Текст книги "Тамплиеры. Книга 1. Рыцарь Феникса"

Автор книги: Юрий Сазонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Ну же, человек, – проскрежетала тварь. – Бери! Бери, это все твое!

Не обращая внимания на смех чудища, приор поднял голову и взглянул на Томаса.

– Посмотри внимательно. Ты узнаешь какую-нибудь из них? Может, ты видел их прежде, во сне или наяву?

Томас нахмурился, сдерживая лихорадочную дрожь. Фигурки были незнакомые. Цапля, голубь, крылатая змейка… Взгляд его скользил мимо одинаковых серебряных рядов, и вдруг, зацепившись за что-то, метнулся обратно. Да, вот эта, маленькая фигурка, похожая на тамплиерский крест. Томас нагнулся над шкатулкой, всматриваясь.

Гордо задранная голова и раскинутые крылья, словно охваченные ледяным пламенем, метнувшимся ввысь… Словно фигурка сейчас исчезнет, но нет, вот она…

– … Ты узнаешь их?

Жажда взвыла в груди диким зверем, ломая преграды, сметая с пути рассудок. Томас резко выдохнул. Левая рука его метнулась и сжалась вокруг серебряной птицы…

…И мир изменился. Стены башни больше не были преградой для зрения – нет, они стали прозрачными, и за ними заметались странные тени. Ужасные, уродливые фигуры набрасывались друг на друга, сцеплялись в схватке и гибли. На секунду Томас ощутил, что стоит на дне глубокого колодца, в узком жерле которого мечется эхо. Эхо старой смерти и старой памяти, потому что там, наверху, и здесь, в колодце, люди, одержимые безумием, убивали друг друга. Мелькнул черный бок галеры, парус с красным крестом, волна, облизывающая каменный пляж… кровь в волне, морщинистая кора и резные листья дуба, и под ними – снова темный провал колодца.

Томас содрогнулся. Поспешно оторвав взгляд от побоища, он обернулся к приору. И отшатнулся, вцепившись в рукоять меча.

Перед ним стоял не его дядя. Это существо и человеком назвать было нельзя – потому что демон, сидевший на корточках у стены, по сравнению с приором казался игривым щенком. На Томаса скалилось многоглавое чудище. Вот слюнявая волчья морда алчности, вот ястребиный клюв гордыни, вот ревущая пантера гнева, вот ухмыляющаяся обезьяна похоти.

Юноша попятился, вытягивая из ножен меч. Чудище шагнуло к нему и сказало знакомым голосом:

– Что ты видишь, Томас? Отпусти фигурку и скажи мне, что ты видишь.

Томас закрыл глаза – но жуткая картина не исчезла. Он попытался разжать пальцы, но фигурка словно приросла к ладони. Тогда, до боли закусив губу и невероятным усилием успокоив сердце, Томас снова открыл глаза и всмотрелся пристальней.

Кошмарные морды не исчезли, но сейчас он увидел и кое-что еще. Чудища бушевали внутри человека, пытаясь сорваться с цепи – однако им не удавалось вырваться за тонкую, призрачную границу человеческого силуэта. Что-то сковывало их, не давая освободиться. Но что? Воля? Упрямство? Страх? У серебряной фигурки не было ответа. И, осознав это, Томас наконец-то смог выпустить ее из руки.

Металл звякнул о камень. Фигурка откатилась к шкатулке и остановилась, ударившись о боковую стенку. И все вернулось на свои места.

Башня вновь обрела плотность. Темная каменная кладка в царапинах и чуть заметных щербинах опоясала зал, скрывая эхо давней погибели. А перед Томасом стояло не чудовище, а обычный человек – немолодой, усталый, обеспокоенный.

– Что ты видел? – хмурясь, повторил приор.

Томас скривил застывшие в судороге губы. Улыбка вышла та еще, под стать зубастой усмешке демона.

– Я видел, как одержимые страхом и яростью люди убивают друг друга, – сказал юноша. – Там, наверху, в дубовой роще. Я видел тамплиерские кресты на их одежде. И я видел тебя, Жерар де Вилье. Видел то, что ты есть внутри. Видел твою алчность, и гордыню, и спесь. Я знаю, что ты ради выгоды обрекал на смерть братьев. Знаю, что ради высокого положения ты готов был шагать по трупам. И знаю, что ты… вожделел мою мать. Свою собственную сестру! Одного я не понимаю – как после этого ты можешь смотреть мне в глаза?

По башне разнесся высокий скрипучий звук – это смеялся демон.

Приор потер лоб. Вопреки ожиданиям Томаса, тамплиер не задрожал, услышав обвинения, не побледнел и не кинулся прочь. Он даже оправдываться не стал. Шагнув к шкатулке, де Вилье тронул фигурку носком сапога.

– Феникс… – негромко произнес он. – Удивительный предмет. Он не дает никакой силы, но защищает тебя от действия других фигур… И, как ты видишь, от себя. – Приор рассмеялся. – Этот предмет не любит хозяев, он не терпит никакого влияния по отношению к себе. Он пытается причинить боль, испугать, внушить отчаяние. Я слышал про людей, которые умирали от ужаса, едва прикоснувшись к нему.

– Ты слышал меня? – повысил голос Томас.

Тамплиер обернулся.

– Я слышал. И что прикажешь мне сказать в ответ? Да, я желал власти. Да, я хотел богатств – не столько для себя, сколько для ордена. Да, я избавлялся от тех, кто мешал мне. Что касается твоего последнего обвинения…

Приор ненадолго замолчал. Сейчас он не смотрел на Томаса, а остановил взгляд на пляшущем за окнами голубом пламени. В мертвенном свете морщины на лбу храмовника сделались глубже, а в глазах, кажется, промелькнула горечь – но Томас, как всегда, не смог разобрать наверняка.

– Да, – неожиданно проговорил Жерар де Вилье. – Я любил Изабель. Мы росли вместе, и у меня не было никого ближе нее. И я любил ее… не совсем братской любовью. Я должен был жениться, унаследовать имение отца и дать продолжение роду – а вместо этого принес монашеский обет и вступил в орден. Я уехал в Святую Землю, лишь бы оказаться подальше от Изабель. А когда вернулся, она уже жила далеко, в Шотландии, и была замужем за твоим отцом. Надеюсь, он любил ее не меньше, чем я.

Приор обернулся к племяннику.

– Ты доволен, мальчик? Убери руку с меча – я не собираюсь драться с тобой, даже если ты обвинишь меня во всех смертных грехах. Я и волоса не трону на голове ее сына…

Только тут Томас сообразил, что все еще сжимает в правой ладони рукоять меча. Юноша отдернул руку, словно железо опалило кожу. И правда, лицо его налилось горячей краской – Томаса жег мучительный стыд.

Опустив голову, он пробормотал:

– Простите меня, монсеньор. Я не должен был трогать проклятый амулет. Мы вообще не должны были приходить сюда. Это место – средоточие зла…

Приор негромко рассмеялся.

– Томас, только что ты считал средоточием зла меня. Не будь так поспешен в суждениях. Место не может быть злым или добрым, и амулеты не добры и не злы. Слабого они искушают и подталкивают ко злу, сильному – дают силу творить добро. По крайней мере, мне хотелось бы в это верить.

Снова присев на корточки, старший храмовник захлопнул крышку шкатулки. К фигурке Феникса он так и не притронулся. Взглянув на Томаса снизу вверх, приор добавил:

– Что делать с Фениксом, решать тебе. Феникс крайне сложный предмет и приручить его дело нелегкое, но… Он не мог выбрать тебя просто так, это не просто так…

Приор сбился, словно задумался о чем-то и его мысли перепрыгивали одна на другую, подводя его к пониманию чего-то важного. Наконец он посмотрел на Томаса и сказал:

– Не знаю, тот ли ты, кому он предназначен или лишь тот, кто должен передать его в правильные руки. Феникс достанется тому, чей путь воистину велик и важен, чьи действия наделены глубинным смыслом, тому, кого они сами защищают от себя.

– Они?

– Что касается меня, – продолжил де Вилье, словно не услышав племянника, – то я свое решение принял. Эти амулеты не должны покинуть хранилище, даже если ценой будет жизнь великого магистра и судьба ордена.

…Когда они уходили из башни, фигурка Феникса лежала в кожаном мешочке на поясе у Томаса рядом с огнивом, небольшим ножом и треугольным камешком, который молодой шотландец подобрал в пещере Калипсо.

Глава 7
Поцелуй Иуды

Лодка вылетела из туннеля в полыхающее красное зарево. Волны уже начали захлестывать подземный коридор. Вода прибывала быстро, так что на последних ярдах Томасу и приору пришлось сидеть пригнувшись, чтобы не задевать головами низкий свод. После темноты подземелья люди на миг ослепли. И все же Томас рад был этому свету и чистому морскому ветру, рад так, словно выбрался из могилы. Даже кипящее месиво воды и пены в скальном коридоре больше его не пугало. Каменные ладони, сомкнувшиеся наверху, казались дружескими руками, прикрывающими от неведомой угрозы. По сравнению с затхлым туннелем и залитой тьмой пещерой это было почти счастьем.

Приор, однако, не улыбался. Когда впереди показался длинный корпус галеры, де Вилье резко ударил веслом, разворачивая шлюпку. Суденышко закружилось на месте. Обернув встревоженное лицо к своему юному спутнику, он проговорил:

– Только что произошло чудо, которого ты не заметил. Помнишь, я говорил тебе о том, что в Хранилище заходили трое, а уходили лишь двое?

Томас кивнул.

– Твой выбор изменил мои планы.

– Боюсь, я не понимаю вас, сир…

– Демон легко впускает, но никогда не выпускает без жертв. На выходе он должен был убить одного из нас и этим человеком планировал быть я… прости, что не посветил тебя в свои планы.

– Но почему…

– Демон нас не тронул?

Юноша задумался.

– Феникс?

– Да, он не позволил ему. И это хорошо. Не то, чтобы я обрадовался сохранению своей жизни, поверь мне это не надолго…

– Но, сир…

– Но это значит, что Феникс уже хранит тебя. Однако, знай. Феникс хранит тебя от демонов, но не от людей. А те люди, что ждут нас на корабле, куда страшнее демонов.

– Корабль захватили?

– Ты сам все увидишь, мальчик…

Де Вилье сорвал с пояса четки. Этот розарий из темных деревянных бусин храмовник привез со Святой Земли и очень им дорожил. Сейчас де Вилье дернул нить, и черные кругляши со стуком поскакали по дну шлюпки.

– Вот, – сказал приор, протягивая нитку Томасу. – Быстро привяжи свой амулет и надень на шею. Когда-то, не так давно, ты поклялся в верности мне и ордену. Пришло время исполнить клятву. Делай то, что я тебе говорю, и не задавай вопросов.

Закатное солнце вспыхнуло в глазах приора прощальным блеском, валясь за кромку скал.

– Де Шалон – бешеный пес, сорвавшийся с поводка, – выплюнул де Вилье. – Если его не остановить, он приведет орден к гибели. А ты – ты должен выжить. Ты несешь в себе сейчас самую великую тайну ордена. Используй ее с умом.

– Я не дам им убить вас, монсеньор! Вы должны спасти орден. Вы – наследник Жака де Моле по праву. Вы, а не я…

Де Вилье улыбнулся.

– И как же ты сможешь помешать им убить меня? Нет, мальчик, каждому свое. Я должен умереть. Ты – выжить и отомстить. А теперь вперед, они не будут ждать вечно.

Приор взялся за весла и с силой погрузил их в воду. Шлюпка стрелой помчалась к борту корабля.

Дальнейшее Томас помнил урывками. Черные просмоленные доски. Белое лицо Жака. Два темных, смердящих кровью пятна. Боль в желудке, холод в пальцах, сжимающих амулет. Бешеные и в то же время пустые глаза Гуго де Шалона, и внимательный взгляд сержанта Безансона. Походный алтарь, на нем высушенная человеческая голова – оскал желтых зубов, темная кожа, прядка побелевших от времени волос. Вопли гребца-раба. Двое тащат раба за руки и швыряют на колени перед алтарем и головой-идолом. Раб, совсем мальчишка, бьется и извивается, белки его глаз лихорадочно блестят. Кинжал в руке Гуго де Шалона. Удар. Вспоротое горло. Кровь, хлещущая на алтарь. Страх. В сердцах и в глазах, на губах и в горьком привкусе слюны, всюду страх.

Эта бешеная пляска чуть замедлилась, когда Гуго де Шалон подошел к нему. Томас и приор стояли у мачты в окружении взбунтовавшейся команды. Рядом тлел очаг, на очаге нагревались пыточные инструменты. По углям пробегали желто-алые язычки пламени. Томас знал, что пытать будут их, но страшно ему не было. Только мучительно стыдно. Стыдно за всех этих, утративших человеческий облик и променявших его на личину зверя.

Гуго де Шалон поднес к горлу Томаса кинжал в темной пленке свежей крови. Лезвие коснулось фигурки Феникса. Рука юноши рефлекторно метнулась вверх, накрывая амулет. Пальцы сжались.

– Так он все-таки позволил тебе взять ее, – раздумчиво проговорил де Шалон. – Где же остальные? Ты ведь скажешь нам, правда?

Спятивший тамплиер улыбался, но Томас видел не улыбку, а шакалий оскал и гримасу демона. Подавив желание плюнуть в лицо убийце, он спокойно ответил:

– Думаю, что вы ошибаетесь, сир.

Де Шалон, похоже, не ожидал такого. Вскинув голову, он уставился на приора.

– Ошибаюсь?

Слуга Бафомета шагнул вперед. Шакал в его душе визгливо смеялся. Демон выговаривал странные слова, складывающиеся в латинскую фразу. «Templi omnium hominum pacis abbas» – «Настоятель храма мира всех людей», механически перевел Томас [50]50
  Слово «Baphomet», прочитанное справа налево, дает «Temohpab». Это акроним или нотарикон, сокращение по первым буквам, применяемое в иудейской традиции для передачи имен и названий. Расшифровка акронима «Temohpab» приводится в тексте.


[Закрыть]. Две пары глаз горели красным, то ли отражая полыхавший на западе закат, то ли светясь собственным адским огнем. Когтистая лапа метнулась, бросив приора на палубу. Тот не пытался сопротивляться. Он даже головы не поднял, и эта жертвенная покорность резанула Томаса больнее, чем все остальное. Если бы де Вилье дрался, если бы он погиб в бою со многими противниками, такую смерть еще можно было бы допустить. Но не это. Нет. Ни за что.

Томас хотел взяться за меч, но надо было сначала отпустить амулет – а пальцы одеревенели, сжавшись неразрывным кольцом вокруг серебристой фигурки Феникса. Ледяной металл впился в плоть, рука горела, в глазах плыло от ярости и от слез. Юноша ненавистно уставился в спину чудовищу. Де Шалон хотел убить приора, очень хотел, но рукой его двигали не отчаяние и не страх. В смерти де Вилье он видел некую выгоду…

«Думай быстрее!» – чуть ли не вслух прокричал Томас.

Но времени не оставалось. Убийца уже занес кинжал. И тогда юноша выпалил первое, что пришло на ум:

– Зачем ты рисовал карту тогда, в Альпах? Ты хотел, чтобы кто-то выследил нас?

Рука с кинжалом замерла. Тварь обернулась, и Томас с трудом подавил ликующий возглас: он попал! Ужас вскипел в душе де Шалона приливной волной. Слуга Бафомета испугался разоблачения.

– Ты хотел, чтобы кто-то последовал за нами, – поспешно, глотая слова, продолжал Томас. – Но не ищейки короля. Нет, потому что иначе во время битвы в лесу ты ударил бы нам в спину. Но ты сражался на нашей стороне – значит, хотел, чтобы мы выбрались из засады и приплыли на этот остров. Ты желал заполучить амулеты, но не для себя – иначе к чему карта? Что тебе обещали? Помилование? Деньги?

При слове «деньги» страх де Шалона снова начал расти, и Томас выкрикнул уже уверенней.

– Тебе заплатили! Клянусь, ты не стал бы довольствоваться обещаниями. Кто же подкупил тебя? Гийом де Ногарэ? А может, тот человек в маске, который свел с ума великого магистра?

И снова Томас попал! Однако де Шалон не собирался молча выслушивать обвинения. Оттолкнув матросов, он подскочил к Томасу и ухватил юношу за ворот рубахи.

– Докажи, – прохрипел де Шалон. – Докажи, щенок, что твои слова значат больше, чем лай дворового пса. Докажи, что я, Гуго де Шалон, рыцарь ордена Храма, взял деньги у безбожника – иначе отправишься на тот свет еще прежде своего родственника.

Томас, полузадушенный, отчаянно оглянулся. Как доказать? Как узнать, где предатель спрятал кровавые деньги? Иуда хотел зарыть тридцать серебряников под осиной, но повис на ней сам… Лихорадочно мечущийся взгляд Томаса столкнулся со взглядом стоявшего на коленях приора. Де Вилье, чуть скривив губы в улыбке, кивнул, указывая на убийцу. Ну конечно же…

– Обыщите его! – выпалил Томас. – Он не мог оставить деньги на берегу. У него не было времени, чтобы их спрятать. И он боялся, что мы не вернемся… клянусь, то, что он получил, еще при нем!

Страх, страх, переходящий в животный ужас. Де Шалон выпустил Томаса и отшатнулся. К предателю протянулись десятки рук. Толпа, злая и доведенная до отчаяния, готова была наброситься на любую жертву.

Вот вырвавшийся вперед капитан вцепился в котту де Шалона. Раздался треск ткани. Чья-то пятерня уже лезла рыцарю за пазуху. Тот ревел и размахивал кулаками, пытаясь отбросить осатаневших матросов. Томас перевел дух и метнулся к связанному приору. Даже если он не прав, у них есть какое-то время. В этой свалке никто не заметит их бегства.

Сзади раздался торжествующий крик. Томас невольно обернулся. Всклокоченный матрос размахивал кожаным кошельком. Тесемка лопнула, и по палубе застучали камни, красные, как кровь убитого раба… Рубины. Конечно же, серебро и даже золото слишком объемны и увесисты. Де Шалон позаботился о том, чтобы предательство обеспечило ему безбедную жизнь в любом уголке мира… но просчитался. Ревущая толпа сомкнулась над рыцарем. Тот завизжал, неожиданно тонко и пронзительно, как свинья под ножом мясника. Капитан и матросы рвали де Шалона на части живьем. Томас отвернулся и поспешил к приору. Упал на колени рядом с ним, вытащил кинжал, перерезал веревку.

– Вот глупец! – сказал храмовник и вскочил с завидной бодростью, словно и не собирался только что подставить горло под нож.

– Чего ты добился? – хмыкнул он, разминая запястья. – Теперь убьют нас обоих.

– Пока они слишком заняты тем, что убивают своего вожака.

Из-за спины доносились звуки ударов и мерзкое влажное хлюпанье. Какая-то тень проскакала на четвереньках у Томаса и приора под ногами – моряк пытался собрать рассыпавшиеся камни. Юноша оглянулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как темный, ворочающийся на палубе клубок человеческих тел распался. Невероятным усилием Гуго де Шалон вырвался из рук своих убийц и, пошатываясь, побежал к корме, где столпились арбалетчики. Оттуда засвистели стрелы. Раздались крики и дикий рев. Кто-то спешил убраться с дороги, кто-то падал с пробитым горлом. Двое матросов прыгнули на плечи де Шалону, и вся эта многорукая, многоногая, орущая фигура с плеском обрушилась в море.

Де Вилье схватил племянника за локоть и поволок к борту, протискиваясь между банками.

– Если повезет, – скороговоркой бормотал он, – сумеем заплыть в пещеру и не задохнуться, пока не доберемся до хода на поверхность. Нас будут искать, но остров не так уж мал…

Больше он сказать ничего не успел, потому что раздался свист и удар. Храмовник пошатнулся и начал медленно заваливаться вперед. Из-под лопатки его торчал арбалетный болт. Томас вскрикнул, пытаясь удержать дядю, но тяжелое тело перевалилось через борт, ударилось о постицу [51]51
  Постица – балка для поддержания весел на галерах.


[Закрыть]и исчезло под днищем судна. Юноша схватился за фальшборт, чтобы прыгнуть следом, и тут второй болт с убийственной меткостью пригвоздил ладонь беглеца к деревянной доске.

Глава 8
Разговор с мертвецом

Избивали Томаса долго и сладострастно. Первым набежал какой-то матрос и попытался сорвать Феникса с его шеи. И отскочил, вопя и размахивая рукой – ледяной металл обжигал пуще огня.

– За нитку! – крикнул капитан. – Берись за нитку!

Обожженный матрос с опаской взялся за нить и рванул. Нить лопнула, фигурка закачалась в воздухе. Матрос захохотал, размахивая трофеем – и тут же, получив удар сапогом в колено, с криком рухнул на палубу. Куда делся Феникс, Томас не успел разглядеть, потому что в переносицу ему врезался кулак.

И началось. Сначала били в лицо, в живот, потом кто-то отодрал его ладонь вместе со стрелой от доски. Юношу повалили на палубу и принялись избивать ногами, так что весь мир превратился в одно сплошное орущее пятно. Томас пытался скорчиться и прикрыть голову, но правая рука стала тяжелой и неподатливой, а на пальцы левой кто-то наступил сапогом. Через какое-то время он перестал ощущать боль от ударов – теперь это были просто толчки, то швырявшие его в темноту забытья, то вновь выталкивающие на поверхность. А затем властный голос проревел: «Хватит!» – и все закончилось.

Сверху обрушился водопад. Томас чуть приоткрыл левый глаз (правый заплыл и ничего не видел) и обнаружил, что в лицо ему пялится круглая самодовольная луна. На мгновение ему показалось, что у луны разметавшаяся по ветру снежно-белая грива – но это был просто ореол, расплывчатый круг, заслонивший звезды.

Томас с силой втянул воздух и облизнул распухшие губы. Ребра болели так, что хотелось кричать, а грудь словно залили свинцом. Дышать удавалось с трудом. Рот заполнила кровь. Повернув голову, он обнаружил, что доски палубы под ним тоже измазаны темным. В глаза ударил рыжий свет факела, и наплыли такие же рыже-огненные, бородатые лица. Черные провалы ртов открывались и закрывались. Томас напрягся, пытаясь понять, что говорят.

– Надо решить, что с ним делать, – сказал один, по самые глаза заросший черным курчавым волосом.

Капитан. Винченцо Фиори. Бычью шею Фиори перечеркнула вздувшаяся багровая полоса, а рубашка была разодрана. Кто же порвал рубашку? Он, Томас? Или Гуго де Шалон? И куда делся Феникс?

Боль в избитом теле беспокоила меньше, чем гложущее чувство утраты. Он и дня не владел фигуркой, а уже не может без нее жить…

«Ничего, – угрюмо подумал юноша, – жить тебе все равно осталось недолго».

И все же он убил Гуго де Шалона. Может, без вожака остальные опомнятся?

Следующие слова развеяли его заблуждения.

– Что тут решать? – выкрикнул кто-то из-за спины капитана. – Повесить, и все!

Гильом де Букль. Этот не пощадит. Томас беспокойно завозился. Где же Жак? И Гуго де Безансон… вот уж предатель из предателей. Ведь приор доверял ему, как никому другому…

– Гаденыш приходит в себя, – сказал еще кто-то, кажется, командир арбалетчиков. – Тащите веревку. Вздернем его на рее.

– Нет!

Голос прозвучал уверенно и властно. На секунду Томаса посетила дикая мысль, что де Вилье вернулся – но нет, конечно же, нет. Над ним склонился сержант Гуго де Безансон. На скуле сержанта темнела ссадина («Все же я не сдался без боя», – с угрюмым удовлетворением подумал Томас), а глаза смотрели все так же внимательно и холодно.

– Мы не можем убить того, кто обладает знанием. Человека, который убьет его, ждут неисчислимые беды и мучительная смерть. Не так ли, брат Винченцо?

Говоря это, сержант нагнулся над Томасом еще ниже – и вдруг по-шутовски подмигнул своей жертве. Юноша напрягся. Что это означает? Обещание помощи? Или новое издевательство?

Капитан за спиной Безансона откашлялся.

– Да, это так, – важно подтвердил он.

«Еще бы ты не подтвердил, – зло подумал Томас. – Взбесившиеся псы сначала рвут глотку хозяину, а потом начинают грызться друг с другом. Ты спасаешь собственную шкуру, мразь».

– Но и оставить его в живых мы не можем, – нерешительно продолжил генуэзец. – Он попытается сбежать. Он выдаст нас королевским ищейкам или другим братьям – а тем не придется по вкусу, что мы убили приора.

«Убили приора». Слова колокольным гулом разнеслись в больной голове Томаса. Убили… Юноша закусил губу, и рот снова наполнился соленой горечью. Но эта боль ничего не значила по сравнению с тем, что творилось у него в душе. Проклятые еретики уверены, что брат Жерар погиб. И Томас сам видел арбалетный болт, торчавший у него из-под лопатки. До той расселины вряд ли доплыл бы и здоровый человек… Молодой шотландец представил тело, камнем идущее ко дну, и кровавый след в воде. Значит, все… Томасу захотелось взвыть от горя и ярости. Вместо этого он собрался с силами и выдохнул:

– Я сам вас убью. Всех. Мне не понадобятся солдаты короля… или воины Ордена. Я прикончу всех вас… поодиночке… и вы отправитесь прямиком в ад.

Но голос его, слабый и хриплый, прозвучал так жалко, что даже Томас не поверил собственным словам. Не поверили и другие. В окружавшей его толпе раздались смешки.

Безансон сунул факел чуть ли не ему в лицо и прошипел:

– Замолчи. Без своего амулета ты всего лишь жалкий червь. Бафомет раздавит тебя, как мокрицу.

– Подавись… собственным поганым языком… еретик! – просипел в ответ Томас.

Безансон сморщился, будто отведал кислого… и вдруг расхохотался. Выпрямившись и высоко подняв факел, он обернулся к остальным.

– Мальчишка сам только что сказал, что нам должно с ним сделать. Мы не можем убить змею, но можем вырвать ядовитое жало.

Безансон замолчал. Подрагивающее пламя бросало на его щеки и подбородок красные блики, а глаза прятались в тени. Другие бунтовщики тоже молчали, ожидая, что скажет предводитель.

– Как ты стал… красноречив… – задыхаясь, выговорил Томас.

Дышать было все труднее, словно на грудь ему положили доску и уселись сверху.

– А при брате Жераре… все молчал… Это Бафомет… развязал тебе язык? Обещаю… что этим языком… ты будешь… вылизывать раскаленные сковороды… в пекле.

Сержант оглянулся на Томаса. Губы Безансона кривились в улыбке, но глаза не улыбались.

– Не знаю, как там насчет пекла. Но твой язык отведает раскаленного железа прямо сейчас.

Вновь обернувшись к товарищам, сержант громогласно объявил:

– Братья, мы не будем его убивать. Отрежем мальчишке язык и оставим на том островке, что видели по дороге сюда. Там нет ни воды, ни деревьев, лишь скалы и песок. Если он умрет от голода и жажды – что ж, значит, такая у него судьба. Но смертельный удар нанесла не наша рука, и проклятье не падет на нас. А если выживет и доберется до людей, он никому не сможет рассказать, что здесь произошло. Сделаем так!

– Сделаем так! – повторили остальные, и пламя факелов дрогнуло.

«Нет!» – мысленно выкрикнул Томас.

Ему и без того уже перебили пальцы на левой руке и продырявили правую, и неизвестно, сможет ли он когда-нибудь взяться за арфу. А теперь его лишат и последнего.

Но вслух Томас не сказал ничего – только перекатился на спину и уставился в расплывчатое, словно залитое слезами лицо луны.

Он молчал и когда двое моряков прижали его плечи и ноги к палубе, а третий навалился сверху и сунул в рот кожаный ремень, оттягивая нижнюю челюсть. Молчал, когда сержант Гуго де Безансон приблизился с раскаленным кинжалом в руке. Молчал, когда тот схватил его за горло, когда нёбо, щеки и затылок прострелила ужасная боль, рот заполнила кровь, а ноздри забил запах паленого. И лишь когда кто-то услужливо протянул Безансону клещи с горячим углем, чтобы прижечь обрубок, Томас задергался и замычал. Сквозь пелену слез он видел, как по углю пробегают огненные искры. Если прижечь рану, она закроется – а Томас хотел истечь кровью. И тогда, прижав голову пленника к доскам, Безансон наклонился совсем низко и прошептал ему прямо в ухо:

– Не сопротивляйся, Томас. Ты должен жить. Ради нашего господина. Вот, я сберег для тебя…

За пазуху скользнул будто осколок льда. Феникс. Томас облегченно закрыл глаза и позволил темноте накрыть себя мягким пологом.

Два дня спустя мимо одного из малых островков мальтийского архипелага проходила саетта [52]52
  Саетта – небольшое парусно-весельное судно.


[Закрыть]. Капитан саетты, алжирец Мухаммад Бин Кадиф, не собирался делать здесь остановку. На островах не было ни пресной воды, ни пищи, а в трюме саетты содержался скоропортящийся товар – рабы. Их следовало поскорее доставить на рынок в Палермо. Знакомый перекупщик обещал Бин Кадифу хорошую цену – рабы нужны были для работы на карьерах Кузы. Там добывался камень, а в городе сейчас шло большое строительство. Много рабов – много камня – много новых зданий. Большой барыш перекупщику, и неплохой куш самому Бин Кадифу.

Недавний шторм задержал торговца и попортил товар – кое-кого пришлось выкинуть за борт. Капитан, стоявший у рулевого весла, хмурился и сердито накручивал бороду на палец. Погруженный в невеселые думы о своих потерях и убытках, он не сразу услышал крик матроса, сидевшего в «гнезде». Тот махал руками и указывал на близкий берег.

Капитан обернулся. Скалы здесь переходили в узкую полоску пляжа. По пляжу ковылял какой-то человек. Он шел, пошатываясь, и, пока капитан смотрел, успел уже по пояс погрузиться в воду. Человек явно направлялся к кораблю – и, похоже, его не слишком заботило, заметили его с судна или нет. Муххамад Бин Кадиф улыбнулся. Аллах сегодня был милостив. Конечно, один не заменит троих, отданных на прокорм шторму – и все же один, несомненно, лучше, чем ничего. Алжирец не был силен в науках, но такой арифметикой владел прекрасно.

– Спускайте шлюпку! – взревел он. – Шевелитесь, шлюхины дети, пока этот глупец не потонул. Аллах, мудрый и милосердный, послал нас, чтобы спасти его от ужасной участи.

Матросы отворачивались, пряча ухмылки. Они отлично знали, что участь, которую их капитан уготовил незнакомцу, была ничуть не менее ужасной – однако с волей Аллаха спорить негоже.

С мачты раздался новый крик:

– Корабль! Корабль слева по борту.

Бин Кадиф обернулся и выругался. Похоже, настроение у Аллаха сегодня выдалось переменчивое. Их действительно быстро настигал какой-то корабль – пока лишь белая точка, ярко горевшая на синей глади. Казалось, в Срединное море заплыл гость из северных широт, ледяной айсберг. Однако острый взгляд алжирца различил три мачты. Паруса были спущены, да и какой парус при полном безветрии? И все же судно приближалось с большой скоростью.

Капитан оглянулся на барахтающегося в волнах человека, затем снова на чужой корабль. Страх боролся в его душе с жадностью. И жадность победила.

– Живее! – проревел Бин Кадиф. – Хватайте его и швыряйте прямо в трюм. Если на том судне его дружки, они не должны нас видеть.

Матросы, поминая капитанскую ненасытность недобрым словом, попрыгали в шлюпку. Воля Аллаха должна быть исполнена.

Хотя причем тут Аллах?

Сайетте богобоязненного Муххамада Бин Кадифа не удалось бы уйти, кабы не одно обстоятельство.

На палубе белого корабля в деревянном кресле сидел смуглый человек в широкой алой рубахе. К плечу его был прижат музыкальный инструмент, напоминавший виолу. Музыкант водил смычком, исторгая из струн меланхолическую мелодию. Второй мужчина устроился прямо на дощатом настиле палубы. Задрав голову к безоблачному небу, он напевал что-то заунывно-протяжное. Непохоже, чтобы эти двое были заняты работой. В сущности, работал на судне только один человек, стоявший у штурвала в застекленной рубке. На рулевом был широкий черный плащ восточного покроя, лицо его скрывала маска, а голову венчал черный тюрбан. Видимо, извращенное чувство юмора заставило рулевого напялить поверх тюрбана белую капитанскую фуражку, изрядно растянутую и заношенную.

Итак, корабль приближался к островку и поспешно удирающей сайетте. И ничто бы не спасло корыстолюбивого Бин Кадифа от встречи с недоброй судьбой, когда бы один из музыкантов не вскочил и не замахал руками, указывая на болтающееся в волнах темное пятно.

Белый парусник замедлил ход, и находку подняли на борт.

Человек в маске и белой фуражке, спустившись на нижнюю палубу, остановился перед тем, что принесло им море.

Это что-то оказалось изрядно раздувшимся трупом Гуго де Шалона. Брат Варфоломей, или Саххар – а именно он был капитаном странного парусника – сложил руки на груди и сумрачно воззрился на мертвеца. Смуглые матросы пугливо столпились за спиной своего командира. Суеверные, как и все цыгане, они боялись покойников.

– Вот так штука, – пробормотал себе под нос Саххар. – Брат Гуго, ты оказался еще более бесполезен, чем я ожидал.

Он тронул тело носком сапога, затем стянул с правой руки перчатку и потянул за серебряную цепочку, висевшую на шее. На свет показалась фигурка. Небольшая птица – то ли дрозд, то ли скворец, не разберешь. Отчасти она походила и на воробья. Саххар сжал свой амулет в правой ладони и снова уставился на покойника. Некоторое время ничего не происходило. Затем мертвец слабо завозился. В горле его заклокотало, из открытого рта полилась вода.