Текст книги "Зиккурат"

Автор книги: Юрий Максимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Вы взяли с нашего корабля и из баз данных все, что там было, не так ли?

– Почти все.

– Тебе не кажется, что это не совсем честно?

– Нет. Разве вы не стали сканировать нас и наш город еще до посадки?

Здесь уж я не нашелся что ответить. Впрочем, замечание, что они все-таки не полностью обобрали «Аркс», придало мне спокойствия насчет ответной платы – значит, кое-что у нас осталось. Глянув на утреннее небо Агана, которое еще не отражало странного оптического эффекта и потому утратило свою загадочность, я сверился со списком и продолжил:

– Занятно, что ты без запинки отвечаешь на любой вопрос…

– Ты спрашиваешь простые вещи, – не оборачиваясь, ответил Набу-наид. – Если бы ты спросил то, что я не знаю, я связался бы с начальством, как и ты.

Подлетев к нужной пирамиде, мы зависли над квадратной крышей верхнего яруса и начали плавно снижаться. Вновь, как трясина, засосала нас каменная поверхность, и мы оказались во вчерашней беседке. Табуретки теперь заранее стояли две, а на висящей в воздухе металлической плите недоставало золотого умывального шара.

Изображая пригласительный жест, Набу-наид поинтересовался:

– Хочешь тщай?

– Нет! Не сегодня.

Мы уселись за «стол», на вчерашние места. Я продолжил:

– Ты говорил, что вашим предкам помогли выйти в космос анаким. Значит, несколько тысяч лет назад они посещали Землю. Бывают ли они там сейчас?

– Да. Но у них возникли сложности. Две с половиной тысячи лет назад что-то случилось, и они стали испытывать серьезное противодействие в отношение Земли. Они могут собирать информацию, еще кое-что делать, но все же их возможности там сильно ограничены.

– С чем это связано?

– Неизвестно. Анаким говорить об этом совсем не хотят, а сами мы узнать не можем. Ваши базы данных, к сожалению, не вполне полные, словно повреждены, и не дают однозначного ответа. Существует несколько гипотез. Согласно одной, это как-то связано с живыми. Есть гипотезы, что это связано с вами.

Весьма любопытно! Надо будет взять на заметку. Пока же следовало придерживаться списка:

– Ты говорил, что анаким берут слишком большую цену за сотрудничество. Какую?

Набу-наид испытующе посмотрел на меня, как тогда, в первый раз. И ответил:

– Во-первых, они берут нашу волю.

– Что?

– Волю. Когда сангнхит достигает зрелости, к нему приходят анаким. Нередко бывает, что он, оказавшись в пустынном месте, слышит далекую песню. Так становятся кандидатом. Едва кандидат засыпает, во сне анаким являются ему в образе красивых сангнхитов и предлагают заключить симбиотический контакт. Если сангнхит согласен, он видит, как анаким пожирают его тело, а затем дают новое. Происходит контакт. С этого момента сангнхит и явившиеся ему анаким – обычно один-два – начинают жить в симбиозе. Анаким словно поселяется в выбранном сангнхите-контактере. Он делает то, что попросит его сангнхит, а сангнхит выполняет то, что скажет ему анаким.

– А если кандидат не захочет стать контактером?

– Такое часто бывает. Тогда анаким начинают его убеждать. Кандидат испытывает невыносимую боль. Терзается ужасающими видениями. Перестает воспринимать внешний мир. Пытка может продолжаться недели и месяцы, пока кандидат не согласится. Почти все рано или поздно соглашаются. Очень немногие выдерживают до предела, за которым несокрушимость воли вынуждает анаким отступить. Такого сангнхита называют бесконтактным. Все остальные – контактеры. Хотя бесконтактные не обладают возможностями контактеров, и их единицы, они высоко ценятся в обществе и как символ нашей независимости традиционно занимают высокие посты.

– Например, Главы воинов?

– Совершенно точно, – с достоинством подтвердил Набу-наид.

– Ты сказал, что воля – это первое, что берут у вас анаким. Что второе?

Сангнхит ответил не сразу.

– В древности они просили не так много. Они хотели, чтобы мы отдавали им часть того, чем владеем. Вроде подати. Но сорок веков назад требования ужесточились. И теперь мы регулярно вынуждены отдавать им… кого-то из нас.

Меня мороз продрал по коже. В голове вертелся рой новых вопросов, но язык не поворачивался спросить. Мы молча сидели друг напротив друга с отпрыском великой космической расы, загнавшей себя в безысходное и жуткое рабство. Счетчик остановился. Оставалось последнее:

– Что вы хотите получить от нас?

– Только одно, – взгляд Главы воинов оживился, – научите нас сопротивляться анаким!

– В каком смысле? – Мне стало не по себе.

– Вы можете им сопротивляться. Научите и нас.

Холодок пробежал по спине. Вот они и начались – проблемы с оплатой, которых я так боялся еще в начале разговора.

– Здесь какое-то недоразумение. Мы услышали об анаким от вас. Откуда же нам знать, как им сопротивляться? Если хотите, мы вернемся на Землю и сообщим полученную информацию нашим ученым, может быть, они найдут выход…

Набу-наид смотрел на меня взглядом человека, преданного лучшим другом:

– Так ты не хочешь дать нам это, Вассиан? Почему? Разве я мало тебе рассказал? Спрашивай еще!

– Рассказал ты достаточно. Но я не могу дать то, чего у меня нет.

– Это окончательное решение?

– В том, что касается меня, боюсь, что да.

Глава воинов стал печален.

– Жаль. Очень, очень жаль.

Набу-наид встал, развернулся в пол-оборота и поднес правую руку к уху, заговорив на сангнхиле. Проснувшийся профессиональный интерес заставил невольно вслушаться, с ходу определяя тип языка: агглютинативный. Ох, до того ли сейчас? Пауза. Сангнхит холодно посмотрел на меня и сообщил:

– Прошу проследовать на мою платформу. Нужно лететь.

Пришлось подчиниться. Набу-наид пропустил меня вперед. Я ступил на металлическую плиту. Глава воинов поднялся следом и мы взлетели.

– Куда мы направляемся? – поинтересовался я, стараясь сохранить спокойствие в голосе. Сдерживать волнение было все труднее.

– Я должен доставить тебя к Главному Контактеру. Переговоры будет продолжать он. Моя миссия оказалась безуспешной.

На этот раз мы летели недолго. На крыше одной из соседних пирамид я увидел фигурки нескольких сангнхитов, а также землян, почему-то выстроившихся в шеренгу. При виде сотоварищей у меня аж от сердца отлегло. Пусть теперь эту кашу расхлебывает Муса, как и полагается, и наплевать на всякие там переживания. Он меня в это втянул, он пусть и вытаскивает.

Но чем ближе становились фигурки землян, чем различимее делались застывшие лица, тем больше росло предчувствие, что здесь что-то не так…

К тому времени как Энмеркар выбрался из башни Мелуххе, Уту исчезло, все вокруг погрузилось в сумрак и наполнилось неясными, дрожащими тенями. Огни, зажженные на крышах седьмых ярусов, почти не давали света внизу, он рассеивался, теряясь в зарослях висячих садов. Становилось холодно. Дождь уже кончился, но повсюду царила сырость. Небесная пелена над головой начала редеть, проступили звезды. Редкие прохожие не обращали внимания на мальчика. Почти все они были ремесленники, встретилась пара рабов. Никто из них не имел права остановить его или сделать замечание.

Энмеркар торопливо шел и почти не смотрел по сторонам. Он часто возвращался на закате, но после захода Уту – всего один раз, отец тогда сильно рассердился. Но теперь, после жуткого известия, услышанного от Мелуххе, это казалось не столь важным. Страхи, ужасы, опасения, холод в груди, слабость в руках – все переплавилось в одну всепоглощающую печаль, тоскливое и ноющее чувство. Как ветер сквозь щели дома, оно проникало в душу, заражая той же опустошенностью, которая наступает, когда гаснет последняя свеча и опускается тьма, когда могильная плита закрывает родное лицо, или бушующее пламя вылизывает дом на глазах обитателей… Картины… Видения… Лица…

Спящий Магану. Восторженный Мелуххе. Заплаканная Нинли. Леденящий взгляд Главного Контактера. Недовольное лицо учителя. Вымученная улыбка отца. Гарза. Кто-то должен будет пойти в этот раз и черная тень его ухода ляжет на всех оставшихся…

Энмеркар вошел в украшенные изображениями львиноголового орла, змей и драконов врата и спустился в коридор этой части города, части вельмож. Здесь царило оживление: скорее полные, чем худые мужчины под руку чаще с другом, чем с подругой, прохаживались вдоль по коридору, шумно смеясь и громко разговаривая, церемонно раскланиваясь со встречными – они направлялись либо в гости, либо в места особых увеселений. Дальше по коридору таких мест было изрядно. Но Энмеркара это не интересовало.

Он остановился перед родной дверью дома – ее сложно спутать с другими; не так много в городе найдется входов с чистыми косяками, без статуэток и изображений. Почувствовав угрызения совести, Энмеркар покачал головой и решительно ступил сквозь дверь.

Отец был дома, но совсем не ругал его в этот раз за опоздание. В просторной и светлой трапезной рабы – молчаливые тени – поставили сосуды с вечерней пищей и бесшумно удалились. Вымыв по очереди руки, отец и сын сели за старый массивный стол, друг напротив друга. Черные резные спинки седалищ возвышались над ними. Энмеркар за все годы, что себя помнил, никак не мог привыкнуть к огромной длине древнего, невоздушного стола и размерам самой трапезной: казалось, все здесь с укором указывает, что за ужином должно присутствовать гораздо большее количество людей.

Но они с отцом после ухода матери жили вдвоем. Кроме молчаливого Нарам-суэна гости редко наведывались к ним, так что приходилось мириться и с укором, и с собственным чувством неуютности в огромном, залитом светом помещении за длинным столом дварской работы.

Отец ел молча, почти не глядя в сторону сына. Сначала Энмеркар подумал, что тот сердится, но приглядевшись, понял, что он думает о чем-то своем. Наконец отец поднял взгляд и спросил:

– Как Магану?

– Еще спит. Пришельцы отдали это?

– Пока нет. Идут торги с самым главным из них. Он берет то, что нужно ему от нас. Завтра мы непременно получим то, что нужно нам от них. Может, это успеет помочь твоему другу.

– А что пришельцу нужно от нас?

Отец пожал плечами, отламывая кусок ячменной лепешки.

– Всякая ерунда. Но для него, видимо, это представляет интерес. Возможно, то, что так нужно нам, кажется ерундой для них.

Энмеркар отставил опорожненную кружку из-под броженого молока и настойчиво поймал взгляд отца:

– Я слышал, что завтра назначена Гарза. Это правда?

Отец вздрогнул и встревоженно посмотрел на него, опустив руку с недоеденным куском лепешки. Несколько крошек сорвались и застыли на темной, блестящей поверхности стола. Помолчав, отец ответил:

– Да.

– Кто… избран на этот раз?

Что-то страшное случилось с лицом отца при этих словах. Взгляд вспыхнул, и вдруг исчезли, сгорая, завесы невозмутимости, обнажая то, что скрывалось за ними. Глаза отца, самые любимые глаза в мире… Они стали глазами человека, готового каждую минуту надломиться под придавившим его непосильным грузом. Энмеркар дернулся, пораженный. Внутри что-то подпрыгнуло, сдавило… Жаром, ознобом и дрожью ударило по нутру… «Неужели… отец? Отец?! Нет…» – Он не отрывался от родительского взгляда и с каждым мгновением на него накатывало сильнее: – Нет, это… это…»

Сердце оборвалось, когда понимание пришло к нему. Захотелось кричать, но непослушные губы еле слышно выпустили:

– Я???

Отец не ответил устами. За него ответили глаза.

– Я… – теперь уже утвердительно прошептал Энмеркар и опустил голову, взгляд упал на стол, тарелку с рыбьими костяными хвостами, блюдце с финиками, горку косточек, чашку меда, желтые крошки, белые капли молока на темной полированной поверхности… Почему-то все стало сглаживаться, терять очертания, глаза почувствовали влагу… Энмеркар тряхнул головой.

– Что ж… – сказал он, пытаясь сдержать дрожь в голосе, – по крайней мере я уйду с чистой волей…

Отец, рывком перегнувшись через стол, схватил его за руку и сильно сжал, заставляя поднять голову и встретиться взглядом:

– Этого не будет, слышишь, Энмеркар? – выдохнул он, сжимая руку сына. – Завтра он даст нам то, что прекратит уходы навсегда. И ты, и Магану, и все мы наконец освободимся от кошмара. Ты не пойдешь на Гарзу, сын мой!

– Папа! – Энмеркар почувствовал себя ужасно старым, словно даже старше отца. – А что, если это действует не сразу? Или не на всех? Ты же сам говорил, что не знаешь точно…

Под его взглядом отец сел обратно, не выпуская, однако, руки.

– Даже если так, я все равно тебя не отдам, – твердо пообещал он. – Я найду другой способ.

– Спасибо, папа. – Энмеркар через силу улыбнулся. – Я буду надеяться. Не вини себя, если не получится. Я ведь знаю, что это невозможно.

Отец попытался улыбнуться в ответ. Глаза его прояснились и это немного поддержало Энмеркара.

– Верь и надейся, сын мой, никому не дано заглянуть в глубины судеб… Мир больше и таинственнее, чем мы себе представляем.

– То, что нас интересует, содержится не в том, что вы привезли на корабле. Оно в самом тебе. Ты хитрый. Хотел спрятаться. Действовать через рабов. – Кудур-мабук кивнул на выстроившийся в шеренгу личный состав «Аркса». – Но мы вывели тебя к нам через них и показали, что нас не проведешь. Ты видишь, мы через анаким можем сделать что угодно с любым членом вашей команды. Вот, краснолицего, например, сейчас вырвет.

Кудур-мабук указал рукой, я невольно обернулся и увидел, как спокойно-отрешенное лицо Тези Ябубу исказилось спазматическими судорогами и извергло желто-бурую массу прямо на парадный костюм.

– Анаким могут сделать что угодно с любым из вас. Кроме тебя. Они говорят, что не могут к тебе прикоснуться. Как тебе удается? Все, что вы везете, – не более чем побрякушки. Еще до вашего подлета мы все просмотрели. Немногое, имеющее ценность, забрали. Но ЭТО мы забрать не можем. Это можно только дать. Я понимаю, что это и есть настоящий товар, который вы привезли. Такое мы видим впервые. Мы заплатили тебе хорошую цену, рассказав то, что тебя интересовало. Теперь ты не можешь не продать нам ваш секрет.

– Отчего же? – собрав всю волю, я постарался отстраниться от этой дикой ситуации. Я сейчас торговец и больше ничего. Торгаш. И должен облапошить чужеземца. – Вы ведь отказались продавать сведения о вашем прошлом на Земле и о планетах других сангнхитов. Вот и я отказываюсь. К сожалению, эта информация не подлежит продаже.

– Нет, не так. Ведь ты выбрал другое. А мы не можем выбрать другое, потому что нас интересует лишь это. В таких условиях отказ от продажи означает отказ от торгов вообще. Но ты не можешь отказаться от торгов после того, как забрал столько нашей информации. Это будет воровством.

– Еще неизвестно, насколько качествен ваш товар! Ведь вы лгали даже о своих именах! – ввернул я последний козырь. – Думаете, я дурак? Набу-наид, Кудур-мабук, Иддин-даган – имена древневавилонских и шумерских царей. Вы взяли их из базы нашего компьютера. Как знать, и то, что вы тут наболтали, не взято ли из какого-нибудь фантастического рассказа?

Главный Контактер оскалился:

– А разве ты сам не носишь имя, которому свыше двух тысяч лет? Это наши настоящие имена. Общественные. Есть еще и личные, но… зачем тебе их знать? Узнав их, ты получишь над нами власть. Вы ведь прилетели сюда не за этим, а за научным знанием? Мы дали его вам. Если тебе мало – хорошо, мы дадим больше. Хочешь, мы научим вас структурировать металлы? Или убирать звезды? Хочешь, мы дадим тебе такие сокровища, которых и в помине нет на вашей планете? Материалы, о которых и не подозревает ваша «наука»? Когда ты вернешься к себе, ты будешь богат и знаменит до конца дней своих. Хочешь, останься здесь, ты будешь вторым после царя? Тебе будет ВСЕ позволено. Проси чего хочешь, но продай нам секрет. Как вам удается отгонять анаким? Как вы это делаете? НАМ НУЖНО ЗНАТЬ!

У меня опустились руки – у них есть ответ на любой вопрос. Они и впрямь управляли разговором с самого начала. Теперь я у них в руках. Мысли рассыпались.

– Зачем вам вообще умение отгонять анаким, раз вы прекрасно с ними уживаетесь? – сымпровизировал я, чтобы потянуть время.

– Не столь прекрасно. – Кудур-мабук поморщился. – Конечно, мы получаем от них какую-то пользу. Но… мы зависим от них намного больше, чем хотелось бы. Они могут делать с нами что угодно. Лишь некоторые, как Набу-наид, способны сохранить волю в их присутствии. Но таких единицы. И их тоже могут убить анаким. Они диктуют условия. Хотя мы представляем наши отношения как партнерство, на деле это – иго, плен. Дар, которым обладаешь ты, мог бы вернуть нам независимость. Мы могли бы строить отношения на равных. Сейчас мы подвластны им. Но твой дар даст нам власть над ними. Они не смогут нам вредить. И вынуждены будут с нами считаться. И уже мы будем диктовать условия.

Дальше блефовать не было смысла. Плохой из меня вышел торгаш. Вот он, просчет в малом с потерями в большом… Пришлось открываться:

– Я ничего не знаю. Я ничем не отличаюсь от остальных землян. Я не знаю, почему анаким так себя ведут по отношению ко мне…

– Ложь! – крикнул Кудур-мабук и лоб его пронзила углубившаяся складка на лбу. – Почему ты не хочешь отдать нам секрет? Ты не понимаешь, чего нам стоило устроить этот контакт! Послушай, Вассиан, а если… если я скажу тебе свое личное имя, ты откроешь секрет?

Тяжело дыша, он пытливо приблизил ко мне лицо и снова я увидел его глаза. Теперь уже не безжизненно-неподвижные. Они светились странным огнем и из темно-карей глубины двух бездонных пропастей проглядывало какое-то настоящее, человеческое чувство… Боль? Мольба? Надежда?

Но мне ничего не оставалось, кроме как сказать правду:

– Нет. Я…

Лицо сангнхита вновь стало холодным и далеким. Жестом он приказал замолчать. Потом странно посмотрел на меня и глаза его сузились. Я вдруг понял – сейчас он сделает что-то страшное. Уже делает!

Из шеренги землян выступил Муса. Уверенными шагами направился вперед. Через минуту остановился, замерев на краю. Повернув голову, капитан пронзил меня взглядом. Взгляд-крик. Ужас утопающего. В тот же миг веки Кудур-мабука дрогнули.

Я кинулся к краю, но не успел.

Муса не спрыгнул, его именно сбросило.

Внизу чернела нелепо разбросавшая руки маленькая фигурка.

Сзади что-то шлепнулось об пол. Я развернулся и увидел Тези Ябубу, корчащегося в ногах у неподвижно глядевшего на него сангнхита. Превозмогая невидимую силу, индеец приподнял трясущуюся от напряжения левую руку и вздернул по направлению к Кудур-мабуку. Лишь на десять сантиметров протянул воин лакота руку к врагу, как с громким треском она переломилась словно ветвь на ветру. В два прыжка я настиг сангнхита, но тут же мир у меня завертелся перед глазами и воздух вышел от удара острым кулаком.

– Ты думаешь, тебе ничего не угрожает? – прошептал прямо в ухо ненавистный двойной голос. – Думаешь, ты в безопасности? Не обольщайся! Анаким не могут тебе навредить. Но мы – можем. Подумай, Вассиан, у тебя еще есть немного времени на раздумья, пока будут умирать один за другим твои рабы. Потом мы примемся за тебя. Наши ученые разберут тебя по частям, допытываясь до твоего секрета.

Сангнхитский кулак обрушился на мою шею и я потерял сознание…

В ушах членов экипажа «Аркса» тем временем зазвучал сигнал тревоги. Случилась беда: один человек погиб, двое ранены. Корабль требовал немедленного возвращения. Когда его не последовало, сработала система безопасности. Шесть боевых машин пробудились от сна. «Искатели» вышли, чтобы найти и спасти выживших…

Ноги ловко пружинили, перепрыгивая с ветки на ветку, забираясь вверх. Шершавый ствол раскачивался, широкие мокрые листья липли к коже, вымазывая семенным соком спину и бока. Край стены уже близок. Еще немножко… Он скользнул по стволу и встал на выступ ветки. С опаской глянул вниз. Никого. Четкие следы у самых корней. Набрав побольше воздуха, медленно начал продвигаться по качающейся ветке. С каждым движением она прогибается все ниже. Внутри словно донельзя натянулась струна. Дыхание стало прерывистым. Наконец, рука отпустила черствую кору, еще один шаг… Ветка угрожающе затрещала.

И с треском переломилась. Сердце дернулось. Струна лопнула. Он полетел вниз. Рот судорожно глотнул воздух. Слева замелькали плиты стены. Ветки и листья хлестали падающее тело. Руки болтались, пытаясь за что-нибудь уцепиться. Листва исчезла, обнажая вспоротый корнями чернозем. Земля набросилась на него и слух взорвался от крика.

А потом крик смолк. Но он еще долго лежал, сжимая дрожащими руками одеяло и уставившись раскрытыми от ужаса глазами в тускло светящийся потолок. Сон. Всего лишь дурной сон. Кошмар. Дрожь понемногу стихает. Дыхание восстанавливается. Утро. Сейчас утро.

Какое-то тяжелое, прогорклое ощущение на душе. Несколько ушев Энмеркар тихо лежал на тростниковом мате, под шерстяным одеялом и, глядя в каменный потолок, силился понять, в чем дело. Наконец вспомнил: Гарза. Что-то рухнуло внутри и разбилось, как кувшин с броженым молоком. Пусть.

Он отбросил одеяло и встал. Натянул серую рубашку-безрукавку. Повязал набедренную повязку с бахромою внизу. Влез в сандалии. Нацепил металлические обручи – на правую руку указывающий его сословие, на левую руку – его положение в нем. Ножные обручи, дающие понять, что он свободный, и является учеником, снимать было не принято. Остановившись у двери, мальчик осмотрел комнату со странно щемящим чувством, будто что-то разыскивая… Ах да: все это в последний раз.

Отца уже не было. Есть в одиночку Энмеркар не хотел и, взяв предложенные старухой-рабыней сладкие финиковые лепешки, выскочил в коридор, а оттуда – на улицу.

Сегодня в городе оживленнее. То и дело в воздухе мелькают летатели. Между башнями множество пешеходов. Энмеркар направился было к Дому Основания Неба, но по пути столкнулся с отцом Магану. Не ответив на поклон и учтивое приветствие мальчика, Глава торговцев набросился на него с криком, размахивая руками. Он запрещал приближаться к сыну. Утверждал, что Энмеркар подначивает Магану сопротивляться и подвергать себя бесполезным страданиям. Что он забил свою голову глупыми выдумками о том, чего не понимает. Глава торговцев еще много чего говорил – Энмеркар не слушал, лишь делал вид, что слушает.

Мальчик терпеливо стоял, склонив голову перед дергающимся от ярости круглолицым мужчиной, и смотрел вдаль. Отряд воинов с парализаторами шел к Дому Поднятия Головы. Несколько служителей в серебристых облачениях несли золотые курильницы. Все готовились к Гарзе… Одного из них «оседлало» и он повалился, извиваясь. Идущий следом служитель подобрал его курильницу и пошел дальше…

Утомившись от криков, Энмеркар еще раз поклонился, поднял голову и, взглянув прямо в глаза Главы торговцев, перебил:

– Сегодня Гарза, достопочтеннейший господин. Избран я. Не примите за дерзость или непочтение к вам, но я хотел бы заполнить свои последние часы чем-нибудь еще, помимо разговора с вами.

Отец Магану захлебнулся на полуслове и замолчал, испуганно глядя на мальчика. Энмеркар выдержал взгляд. Изменившись в лице, толстяк поклонился, а затем грузно, кряхтя, опустился на колени и коснулся лбом плиты:

– Простите меня, достославный господин, – произнес он. – Ваш ничтожный раб не знал, что вы – Избранный. Разумеется, если вы пожелаете посетить моего несчастного сына, это осчастливит отцовское сердце вашего ничтожного раба.

Изумление быстро испарилось: Энмеркар вспомнил, что согласно древнему закону в последний день тот, кто избран для Гарзы, имеет волю творить все, что пожелает. Кроме, конечно, одного: избежать Гарзы. Как много, оказывается, память хранила сведений, которые, казалось, никогда не должны были пригодиться. И сколь многие из них действительно уже никогда не пригодятся…

– Встаньте, – ответил мальчик. – Я не буду использовать свое положение для того, чтобы попрать вашу волю. Если вы не хотите, чтобы я приближался к Магану, я не приближусь. Только, если можно… когда ваш сын проснется, передайте, что у меня не было лучшего друга, чем он.

Еще раз коснувшись лбом плиты, Глава торговцев поднялся с колен и церемонно изъявил согласие, после чего они, еще раз раскланявшись, разошлись.

Энмеркар брел по городу и на душе его было муторно. То, что знатный взрослый принес извинения, совсем не радовало. Мальчик жалел даже, что сказал о своем избрании. Да, Глава торговцев был страшно зол и наговорил много обидных слов. Но он ругал Энмеркара как отец его друга, который всегда может и выговорить, и, отойдя, потрепать обоих по щекам, улыбнуться и разрешить прокатиться на летателе. А теперь, после того, как он стоял перед ним на коленях, Глава торговцев никогда не будет относиться к Энмеркару как отец его друга.

Впрочем, отрадно было узнать, что Магану все же сопротивляется. Вот бы у него получилось!

Шагая по плитам, Энмеркар размышлял, как бы воспользоваться негаданно рухнувшей вседозволенностью. Теперь можно что угодно, но почему-то ничего уже не привлекало. Все то недостижимое, что переполняло мечтами еще неделю назад, сейчас выглядело мелким и блеклым, едва ли не постыдным в своей ничтожности. Вволю покататься на летателе? Он уже видел город сверху, и ничего нового не увидит. Отправиться в лес? Но там лишь трава и деревья – это знакомо и по висячим садам. Поговорить с царем? Но что он скажет ему, чего бы тот не знал?

Впереди замаячила сутулая спина Мелуххе и Энмеркар вдруг сообразил, куда по привычке несут его ноги. И сразу же остановился.

– Одно хорошо: в Дом Табличек могу не ходить и никто меня не заставит.

Развернувшись, он побрел в другую сторону, к ласковому журчанию, запаху речной свежести, солнечным бликам, танцующим на водной глади, и тихому шелесту тростника. Туда, где можно успокоиться и подумать…

Оставалось только одно дело, не утратившее значимости: клятва, произнесенная над спящим другом. Энмеркар не знал, как ее выполнить, но, быть может, пригодятся его новые возможности? Надо подумать.

Когда вдали показались пушистые от зарослей берега, и река сверкнула синим, изогнутым клинком, мальчик заметил, что нынче тут людно. Кроме неподвижных силуэтов смотрительниц рыб, полная женщина купала маленького ребенка, а чуть дальше, на другом берегу, юноша и девушка сидели рядом, глядя на воду.

Смотрительницы рыб выглядели необычно: сидели на большом расстоянии одна от другой, не было слышно ни печальных песен, ни разговоров. Энмеркар подошел ближе и неожиданно узнал Нинли. Около уша он стоял, не шелохнувшись, глядя на сутулую спину и склоненную голову, а потом все же окликнул сестру.

Нинли вздрогнула и оглянулась.

– Здравствуй.

– Здравствуй.

Неловкое молчание. Чем-то измученное и словно постаревшее лицо сестры. Чужие глаза. Пусть. Энмеркар побольше набрал воздуха:

– Нинли, я… хотел попросить у тебя прощения, – не меняя позы, она удивленно хлопнула ресницами. – За все, чем я тебя обидел… – Она медленно поднялась, поворачиваясь к нему. – Ты мне очень дорога и… – Платье с бронзовым отливом расправило складки и края, опав, коснулись прибрежной плиты. – Я всегда был счастлив рядом с тобой, – качнулись и вновь застыли золотые сережки с синими капельками лазурита и красными брызгами сердолика.

Они стояли друг против друга.

– Ты самый лучший брат. – Нинли растроганно улыбнулась ему сквозь ту неосязаемую, незримую и неодолимую стену, которая крепко встала между ними после того, как она пробудилась от Сна.

Внезапно она обняла его, Энмеркар дрогнул, и стена между ними исчезла. Сердце потеплело и ответная улыбка сама расцвела на лице.

А потом они долго сидели на берегу у самой кромки воды, жевали душистые, чуть приторные финиковые лепешки, и со смехом вспоминали все их проказы и приключения, начиная с первого дня знакомства. Энмеркар, не снимая сандалий, опустил ноги в речную прохладу. Смешные рыбы-дети осторожно подплыли к неподвижным пальцам ног, а чуть осмелев, начали стукаться в них приплюснутыми головками, то ли пытаясь съесть, то ли желая поиграть. Энмеркар и сам не отказался бы окунуться и поплавать с ними, но Нинли теперь почти взрослая, ей нельзя, а одному купаться как-то неловко.

Да ему и так было хорошо рядом с Нинли. Перламутровое небо над головами плыло, зеленая река под ногами тихо текла, смотрительницы рыб бросали зерна на воду, маленький ребенок на том берегу пытался учиться плавать, но боялся зайти глубже, чем по пояс, а еще дальше, там, где заросли тростника густели, юноша еле заметно положил руку на плечо девушки. Сады на террасах Дома Царского Хранилища еле приметно шевелились от мягкого южного ветра. И рядом Нинли, ее речь, ее смех! Почти все как прежде… Вот если бы только… Если бы не эти глаза, в которых настоящей Нинли осталось так мало… И не этот голос, в котором теперь всегда неотвязно слышался отзвук голоса кого-то чужого…

Чем дольше они разговаривали, тем смурнее становилось на душе, тем сильнее наливался свинцовой тяжестью груз неизбежного… Страстно хотелось поделиться им с кем-нибудь. Рассказать Нинли. Чтобы хоть кто-то в мире понял его… пожалел… Но Энмеркар сдержался и промолчал. Нельзя так. Нинли огорчится, будет плакать. Неправильно это. Гадко и противно выбивать себе чужую жалость, наливаясь ею как москит.

К тому же… вдруг неведомый дар пришельцев все же спасет его? Не хотелось понапрасну тешить себя надеждами, но совсем избавиться от них Энмеркар не мог. Кстати, Нинли ведь была одной из встречающих… Может, она что-нибудь знает?

– Слушай, ты же участвовала во встрече людей с Дальнего Дома?

– Да, – сказала Нинли, и он почувствовал, как сестра напряглась.

– И что там было?

– Если можно, давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Давай. – Они помолчали. – Я хочу подарить тебе кое-что.

Он порылся в складках одежды и достал жестяной кубик.

– Странный какой… – Двоюродная сестра неуверенно коснулась гладкого металла.

– Попробуй нажми!

Она с опаской стиснула тонкие пальцы. Вновь полилась диковинная, невообразимо свободная музыка, сплетаясь с плеском реки и едва слышным шепотом листвы садов Дома Забвения. Карапуз на мелководье выпрямился, навострив ушки. Смотрительницы рыб замерли. Влюбленные оторвали взгляд друг от друга и повернулись в их сторону. Все застыло вокруг, кроме реки и неба, продолжавших свой медленный, извечный бег.

– Ух ты, какая красота! – с восторгом выдохнула Нинли. – А что это такое?

– Это э-э… – Вспомнив странную неприязнь сестры к пришельцам, он сказал: – Музыка альвов.

– Не может быть! Откуда у тебя такая вещь?

– Отец дал. Он много чего может достать.

– Настоящее сокровище!

– Это подарок. Бери, мне не нужно.

Нинли строго свела брови и с решительным видом приготовилась поспорить, но тут из кубика донесся динамичный скрип второй мелодии.

– А это что? – изумилась она.

– А это… музыка дваров! – ловко нашелся Энмеркар.

– И правда похоже! – воскликнула Нинли, отстраняя ладонь с кубиком подальше. – Так и слышится душный жар кузницы и жужжание дварских машин!