет существования российской социал-демократии завершалось песнопением. Как и у церкви, у марксистской революционной партии были свои гимны, в которых выражалась вера ее членов в победу их дела, при этом нередко с использованием религиозных образов и церковной лексики. Наряду с «Интернационалом», слова которого о «последнем и решительном бое» напоминали рассказ о последнем сражении Божественных сил против сил дьявола из Откровения святого Иоанна, российские марксисты часто пели «Варшавянку», в которой говорилось о том, что они вступили в бой «святой и правый» за «святую свободу».

Выражение веры в лучшую долю и надежды на построение справедливого общества в песнях и речах на революционных собраниях и митингах напоминало порой христианские молитвы о лучшей жизни. Если молитва соединяла верующих между собой, а их всех – с Небесной Церковью, «вводя каждую ее частицу в общую жизнь тела Христова», то обращение членов партии к основным положениям марксизма и вера в торжество социализма и коммунизма позволяли им ощутить связь каждого из них со всемирным пролетарским движением и учением Маркса– Энгельса. Представление о церкви как о Теле Христовом подготовило сознание к восприятию идеи о партии революционного пролетариата, члены которой являются лишь частицами общего братства в священной борьбе.

Точно так же, как православие видело свою задачу в количественном расширении церкви на земле и в ее духовном росте, наполнении мира святостью, так и социалисты и коммунисты видели свою задачу в количественном росте рядов партии, расширении ее влияния на массы и в идейном воспитании ее членов. Конечной целью партийного строительства должно было стать соединение теории революционного коммунизма с практикой – построение всемирного коммунистического общества. Христианские принципы равенства, братства, справедливости не противоречили идеалу социализма – обществу без угнетения, без богатых и бедных, без дискриминации по социальному, национальному происхождению и цвету кожи. В борьбе социализма против господства буржуазии и за разрушение буржуазного строя многие видели претворение в жизнь христианского осуждения власти денег и греховных порядков современного города.

Если Христос обращался к страждущим и обездоленным Римской империи в начале I тысячелетия, призывая их оставить свои дома, собственность и даже семьи и идти к Нему, обещая им Царствие Небесное, то марксизм призывал наиболее эксплуатируемую часть современного капиталистического общества – пролетариев встать под его знамена, заявляя, что «им нечего терять, кроме своих цепей, обретут же они весь мир».

Идея революционного выступления против неправедной власти, даже против неправедных священников, борьбы против существующего строя с целью глубокого общественного преобразования также не противоречила представлениям, которые могли почерпнуть ученики духовных училищ из Ветхого и Нового Завета. Разве не восстал иудейский народ под руководством Моисея против фараона и его власти? Разве Христос не изгонял менял из храма? Разве деятельность Христа и его учеников не привела их к конфликту с иудейской церковью и римскими властями?

Сам порядок вступления в революционную социалистическую партию для молодых семинаристов был подобен введению новообращенного в лоно церкви, что, как известно, уподобляется новому рождению человека. Представление марксистов о том, что членами партии могут быть лишь те, кто сможет возглавить борьбу пролетариата, а потому лишь люди наиболее сильные в моральном и идейном отношении, перекликалось с теми требованиями, которые предъявляла церковь к священнослужителям. В своей статье «Класс пролетариев и партия пролетариев», написанной в 1904 году, Иосиф Джугашвили, используя церковные обороты, осуждал попытки открыть партию для любого из тех, кто примет «с удовольствием… партийную программу, тактику и организационные взгляды, но ни на что, кроме болтовни, не способны. Было бы осквернением святая святых партии назвать такого болтуна членом партии (т. е. руководителем армии пролетариев)!»

Подобно тому, как верующий стремится максимально соответствовать христианскому идеалу, высшей целью члена партии являлось его соответствие целям и идеалам партии. Отвечая на приветствия по случаю своего 50-летия, Сталин писал, что относит их «на счет великой партии рабочего класса, родившей и воспитавшей меня по своему образу и подобию».

Член партии должен быть активным и дисциплинированным борцом за лучшую жизнь, точно так же как духовный пастырь должен быть образцом твердости в вере и бескомпромиссности к проискам дьявола. Если церковь призывала «возвести крепость истины» для отражения чуждых ей влияний, то Иосиф Джугашвили в 1904 году писал: «Наша партия есть крепость, двери которой открываются лишь для проверенных».

Руководители партии, которые служили образцом для рядовых ее членов, удостаивались знаков уважения и почета, напоминавших знаки уважения и почета, которые оказывают верующие священнослужителям. Говоря об отношении к партийным руководителям, Сталин, возможно, вспоминал о церковной обрядности: «Принято, что «великий человек» обычно должен запаздывать на собрания, с тем чтобы члены собрания с замиранием сердца ждали его появления, причем перед появлением великого человека члены собрания предупреждают: «тсс… тише… он идет». Эта обрядность казалась мне не лишней, ибо она импонирует, внушает уважение».

Многие стороны партийной «обрядности», о которой говорил Сталин, сложились еще задолго до того, как партия стала правящей, точно так же как многие церковные ритуалы возникли еще в период гонений на христиан. Подобно первым христианам, отстаивавшим свое учение в условиях преследований, социалисты и коммунисты должны были защищать свои взгляды в условиях подполья. Юные семинаристы без труда осваивали навыки конспиративной деятельности, поскольку с первых лет обучения в духовных училищах знали, что «внутренняя жизнь Церкви таинственна». Хранить партийные тайны, не предавать огласке многие события внутрипартийной жизни, не пытаться сорвать покров секретности с тайн высших эшелонов власти было легче научиться тому, кто с детства заучил, что «в жизни Церкви ряд особенных, наиболее важных моментов благодатного строительства, ряд священнодействий постепенно получил преимущественное наименование «таинств».

Как и первые христиане, гонимые за веру, социалисты и коммунисты были готовы пострадать за свои убеждения и безропотно вынести муки. Член партии должен быть готов пожертвовать всем, включая свою жизнь, ради победы коммунизма. В обращении «организациям и товарищам, приславшим приветствия» по случаю 50-летия, Сталин писал: «Можете не сомневаться, товарищи, что я готов и впредь отдать делу рабочего класса, делу пролетарской революции и мирового коммунизма все свои силы, все свои способности и, если понадобится, всю свою кровь, каплю за каплей».

Хотя сходство между христианством и марксистским учением облегчало переход Иосифа Джугашвили, как и других учеников Тифлисской семинарии, в революционное социалистическое движение, между религией и теорией Маркса – Энгельса были полярные различия. Религия покоилась на вере, учение Маркса – на научном доказательстве. Религия считала, что целью верующего является забота о его душе и подготовка к вечной жизни, а задача марксизма сводилась к решению мирских проблем путем переустройства общественной жизни. Религия призывала верующих смиренно нести свой крест, а марксисты звали на революционную борьбу. Марксисты осуждали религию как орудие идейного порабощения масс, а религия осуждала марксизм за неверие в Бога. В отличие от религии, которая убеждала в незыблемости вселенских основ и вечных истин, марксизм воспринимал мир как постоянно развивающийся, а суждения о нем как постоянно изменяющиеся. Такое восприятие мира отвечало представлениям Иосифа о происходивших бурных переменах, совершавшихся на стыке двух веков. Личный опыт также убеждал Иосифа в постоянной изменчивости условий жизни и постоянном развитии мировосприятия людей. В своей работе «Анархизм или социализм?» Сталин писал: «Что такое диалектический метод? Говорят, что общественная жизнь находится в состоянии непрестанного движения и развития. И это верно: жизнь нельзя считать чем-то неизменным и застывшим, она никогда не останавливается на одном уровне, она находится в вечном движении, в вечном процессе разрушения и созидания. Поэтому в жизни всегда существует новое и старое, растущее и умирающее, революционное и контрреволюционное».

Место религии, формировавшей прежде его представления о времени и пространстве, в мышлении Иосифа заняла марксистская диалектика, которая, по его оценке, позволяла реалистично объяснить окружающий мир. Он писал: «Диалектический метод говорит, что жизнь нужно рассматривать именно такой, какова она в действительности». Время, которое прежде представлялось ему замкнутым в вечно повторяющихся кругах богослужения и ограниченным на Земле ожиданием перехода каждого человека в вечную жизнь на том свете или надеждой на второе пришествие Христа, теперь становилось средством измерения поступательного движения вечно меняющегося и развивающегося земного мира.

Пространство, прежде наполненное созданными раз и навсегда творениями Бога, теперь превратилось в место движения постоянно развивавшихся форм материи. Молодой Джугашвили полностью принял эволюционную теорию Дарвина в качестве универсального объяснения развития природы от простых организмов к более сложным по мере их приспособления к изменявшимся условиям. Диалектика в марксистской трактовке позволяла ему найти объяснение историческому развитию общества – от простого к сложному. Каждый этап общественного развития не был абсолютно плох или хорош, а соответствовал определенным историческим условиям. На каждом этапе в обществе назревали противоречия между старым и новым, а борьба, являвшаяся следствием этих противоречий, венчалась победой растущих сил над отмиравшими и переходом к новому этапу развития.

Теория Маркса и Энгельса убеждала его в постоянном развитии общества, неизбежности смены одного общественного строя другим, в том, что в самой природе несправедливого строя, порабощающего сильные, независимые натуры, заложены семена его гибели. Исходя из положений марксизма, Джугашвили считал, что капиталистическое общество подготовило почву для социализма благодаря тому, что при капитализме «процесс производства, труд, уже принял общественный характер, приобрел социалистический оттенок». Это он видел и в организации производства на отдельном предприятии («каждый рабочий и все рабочие каждого цеха тесно связаны по работе как с товарищами из своего цеха, так и с другими цехами»), и во взаимосвязи различных видов промышленных производств («достаточно забастовать рабочим железной дороги, чтобы производство очутилось в тяжелом положении, достаточно остановиться производству нефти и каменного угля, чтобы спустя некоторое время закрылись целые фабрики и заводы»). Из этого Джугашвили делал вывод: «Ясно, что здесь процесс производства принял общественный, коллективистский характер. И так как общественному характеру производства не соответствует частный характер присвоения, так как современный коллективистский труд неизбежно должен привести к коллективной собственности, то само собой ясно, что социалистический строй с такой же неизбежностью последует за капитализмом, как за ночью следует день».

В развитии капиталистического производства он видел процесс, готовящий почву для грядущего социалистического строя. «Экономическое развитие капиталистического строя показывает, – писал Джугашвили, – что современное производство с каждым днем расширяется, оно не укладывается в пределах отдельных городов и губерний, непрестанно ломает эти пределы и охватывает территорию всего государства, – следовательно, мы должны приветствовать расширение производства».

Главной же созидательной силой современного производства, самым быстро растущим классом современного общества был пролетариат. Хотя Иосиф не был пролетарием, он вырос в среде городских рабочих, и ему было легче принять положения марксизма, провозглашавшие пролетариат решающей силой общественного развития. Он писал: «Диалектический метод говорит, что только тот класс может быть до конца прогрессивным, только тот класс может разбить ярмо рабства, который растет изо дня в день, всегда идет вперед и неустанно борется за лучшее будущее. Мы видим, что единственный класс, который неуклонно растет изо дня в день, всегда идет вперед и борется за лучшее будущее, – это городской и сельский пролетариат. Следовательно, мы должны служить пролетариату и на него возлагать свои надежды».

В рабочем движении Джугашвили увидел «корабль», который идет к светлому будущему. В мае 1905 года в работе «Коротко о партийных разногласиях», используя ленинскую фразу о том, что «рабочий класс стихийно влечется к социализму», он писал, что, если Ленин «долго не останавливается на этом, то только потому, что он считает излишним доказывать то, что и без того доказано». Джугашвили было ясно, что стихийное движение трудящихся в борьбе за свои права и против зависимости от буржуазии само по себе могло привести общество к глубоким преобразованиям. Однако стихийное движение могло и заблудиться, привести к «усилению влияния буржуазной идеологии на рабочих», поскольку «наша общественная жизнь пропитана буржуазными идеями».

Чтобы предотвратить обуржуазивание пролетариата, или «остывание» температуры классовой борьбы, марксисты стремились «подогревать» пролетарское сознание с помощью социалистической теории общественного развития. Лишь соединив стихийное рабочее движение с этой теорией, можно было, по мнению Джугашвили, добиться превращения выступлений трудящихся в борьбу за социализм. «Что такое рабочее движение без социализма? – задавал он риторический вопрос и отвечал на него так: «Корабль без компаса, который и так пристанет к другому берегу, но, будь у него компас, он достиг бы берега гораздо скорее и встретил бы меньше опасностей».

В то же время марксистская теория не должна была оставаться вещью в себе. В работе «Коротко о партийных разногласиях» он так определял место теоретических знаний в общественных процессах: «Что такое научный социализм без рабочего движения? – Компас, который, будучи оставлен без применения, может лишь заржаветь, и тогда пришлось бы его выбросить за борт». Лишь в соединении стихийного протеста с теорией он видел возможность создания упорядоченного и целеустремленного движения: «Соедините то и другое вместе, и вы получите прекрасный корабль, который прямо понесется к другому берегу и невредимым достигнет пристани. Соедините рабочее движение с социализмом, и вы получите социал-демократическое движение, которое прямым путем устремится к „обетованной земле“.

Социалистическая теория стала «компасом» и для Иосифа Джугашвили. В то же время в своем восприятии марксизма он, очевидно, развивал те идеи, которые унаследовал из вековых народных представлений о городском, буржуазном мире и идеальной альтернативе этому обществу.

С детства он привык слышать рассказы взрослых об обмане торговцев и работодателей. Марксистская политэкономическая теория позволила ему увидеть, что механизм обмана трудящихся лежит в основе капиталистической эксплуатации. Разъясняя механику «обмана», с помощью которого капиталисты грабят пролетариат, Джугашвили подчеркивал, что «капиталистический строй зиждется на товарном производстве: здесь все принимает вид товара, везде господствует принцип купли-продажи… Капиталисты знают все это и покупают рабочую силу пролетариев, нанимают их. А это означает, что капиталисты становятся хозяевами купленной ими рабочей силы. Пролетарии же теряют право на эту проданную рабочую силу». Таким образом, капиталистический рынок труда, построенный на обмане, служил, по мнению Джугашвили, основным инструментом ограбления и порабощения пролетариев.

Говоря о том, что «главной основой капиталистического строя является частная собственность на орудия и средства производства», Джугашвили не только осуждал ее несправедливость. В своей критике капиталистических отношений он опирался и на извечные представления крестьян о городской жизни как царстве хаоса и беспорядочности. Он подчеркивал, что капиталистическое производство неразумно организовано и это очевидно всякому здравомыслящему человеку. Он писал: «Во-первых, само собой понятно, что капиталистическое производство не может быть чем-то единым и организованным: оно сплошь раздроблено на частные предприятия отдельных капиталистов. Во-вторых, ясно также и то, что прямой целью этого раздробленного производства является не удовлетворение потребностей населения, а производство товаров для продажи с целью увеличения прибыли капиталистов. Но так как всякий капиталист стремится к увеличению своей прибыли, то каждый из них старается производить как можно больше товаров, вследствие чего рынок быстро переполняется, цены на товары падают – и наступает общий кризис.

Таким образом, кризисы, безработица, перерывы в производстве, анархия производства являются прямым результатом неорганизованности современного капиталистического производства». Экономические кризисы производства, которые становились все более ощутимыми в России по мере роста капиталистических отношений, для молодого Джугашвили и многих его единомышленников были наглядным подтверждением правоты Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

Ликвидация капиталистического строя представлялась молодому Джугашвили торжеством правды и порядка над силами лжи, корысти и хаоса. Представления об альтернативе капитализму Иосифа во многом отражали традиционный идеал общинной организации, построенной на бесклассовой основе всеобщего равенства. В 1906 году он писал: «Будущее общество – общество социалистическое. Это означает прежде всего то, что там не будет никаких классов: ни капиталистов, ни пролетариев, – не будет, стало быть, и эксплуатации. Там будут только коллективно работающие труженики… Вместе с наемным трудом будет уничтожена всякая частная собственность на орудия и средства производства, там не будет ни бедняков-пролетариев, ни богачей-капиталистов,!– там будут только труженики, коллективно владеющие всей землей и ее недрами, всеми лесами, всеми фабриками и заводами, всеми железными дорогами и т. д.» В социалистическом обществе изменится цель производства и его организация. Джугашвили утверждал: «Главная цель будущего производства – непосредственное удовлетворение потребностей общества, а не производство товаров для продажи ради увеличения прибыли капиталистов. Здесь не будет места для товарного производства, борьбы за прибыли».

Установление социалистического порядка положит конец анархии капиталистического производства, считал Джугашвили: «Будущее производство будет социалистически организованным, высокоразвитым производством, которое будет учитывать потребности общества и будет производить ровно столько, сколько нужно обществу. Здесь не будет места ни распыленности производства, ни конкуренции, ни кризисам, ни безработице».

Задолго до начала сталинских пятилеток, в ходе которых производительные силы страны увеличились в несколько раз, он писал: «Развитию современных производительных сил препятствует существующая капиталистическая собственность, но, если иметь в виду, что в будущем обществе не будет этой собственности, – то само собой ясно, что производительные силы вдесятеро возрастут». Джугашвили считал, что такой рост производства будет достигнут в значительной степени за счет более полного использования трудового потенциала страны: «Не следует также забывать того обстоятельства, что в будущем обществе сотни тысяч нынешних дармоедов, а также безработных возьмутся за дело и пополнят ряды трудящихся, что сильно продвинет развитие производительных сил».

В то же время в молодости Джугашвили был убежден, что не насилие, а «свободный и товарищеский труд» будет главным источником трудового подъема. Энтузиазм «свободного и товарищеского труда» должен был, по мысли молодого марксиста, принести хорошие плоды и «повлечь за собой такое же товарищеское и полное удовлетворение всех потребностей в будущем социалистическом обществе… От каждого по его способностям, каждому по его потребностям! – вот на какой основе должен быть создан будущий коллективистический строй». Правда, он оговаривался, что такой строй не будет Немедленно построен: «Разумеется, на первой ступени социализма, когда к новой жизни приобщаются еще не привыкшие к труду элементы, производительные силы также не будут достаточно развиты и будет еще существовать «черная» и «белая» работа, – осуществление принципа «каждому по его потребностям», – несомненно, будет сильно затруднено, ввиду чего общество вынуждено будет временно стать на какой-то другой, средний путь. Но ясно также и то, что когда будущее общество войдет в свое русло, когда пережитки капитализма будут уничтожены с корнем, – единственным принципом, соответствующим социалистическому обществу, будет вышеуказанный принцип».

Перемены в способе производства должны были сопровождаться и глубокими преобразованиями в политической жизни. В работе «Анархизм или социализм?» Джугашвили приводил высказывание Фридриха Энгельса: «Общество, которое по-новому организует производство на основе свободной и равной ассоциации производителей, отправит всю государственную машину туда, где ей будет тогда настоящее место: в музей древностей, рядом с прялкой и с бронзовым топором». Полностью поддерживая это положение, Джугашвили в 1906 году был убежден в том, что вместе с ликвидацией капиталистического способа производства будет разрушено и государственное устройство общества. Он писал: «Там, где нет классов, где нет богатых и бедных, – там нет надобности и в государстве, там нет надобности и в политической власти, которая притесняет бедных и защищает богатых. Стало быть, в социалистическом обществе не будет надобности в существовании политической власти».

И все же Джугашвили делал весьма примечательную оговорку: «В то же время, само собой понятно, что для ведения общих дел, наряду с местными бюро, в которых будут сосредоточиваться различные сведения, социалистическому обществу необходимо будет центральное статистическое бюро, которое должно собирать сведения о потребностях всего общества и затем соответственно распределять различную работу между трудящимися». Кроме того, он считал: «Необходимы будут также конференции и, в особенности, съезды, решения которых будут обязательными для оставшихся в меньшинстве товарищей». Совершенно очевидно, что для носителя представлений об упорядоченном строе, антиподе царству рыночного хаоса, было немыслимо уничтожение управленческой организации.

Он сохранил верность этим идеям до конца своей жизни. Его работы: по диалектическому и историческому материализму, написанная в 1938 году, по политэкономии 1952 года не противоречили его убеждениям, которые сформировались в начале революционной деятельности. И в дальнейшем марксистская теория оставалась его идейно-политическим «компасом». Он сверял с ней всякое свое решение, всякое свое действие. Порой явные логические передержки и натяжки в его рассуждениях не раз вызывали сомнения в их справедливости. В то же время очевидно, что Сталин до конца своих дней сохранил верность основным положениям марксизма, которые исходили из исторической обреченности капитализма и неизбежности торжества социалистического, а затем коммунистического общества. Борьба за ликвидацию капиталистического строя и победу социализма и коммунизма стала делом его жизни. Глубоко восприняв идеи марксизма, Иосиф Джугашвили не мог оставаться верующим христианином, разрыв с церковью стал неизбежен вне зависимости от того, строги были порядки в семинарии или нет. Достаточно было лишь повода, чтобы Иосиф ушел из семинарии. В кондуитном журнале за 1898—1899 годы появилась очередная запись: «Ученик Джугашвили вообще не почтителен и груб в обращении с начальствующими лицами, систематически не кланяется одному из преподавателей (С.А. Мураховскому), как последний неоднократно уже заявлял инспекции. Помощник инспектора А. Ржавенский». Резолюция следующая: «Сделан был выговор. Посажен в карцер, по распоряжению отца Ректора на пять часов».

Хотя в «Духовном вестнике Грузинского экзархата» за июнь-июль 1899 года было записано, что Иосиф Джугашвили был исключен за неявку на экзамен без уважительных причин, вряд ли можно сомневаться, что и неявка Джугашвили на экзамен, и суровое наказание были следствием обострившегося конфликта между семинаристом и начальством семинарии. Среди архивных материалов была найдена объяснительная записка И. Джугашвили относительно какой-то неявки в срок в связи с похоронами родственника. Однако так как дата на записке не обозначена, то неясно, связана ли она с последующим исключением Джугашвили из семинарии, или нет. Возможно, что опоздание Джугашвили было лишь удобным поводом избавиться от бунтаря, в то же время не усиливая уже сложившееся впечатление о семинарии как питомнике революционеров. Поэтому, хотя формально он был изгнан за нарушение порядка, Джугашвили имел основания утверждать, что его исключили из семинарии за революционные взгляды.

Глава 7. ОПЫТ НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОЙ РАБОТЫ

Оказавшись вне стен семинарии, Иосиф Джугашвили мог всецело отдаться революционной деятельности, которая сначала сводилась к ведению пропагандистской работы среди рабочих железнодорожных мастерских. Однако в ту пору он не мог стать «освобожденным» партийным работником. Покинув семинарию, он остался без средств к существованию и без крыши над головой. Какое-то время он жил то у одного, то у другого товарища-единомышленника. Наконец ему помог Вано Кецховели, с которым он подружился во время учебы в семинарии. С ноября 1899 года В. Кецховели работал наблюдателем в Тифлисской обсерватории и жил на казенной квартире при этом научном учреждении. Иосиф Джугашвили переехал в его однокомнатную, но просторную квартиру. А вскоре – 28 декабря 1899 года Джугашвили получил такую же работу, как и Вано Кецховели. Через некоторое время друзья поселились в предоставленной им обсерваторией двухкомнатной квартире, куда вскоре переехала из Гори и мать Иосифа.

От наблюдателя требовались точность и аккуратность в составлении метеорологических сводок. Иосиф быстро освоил эту работу и выполнял ее более года. Сейчас, когда нам известно, как сложилась судьба Иосифа Джугашвили, его пребывание в роли наблюдателя Тифлисской обсерватории кажется лишь случайным эпизодом в его жизни. Между тем обстоятельства могли сложиться по-иному и эта деятельность могла стать для одаренного молодого человека началом работы в совершенно новой для него области – исследования физических процессов, происходящих в земной атмосфере.

Некоторые социологи утверждают, что первая работа оставляет сильный и неизгладимый след на личности человека. Какие бы виды работ ни исполнял человек на протяжении своей жизни, первые трудовые навыки зачастую формируют его последующие привычки в работе и во многом влияют на его мировосприятие. Наблюдения за движением небесных светил, водных и воздушных потоков заставляли его переоценивать сохранившиеся с детской поры и опоэтизированные им в стихотворениях представления о природных процессах. Возможно, что эта работа оставила след и в политической лексике его первых статей, в которых он писал о революционных «бурях» и «грозах», об «атмосфере, заряженной взаимным недоверием» и «потоках», которые «пронеслись над Европой».

В обсерватории Иосиф ежедневно регистрировал состояние изменчивой природной среды, здесь он учился собирать объективную и точную информацию и убеждался, что она позволяет предвидеть грядущие события. Возможно, именно тогда сформировалась его привычка давать конкретную оценку различным процессам и явлениям, оперировать точными расчетами и техническими терминами.

Видимо, понимание важности научно обоснованных данных для оценки окружающей действительности повлияло на то, что впоследствии доклады Сталина о состоянии страны неизменно изобиловали статистическими выкладками. Понятие «сталинская пятилетка» было связано с восприятием мира через цифры, отражавшие динамику развития страны. Он постоянно прибегал к цифрам для того, чтобы охарактеризовать содержание того или иного общественного явления или события, перечисляя последовательно его качества и свойства, периоды и этапы в его развитии («во-первых», «во-вторых», «в-третьих»…). Он говорил о «трех основных силах, определивших историческую победу СССР», «шести условиях» развития советской промышленности, «пяти причинах недостатков работы в деревне» и т. д. В своем докладе 6 ноября 1944 года он разделил военную кампанию истекшего года на «десять ударов Красной Армии», потом получивших название «десять сталинских ударов».

Не исключено, что под влиянием работы, требовавшей некоторого знания математики, Сталин стал использовать слова и обороты, более подходящие для науки. Он говорил о том, что Ленин «раскрывает скобки в формуле диктатуры пролетариата» и «проводит знак равенства» между различными общественными явлениями. Он называл выдвинутый им самим политический лозунг об отношении к техническим знаниям и техническим специалистам «формулой» и сокрушался по поводу того, что «вторую часть формулы отбросили, а первую часть формулы опошлили».

В обсерватории он научился составлять линейные графики, отражавшие состояние природы. Похоже, что с тех пор графики казались Сталину удобным способом обозначения реальности, он был склонен видеть в общественных процессах и явлениях графические линии, то поднимающиеся вверх, то падающие вниз, а поэтому он так часто употреблял слово «линия». Он говорил о «генеральной линии партии» и «отклонениях от правильной линии», о том, что «на деле у нас не одна линия, а две линии, из них одна линия есть линия ЦК, а другая – линия группы Бухарина». Порой же такие «линии» не противоречили одна другой, а отражали различные стороны одного и того же явления или общественного процесса. Так, в своем отчетном докладе XIV съезду ВКП(б) Сталин перечислил восемнадцать «линий партии» «в области внутренней политики». («Мы должны вести работу: а) по линии дальнейшего увеличения продукции народного хозяйства; б) по линии превращения нашей страны из аграрной в индустриальную» и т. д.)