Текст книги "Сталин. Путь к власти"

Автор книги: Юрий Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Сталин испытывал отвращение к беспринципным, слабовольным, вечно мимикрирующим, как хамелеоны, городским обывателям, несамостоятельным в суждениях и поведении, рабам трусливой морали, склонным к приспособленчеству. Выступая 11 декабря 1937 года, он заметил: «О людях такого неопределенного, неоформленного типа довольно метко сказал великий русский писатель Гоголь: «Люди, говорит, неопределенные, ни то, ни се, не поймешь, что за люди, ни в городе Богдан, ни в селе Селифан». О таких неопределенных людях и деятелях также довольно метко говорится у нас в народе: «Так себе человек – ни рыба, ни мясо», «ни Богу свечка, ни черту кочерга».

Я.Е. Чадаев запомнил сталинскую фразу: «Опасными руководителями являются слабовольные люди, пригодные ко всему и ни к чему». В то же время было очевидно, что «независимость», которую Сталин противопоставлял «беспринципности», также имела свои пределы. Тогда же, 11 декабря 1937 года, Сталин высмеивал беспринципного депутата буржуазного парламента, который «чувствует себя совершенно свободным, независимым от народа… Вместо зависимости депутатов от избирателей получается полная их независимость». Уважение к независимым натурам сочеталось у Сталина с требованиями признания их зависимости от дела, которым они должны служить. Почему же Сталин полагал, что в партии, построенной на принципах беспрекословного подчинения своих членов твердой дисциплине, такие натуры имеют наилучшие возможности проявить себя?

Очевидно, исходя из своего жизненного опыта, Сталин считал, что все пути, кроме революционного, обрекают его на большую зависимость от внешних сил. Служение в церкви означало бы полное подчинение его поступков, суждений и даже мыслей вышестоящей церковной иерархии. Он был несвободен даже в выборе книг, а это означало ущемление его интересов. Возможно, что недолгая работа в обсерватории, открывшая ему немало о мире науки и техники, вместе с тем не позволила увидеть ему возможностей для независимого поиска ученого-естествоиспытателя.

Скорее всего Иосиф увидел в такой работе прежде всего необходимость точно следовать заведенному порядку, повседневную рутину. Возможно, даже служение поэтической музе не дало бы Иосифу достаточной свободы его личности. Он бы зависел от милости издателей, вынужден был подчиняться вкусам читающей публики и господствовавшим в поэзии веяниям.

Лишь революционная деятельность позволяла, по его мнению, подняться над всеми ограничениями социального положения и творческой деятельности. Вступление в марксистскую партию для Сталина стало высшей формой саморазвития. Очевидно, что он не видел противоречия между марксистской философией и стремлением человека сохранять независимость в своих взглядах и поведении до тех пор, пока это стремление не приводило его к конфликту с марксизмом и партией. Более того, он считал, что пребывание в марксистской партии создавало благоприятные условия для его независимости. Ему представлялось, что, в отличие от других революционных партий, марксистская социал-демократическая партия, опиравшаяся на принципы научного мышления и диалектической философии, открывала ему возможности для объективных и независимых суждений. Наконец, он верил, что лишь марксистская партия сумеет освободить большинство человечества от господствующего привилегированного меньшинства, нищеты и духовного прозябания.

Однако высокие требования, предъявляемые Сталиным к самому себе, существенно отличались от норм поведения, характерных для этого самого большинства людей. Значительная их часть не обладала ни «нравственной силой», ни «стойкостью», не отличалась ни «независимыми» взглядами, ни «жаждой знаний», ни «трудолюбием» и довольствовалась сложившимся порядком, отнюдь не стремясь к «неуклонному движению вперед». В обычной общественной обстановке Сталин и те, кто разделял его духовные и моральные ценности, были бы обречены на одиночество и даже на осуждение.

А.П. Чехов в 1888 году посвятил статью памяти выдающегося русского географа Н.М. Пржевальского (которого досужая молва объявила истинным отцом И.В. Сталина исключительно по причине немалого внешнего сходства между их портретами в военной форме): «В наше больное время, когда европейскими обществами обуяла лень, скука жизни и неверие, когда всюду в странной взаимной комбинации царят нелюбовь к жизни и страх смерти, когда даже лучшие люди сидят сложа руки, оправдывая свою лень и свой разврат отсутствием определенной цели в жизни, подвижники нужны, как солнце». Противопоставляя «больному обществу» конца XIX века Н.М. Пржевальского и других «подвижников», А.П. Чехов писал: «Их идейность, благородное честолюбие, имеющее в основе честь родины и науки, их упорство, никакими лишениями, опасностями и искушениями личного счастья непобедимое стремление к раз намеченной цели, богатство их знаний и трудолюбие, привычка к зною, к голоду, к тоске по родине, к изнурительным лихорадкам, их фанатичная вера в христианскую цивилизацию и в науку делают их в глазах народа подвижниками, олицетворяющими высшую нравственную силу».

При всем отличии Сталина и других российских революционеров-марксистов от Пржевальского, Миклухо-Маклая, Ливингстона, которых Чехов приводит в пример, можно найти немало общего в принципах, которым все они старались следовать. Помимо таких качеств, как «идейность», «благородное честолюбие», «упорство», «нравственная сила», «богатство знаний», «фанатичная вера в науку», у Сталина, как и у других революционеров-марксистов, было еще одно общее с отважными учеными-путешественниками: им пришлось выдержать на своем жизненном пути немало тяжелых испытаний. Как и Пржевальскому, Сталину и другим революционерам предстояло испытать «тоску по родине», «голод» и множество других тягот в ходе преследований, которым они подвергались за свои взгляды. Однако, как и великие ученые-подвижники, о которых писал Чехов, несмотря на «лишения», «опасности» и «искушения», Сталин испытывал «непобедимое стремление к раз намеченной цели».

В то же время в отличие от великих ученых-одиночек, деятельность Сталина предполагала не только индивидуальный подвиг, но и вовлечение в эту деятельность большого числа людей, а затем и всего общества. В какой степени общество было готово к тому, чтобы пойти по пути, предложенному Сталиным и его единомышленниками, и принять те высокие морально-этические требования, которые они считали нормами поведения? Было очевидно, что, примкнув к небольшой группе революционеров-марксистов, Сталин был преисполнен решимости убеждать людей в своей правоте. Раз и навсегда избрав самостоятельно свой жизненный путь, Сталин, подобно неутомимым исследователям неизведанных краев земли, посвятил всю свою жизнь «неуклонному движению вперед». И намерен был вести миллионы людей по избранному им маршруту.

Часть 3.
УНИВЕРСИТЕТ РЕВОЛЮЦИИ

Глава 9.
НАЧАЛО УЧЕБЫ

Осмысливая пути реализации идеалов социализма и коммунизма, Иосиф Джугашвили вместе со своими единомышленниками пришел к убеждению, что для победы пролетариата и создания социалистического общества необходима пролетарская политическая партия. Отмечая важность различных рабочих организаций, Джугашвили указывал, что многие из них «не могут выйти за рамки капитализма, ибо целью их является улучшение положения рабочих в рамках капитализма. Но рабочие хотят полного освобождения от капиталистического рабства, они хотят разбить эти самые рамки, а не только вращаться в рамках капитализма». Он утверждал, что «нужна еще такая организация, которая соберет вокруг себя сознательные элементы рабочих всех профессий, превратит пролетариат в сознательный класс и поставит своей главнейшей целью разгром капиталистических порядков, подготовку социалистической революции. Такой организацией является социал-демократическая партия пролетариата».

Еще до исключения из семинарии и поступления на работу в обсерваторию в августе 1898 года Иосиф Джугашивили вступил в «Месамедаси». С этого времени (то есть с 19 лет, а не с 15, как он утверждал) началась его деятельность в революционной партии. Позже, выступая перед рабочими Тифлисских железнодорожных мастерских, Сталин назвал период своей жизни с 1898-го по октябрь 1917 года «школой революционного ученичества».

Вспоминая начало своей партийной работы, Сталин говорил, как он в 1898 году «впервые получил кружок из рабочих железнодорожных мастерских». Из достижений своей прежней жизни, оказавшихся пригодными для партии, он признавал лишь одно: «может быть, я был тогда немного больше начитан». Сталин весьма скромно оценивал свое тогдашнее место в революции, считая, что «как практический работник, я был тогда, безусловно начинающим». В строгом соответствии с марксистскими представлениями о роли пролетариата он видел в тифлисских рабочих своих учителей, способных дать ему практические уроки классовой борьбы. «В сравнении с этими товарищами я был тогда молокососом… – говорил он. – Здесь, в кругу этих товарищей, я получил свое боевое, революционное крещение. Здесь, в кругу этих товарищей, я стал тогда учеником от революции… Моими первыми учителями были тифлисские рабочие».

К «учителям» Сталин относил рабочего железнодорожных мастерских Вано Стуруа, одного из основателей социал-демократической организации Тифлиса. Именно на квартире Стуруа проходили заседания революционного кружка. Сталин также упомянул «Закро Чодришвили, Михо Бочоришвили, Нинуа и других передовых рабочих Тифлиса», от которых он, по его словам, «получил первые уроки практической работы». Впрочем, среди своих «учителей» Сталин назвал и бывшего семинариста, члена «Месаме-даси» Сильвестра Джибладзе.

В этих воспоминаних, стараясь подчеркнуть роль своих «учителей» пролетарского происхождения, Сталин не назвал имени человека, который, вероятно, сыграл решающую роль в том, что он пошел по революционному пути. В наибольшей степени на роль «крестного» и «наставника» Иосифа Джугашвили в его революционной деятельности мог претендовать брат его коллеги по работе в обсерватории, уроженец Гори Владимир Кецховели (партийный псевдоним «Ладо»). Связи Ладо Кецховели с церковью были еще более прочными, чем у И. Джугашвили, поскольку его отец был священником, а он сам проучился в духовных учебных заведениях более 12 лет. Будучи старше Иосифа Джугашвили почти на три года, Ладо Кецховели, как и он, учился в Горийском духовном училище с 1883 года, а затем поступил в Тифлисскую семинарию, где проучился до 1893 года. После исключения из семинарии за участие в революционной деятельности Ладо Кецховели учился в Киевской духов ной семинарии, пока в 1896 году не был арестован и выслан в Грузию под надзор родителей. Оказавшись в Тифлисе, Кецховели в сентябре 1897 года вступил в организацию «Месаме-даси». Он обратил внимание на интерес Иосифа Джугашвили к сочинениям Плеханова и счел необходимым поощрить интерес к марксизму юного семинариста.

На формирование марксистских взглядов Джугашвили оказал немалое влияние и другой его товарищ юности, который был старше по возрасту и стажу в социал-демократии – Александр Цулукидзе. Будучи выходцем из княжеской семьи, А. Цулукидзе, в отличие от многих членов «Месаме-даси», получил светское образование (гимназия в Кутаиси, вольнослушатель Московского университета). Он вступил в «Месаме-даси» в 1895 году и с 1899 года вел пропаганду марксизма в Тифлисе. Как и Кецховели, Цулукидзе принадлежал к более радикальной части «Месаме-даси» по сравнению с Жордания и его сторонниками. Оба постарались привлечь более молодого семинариста Джугашвили на свою сторону.

Радикализации взглядов Сталина, помимо его соотечественников, способствовали и русские марксисты, сосланные в Грузию. В своей беседе с писателем Эмилем Людвигом Сталин говорил, что он вступил в революционное движение, когда «связался с подпольными группами русских марксистов, проживавших тогда в Закавказье. Эти группы имели на меня большое влияние и привили мне вкус к подпольной марксистской литературе». Известно, что среди политических ссыльных из центральной России в Тифлисе в это время находились видный российский социал-демократ В.К. Курнатовский, будущий «всесоюзный староста» М.И. Калинин и будущий тесть Сталина С.Я. Аллилуев. Возможно, эти люди оказали не меньшее влияние, чем рабочие железнодорожных мастерских Тифлиса на вступление Сталина в ряды революционной социал-демократии.

Поскольку «Месаме-даси» после образования РСДРП в 1898 году стало частью РСДРП, вступление Джугашвили в кружок грузинских марксистов означало для него присоединение к огромному коллективу людей, объединенных в единую политическую партию, но самого различного происхождения. Вождями российской социал-демократии были революционеры с большим стажем подпольной работы, авторы сочинений по марксистской теории, и давно жившие в эмиграции, такие как Плеханов, Засулич, Аксельрод, Дейч и другие. В 1890-х годах в ряды социал-демократии вступил Владимир Ульянов-Ленин, выходец из дворянской семьи и брат народовольца, казненного за подготовку покушения на царя. Почти в то же время в марксистский кружок в Николаеве вступил сын разбогатевшего к тому времени одесского зернопромышленника Лев Бронштейн (Троцкий). В ту же партию до 1917 года вступили уроженцы вятского села Кукарка В.М. Скрябин (Молотов) и АИ. Рыков, выходец из московской учительской семьи студент Н.И. Бухарин, рабочий типографии М.П. Ефремов (Томский), сын польских дворян гимназист Ф.Э. Дзержинский, луганский слесарь К.Е. Ворошилов, сапожник из еврейского местечка Кабаны на Украине Л.М. Каганович, ученик армяно-грегорианской семинарии Тифлиса А.И. Микоян, ученик фельдшерской школы Тифлиса Г. К. Орджоникидзе и многие другие. Они представляли разные этнические группы и поколенческие когорты. У них были существенные различия в уровне и содержании образования. Их представления о мире сложились в различных средах, а потому в слова марксистской теории и программные положения социал-демократии они нередко вкладывали различный смысл.

Представления о пролетариате и классовой борьбе многих членов социал-демократической партии были чисто книжными, не подкрепленными личным жизненным опытом. Мысли о грядущем социалистическом устройстве общества формировались у многих главным образом в ходе чтения сочинений Маркса, Энгельса и их западноевропейских продолжателей, но не подкреплялись личным знакомством с жизнью народов России. По этой причине разными были и мотивы, которыми руководствовались люди, вступая в ряды социал-демократов. Говоря образно, люди различного происхождения и с различным жизненным и профессиональным опытом сели в один поезд, который двигался в строго определенном направлении. Однако как и у пассажиров обычного поезда, у членов партии были разные представления о том, на какой станции следует сходить и куда надо идти дальше после выхода на платформу.

Неудивительно, что, несмотря на декларируемое идейно-политическое единство, партия и ее отдельные звенья, как и обычные коллективы, объединявшие разных людей, были подвержены внутренним противоречиям, отражавшим различия в социальном происхождении, образовании, этнической культуре и т. д. Столкновения, вызванные этими различиями, нередко переплетались с идейно-политическими вопросами, и порой было трудно определить истинные истоки внутрипартийных споров. В 1907 году Сталин в своей статье «Лондонский съезд РСДРП. (Записки делегата)» попытался объяснить идейно-политические позиции тех или иных социал-демократов их социальным положением, местом жительства и этническим происхождением.

Анализируя состав делегатов съезда, Сталин обратил внимание на то, что из 330 делегатов «рабочих физического труда было всего 116; конторщиков и приказчиков – 24; остальные – нерабочие». Сопоставляя идейно-политическую ориентацию делегатов с их социальным положением, Сталин пришел к выводу, что в большевистской фракции рабочих физического труда было больше, а среди меньшевиков «оказалось гораздо больше профессиональных революционеров», то есть людей, не принадлежавших к пролетариату.

«Еще более интересны цифры о составе съезда с точки зрения «территориального распределения» делегатов, – писал Сталин. – Выяснилось, что большие группы меньшевистских делегатов посылаются главным образом крестьянскими и ремесленными районами: Гурия (9 делегатов), Тифлис (10 делегатов), малороссийская крестьянская организация «Спилка» (кажется, 12 делегатов), Бунд (громадное большинство – меньшевистское) и, как исключение, – Донецкий бассейн (7 человек). Между тем как большие группы большевистских делегатов посылаются исключительно крупно-промышленными районами: Петербург (12 делегатов), Москва (13 или 14делегатов), Урал (21 делегат), Иваново-Вознесенск (11 делегатов), Польша (45 делегатов)».

Из этих данных Сталин делал такой вывод: «Очевидно, тактика большевиков является тактикой крупно-промышленных пролетариев, тактика тех районов, где классовые противоречия особенно ясны и классовая борьба особенно резка. Большевизм – это тактика настоящих пролетариев. С другой стороны, не менее очевидно и то, что тактика меньшевиков является по преимуществу тактикой ремесленных рабочих и крестьянских полупролетариев, тактикой тех районов, где классовые противоречия не совсем ясны и классовая борьба замаскирована. Меньшевизм – это тактика полубуржуазных элементов пролетариата». По его мнению, большевизм отражал позицию наиболее «кипящего слоя» пролетариата, а меньшевизм ориентировался на неустойчивые, еще незрелые или уже «остывающие» слои рабочего класса.

«Не менее интересен, – считал Сталин, – состав съезда с точки зрения национальностей. Статистика показала, что большинство меньшевистской фракции составляют евреи (не считая, конечно, бундовцев), далее идут грузины, потом русские. Зато громадное большинство большевистской фракции составляют русские, далее идут евреи (не считая, конечно, поляков и латышей), затем грузины и т. д. По этому поводу кто-то из большевиков заметил шутя (кажется, тов. Алексинский), что меньшевики – еврейская фракция, большевики – истинно русская, стало быть, не мешало бы нам, большевикам, устроить в партии погром».

Сталин так объяснял такое распределение этнических групп среди двух противоборствовавших фракций РСДРП: «очагами большевизма являются главным образом крупнопромышленные районы, районы чисто русские, за исключением Польши, тогда как меньшевистские районы, районы мелкого производства, являются в то же время районами евреев, грузин и т. д.»

В своем анализе Сталин не затронул еще одну важную особенность состава съезда РСДРП: на нем национальные меньшинства были представлены в большем количестве, чем русское население империи. Такая же диспропорция была характерна и для руководства других революционных партий России. Евреи, например, составляли около 4% населения страны. Историк М.Н. Покровский писал: «По данным различных съездов, евреи составляют от 1/4 до 1/3 организаторского слоя всех революционных партий». Другие национальные меньшинства России – грузины, армяне, поляки, латыши – в рядах РСДРП, а особенно в ее «организаторском слое» были представлены весьма значительно, и в процентном соотношении они также существенно превышали их соответствующие доли в национальном составе России.

Такая диспропорция в значительной степени объяснялась тем, что многие представители национальных меньшинств рассматривали любую революционную партию прежде всего как организацию, направленную на разрушение империи и удовлетворение стремлений своего народа, а не столько как орудие пролетарской революции. Поэтому сторонники борьбы под лозунгами единства пролетариев всего мира нередко превращались в националистов. Так, уже в 80-х годах XIX века бывший сотрудник социалистического органа «Асефас хахомим» М. Лилиенблюм стал автором популярной брошюры «О возрождении еврейского народа в Святой земле древних отцов», а популяризатор марксова учения Иегалел (Левин) превратился в активного агитатора переселения евреев России в Палестину. Постепенно на чисто националистические позиции перешли многие социалисты и социал-демократы Польши, Грузии, Армении, сыгравшие затем видную роль в руководстве вновь образованных государств (например президент Польши Пилсудский, председатель правительства независимой Грузии в 1918—1921 годы Жордания, лидеры социалистической партии «Дашнакцутюн» и руководители правительств независимой Армении в 1918—1920 годы Каджазнуни, Хатисян, Оганджанян, Врацян). Впрочем, и ряд русских социал-демократов, такие как Плеханов и Алексинский, после начала Первой мировой войны отказались от лозунга пролетарской солидарности и поддержали усилия самодержавной России в ее борьбе против Германии и других стран центрального блока.

Столкновение интересов различных социальных и региональных групп также проявлялось в РСДРП, хотя и прикрытое идейно-политическими лозунгами. Соперничество внутри партии и отдельных ее звеньях сплошь и рядом превращалось в борьбу за власть и влияние, как это почти всегда бывает практически в любом коллективе.

С первых же своих шагов в революционной организации Джугашвили оказался втянут в распри внутри «Месаме-даси». Идейные споры среди грузинских социал-демократов оказались перемешанными с противостоянием между «ветеранами» и «новичками», которое возникает в любом коллективе, включая церковные и деревенские общины, коллективы госучреждений и научно-исследовательских институтов, тюрем и армейских казарм. Разумеется, законы «дедовщины» в институтах и министерствах проявляются по-иному, чем в тюрьмах и армиях, но от этого их суть – обеспечение господства «ветеранов» над «новичками» – не меняется. Хотя сторонники подобных противостоящих групп часто выступают либо под лозунгами «верности традиции», либо под лозунгами «новаторства», против «консерватизма», на деле борьба превращается в конфликт между теми, кто уже успел занять командные посты, и новыми претендентами на эти должности, лишенными власти и влияния на процесс принятия решений.

Если продолжить сравнение политической партии с транспортным средством, то проявления такого противостояния можно обнаружить даже в поведении пассажиров в переполненном автобусе. Можно даже говорить о своеобразном «законе автобуса», который во многом определяет отношения между людьми чуть ли не в любом коллективе. Действие этого закона проявляется в столкновении интересов тех, кто занял место в автобусе, и тех, кто еще не вошел в него, в упорном нежелании «ветеранов» уступать «новичкам» свои сидячие места, в стремлении новичков как можно быстрее завладеть свободными сиденьями, в настойчивых призывах стоящих на остановке к пассажирам автобуса «пройти вперед», потому что там якобы «свободно».

Оказавшись на остановке одного из первых петербургских трамваев, писатель А.И. Куприн наблюдал поразительную агрессивность людей, вне зависимости от их сословия, уровня образования и культуры. Он с удивлением видел, как почтенный генерал в отставке, учительница музыки, мамаша с ребенком, двое мастеровых и другие люди толкали и пихали друг друга, стремясь как можно быстрее войти в трамвай, а затем занять удобные места. Куприн также заметил, что первоначальная агрессивность пассажиров по отношению друг к другу быстро сменяется молчаливой солидарностью. «Нас… соединяет общее чувство вражды к новым пассажирам, влезающим в вагон на остановках… Но проходит минута-две, и пришельцы становятся как будто уже своими и вместе с нами начинают ненавидеть новых, позднейших спутников, и вместе с нами привыкают к ним».

Разумеется, в отличие от автобусов или трамваев, противостояние в социальном коллективе может длиться годами, а «ветераны» и «новички» применяют изощренные приемы борьбы, чтобы отстоять свои интересы.

Порой для доказательства законности своих «прав» на место в социальном пространстве люди придумывают внешне благообразные обоснования. В некоторых же случаях столкновение различных принципов так сильно переплетается с борьбой за социальное пространство, что отличить одно от другого не представляется возможным. Российская социал-демократия не была в этом отношении исключением. Вся история жизни Сталина в рядах социал-демократической, а затем большевистской или коммунистической партии свидетельствует о непрекращавшейся борьбе различных группировок за власть и влияние в руководстве партии, а затем и страны. В то же время приписывать Сталину чуть ли не единоличную ответственность за возникновение и разжигание этой борьбы нелепо. Эта борьба не закончилась после его смерти и началась до его вступления в партию. Еще задолго до создания единой партии марксистские кружки разъедали споры, многие из которых были рождены в значительной степени стремлением «ветеранов» отстоять свое положение и желанием «новичков» приобрести более высокий статус.

Принципиальные споры Ленина с «экономистами» в марксистских кружках Петербурга во многом объяснялись нежеланием совсем юной социалистической молодежи подчиняться «старикам» (еще молодым, но уже более опытным революционерам) и слушаться «Старика», как тогда именовали 25-летнего Владимира Ульянова. Позже конфликт Владимира Ульянова с меньшевиками на II съезде был в значительной степени осложнен нежеланием основоположника российской социал-демократии 46-летнего Г. В. Плеханова портить отношения с другими «ветеранами» движения и его стремлением не уступать положение вождя 33-летнему Ленину.

Аналогичным образом конфликт внутри «Месаме-даси» между «ветеранами» во главе с Ноем Жордания и «новичками» во главе с Кецхо вели, который в последующем принял идейные формы, был в значительной степени порожден типичным нежеланием «ветеранов» признать в «новичках» равных себе. Когда молодой Иосиф попросил руководителя «Месаме-даси» Ноя Жорданию, чтобы ему поручили ведение пропаганды в одном из рабочих кружков, тот, будучи старше Джугашвили на восемь лет, счел, что Иосиф еще слишком молод и неопытен для такой работы, и посоветовал ему еще поучиться. Вежливо поблагодарив за совет, Иосиф вскоре стал самостоятельно вести революционный кружок к огромному неудовольствию «вождя грузинской социал-демократии».

Очевидно, что в ту пору социал-демократические группировки еще не были связаны той железной дисциплиной, которая стала потом характерна для партии. Неудивительно, что в то время Сталин мог считать, что социал-демократия открывает огромные возможности для «независимости» ее членов. Возвращаясь к сравнению партии со средствами транспорта, заметим, что в ту пору Сталин, как и другой член партии, мог без труда «пересесть на свободное место» или «перейти в другой вагон», если его что-то не устраивало. Партийное руководство не имело реальных рычагов власти для того, чтобы воздействовать на ослушника. Кроме того, руководство организации, видимо, понимало, что от широкой пропаганды и агитации зависело превращение социал-демократической партии во влиятельную общественную силу, а поэтому вряд ли стало бы сурово наказывать Джугашвили за его самостоятельную инициативу.